Текст книги "Таинственный берег"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
– О!
– Не знаю, почему я не говорил тебе о ней, – сказал он рассеянно. – Я ничего о ней не знал с тех пор, как уехал в Канаду, и, честно говоря, не надеялся увидеть, когда вернулся. Так или иначе, она узнала, что я в Лондоне, и у нас была короткая встреча… Так много всего случилось за те два дня перед твоим приездом, а потом, когда ты уже приехала, я забыл обо всем, кроме предстоящей свадьбы и медового месяца. Когда сегодня утром я проснулся и увидел солнце и голубое небо, то вспомнил о ее приглашении в Клуги и начал раздумывать, не съездить ли туда… Ты уверена, что хочешь ехать? Если ты предпочитаешь остаться в Лондоне, скажи, не бойся.
– Нет, Джон, – сказала она, – я с удовольствием проведу несколько дней на море.
Произнося эти слова, она думала: «Я еще так много не знаю о Джоне и часто его не понимаю, а он меня знает и видит насквозь. Или нет? Наверное, если бы он в самом деле меня понимал, он бы знал, что я не хочу ехать в дом, где он жил с первой женой… Но, может быть, я излишне чувствительна? Если бы у него был дом, перешедший к нему от родителей, я бы уехала туда жить, независимо от того, сколько раз он был женат раньше, и мне это ни в малейшей степени не показалось бы странным. В конце-то концов, Джон не собирается жить в Клуги, он просто предлагает съездить на несколько дней к своей двоюродной сестре. Я совсем не в себе, опять начинаю страдать от «комплекса Софии». Надо взять себя в руки».
– Расскажи мне что-нибудь еще о своей сестре, Джон, – сказала она, когда они выходили из такси. – Как, ты сказал, ее зовут?
Но когда они вошли в холл, навстречу им вышел канадский бизнесмен, правая рука Джона, и о Мэриджон они не говорили. Речь о ней зашла позднее, когда во второй половине дня Джон поднялся в номер, чтобы сделать два телефонных звонка: один – двоюродной сестре в Корнуолл и второй – навести справки о машине напрокат до Сент-Джаста. Когда он, улыбаясь, вернулся, ее напряженность растаяла, и она почувствовала себя счастливой.
– Мы можем получить машину завтра, – сказал он. – Если выедем рано, то легко уложимся с дорогой в один день. Мы намного опередим поток машин, выезжающих на выходные дни, дорога будет нормальная.
– А твоя сестра рада?
– Да, – сказал Джон, отбрасывая назад волосы веселым размашистым жестом человека, у которого все в порядке. – Она в самом деле очень рада.
Солнце красным мазком висело над морем, когда они добрались до аэропорта Сент-Джаст и Джон свернул на дорогу, ведущую в Клуги. Он, казалось, вибрировал от сильнейшего волнения, которое Сара улавливала, но не могла с ним разделить. Она оглянулась через плечо на аэропорт, который производил впечатление чего-то безопасного и успокаивающего, наверное, из-за того, что самолет, неподвижно ожидающий взлета, был маленьким.
Она перевела взгляд на сухую, стерильную прелесть корнуоллских вересковых пустошей.
– Это же великолепно, правда? – спросил Джон. Его руки стискивали руль, глаза светились радостью. – Это так красиво!
И вдруг ей передалось его волнение, и пейзаж уже казался не враждебным, а пленительным в своей простоте.
Урча, машина спускалась по склону холма, и через мгновение Сара уже не могла видеть небольшую кучку аэродромных построек, намекавших своим видом на контакт с находившейся где-то далеко цивилизацией. Вскоре машина въехала в зеленую долину, испещренную обособленными фермами и квадратами выгонов, окаймленных серыми гранитными стенами. Дорога теперь стала однорядной, уклон ее делался все круче, и море временами пряталось за пологими холмами. Вскоре они въехали в ворота фермы, а в следующую секунду машина сползла с гудронного шоссе и затряслась по грубым неровным камням проселочной дороги. Когда они проезжали мимо стены у ворот фермы, Сара едва успела заметить табличку со стрелкой, указывающей вдоль дороги, а над стрелкой кто-то написал слова: «К Клуги».
Машина тряслась по неровной дороге, постепенно спускаясь с холма. По обе ее стороны от легкого морского бриза грациозно волновалась высокая трава, а небо над ними было голубое и чистое.
– Вон водяная мельница, – сказал Джон. Голос его был лишь чуть громче, чем мысль, не облаченная в слова, руки на руле опять напряглись от волнения. – А вот и Клуги.
Машина съехала на более ровное покрытие и свернула на дорожку, ведущую к дому. Когда мотор замолк, Сара в первый раз услышала шум потока, бегущего через неработающее водяное колесо и падающего вниз, к морю.
– Как здесь спокойно, – сказала она автоматически. – Как здесь тихо после Лондона.
Джон уже вышел из машины и направился к дому. Открыв дверцу со своей стороны, Сара ступила на гравий дорожки и мгновение стояла тихо, оглядываясь вокруг. Она увидела зеленую лужайку, не очень большую. На дальнем ее конце стояло белое кресло-качалка. Маленький садик был окружен зарослями рододендронов и какого-то кустарника и деревьями, согнутыми, изуродованными постоянным ветром с моря. Сара стояла в стороне от дома, чуть впереди него. Ей были видны желтые стеньг и белые ставни, гревшиеся под летним солнцем. Кроме голоса птицы и звона цикад, тишина нарушалась только шумом ручья, и издалека доносилось бормотание прибоя на гальке.
– Сара, – позвал Джон.
– Иду. – Она шагнула вперед, все еще чувствуя себя загипнотизированной ощущением покоя. Джон стоял в тени веранды и ждал ее.
Пересекая залитую солнцем дорожку, Сара чувствовала себя странно уязвимой под его взглядом. Она увидела, что Джон не один, и необъяснимое чувство беззащитности усилилось. «Это, наверное, форма застенчивости, – подумала она. – Как экспонат в витрине, который исследует группа весьма критически настроенных судей. Нелепо».
Она посмотрела на женщину. Тусклый блеск золотых волос, широко расставленные, чуть раскосые глаза, мягкий изгиб красивых губ. Сара остановилась в нерешительности, ожидая, чтобы Джон их представил друг другу. Она вдруг почувствовала: все вокруг замерло и ждет чего-то, что находится за пределами ее понимания.
Джон улыбнулся женщине. Он не сделал попытки заговорить, но почему-то его молчание не играло никакой роли. До Сары вдруг дошло, что она не слышала, чтобы они сказали при встрече хоть одно слово. Она пыталась решить, поцеловал ли Джон свою двоюродную сестру при встрече, и пришла к выводу, что совсем невероятно, чтобы они обнялись молча. Женщина вышла из тени на солнце.
– Здравствуйте, Сара, – сказала она. – Я так рада, что вы смогли приехать. Добро пожаловать в Клуги, моя дорогая, надеюсь, здесь вы будете чувствовать себя счастливой.
Глава вторая
Их спальня была залита предвечерним солнцем, а когда Сара пересекла комнату, то увидела, что прямо перед ней, под домом, в бухте, обрамленной двумя одинаковыми склонами горы, плещется море. У нее перехватило дыхание, как это случалось всегда, когда она видела нечто прекрасное, и внезапно она почувствовала, что рада приезду сюда и стыдится своих дурных предчувствий.
– Здесь все, что вам нужно? – спросила Мэриджон, оглядывая комнату глазами заботливой хозяйки. – Если я что-то забыла, скажите мне. Обед будет подан через полчаса, а если хотите принять ванну, то вода горячая.
– Спасибо, – сказала Сара, поворачиваясь к ней с улыбкой. – Большое вам спасибо.
Джон уже шел по коридору, когда Мэриджон закрыла за собой дверь. Сара слышала, как звук его шагов смолк.
– Когда обед? Через полчаса?
Видимо, Мэриджон сделала какой-то утвердительный жест.
– Я буду пока на кухне.
– Как только будем готовы, спустимся вниз выпить перед обедом.
Он вошел в комнату и широко зевнул, потягиваясь каждым мускулом.
– Ну как ты? – спросил он.
– А ты как? – улыбнулась она в ответ.
– Тебе здесь нравится?
– Да, – сказала она, – тут очень красиво, Джон.
Он сбросил ботинки, стянул через голову рубашку, вылез из брюк. Прежде чем Сара смущенно отвернулась к окну, чтобы рассмотреть сверкающее небо и море, она успела заметить, что он снял с постели покрывало и нырнул в мягкие белые простыни.
– Что мне надеть к обеду? – спросила она задумчиво. – Мэриджон будет переодеваться?
Он не ответил.
– Джон?
– Да?
Она повторила вопрос.
– Я не знаю, – сказал он. – Какое это имеет значение?
Его пальцы беспокойно разглаживали простыню, а глаза следили за пальцами.
Сара ничего не сказала, чувствуя, как каждый ее нерв медленно напрягается по мере того, как длится молчание. Она уже почти забыла, как боялась его «отчужденного настроения».
– Иди сюда на секунду, – сказал он резко, а когда она нервно и испуганно вздрогнула, добавил: – Бог мой, ты чуть не выпрыгнула из своей шкурки! Что с тобой случилось?
– Ничего, Джон, – сказала она, идя к кровати. – Абсолютно ничего.
Он потянул ее вниз, на постель рядом с собой, несколько раз поцеловал в губы, в шею и грудь. Его руки стали причинять ей боль. Она думала, как бы ей избежать занятия любовью, когда он в таком вот настроении. Но Джон внезапно поднялся. Она смотрела, как он открыл чемодан, высыпал все содержимое на пол и стал без всякого интереса обозревать эту кучу.
– Что ты ищешь, дорогой?
Он пожал плечами. Наконец нашел рубашку, молча надел. Затем сказал:
– Ты, наверное, устала с дороги.
– Немного.
Ей было стыдно, язык ей не повиновался, она понимала, что ведет себя нелепо.
– Секс по-прежнему не особенно тебя интересует?
– Интересует, – сказала она тихо, непрошеные слезы скопились в уголках глаз. – Просто дело в том, что для меня все это еще совсем ново, и потом у меня плохо выходит, когда ты бываешь груб и начинаешь делать мне больно.
Джон не ответил. Она увидела, что он надел другие брюки, а когда он подошел к раковине, чтобы умыться, все расплылось у нее перед глазами и она уже ничего не могла разглядеть. Она нашла среди вещей платье и стала надевать его, неловкими, негнущимися пальцами дергая молнии и петли.
– Ты готова? – наконец спросил он.
– Да, почти.
Она не посмела задержаться для того, чтобы подновить помаду на губах. Она только провела гребенкой по волосам, и они спустились в гостиную, разделенные плотной невидимой стеной.
Мэриджон уже была там, а Джастин, наверное, ушел в свою комнату. Сара села, чувствуя, что руки и ноги болят от напряжения, ком в горле все еще болезненно давит.
– Что вам дать выпить, Сара? – спросила Мэриджон.
– Мне… мне все равно… Шерри или… или мартини…
– Есть сухое шерри. Подойдет? А что тебе, Джон?
Джон пожал плечами, не давая себе труда ответить. «Боже, – думала Сара, – как же она справится? Может быть, мне ответить вместо него? О, Джон, Джон…»
Но Мэриджон уже наливала виски и содовую, не ожидая его ответа.
– Я очень рада, что Джастин здесь, со мной, – сказала она спокойно, отдавая ему стакан. – Замечательно было снова познакомиться с ним. Помнишь, как мы безуспешно пытались угадать, в кого он пошел? Сейчас кажется странным, что могли существовать какие-то сомнения.
Джон неожиданно повернулся к ней лицом.
– Почему?
– Он весь в тебя, Джон. Сходство так велико, что иногда становится жутко.
– Он не похож на меня внешне.
– Бог мой, разве внешность имеет к этому хоть какое-нибудь отношение? Сара, возьмите печенья к коктейлю. Джастин специально ездил за ним в Пензанс, так что, я думаю, нам следует хоть немножко попробовать… Джон, дорогой, ну сядь наконец, не мечись так беспокойно, я просто устала смотреть на тебя… Вот так лучше. Правда, сегодня вечером какое-то необычное освещение? Я думаю, Джастин удрал, чтобы сделать один из своих рисунков акварелью. Он держит их в секрете… Ты, Джон, должен убедить его показать их тебе, они очень хороши или, по крайней мере, кажутся мне хорошими, но ведь я не разбираюсь в этом… Вы рисуете. Сара?
– Да, – сказал Джон, прежде чем Сара успела ответить, и вдруг накрыл ее руку своей. Она поняла, чувствуя горячую волну облегчения, что его настроение ушло. – Она также случайно оказалась авторитетом в живописи Возрождения и импрессионистах, и…
– Джон, не преувеличивай!
И золотые краски вечера, казалось, стали еще более насыщенными, когда они рассмеялись.
После обеда Джон повел Сару в бухту посмотрен, на закат. Бухта была маленькая, окруженная скалами, берег усыпан огромными валунами и гладкой галькой, а когда Джон выбрал удобную точку, Сара увидела плавники атлантических акул, медленно плывших в сторону мыса Корнуолл.
– Прости меня, – неожиданно сказал Джон.
Она кивнула, стараясь без слов показать ему, что поняла. Они сели, он обнял ее за плечи, притянул ближе.
– Что ты думаешь о Мэриджон?
Она на мгновение задумалась, наблюдая, как меняется освещение над морем, в ушах звучал шум прибоя и крик чаек.
– Она очень… – Нужное слово не приходило на ум. – Необычная, – сказала Сара, найдя более подходящее определение.
– Да, – сказал он. – Это так.
Его голос звучал спокойно и радостно, они в молчании посидели еще, пока солнце не начало спускаться в море.
– Джон.
– Да?
– Где… – Она поколебалась, а потом решительно продолжила, ободренная полной переменой его настроения: – Где разбилась…
– Не здесь, – сказал он сразу же. – Это случилось дальше, если идти вдоль обрыва на юг, в сторону Сеннена. Обрыв невысокий, а местами песчаный, во время последней войны там сделали ступеньки, чтобы при необходимости можно было спуститься к скалам. Я тебя туда не поведу, не беспокойся.
Солнце исчезло за горизонтом, и сумерки стали сгущаться под красными отсветами на вечернем небе. Они еще какое-то время медлили уходить, обоим не хотелось расставаться с беспокойным обаянием моря, но потом Джон пошел вперед по тропинке, ведущей к дому. Когда они добрались до подъездной дорожки, Мэриджон вышла им навстречу, и Сара подумала, что она, наверное, наблюдала откуда-нибудь со второго этажа, как они поднимались с берега.
– Джон, звонил Макс. Он сказал, что ты пригласил его в Клуги на день-два.
– Бог мой, я действительно его пригласил! Когда мы с ним обедали в Лондоне, он сказал, что собирается в Корнуолл – навестить незамужнюю тетку, которая живет где-то выше на побережье – то ли в Бьюде, то ли в Ньюквее. А я сказал, что существует слабая вероятность моего появления в Клуги примерно в это же время… Какая чудовищная нелепость! Я не желаю, чтобы Макс примчался сюда в своей последней спортивной машине с какой-нибудь проклятой бабой на переднем сиденье. Он оставил номер своего телефона?
– Да, он звонил из Бьюда.
– Черт… Лучше я приглашу его на обед или что-то в этом роде. Нет, это не очень по-дружески – ему ведь придется оставаться на ночь… Нет, к черту, почему я должен позволять ему врываться сюда и использовать Клуги для своих интрижек? Я уже был сыт этим по горло когда-то.
– Может быть, он один.
– Кто? Макс? Один? Не будь смешной! Макс не знает, чем себя занять, если рядом с ним постоянно не присутствует какая-нибудь женщина.
– Он не упоминал никаких женщин.
Джон удивленно на нее посмотрел.
– Ты что, хочешь, чтоб он сюда приехал?
– Ты сделал определенный жест, пригласив его в Лондоне на обед и тем самым восстановив дружеские отношения. Он явно был рад похоронить прошлое, забыть. Если ты его полупригласил приехать в Клуги, то я не вижу, как бы ты мог вывернуться и послать его к черту.
– Я могу сделать все, чего мне чертовски хочется, – сказал Джон. Он повернулся к Саре. – Я говорил тебе о Максе, дорогая, ты помнишь? Ты рассердишься, если он приедет к обеду и останется переночевать?
– Нет, милый, конечно, нет. Я с удовольствием с ним познакомлюсь.
– Ну, тогда ладно. Пусть будет так. – Он посмотрел в сторону, а потом опять на жену. – Если ты устала, иди ложись. Я скоро. Лучше позвоню Максу сейчас, пока я еще склонен быть гостеприимным.
– Хорошо, – сказала она, обрадовавшись возможности лечь, потому что к этому моменту уже совсем валилась с ног после длительного путешествия в машине и долгих часов на свежем морском воздухе. – Я поднимусь к себе. Спокойной ночи, Мэриджон.
– Спокойной ночи! – Мэриджон чуть-чуть улыбнулась.
Когда Сара остановилась наверху, чтобы еще раз окинуть взглядом холл, она увидела, что женщина все еще смотрит ей вслед. А когда она вышла на лестничную площадку, Мэриджон улыбнулась ей еще раз и прошла за Джоном в гостиную.
Дверь мягко закрылась. Сара неподвижно стояла на верху лестницы. Пролетели две минуты, потом прошла третья. Неожиданно, без всякой причины, подчиняясь только инстинкту, она тихо спустилась вниз, на цыпочках пересекла холл и подошла к двери в гостиную.
Джон не звонил по телефону.
– Меня озадачивает только одно, – услышала она, и ее щеки запылали от стыда за то, что она подслушивала. – Анонимный телефонный звонок в тот день, когда я приехал в Лондон. Звонивший утверждал, что я убил Софию. Я все еще не в состоянии определить, кто это мог быть. Это могли быть Майкл, Макс или Ева. Но почему звонивший не подкрепил свой звонок чем-нибудь более серьезным, например шантажом? Это выглядит как-то бессмысленно.
Они долго молчали, потом Джон резко спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Я пыталась сказать тебе перед обедом, когда все мы пили коктейли.
Снова пауза.
– Нет, – сказал Джон. – Я не верю этому. Этого не может быть. Ты имеешь в виду…
– Да, – сказала Мэриджон спокойно и отстраненно. – Это сделал Джастин.
Звуки рояля вылетали из дома и плыли вверх над тропинкой, ведущей на север, в сторону мыса Корнуолл. Познания Джастина в классической музыке были широкими, но не слишком. Он не мог определить название этого произведения Моцарта.
Он как раз собрал свои рисовальные принадлежности в ящик и аккуратно уложил его в брезентовую сумку, и тут музыка, доносившаяся снизу, прекратилась, и он услышал, как щелкнул замок, когда кто-то распахнул французские окна, выходящие в сад. Он подождал, внимательно всматриваясь в сумерки, окутывавшие сад, и увидел, как из тени рододендронов появилась человеческая фигура и стала рассматривать склон холма.
Автоматически, без колебаний Джастин отступил за скалу.
Шаги были едва слышны, но становились громче с каждой секундой. Джастин сердито посмотрел на свой ящик с рисовальными принадлежностями, сунул его за валун и сел в ожидании, наблюдая, как наступающая ночь делает море все более черным. Ему не пришлось ждать долго.
– А, вот и ты, – сказал приветливо Джон, выходя из темноты. – Я подумал, что можешь быть наверху. Ты рисовал?
– Нет, я ходил погулять.
Он смотрел в сторону моря, а отец сел рядом с ним на длинный камень и вытащил портсигар.
– Джастин, если я задам тебе честный вопрос, ты сможешь дать мне честный ответ?
Море было темной неподвижной лужей, прибой – пятнами серого цвета.
– Конечно, – сказал Джастин вежливо, почувствовав, как ладони становятся влажными от пота.
– Это место слишком напоминает тебе о матери?
– О матери? – Его голос звучал спокойно, чуть-чуть удивленно, но глаза не видели окружающего; он помнил только миску черешни, стоявшую давным-давно, и женский голос, произносящий ласково: «Но ты же станешь таким толстым, Джастин!»
Он откашлялся.
– Конечно, оно мне время от времени о ней напоминает. Но не настолько, чтобы это имело большое значение. Я рад, что вернулся сюда, потому что это – как приехать домой из дальних странствий за границей.
– Ты ведь очень любил мать, правда?
Джастин ничего не ответил.
– Мне и в голову не приходило, что ты считаешь меня виновным в ее смерти.
Ужас захлестнул Джастина темной удушливой волной. Опуская руки вниз, ладонями внутрь, он вцепился в выступ камня, на котором они сидели, и, ничего не видя, смотрел на пыльную тропинку под ногами.
– Что случилось, Джастин? – мягко прозвучал голос отца. – Почему ты думал, что я ее убил? Ты что-нибудь нечаянно услышал? Или увидел, как мы ссоримся?
Он смог покачать головой.
– Тогда почему?
– Я… – Он пожал плечами, довольный, что в темноте не видно его слез. – Я… я не знаю.
– Но должна же быть какая-то причина. Ты не позвонил бы мне, если бы не было причины.
– Я ненавидел тебя, потому что считал, что ты мне не писал, потому что думал, что ты, будучи в Лондоне, не собираешься со мной увидеться. Это… это теперь не имеет значения.
Он сделал глубокий вдох, наполнивший его легкие морским воздухом.
– Извини меня, – сказал он шепотом, так что короткое извинение было очень похоже на вздох. – Я на самом деле так не думаю.
Джон молча размышлял.
– Как ты узнал про звонок? – вдруг спросил Джастин. – Как ты узнал, что это был я?
– Мэриджон догадалась.
– Но как она узнала?
– Она говорит, что ты очень похож на меня, поэтому ей легко тебя понять.
– Я не понимаю, как она догадалась. – Джастин еще крепче вцепился в камень. – И я совсем не похож на тебя.
Оба помолчали.
– Когда мне было десять лет, – сказал Джон, – отец, редко бывавший в Англии, вдруг приехал в Лондон. Информация о его приезде была в вечерних газетах, потому что об этой экспедиции много говорили и писали. Моя мать в течение целого вечера мне втолковывала, что она совершенно убеждена – он даже не даст себе труда зайти и повидаться со мной. Поэтому, из чистого интереса, я послал ему в отель телеграмму, в которой сообщалось, что я умер, и сел ждать результатов. Полагаю, ты можешь себе представить, что произошло. Моя мать залила весь дом слезами, она все повторяла, что не может себе представить, кто мог быть настолько жестоким, чтобы сыграть эту ужасную шутку. А мой отец без колебаний схватил меня за шиворот и едва не вышиб из меня дух ремнем. Я никогда не простил ему эти побои. Если бы он не пренебрегал мною так откровенно, я бы не послал ему телеграмму. То есть, в конечном счете, он наказал меня за свой собственный грех.
Джастин судорожно сглотнул.
– Но ты же мной не пренебрегал.
– Получается, что пренебрегал, когда ты не ответил на мои письма.
Джон откинулся назад, оперся спиной на другой камень и. сделал резкую затяжку, так что тлеющий кончик сигареты запылал в темноте.
– Джастин, я должен знать. Почему ты думал, что я убил твою мать?
– Я… я знал, что она тебе изменяет. – Он подался вперед, на мгновение закрыв глаза, стараясь максимально ясно передать свои ощущения десятилетней давности. – Я знал, что вы ссорились, и постепенно вышло так, что я уже больше не мог любить вас обоих. Это было как на войне, где каждый вынужден присоединиться к одной из сторон. И я встал на твою сторону, потому что ты всегда находил для меня время, ты был сильный и добрый, и я восхищался тобой больше, чем кем-либо другим в мире. Поэтому, когда она умерла, я… я не винил тебя. Я просто знал, что так правильно и справедливо. И я никому не сказал ни слова, даже тебе, потому что считал это самым лучшим способом продемонстрировать тебе мою… мою лояльность… что я был на твоей стороне. А потом, когда ты уехал в Канаду и не позвонил мне и не написал, я начал думать, что тогда принял неверное решение. Постепенно стал ненавидеть тебя так сильно, что, когда ты приехал в Лондон, я решился на такой звонок. – Он замолчал. Далеко внизу под ними на одной ноте монотонно шумел прибой, и волны разбивались о черный обрыв.
– Но, Джастин, – сказал Джон, – я не убивал твою мать. Это был несчастный случай. Ты должен поверить мне, потому что это правда.
Джастин медленно повернул голову, теперь они оказались лицом к лицу. Оба молчали.
– Почему ты думаешь, что я ее убил, Джастин?
Спокойствие ночной тьмы, двое мужчин неподвижны под темными небесами. На мгновение Джастину нестерпимо захотелось сказать правду, но прочно укоренившиеся за десять лет представления заставили его быть осторожным. Он неопределенно пожал плечами и повернулся лицом к морю.
– Я полагаю, – неловко сказал он, – потому, что знал – вы всегда ссоритесь, и я чувствовал – ты ее ненавидишь до такой степени, что вполне мог бы столкнуть, чтобы она разбилась насмерть. Я был всего-навсего ребенком, растерянным и сбитым с толку. На самом деле я ничего такого не знал.
Показалось Джастину, или Джон в самом деле почти незаметно расслабился, ощутив облегчение. Чувства юноши обострились, его разрывали сомнения. В тумане неопределенности он ясно ощущал бьющуюся в мозгу мысль: «Я не могу теперь оставить это просто так. Я должен узнать правду, прежде чем ехать в Канаду». Вслух же он сказал:
– Пойдем домой? Я уже порядочно замерз, потому что забыл взять с собой свитер. Да и Мэриджон с Сарой будут волноваться, куда мы подевались…
Было поздно, когда Джон поднялся в спальню. Сара открыла глаза: светящиеся стрелки на ее часах показывали половину двенадцатого. Она лежала неподвижно, делая вид, что спит. Он лег, его тело слегка коснулось ее. Он вздохнул, и в этом вздохе слышалась усталость. А она страстно желала обнять его и спросить: «Джонни, почему ты не сказал мне об анонимном звонке? Ты сказал мне о слухах, ходивших после смерти Софии. Так почему же было не сказать мне о звонке? А почему, когда Мэриджон сказала, что звонил Джастин, ты ушел в другую комнату и начал играть это пустое, высокопарное «Рондо» Моцарта, которое, как я отлично знаю, ты не любишь. И почему ты ничего не сказал Мэриджон, а она ничего не сказала тебе? Ведь разговор именно тогда должен был начаться, а не оборваться. Все это так странно, так озадачивает, а я так сильно хочу понять и помочь…»
Но она ничего не сказала, не желая сознаться, что подслушивала. Она услышала ровное дыхание Джона. Он спал. Так что разговор не состоится.
Когда Сара проснулась, солнце косыми лучами проникало через занавески в комнату, а снизу неслись звуки рояля. Она села. Был десятый час. Выйдя в коридор, она услышала звуки рояля более ясно и с внезапной тревогой осознала, что он опять играет Моцарта. Быстро приняв ванну, она надела брюки и рубашку и нерешительно спустилась вниз, в комнату для музыкальных занятий.
Он играл менуэт из тридцать девятой симфонии, затягивая полные, мощные аккорды и укорачивая звучание восьмушек, так что его аранжировка слегка попахивала бурлеском.
– Доброе утро, – сказала она приветливо, входя в комнату. – Я думала, ты не любишь Моцарта. Дома ты его никогда не играл. – Она остановилась, чтобы поцеловать его в макушку. – Что это ты внезапно стал сходить с ума по Моцарту?
Тут она взглянула через плечо и увидела, что Мэриджон сидит на подоконнике и наблюдает за ними.
Джон зевнул, решил отказаться от классической музыки и заиграл «Ты опять выиграл» Флойда Крамера в аранжировке Нэнка Уильямса.
– Завтрак готов, дорогая, и ждет тебя, – сказал он лениво. – Джастин в столовой, он покажет тебе, где что.
– Спасибо.
Сара медленно вышла из комнаты и направилась к столовой. Не будучи в состоянии объяснить причину словами, она чувствовала себя подавленной и сбитой с толку. Это ощущение как бы набросило тень на утро. Она открыла дверь в столовую и поняла, что есть ей не хочется.
– Доброе утро, – сказал Джастин. – Ты хорошо спала?
– Да, – соврала она. – Очень хорошо.
– Будешь кашу?
– Нет, спасибо. Только один тост.
Она села, глядя, как он наливает ей кофе, и внезапно вспомнила разговор, подслушанный вчера вечером.
– Ты уверена, что не хочешь чего-нибудь горячего? – вежливо спросил он. – Есть сосиски и яйца – на подогретой тарелке.
– Нет, спасибо.
В отдалении опять заиграл рояль. На сей раз американской кантри-музыке была дана отставка, исполнитель вернулся на классическую территорию, представленную прелюдом Шопена.
– Ты собираешься рисовать сегодня утром. Джастин? – спросила она.
– Может быть. Я еще не решил наверняка. – Он осторожно посмотрел на нее поверх «Таймс», а потом небрежно размешал сахар в кофе. – Почему ты спросила?
– Подумала, не заняться ли и мне тем же самым, – сказала она, намазывая себе мармелад. – Я собиралась проконсультироваться с тобой по поводу наиболее подходящих видов для пейзажей акварелью.
– Понятно. А отец?
– Очень похоже на то, что он собирается устроить себе музыкальный утренник.
– Да, – сказал он, – пожалуй, ты права.
– Мэриджон играет на рояле?
– Нет, вроде бы не играет.
– А… рояль прекрасно настроен.
– Да, – сказал Джастин, – но она же знала, что он приедет.
– До вчерашнего вечера она не знала наверняка.
Он изумленно уставился на нее.
– Да нет же, она знала задолго до того. И на прошлой неделе вызвала настройщика из Пензанса.
Вспышка тревоги была такой силы, что ей стало больно. Сара сделала большой глоток кофе, чтобы успокоить нервы, и стала намазывать мармелад на тост с маслом.
Музыка смолкла. В коридоре послышались шаги, и в следующее мгновение Джон вошел в комнату.
– Как ты сегодня, дорогая? – спросил он с улыбкой, поцеловал ее и подошел к окну, чтобы выглянуть в сад. – Я не успел спросить тебя раньше, ты так быстро ушла… Чем ты хотела бы сегодня заняться? Уже придумала что-нибудь?
– Я могла бы заняться рисованием, но…
– Чудесно, – сказал он. – Пусть Джастин отведет тебя в какое-нибудь красивое местечко. Мэриджон надо пройтись по магазинам в Пензансе, я обещал ее туда отвезти. А ты вряд ли горишь желанием ехать в Пензанс, правда же? Он набит туристами в это время года, и там ужасно шумно. Ты можешь остаться здесь и делать все, что тебе захочется. – Он опять повернулся к ней, все еще улыбаясь. – Хорошо?
– Да… Джон, конечно.
– Прекрасно! Присмотри за ней, Джастин, и веди себя наилучшим образом. – Он пошел к двери. – Мэриджон!
Она отозвалась из кухни, и он, с шумом закрыв за собой дверь, направился в заднюю часть дома.
Джастин откашлялся.
– Хочешь еще кофе, Сара?
– Нет, – сказала она. – Хватит, спасибо.
Он встал, легко отодвинув назад свой стул.
– Надеюсь, ты меня простишь, что оставляю тебя одну, но я должен подняться и собрать этюдник. Я быстро. Во сколько ты хочешь выйти?
– Мне все равно. Когда захочешь.
– Я скажу, когда буду готов, – сказал он и вышел из комнаты, направившись в сторону холла.
Она еще долго сидела у стола, прежде чем подняться наверх и найти свои рисовальные принадлежности. Джон окликнул ее снизу из холла как раз в тот момент, когда она причесывалась.
– Мы сейчас уезжаем, дорогая. У тебя все в порядке?
– Да, я уже тоже почти готова выйти.
– Желаю хорошо провести время.
Сара сидела, слушая, как закрылась дверь, как взревел двигатель, как зашуршал гравий под колесами. Потом звук удаляющегося автомобиля смолк. Она спустилась вниз. В гостиной ее поджидал тщательнейшим образом одетый Джастин и прилежно читал «Таймс». Его вещи были явно сшиты у лучших английских портных, но он все равно выглядел как иностранец.
– Я не знаю, что именно ты предпочитаешь, – сказал он. – Мы можем взять машину Мэриджон и поехать на юг, к Сеннену, или на север, к Кенджекскому замку. Виды с обрыва на разрушенные шахты в Кенджеке хороши для акварели. – Он помолчал, ожидая ее ответа, а когда она кивнула, добавил: – Хочешь, поедем туда?
– Да, это звучит заманчиво.
Они отправились без лишних разговоров и вскоре подъехали к заброшенным угольным шахтам Кенджека на морском берегу. В конце дороги, высоко над обрывом, оставили машину и пошли пешком. Кое-где приходилось и карабкаться. Они поднимались вверх по склону туда, откуда открывался лучший вид на всю округу.
