Текст книги "Герои – моя слабость"
Автор книги: Сьюзен Филлипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 8
Энни подошла к окну кухни и, держась чуть поодаль, у стены, осторожно посмотрела вниз. Кот охотно запрыгнул в «рейнджровер» Тео, затем они укатили. «Смотри в оба, Ганнибал. Не поворачивайся спиной к этому типу», – угрюмо подумала она.
В жесте Харпа, когда он развязал пояс на ее халате, не было ничего эротичного. Тео вел себя как последний мерзавец, но чего еще ожидать от этого скота – сказалась его подлая натура. Отвернувшись от окна, Энни вспомнила его расчетливый, изучающий взгляд. Развязывая халат, Тео наблюдал, какой будет ее реакция. Он пытался ее смутить, привести в замешательство. Однако его уловка не сработала. Харп – лживый негодяй, но опасен ли он? Чутье подсказывало ей: нет, не опасен, но надежный союзник – разум посылал тревожные сигналы, которых хватило бы с лихвой, чтобы остановить товарный поезд.
Энни направилась в спальню. Предполагалось, что так называемая аренда коттеджа вступит в действие с этого дня. Ей надлежало убраться из дома, пока Тео не вернулся. Она натянула одежду, за время пребывания на острове ставшую ее привычной униформой: джинсы, шерстяные носки, футболку с длинными рукавами и толстый свитер. Энни скучала по воздушным, скользящим тканям и живописным набивным рисункам своих богемных летних нарядов. По винтажным платьям в стиле пятидесятых – с облегающим корсажем и пышными юбками. Одно из ее любимых пестрело узором из спелых вишен, а другое украшал орнамент из игриво покачивающихся бокалов с мартини. В отличие от Марии, Энни любила яркую цветную одежду с причудливой отделкой и нарядными пуговицами. Но ей приходилось таскать изо дня в день привезенные из города джинсы и мерзкие свитера, унылые, как простиравшаяся вокруг снежная пустыня.
Она вернулась в гостиную, выглянула в окно, однако автомобиль Тео уже исчез. Наскоро одевшись, Энни схватила тетрадь с описью и начала обходить одну за другой комнаты коттеджа, проверяя, не пропало ли что-нибудь. Ей хотелось сделать это еще накануне, но она не собиралась рассказывать Тео ни о наследстве, ни о своих подозрениях, что разгром в домике, возможно, связан с оставленными Марией ценностями.
Все вещи, значившиеся в списке, оказались на месте, но неведомый предмет ее поисков мог быть прикреплен к задней стенке какого-нибудь ящика или спрятан в одном из шкафов, которые она не успела тщательно осмотреть. Нашел ли взломщик то, что не смогла отыскать она сама?
Ее всерьез тревожил Тео. Застегивая пальто, Энни заставила себя еще раз рассмотреть версию, что таинственный грабитель, проникший в дом, вовсе не охотился за наследством Марии, а был не кем иным, как… Тео. Возможно, он задумал ей отомстить за ее проделки в Харп-Хаусе. Энни решила, что выходка с часами сошла ей с рук, но что, если она ошиблась? Что, если Тео обо всем догадался и решил свести счеты? Стоит ли прислушаться к доводам рассудка или лучше положиться на чутье?
Разумеется, право решающего голоса следовало отдать разуму. Довериться Тео Харпу – все равно что убедить себя, будто ядовитая змея не укусит.
Энни обошла домик кругом. То же сделал и Тео перед тем, как уехать. Он якобы искал следы злоумышленников… а может, пытался замести собственные, скрыть улики. Он сказал, что из-за растаявшего снега и путаницы ее ночных следов не заметил ничего примечательного. Не слишком доверяя ему, Энни предпочла осмотреть все сама, но тоже не обнаружила ничего подозрительного. Она повернулась к океану. Начинался утренний отлив. Если Тео пробирался по берегу ночью, то и она сможет пройти там днем.
Мокрые зазубренные скалы тянулись вдоль берега, ограждая коттедж, словно крепостная стена. Ледяной ветер с океана приносил острый запах соли и водорослей. Будь погода теплее, Энни брела бы по самой кромке воды, но приходилось держаться поодаль, осторожно ступая по узкой дорожке, летом песчаной, а зимой обледенелой, покрытой плотным слежавшимся снегом.
Дорожка, прежде отчетливо выделявшаяся на берегу, с годами стала трудно различимой. Несколько раз Энни приходилось перелезать через валуны – ее излюбленное убежище в прошлом. Здесь она сидела с книжкой в руках, а потом проводила долгие часы, грезя наяву о героях из прочитанных романов. Одна лишь сила духа помогала отважным героиням укрощать мужчин голубых кровей, которые вдобавок к целой веренице благородных предков обладали диким, необузданным нравом и орлиным носом. Мужчин вроде Тео Харпа. Хотя нос у него был вовсе не орлиный. Энни вспомнила, какое жестокое разочарование ее постигло, когда она отыскала в словаре это романтичное слово и узнала, как на самом деле выглядит орлиный нос.
Две чайки в вышине боролись с ветром, пытавшимся сбросить их на льдистые скалы. Энни остановилась на мгновение, залюбовавшись дикой красотой океана. Волны бились о берег, пенные гребни убегали вдаль, сливаясь в сизую пелену, растворяясь в темном необъятном пространстве. Энни так долго жила в большом муравейнике города, что уже забыла ощущение совершенного одиночества во вселенной. Приятное, мечтательное чувство, когда на дворе лето, и неуютное, тревожное зимой.
Она продолжила путь. Ледяная корка начала потрескивать под ногами – Энни достигла берега возле Харп-Хауса. Она не бывала здесь с того дня, когда едва не погибла.
Воспоминания, которые она так долго от себя отгоняла, нахлынули снова.
За несколько недель до конца лета они с Риган нашли целый выводок щенят. Тяжело переживая враждебность Тео, Энни старалась его избегать. И в то утро, пока он наслаждался серфингом, она вместе с Риган и Джейси рассматривала щенков в конюшне. Беременная дворняжка, забредшая во двор Харп-Хауса, ощенилась ночью.
Появившиеся на свет всего несколько часов назад детеныши сгрудились вокруг матери. Шесть дрожащих комочков черно-белого меха еще со слепыми глазками и нежно-розовыми брюшками, вздымающимися и опадающими в такт дыханию. Их мать, короткошерстная дворняга, в которой смешалось столько кровей, что невозможно было угадать ее породу, появилась возле дома в начале лета. Вначале Тео объявил ее своей, но когда собака поранила лапу, потерял к ней интерес.
Три девочки, поджав под себя ноги, сидели на соломе и тихонько разговаривали, разглядывая щенков.
– Этот самый хорошенький, – сказала Джейси.
– Жаль, что мы не можем взять их с собой в дом.
– Я хочу дать им имена.
Риган неожиданно примолкла. Когда Энни спросила, что случилось, та нерешительно накрутила на палец блестящую прядь черных волос и воткнула соломинку в земляной пол.
– Давайте не будем рассказывать о щенках Тео.
Энни не собиралась откровенничать с Тео, но решила уточнить, что хотела сказать Риган.
– Почему?
Риган потянула за волнистую прядь, перечеркнув щеку темной полосой.
– Иногда он…
– Он мальчишка. Мальчики грубее девочек, – вмешалась Джейси.
Энни подумала об изувеченном гобое Риган и о сожженной фиолетовой тетради со стихами. Потом вспомнила другие жестокие выходки Тео. Как он втиснул ее в кабину кухонного лифта, как затем заманил на старую рыбацкую лодку, где на нее набросились чайки, как столкнул ее в болото. Риган внезапно вскочила на ноги, словно желая сменить тему разговора.
– Идемте. Нам пора.
Девочки вышли из конюшни, но когда позже, после обеда, Энни с Риган пришли проведать щенков, Тео был уже там.
Энни держалась поодаль, а Риган подошла к брату. Он сидел на корточках, поглаживая маленькое извивающееся тельце щенка. Риган присела рядом с ним.
– Они прелесть, правда? – Она вопросительно посмотрела на брата, словно ожидая подтверждения своих слов.
– Просто тупые шавки, – бросил Тео. – Ничего особенного. И вообще я не люблю собак. – Он поднялся с соломы и вышел из конюшни, даже не взглянув на Энни.
На следующий день, придя на конюшню, Энни снова наткнулась на него. Он стоял возле собачьего семейства, держа в руках одного из песиков. С утра шел дождь, и в воздухе уже пахло осенью. Риган у себя в комнате укладывала последние вещи, готовясь к возвращению в город. Вспомнив ее предостережение, Энни подскочила к Тео.
– Положи его! – крикнула она. Тео не стал спорить, просто опустил щенка на солому рядом с остальными. Потом поднял взгляд на Энни. Обычное угрюмое выражение неожиданно исчезло с его лица, и буйное воображение Энни тотчас наделило его трагическим ореолом. Глупая девчонка, начитавшаяся романтических книг, мгновенно забыла обо всех его злых, жестоких проделках, он превратился в непонятого героя, в потомка знатного рода, скрывающего мрачные тайны и безудержные страсти под маской холодного презрения. – Что случилось? – робко спросила она.
Тео пожал плечами.
– Лето кончилось. Паршиво, что в наш последний день на острове зарядил дождь.
Энни любила дождь. В дождливые дни у нее появлялся предлог, чтобы почитать, спрятавшись в уголке. И еще она радовалась предстоящему отъезду. Прошедшие несколько месяцев стали для нее настоящим испытанием.
Скоро ей и близнецам предстояло вернуться в школу, каждому в свою. Тео с Риган учились в привилегированных школах-пансионах в Коннектикуте. А Энни перешла на предпоследний курс нью-йоркской Школы изобразительного и актерского мастерства имени Фиорелло Ла Гардиа, знаменитой «Школы славы»[14]14
Неформальное название, укрепившееся за школой Ла Гардиа после выхода на экран в 1980 г. фильма Алана Паркера «Слава» и одноименного телесериала (1982–1987 гг.), действие которых разворачивается в этом учебном заведении.
[Закрыть].
Тео сунул кулаки глубоко в карманы шортов.
– Похоже, у твоей мамы с моим отцом дела идут наперекосяк.
Энни тоже слышала, как они ссорятся. Эксцентричность Марии, которую Эллиотт раньше находил очаровательной, начала его раздражать. Энни слышала, как мать вполне заслуженно упрекала мужа в косности, называя его скучным занудой, хотя когда-то ее привлекала в Эллиотте именно основательность, Мария ценила это качество даже больше, чем его деньги. Теперь мать говорила, что они с Энни вернутся в свою старую квартиру в Манхэттене. Якобы только для того, чтобы собрать вещи, но Энни в это не верила.
Дождь забарабанил по пыльным окнам конюшни. Тео поддел солому носком кроссовка.
– Мне… очень жаль, что у нас с тобой все вышло так по-дурацки этим летом.
Это не кто иной, как Тео, вел себя по-дурацки, и винить ему следовало только себя. Но Энни всегда старалась избегать ссор, поэтому она просто пробормотала:
– Ничего, все в порядке.
– Я… мне нравилось общаться с тобой.
Ей и самой нравились их разговоры, а поцелуи и объятия еще больше.
– Мне тоже.
Она не поняла, как это вышло, но кончилось все тем, что они снова уселись на одну из деревянных скамей, прислонившись спиной к стене конюшни, и заговорили о школе, о родителях, о книгах, которые собирались прочитать в следующем году. Все было в точности как раньше, и Энни могла бы сидеть так часами, но в конюшне неожиданно появились Джейси с Риган. Тео вскочил со скамьи, сплюнул на солому и кивнул в сторону двери.
– Давайте поедем в город, – сказал он вошедшим девочкам. – Я хочу жареных моллюсков.
Энни он с собой не пригласил.
Она почувствовала себя жалкой идиоткой, оттого что снова заговорила с ним. Но в тот же день вечером, уложив в чемоданы последние вещи, она обнаружила записку от Тео, просунутую под дверь спальни.
«Начался отлив. Встретимся в пещере. Пожалуйста.
Т.»
Энни достала из чемодана чистую футболку и шорты, распушила волосы, тронула губы помадой с блеском и выскользнула из дома.
Тео не было на берегу, но она и не рассчитывала увидеть его там. Они всегда встречались на небольшой песчаной отмели среди скал, у входа в пещеру, служившую отличным укрытием во время отлива.
Только Тео ошибся. Вода прибывала. Впрочем, им случалось прятаться в своем убежище и в часы прилива, так что Энни не боялась оказаться в ловушке. В глубине пещеры дно понижалось до значительной глубины, но им всегда удавалось с легкостью выплыть наружу.
Кроссовки насквозь промокли, холодная морская вода обдавала голени, пока Энни карабкалась по скалам к входу в грот. Оказавшись внутри, она включила маленький розовый фонарик, захваченный из дома.
– Тео? – Звук ее голоса отразился гулким эхом от каменных стен.
Никто не ответил.
Нахлынувшая волна окатила ее ноги до самых коленей. Разочарованная Энни собиралась уже вернуться домой, когда услышала шум. Не ответ Тео, а отчаянное повизгивание щенков.
Ей сразу же пришло в голову, что Тео принес их сюда, чтобы поиграть вместе с ней.
– Тео, – позвала она снова и, не получив ответа, направилась в глубину пещеры, обшаривая стены лучом фонарика.
Песчаный островок в форме полумесяца, где они с Тео любили лежать обнявшись, скрылся под водой. Волны плескались о заднюю стену пещеры, подбираясь к узкому уступу скалы. На этом уступе стояла картонная коробка, откуда слышался писк.
– Тео! – Энни почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Ответа не последовало, и тягостное тревожное чувство усилилось. Она медленно побрела к задней стене, где вода доходила ей до пояса.
Уступ тянулся вдоль склона в нескольких дюймах над головой Энни. Старая коробка намокла от брызг, картон разбух. Нечего было и пытаться стянуть ее вниз – дно могло провалиться, и щенки упали бы в воду. Но оставить их было нельзя: вода все прибывала, грозя смыть волной коробку.
«Ах, Тео, что же ты натворил?»
Но Энни не могла думать об этом, слыша жалобное поскуливание насмерть перепуганных щенят. Ощупав стену пещеры носком кроссовка, она нашла нишу для ноги, вскарабкалась повыше и заглянула в коробку, светя себе фонариком. Там лежали все шестеро малышей, сбившись в сиротливую копошащуюся кучку на обрывке коричневого полотенца, уже пропитавшегося морской водой. Поставив фонарик на уступ, она схватила двоих щенят и попыталась спрятать их на груди, чтобы спуститься, но их острые коготки царапали кожу сквозь футболку, и Энни разжала пальцы. С отчаянным писком песики плюхнулись обратно в коробку.
Энни поняла, что придется перетаскивать их по одному. Выбрав самого крупного, она ступила на дно пещеры и вздрогнула от боли, когда щенячьи коготки вонзились ей в руку. Энни с легкостью выплыла бы из грота, но совсем другое дело – брести по бурлящей воде с извивающимся щенком в руках.
Она поплелась к выходу. Бледный вечерний свет понемногу меркнул, становилось все темнее. Волны обвивались вокруг ее ног, тянули вниз чугунными гирями. Щенок бешено барахтался, больно царапаясь когтями.
– Пожалуйста, успокойся, – шептала она. – Пожалуйста, пожалуйста…
Когда Энни достигла устья пещеры, царапины на ее руках начали кровоточить, а ей предстояло вытащить еще пятерых щенят. Но прежде чем возвращаться за ними, нужно было найти убежище для спасенного малыша. Энни, оскальзываясь и спотыкаясь, принялась карабкаться по скалам к небольшому пятачку, где чернело кострище.
В яме осталась зола от костра, который жгли на прошлой неделе, но вокруг было сухо, а высокие камни, окружавшие впадину, помешали бы щенку выбраться наружу. Опустив песика на землю, она бросилась обратно. Волны яростно бились о скалы, заливая пещеру. Прежде Энни не случалось надолго задерживаться здесь во время прилива, она не знала, как высоко может подняться вода. Достигнув места, где дно начало уходить вниз, она поплыла. Хотя еще стояло лето, вода оказалась ледяной. Ладони Энни коснулись стены, она нащупала ногой отверстие в скале. Потом, дрожа от холода, потянулась к коробке за вторым щенком и болезненно поморщилась, когда острые коготки врезались в кожу.
Она благополучно доставила песика к кострищу, но вода стремительно прибывала, и добраться до задней стены грота в третий раз оказалось нелегко. Оставленный на уступе фонарик начал понемногу гаснуть, свет потускнел, но Энни заметила, что коробка совсем раскисла от воды и вот-вот развалится. Горло ее сжалось от страха и отчаяния. Нет, ей ни за что не успеть вынести всех щенят. И все же она должна была попытаться.
Подхватив третьего песика, она соскользнула вниз. Волна с силой ударила ей в грудь, щенок забился и вырвался из пальцев.
Всхлипывая от ужаса, Энни принялась шарить руками в бурлящей соленой воде, ища крохотное тельце. Наконец она его нащупала.
На пути к устью пещеры, где слабо брезжил свет, ее настигла отхлынувшая волна и протащила за собой, едва не свалив с ног. Энни чудом не захлебнулась. Щенок перестал вырываться, затих; она не знала, жив он или мертв, пока не положила мокрый комочек в яму и не увидела, что тот шевелится.
Осталось еще трое. Энни шаталась от усталости. У нее почти не осталось сил. Но медлить было нельзя. Щенки могли погибнуть.
Подводное течение усилилось, уровень воды в пещере поднялся. Энни где-то потеряла одну кроссовку и сбросила другую. Каждый вдох давался ей с трудом. К тому времени, как она добралась до промокшей коробки, волна дважды накрывала ее с головой. Во второй раз Энни наглоталась соленой воды и мучительно кашляла, карабкаясь на стену.
Но прежде чем она успела взять на руки четвертого щенка, пенный поток сорвал ее со скалы. Найдя ногой выбоину, она снова взобралась наверх, жадно хватая ртом воздух. Потом, цепляясь за камень из последних сил, прижала к себе собачку. Кровавые царапины на руках и груди причиняли нестерпимую боль, легкие горели огнем. Ноги отказывались идти, сведенные судорогой мышцы умоляли остановиться. Набежавшая волна опрокинула ее, и Энни с щенком закружило в водовороте, но каким-то чудом ей удалось подняться. Она остановилась, откашливаясь и отплевываясь от воды. Мускулы рук и ног жгло, будто их поджаривали на адском огне. Кое-как добралась она до кострища.
Еще двое…
Будь она способна мыслить ясно, наверное, остановилась бы, но Энни действовала инстинктивно, не думая. Ею владело одно чувство, одно стремление – любой ценой спасти щенят. Казалось, вся ее прошлая жизнь была лишь прелюдией к этому моменту истины. Пробираясь по скалам к пещере, Энни упала и распорола голень об острый обломок камня. Пошатываясь, она вошла под каменный свод. Ледяная волна сбила ее с ног. Энни поплыла, хотя малейшее движение давалось ей с трудом, отзываясь в теле мучительной болью.
Фонарик на узком уступе едва светился. Размокшая коробка почти расползлась. Энни полезла наверх, ободрав колено о скалу.
Двое щенков. Она чувствовала, что дважды ей не осилить этот путь, и все же не желала сдаваться. Она попробовала вытащить из коробки обоих щенят сразу, но одеревеневшие руки ее не слушались. Нога снова соскользнула с камня, и Энни ушла под воду. Задыхаясь, она поднялась на поверхность, ее душил кашель, голова кружилась. С большим трудом ей удалось уцепиться за скалу. Она потянулась к коробке.
Одного. Она могла спасти лишь одного.
Ее пальцы вцепились в мягкую мокрую шерстку. Сдерживая рыдания, Энни взяла на руки щенка и попыталась плыть, но поняла, что не в силах перебирать ногами. Она попробовала встать, но мешало мощное течение. И вдруг в блеклом свете, проникавшем снаружи, она увидела, как чудовищный вал катится к устью пещеры, вздымаясь все выше и выше. Беснующийся поток ворвался в грот, захлестнул ее, завертел, словно щепку, и швырнул к каменной стене. Энни беспомощно забилась, молотя руками по воде, понимая, что тонет.
Чьи-то руки потянули ее наверх. Энни барахталась, отбивалась. Но руки были сильными, властными, настойчивыми. Они тащили ее до тех пор, пока лица ее не коснулось дуновение свежего ветра.
«Тео».
Нет, это был не Тео. Это была Джейси.
– Перестань вырываться! – в отчаянии крикнула она.
– Песики… – прохрипела Энни. – Там еще один… – Слова замерли у нее на губах, ей не хватало воздуха.
Новая волна обрушилась на них. Джейси крепче ухватилась за ворот Энни. Потом поплыла против течения, таща за собой Энни и щенка к выходу из пещеры.
Когда они добрались до скал, Энни бессильно упала на камни. Пока она пыталась сесть, ее спасительница кинулась обратно в грот и вскоре вернулась вместе с мокрой, извивающейся собачкой.
Энни не замечала, что из порезов на ногах и руках течет кровь, а на футболке пунцовыми розами расцветают кровавые пятна. Она слышала жалобное повизгивание сидящих в яме щенков, но не испытывала радости.
Джейси со спасенным песиком на руках склонилась над ямой.
Медленно осознав, что обязана ей жизнью, Энни, стуча зубами, прерывистым, слабым голосом произнесла:
– Спасибо.
Джейси пожала плечами.
– Думаю, тебе следует благодарить моего старика за то, что тот напился. Из-за него мне пришлось уйти из дома.
– Энни, Энни, ты здесь?
Темнота мешала разглядеть приближающуюся фигуру, но Энни узнала голос Риган.
– Она здесь, – отозвалась Джейси – Энни силилась ответить, но не смогла издать ни звука.
Сбежав по пологим каменным ступенькам, Риган бросилась к Энни.
– С тобой все в порядке? Пожалуйста, не говори моему папе. Пожалуйста! – Энни затрясло от гнева. Она с усилием поднялась на ноги. Риган метнулась к кострищу, схватила одного из щенков, прижалась щекой к его мокрому боку и заплакала. – Энни, обещай, что не скажешь.
Энни почувствовала, что не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу ярость. Оставив щенков, Риган и Джейси, она принялась неловко пробираться по скалам к лестнице, ведущей на вершину утеса. Ноги ее подгибались от слабости, тело сотрясала дрожь; пришлось ухватиться за веревочные перила, чтобы не упасть.
Вокруг опустевшего бассейна еще горели огни фонарей. Боль и гнев придали ей решимости, израненные ноги вдруг налились силой. Энни пронеслась по лужайке и вбежала в дом. Потом взлетела по лестнице, громко стуча по полу босыми ногами.
Комната Тео располагалась в глубине дома, рядом со спальней его сестры. Энни пинком распахнула дверь. Тео лежал на кровати и читал. При виде ее грозной фигуры, перекошенного яростью лица, спутанных волос, окровавленной одежды, израненных рук и рассеченной голени, он вскочил на ноги.
Тео всерьез увлекался верховой ездой, у него в комнате всегда валялись под рукой всевозможные необходимые наезднику мелочи. Энни не думала о хлысте, врываясь в спальню, но бушевавшая в ней ярость взяла верх, и пальцы сами собой схватили и сжали рукоятку. С хлыстом в руке она кинулась к Тео. Он стоял неподвижно, будто знал, что его ожидает, и заранее смирился со своей участью. Вскинув руку, Энни что есть силы стегнула Тео по лицу. Плеть ожгла ему висок, срезав тонкую полоску кожи над бровью.
– Энни! – В комнату вбежала привлеченная шумом Мария в причудливом черном одеянии, напоминавшем расшитый восточный халат, в ушах ее покачивались длинные серебряные серьги. Следом за ней вошел Эллиотт, облаченный, как всегда, в строгий костюм с крахмальной голубой рубашкой. Увидев Тео с окровавленным лицом и растерзанную, взбешенную Энни, Мария испуганно ахнула: – Господи…
– Он чудовище! – выкрикнула Энни.
– Энни, у тебя истерика, – бросил Эллиотт, спеша помочь сыну.
– Щенки едва не погибли из-за тебя! – Энни задыхалась от гнева. – Жалеешь, что этого не случилось? Жалеешь, что они спаслись? – По лицу ее катились слезы, она снова замахнулась на Тео, но Эллиотт вырвал хлыст у нее из рук.
– Прекрати!
– Энни, что случилось? – Мать смотрела на нее широко раскрытыми глазами, будто не узнавая.
Энни выложила им правду. Слова хлынули потоком. Тео стоял, глядя в пол. Из раны на его виске струилась кровь. Энни рассказала о записке Тео и о щенках. О ловушке в кухонном лифте и о разъяренных чайках на старой лодке. Рассказала, как Тео столкнул ее с мостика в болото. Она говорила и говорила, пока не высказала все.
– Энни, ты должна была давно рассказать мне. – Мария потянула дочь из комнаты, предоставив Эллиотту самому останавливать кровь, заливавшую лицо Тео.
Рану у Энни на ноге и рассеченный висок Тео следовало зашить, но на острове не было врача, пришлось обойтись простыми повязками. В итоге у обоих остались шрамы. У Тео маленький, и даже пикантный, а у Энни покрупнее. Со временем отметина побледнела и почти стерлась, но горькие воспоминания так и не изгладились из памяти.
Позднее, ночью, когда щенков благополучно доставили обратно в конюшню и подложили к матери, а все в доме разбрелись по своим комнатам, Энни лежала без сна, прислушиваясь к тихому шуму голосов, доносившемуся из спальни взрослых. Слов она не могла разобрать, поэтому неслышно прокралась в холл и замерла, обратившись в слух.
– Взгляни фактам в лицо, Эллиотт, – произнесла Мария. – У твоего сына серьезные проблемы. Нормальный ребенок не станет вытворять подобные вещи.
– Ему нужна дисциплина, только и всего, – раздраженно огрызнулся Эллиотт. – Я подыщу для него военное училище. Хватит с ним нянчиться.
– Военное училище ему не поможет, – возразила мать. – Твоему сыну нужен психиатр!
– Перестань. Ты вечно все преувеличиваешь, я терпеть этого не могу.
Разгорелся яростный спор, и Энни ушла к себе. Проплакав всю ночь, она заснула только к утру.
Прижавшись лбом к стеклу, Тео смотрел из окна мансарды вниз. Энни стояла на берегу, глядя в сторону пещеры. Ее волосы выбивались из-под красной вязаной шапочки. Несколько лет назад оползень завалил вход в грот, но Энни хорошо помнила, где он когда-то был. Тео потер пальцем тонкий белый шрам над бровью.
Он поклялся отцу, что не хотел никого обидеть, что принес щенков на берег еще днем, чтобы поиграть вместе с Энни, но потом начал смотреть телевизор и забыл о них.
Военное училище, куда его отослали, славилось беспощадной строгостью. Сюда отправляли трудных подростков, нуждавшихся в исправлении. Жестокое обращение вызывало у них еще большую озлобленность, которая искала выхода. Воспитанники училища вымещали свои обиды, мучая и истязая друг друга. Нелюдимый характер, приверженность к чтению и положение новичка сделали Тео мишенью для издевательств. Ему постоянно приходилось драться. В большинстве случаев он одерживал верх, хотя и не всегда. Его это не слишком заботило, но Риган не находила себе места и объявила голодовку.
Прежде их школы располагались в одном кампусе, и Риган хотела, чтобы Тео снова был рядом. Поначалу Эллиотт не придал значения ее голодовке, но когда администрация школы пригрозила отослать девочку домой из-за анорексии, смягчился. Тео вернулся в старую школу.
Отвернувшись от окна, Тео положил в сумку ноутбук и пару желтых линованных блокнотов, которые собирался взять с собой в коттедж. Он не любил писать в кабинете. В Манхэттене он предпочитал работать не дома, а в уединенном уголке библиотеки или за столиком одного из своих любимых кафе. Когда Кенли уезжала по делам, он устраивался на кухне или в большом мягком кресле в гостиной. Кенли этого решительно не понимала.
«Ты работал бы более продуктивно, оставаясь на одном месте, Тео».
Забавно слышать такое от женщины, чье настроение в течение дня способно скакнуть от маниакальной одержимости к парализующей апатии.
Но Тео твердо решил, что не позволит Кенли и в этот день терзать его воспоминаниями. Только не теперь. Прошлой ночью впервые после приезда на Перегрин-Айленд он уснул крепким, безмятежным сном и теперь собирался как следует поработать. Ему нужно было спасать свою писательскую карьеру.
«Санаторий» совершенно неожиданно произвел фурор, мгновенно став бестселлером, что, однако, нисколько не впечатлило отца Тео. «Довольно затруднительно объяснять нашим друзьям, откуда у моего сына такие отвратительные фантазии. Если бы не глупость твоей бабушки, ты работал бы сейчас в нашей компании, где тебе самое место», – хмуро заключил Эллиотт.
Под «глупостью» подразумевалось решение оставить внуку все свое состояние, что, по мнению Эллиотта, избавило Тео от необходимости найти себе настоящее серьезное занятие. Иными словами, пойти работать в «Харп Индастриз».
Маленькая пуговичная фабрика, основанная в незапамятные времена дедом Эллиотта, превратилась в респектабельную компанию, производящую титановые оси и болты из жаропрочных сплавов для сборки вертолетов «Блэк Хок» и бомбардировщиков «Стелс». Но Тео не желал производить оси и болты. Он хотел писать книги, в которых четко обозначалась бы граница между добром и злом. Книги, в которых сохранялась бы хоть какая-то надежда, что порядок восторжествует над хаосом и безумием. Свой замысел он осуществил в «Санатории», романе ужасов о лечебнице для душевнобольных преступников, где была особая комната, откуда пациентов отправляли в прошлое. Именно это и случилось с доктором Квентином Пирсом, жестоким садистом, виновным в целой серии убийств.
Теперь Тео работал над продолжением «Санатория». Фон, на котором развертывался сюжет романа, и характеристики некоторых героев были заданы еще в первой книге, что во многом облегчало задачу. Вдобавок Тео уже решил, что отошлет Пирса в Лондон, в девятнадцатый век. Казалось бы, дело за малым – садись и пиши. Но работа не шла, и он сам толком не понимал почему. Он знал лишь, что в коттедже легче будет преодолеть творческий ступор, и радовался, поскольку сумел вынудить Энни впустить его в дом.
Что-то мягкое коснулось его лодыжек. Он опустил глаза. Ганнибал принес ему подношение. Безжизненную серую мышиную тушку. Тео брезгливо поморщился.
– Знаю, приятель, ты это делаешь из любви. Но, может, прекратишь, наконец? – Кот, заурчав, потерся мордочкой о ногу хозяина. – Что ни день, то новый труп, – пробормотал Тео. Пора было приниматься за работу.
