Текст книги "Таинственный берег"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Да, – сказал Джастин холодно. – Но, боюсь, я не смогу вам ничем помочь.
– Бабушка с тобой говорила об этом? Говорила? Она пыталась настроить тебя против меня? Что она сказала?
– Она никогда не упоминала о вас.
– Не может быть!
Джастин покачал головой и взглянул на свои часы.
– Боюсь, я…
– Нет, – сказал Джон. – Нет, ты не можешь сейчас уйти. Не можешь, пока я не добрался до самой сути этого дела.
– Мне очень жаль, но…
– Сядь. – Он крепко схватил юношу за руку и потянул обратно в кресло. Джастин вывернулся из его рук. – Есть один вопрос, который я хочу тебе задать независимо от того, понравится он тебе или нет, и ты не уйдешь, пока не ответишь мне на него как следует.
Он помолчал. Джастин, не шевелясь, угрюмо смотрел прямо в глаза отцу.
– Джастин, почему ты ни разу не ответил на мои письма?
Сын все еще смотрел в упор, но выражение глаз было уже другим. Угрюмость сменилась недоумением и подозрительностью.
– На письма?
– Ты помнишь, я с тобой попрощался после того, как увез тебя из Клуги?
Подозрительность исчезла. Осталось только недоумение.
– Да.
– Ты помнишь, как я тебе объяснял, что не могу взять тебя с собой, потому что у меня не будет дома и не будет никого, кто бы помог заботиться о тебе, и поэтому тебе придется пойти в школу в Англии? Ты помнишь, как я обещал писать и взял с тебя обещание, что ты будешь мне отвечать и рассказывать в письмах обо всем, что с тобой происходит?
Юноша кивнул.
– Тогда почему же ты не написал? Ты же обещал. Я написал тебе шесть писем, включая то, которое было приложено к подарку на день рождения, но я не получил от тебя ни строчки. Почему, Джастин? Ты обиделся на меня за то, что я не взял тебя в Канаду? Я поступил так для твоей же пользы. Я должен был приехать повидать тебя, но деловые интересы поймали меня в ловушку, я был настолько занят, что не мог выкроить себе даже какой-нибудь свободный уик-энд. Я хотел видеть тебя, постоянно иметь от тебя известия, но ни разу ничего не получил. В конце концов я перестал писать, решив, что мои письма тебя травмируют, как бы это ни казалось мне странным. Поэтому я просто посылал на Рождество и на твой день рождения взносы в бабушкин банк на твое имя… Что случилось, Джастин? Это имеет какое-то отношение к тому, что произошло в тот раз в Клуги, когда…
– Мне надо идти, – сказал юноша. Он заикался, его самообладание разлетелось вдребезги. – Мне… мне очень жаль, но я должен идти. Пожалуйста.
Он пошел, спотыкаясь, к вращающейся двери, не видя и не интересуясь, куда идет.
Дверь выпустила его и повернулась, сияя ярким металлом окантовки. Джон остался один, и неудача засела в сердце пульсирующей болью.
Было одиннадцать часов, когда Джастин вернулся в Консет Мьюс. Его бабушка, писавшая письма в гостиной, подняла на него глаза, изумленная тем, как резко он вошел.
– Джастин… – Он увидел, как она покраснела – безобразное красное пятно под слоем тщательно наложенной косметики, – и внезапно ощутил тошноту, поняв, что это правда. Отец действительно ему писал. А она лгала ему все это время.
– Письма? – спросила она. – Из Канады?
– Он написал мне шесть писем. И прислал подарок ко дню рождения.
– Он так сказал?
Но это была лишь вялая попытка защититься. Она шагнула к нему, всплеснув руками.
– Я сделала это, потому что хотела тебе только добра. Я думала, это тебя расстроит – читать его письма, когда он бросил тебя, а сам улетел в Канаду.
– Ты читала эти письма?
– Нет, – сказала она быстро. – Нет, я…
– Ты уничтожила шесть писем, которые прислал мне отец, чтобы я думал, что он меня совершенно забыл?
– Нет, Джастин, нет, ты совершенно не понимаешь…
– Ты сама не получила от него ни одного письма, поэтому ты хотела, чтобы я тоже не получал.
– Нет, – сказала она, – нет, это было не так…
– Ты лгала мне, обманывала и мошенничала год за годом, день за днем.
– Это было для твоей же пользы, Джастин, для твоей же пользы…
Камилла опять села, как будто он лишил ее сил, и внезапно Джастин увидел, что она – старая женщина, с морщинистым лицом в пятнах от слез, ее плечи были горестно опущены, руки дрожали.
– Твой отец никогда ни о ком не заботился, кроме себя самого, – услышал он наконец ее шепот. – Он берет людей и использует их в своих интересах. Твоя любовь пропадает зря, потому что он не обращает на тебя внимания. Я была ему полезна время от времени, давая ему дом, когда он был юным, воспитывая тебя, когда он стал старше. Но я была ему безразлична. Сейчас ты будешь ему полезен, помогая вести дела в Канаде. О, не думай, что я не догадываюсь, зачем он хотел тебя видеть. Но ты никогда не будешь нужен ему сам по себе, его интересует только польза, которую из тебя можно извлечь…
– Ты не права, – сказал Джастин. – Я нужен ему. Ты не понимаешь.
– Не понимаю? Я слишком хорошо понимаю.
– Не думаю, что в свое время ты понимала его лучше, чем меня.
– Джастин…
– Я уезжаю с ним в Канаду.
Последовала минута полной тишины.
– Ты не можешь поступить так, – сказала она наконец. – Пожалуйста, Джастин, будь разумным. Ты говоришь о том, чтобы совершенно изменить ход своей карьеры, уничтожить все перспективы, которые ты имеешь в Лондоне, только из-за десятиминутной встречи этим утром с человеком, которого едва знаешь. Пожалуйста, пожалуйста, будь разумным, не делай этого.
– Я уже решил.
Камилла посмотрела на него, ей показалось, что она вернулась на много лет назад, а сидящий перед ней юноша – Джон, который произносит так же упрямо, тем же самым тоном, которого она так страшилась: «Я уже решил. Я собираюсь на ней жениться».
– Ты глупец, Джастин, – сказала она, ее голос внезапно зазвучал сурово и ясно. – Ты абсолютно не представляешь себе, что ты делаешь. Ты вообще ничего не знаешь о своем отце.
Он повернулся и пошел к двери.
– Я не буду это слушать.
– Конечно, – сказала Камилла. – Ты был слишком мал, чтобы помнить, что произошло в Клуги.
– Заткнись, – закричал он, резко поворачиваясь к ней. – Заткнись! Заткнись!
– Я там не была, но могу себе представить, что там произошло. Он толкал твою мать к смерти, ты это понимаешь, не правда ли? Предварительное расследование показало, что это был несчастный случай, но я всегда знала, что это было самоубийство. Этот брак исчерпал себя, и, когда она это поняла, ей больше ничего не оставалось. Конечно, любой мог предсказать, что этот брак долго не продержится. Она привлекала его только сексуально, и вполне естественно, что через несколько лет совместной жизни ему стало с ней скучно. Все та же старая история – она действительно любила его, он же никогда ее не любил, ему было нужно наслаждение, которое он получал с ней в постели. А когда скука вытеснила это наслаждение, оказалось, что она вовсе ничего для него не значит. Он начал оглядываться вокруг в поисках какой-нибудь другой женщины. Это должна была быть женщина совершенно другого типа, желательно равнодушная к нему и недоступная, – такое условие делало задачу покорения более интересной и захватывающей. И в тот уик-энд, когда умерла твоя мать, именно такая женщина оказалась в Клуги. Конечно, ты никогда не знал, что он и Мэриджон…
Джастин закрыл уши ладонями, защищаясь от ее голоса, спотыкаясь вышел в холл и с грохотом захлопнул за собой дверь. Потом он помчался вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, вбежал в свою комнату, нашел чемодан и начал собирать вещи.
Был полдень. На шестом этаже «Мэйфер-отеля» Джон сидел в своей комнате, сочиняя объявление в «Таймс», и размышлял, есть ли какой-нибудь смысл в том, чтоб еще раз увидеться с Майклом Риверсом. Перед ним на столе лежала бумажка, на которой он карандашом записал номер телефона Евы. Мучаясь над решением неразрешимой задачи, Джон машинально взял этот клочок бумаги и сложил его пополам. Ему придется встретиться с Евой, чтобы добраться до самой сути дела с анонимным звонком. Если бы только сначала найти Мэриджон, тогда было бы гораздо легче выбрать, за какую именно ниточку ухватиться… Он отбросил клочок бумаги и сосредоточился на объявлении в «Таймсе», когда зазвонил телефон.
Он поднял трубку.
– Слушаю.
– Вас хочет видеть одна леди, мистер Тауерс.
– Она назвала свое имя?
– Нет, сэр.
Должно быть, это Ева, решившая открыть свои карты.
– Хорошо, я спущусь вниз.
Он повесил трубку, пересчитал деньги в бумажнике и вышел из номера. В лифте играла та же музыка. В бельэтаже он прошел в холл и пересек его, направляясь к кожаным креслам невдалеке от стойки администратора.
Мозг ощутил ее присутствие за мгновение до того, как увидели глаза. Он почувствовал облегчение, смешанное с безумной радостью, идя навстречу Мэриджон. А она улыбалась, глядя ему в глаза.
Часть вторая
Глава первая
Во время путешествия через Атлантику Сара делила свое внимание между томиком стихов Джона Клэра и новым детективом известного автора криминальных романов. Вдруг она сообразила, что не поняла из прочитанного ни слова и что будет куда разумнее отложить обе книги, но она все еще держала их на коленях и время от времени смотрела на печатные строчки. Наконец внизу появились огни Лондона, простиравшегося так далеко, что едва хватало глаз, и она ощутила где-то под сердцем чувство нервного напряжения. Так было всегда, когда она думала о Джоне.
Она любила Джона и прекрасно знала, что хочет выйти за него замуж, но временами понимала, что он остается для нее загадкой. Это странное ощущение заставляло ее нервничать. Она называла это «отчужденным настроением». Сара понимала Джона, когда он был весел и энергичен, когда нервничал, когда музицировал, когда был печален, разочарован или просто упрям, но Джон в «отчужденном настроении» пугал ее, потому что она не знала ни причины этого состояния, ни как на него реагировать. Нервничая, она замыкалась, а это вызывало у нее ощущение неуверенности, которое было трудно объяснить.
Может быть, думала Сара, в Лондоне будет по-другому – Джон окажется далеко от тревог и неприятностей, связанных с работой, и, возможно, тогда она сможет сказать ему: «Джон, почему иногда ты становишься таким далеким, что я не знаю, как до тебя дотянуться, как общаться с тобой? Почему ты иногда бываешь резок, и я чувствую, что должна молчать из страха – вдруг ты выйдешь из себя и мы поссоримся? Это моя вина? Это потому, что я чего-то в тебе не понимаю или чем-то вызываю твое недовольство? Если это моя вина, скажи, что я делаю не так, чтобы я могла исправиться. Мне бывает очень тяжело, когда ты вдруг отдаляешься от мира, становишься к нему безразличным».
Он был в «отчужденном настроении», когда она позвонила в Лондон два дня тому назад. Она это сразу поняла, изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал весело и бодро. Но когда он повесил трубку, она расплакалась. За этим последовала совершенно невозможная сцена с родителями.
– Сара, дорогая, если у тебя есть какие-то сомнения, не надо…
– Лучше быть расстроенной сейчас, чем после свадьбы.
– Конечно, тебе очень повезло, что ты выходишь замуж за Джона. Он очень нравится нам с отцом, но ведь он намного старше тебя. Разумеется, выходить замуж за человека, принадлежащего другому поколению, рискованно…
И хоть это было глупо, Сара расстроилась, слушая эту банальную ерунду, и заперлась в комнате, где провела бессонную ночь.
Следующий день был занят тем, что она собирала вещи для предстоящего путешествия в Лондон. «Он позвонит вечером, – думала она. – Он наверняка позвонит и разговаривать будет по-другому, и все опять станет прекрасно».
Мать решила, что Сара нервничает из-за предстоящей свадьбы, и целых пять минут смущенно и несвязно, с неловкими паузами говорила об интимной стороне брака. В конце концов Сара сбежала в ближайший кинотеатр и посмотрела невероятно плохой широкоэкранный фильм-эпопею, вызвавший у нее головную боль. Она почувствовала почти облегчение, сев на следующий день в самолет: наконец какое-то действие после слишком долгого периода тупого ожидания.
Самолет опускался ниже и ниже к морю света, пока Сара не увидела бегущие навстречу посадочные огни. Вот глухо и мягко стукнули о бетон полосы шасси, долгий пробег и остановка на английской земле. За бортом самолета было сыро и холодно.
За долгие, как показалось Саре, минуты таможенного досмотра ее нервы напряглись. Наконец она была в огромном центральном зале.
Что-то не так. Джона не было. Наверное, он собирается расторгнуть помолвку. С ним произошел несчастный случай, он ранен, умирает… он мертв…
– Боже всемогущий, – услышала она за спиной голос Джона. – Ты белее простыни! Кто тебя напугал до потери сознания?
Облегчение было подобно обрушившемуся на нее потоку тепла, который унес напряжение. Слезы наворачивались на глаза.
– О, Джон, Джон…
На сей раз «отчужденного настроения» как не бывало. Он улыбался, его глаза сверкали жизнью, руки были сильными, а когда он поцеловал ее, все сомнения и терзания стали казаться глупостью.
– Ты выглядишь, – сказал он, – пугающе ненастоящей. Что это за зеленые тени и какая-то грязь на ресницах?
– О Джон, я потратила уйму времени… – Внезапно она рассмеялась, ощутив волну счастья. Он смеялся тоже, целуя ее еще и еще, нежно обнимая за талию.
– Значит, в Канаде у меня была более подходящая помада?
Он считал именно так. Она достала носовой платок и тщательно вытерла губы.
– Правильно, – весело сказал Джон. – Пойдем. Нас ждет обед в Хилтоне, и нам надо обсудить бесконечное число разных дел, прежде чем я отвезу тебя к твоей тете Милдред. Мы не можем терять время попусту… Это весь твой багаж или у Клеопатры есть еще золотая баржа, груженная чемоданами и плывущая по таможенному конвейеру?
Такси повезло их в самое сердце Лондона, через окраинный район Мидлсекса к Кенсингтону, мимо Найтсбриджа и Парка. Тепло города обволакивало их, рев двигателя вибрировал в ушах, и Сара, чувствуя, как ладонь Джона крепко сжимает ее ладонь, думала, как это замечательно наконец вернуться домой, в свой любимый город, и как чудесно ехать по ярко освещенным улицам в сверкающее волшебство.
– Как себя чувствует Клеопатра сейчас?
– Она думает о том, как прекрасно, что Марк Антоний – это ты, а Александрия – это Лондон.
Джон засмеялся. Сара была счастлива. Когда они приехали в Хилтон, ее немного залихорадило на пороге: они окунулись в роскошь, которая была непривычна для нее. Идя по залу, Сара изо всех сил старалась показать, что обед в самых знаменитых ресторанах для нее дело обычное.
Джон заказал блюда, выбрал вина и отложил меню в сторону.
– Сара, мне надо обсудить с тобой множество вопросов.
«Конечно, – подумала она. – Свадебная церемония и медовый месяц. Восхитительные планы, от которых дух захватывает».
– Прежде всего я хотел бы извиниться за то, что не позвонил тебе вчера вечером. Я занялся семейными делами, и тут есть масса трудностей. Надеюсь, ты простишь меня и поймешь.
Она благодарно улыбнулась.
– Конечно, Джонни. Я и думала, что, наверное, случилось что-то в этом роде.
– Во-вторых, я должен извиниться за свой тон позавчера. Боюсь, это звучало весьма странно, но я был занят другими делами и не ожидал, что ты позвонишь. Надеюсь, ты не думаешь, что я был не рад твоему приезду в Англию раньше, чем мы рассчитывали. Это великолепный сюрприз!
– Твой голос… в самом деле звучал несколько странно.
– Я знаю. – Он взял карточку вин, опять положил ее на место беспокойным движением руки. – Попытаюсь объяснить тебе, что происходит. Приехав сюда, я обнаружил, что моя мать не живет больше на Халкин-стрит, и, естественно, мне пришлось потратить время, чтобы узнать, где она живет, чтобы повидаться с ней. Все это заняло какое-то время. Потом я встретился с Джастином и поговорил с ним…
– Правда? – Она знала о Джастине и планах Джона относительно его переезда в Канаду. – Все в порядке? Что он сказал?
– Он едет. Сначала колебался, но теперь решился, так что, благодарение Богу, все улажено. – Он рассеянно развернул салфетку и поглаживал пальцами гладкий лен. – Потом мне еще надо было увидеться с некоторыми людьми, например Максом Александером, моим старым другом… И еще с другими. У меня не было свободной минуты с тех пор, как я приехал.
– Ну конечно, ты был очень занят. – Она наблюдала за беспокойными движениями его пальцев. – Как будет со свадьбой и медовым месяцем? Или у тебя не было времени, чтобы организовать что-то определенное?
– Именно об этом, – сказал Джон, – я и хочу с тобой поговорить.
Подали первую перемену блюд и вино. Официанты сновали вокруг стола, потом удалились в вихре фалд своих белых фраков.
– Что ты имеешь в виду, дорогой?
– Я хочу, чтобы мы поженились немедленно, – сказал он внезапно, глядя ей прямо в глаза. – Я могу получить разрешение, и мы поженимся так быстро, как только возможно. Потом – медовый месяц в Испании, Италии, Париже – где тебе захочется. И несколько дней в Англии, прежде чем мы вместе с Джастином улетим обратно в Канаду.
Она изумленно смотрела на него, в голове все перепуталось.
– Но, Джон, мама и папа еще не приехали. Я… я еще не купила всего, что нужно для приданого… Я хотела, подождать, пока приедет мама, чтобы купить еще кое-что…
– К черту приданое! Мне все равно, даже если ты пойдешь за меня замуж, одетая в мешок. И почему ты не можешь пойти за покупками без матери? Я уверен, что вкус у тебя не хуже, если не лучше.
– Но, Джон…
– Ты что, действительно не можешь выйти замуж без своих родителей?
Она сглотнула, чувствуя себя так, будто ей надо сохранить равновесие на канате, натянутом высоко над землей.
– Я… я просто хочу быть к ним справедливой и… и я знаю… Да, я действительно хочу, чтобы они были здесь, Джон, в самом деле хочу… Но если… я просто не понимаю… Почему ты вдруг так спешишь со свадьбой?
Он посмотрел на нее. Сара вдруг почувствовала, что краснеет, и испугалась «отчужденного настроения», испугалась, что обидит родителей, испугалась свадьбы и первой ночи медового месяца.
– Джон, я…
– Прости, – сказал он, кладя через стол свои руки поверх ее. – Это было нехорошо с моей стороны. Конечно, мы дождемся твоих родителей. Я просто эгоистичен и нетерпелив.
– Возможно, это я эгоистична, – сказала она со стыдом. – В самом деле, я сказала, что хочу скромную свадьбу…
– Но не такую скромную, как предложил я. – Он не сердился. – Все в порядке, я понимаю. Устроим так, как ты хочешь. В конце концов, сама свадьба значительно больше значит для тебя, чем для меня.
– Полагаю, что это так, – сказала она. – Свадьба – это день невесты, правда? И потом, ты уже был женат раньше, так что…
– Так что я этим пресыщен! – поддразнил он. Сара улыбнулась.
На некоторое время они сосредоточились на закусках.
– Сара!
Надвигалось еще что-то. Она почувствовала, как напрягаются нервы, а сердце бьется глухо, гораздо быстрее, чем обычно.
– Неважно, когда мы поженимся, я хотел поговорить с тобой о Софии.
Она спокойно отпила глоток вина, стараясь не выдать растущего волнения.
– Не надо говорить о ней, Джон, если тебе не хочется. Я все понимаю.
– Я не хочу, чтобы у тебя возник этот ужасный «комплекс первой жены», – сказал он, отложив нож и вилку, и откинулся на спинку стула. – Не думай, Бога ради, что София была чем-то таким экзотическим, что ты едва ли сможешь с ней тягаться. Она была обыкновенной девушкой, очень привлекательной в сексуальном плане. Я женился на ней, потому что по молодости лет спутал вожделение с любовью. Полагаю, довольно распространенная ошибка. – Он осушил бокал до дна, продолжая рассеянно вертеть его за ножку, обвел глазами зал. – Какое-то время мы были очень счастливы, а потом ей стало скучно, а я обнаружил, что не могу больше любить ее и полагаться на нее, как это было сначала. Мы часто ссорились. И как раз тогда, когда я начал подумывать о разводе, с ней произошел несчастный случай, и она умерла.
Это был кромешный ад и для меня, и для всех, кто в те дни оказался в Клуги, особенно из-за того, что предварительное расследование получило широкую огласку в местной прессе и возникли самые разнообразные слухи. Одна из таких версий даже предполагала меня в качестве убийцы. Без сомнения, какой-то чудак с больным воображением прослышал, что мы не очень-то ладили, и построил свою мелодраматическую версию, когда узнал, что София сорвалась с обрыва и сломала шею на скалах… Но это был несчастный случай. Предварительное расследование допускало в своих заключениях возможность самоубийства, поскольку София не чувствовала себя счастливой в Клуги, но это полная нелепость. Они не знали Софию, не знали, как она любила жизнь – даже если эта жизнь была всего лишь пребыванием в Клуги, вдали от блеска Лондона. Ее смерть – результат несчастного случая. Других объяснений не существует.
Сара кивнула. Официант подошел и опять удалился. Перед ней открылся еще один срез жизни.
– В конце концов, – сказал Джон, – зачем бы мне нужно было ее убивать? Развод – вполне цивилизованный способ избавиться от нежелательного супружества, и у меня не было причин предпочесть убийство разводу. Я отклонился от темы. Я просто хотел сказать, что тебе вовсе не надо беспокоиться, будто ты не сможешь выдержать сравнения с Софией, потому что здесь просто-напросто и сравнения быть не может. Я люблю тебя и в тебе очень многое, а в Софии я любил только одно, и даже это в конце концов скисло… Ты же меня понимаешь, правда? Ты следишь за моими словами?
– Да, Джон, – сказала она, – я понимаю.
Но в мыслях, в самых сокровенных своих мыслях, которые она не доверила бы никому, тихонько звучало другое: «Она, наверное, была великолепна в постели. Предположим…» А дальше даже самые сокровенные мысли превращались в мешанину страхов и терзаний, которые она инстинктивно старалась загнать в самые отдаленные уголки сознания.
Улыбка Джона была как особое послание, переданное глазами: «Ты все еще хочешь выйти за меня замуж?»
Она улыбнулась ему в ответ и внезапно почувствовала, что любит его так сильно, что ничто во всем мире не имеет значения, кроме ее страстного желания быть с ним и сделать его счастливым.
– Да, – сказала она. – Я хочу выйти за тебя замуж. Но давай не ждать моих родителей, Джонни. Я передумала. Давай, в конце концов, поженимся как можно быстрее…
В половине двенадцатого тем же вечером Джон набрал телефонный номер.
– Все прекрасно, – сказал он в трубку. – Мы поженимся на этой неделе, медовый месяц в Париже – десять дней, потом на день-два опять в Лондон – забрать Джастина, и потом мы все вместе возвращаемся в Канаду, подальше от анонимного абонента и любой возможности, при которой Сара узнала бы что-нибудь. Для нее лучше ничего не знать.
Он помолчал, слушая.
– Да. Без проблем. Она даже не задала ни одного вопроса о Софии. Я сделал акцент именно на том, о чем ты посоветовала.
Опять пауза. Ночь вступала в свои права все увереннее. Потом он сказал:
– Как я ей все объясню? Это выглядит чертовски странно, если я поеду туда, особенно имея в виду мой разговор с ней вчера вечером о Софии… Ну да, конечно! Да, это звучит достаточно резонно… Хорошо, тогда увидимся с тобой через две недели. До свидания, дорогая… и думай обо мне.
Отель в Париже, в котором они остановились, был огромен, великолепен и комфортабелен, и Сара хотя и улыбалась весело, на самом деле чувствовала себя очень маленькой, потерянной и уставшей от постоянного волнения. Позже, вечером, в знаменитом ресторане она попыталась отдать должное роскошным блюдам, но взвинченность и напряжение только увеличивались, и в конце концов она не могла уже больше есть. Наконец они вернулись в отель, пожелали спокойной ночи дежурному за стойкой и отправились в свои апартаменты на втором этаже.
Джон ушел в ванную. Медленно раздеваясь, Сара слышала журчание воды, льющейся из душа. Значит, у нее есть возможность несколько минут побыть наедине с собой. Она старалась не думать о Софии. Что бы сделала София в свою первую брачную ночь? Вряд ли она дрожала бы во время обеда, сплошь состоявшего из экзотических блюд, а еще менее вероятно, чтобы она так же напрасно теряла драгоценные минуты, безуспешно пытаясь расстегнуть платье непослушными пальцами… Возможно, Джон жил с Софией до того, как женился на ней. С Сарой он на этом не настаивал, но она, конечно, совсем другое дело. А София была такая привлекательная и еще – иностранка. Быть иностранкой это, наверное, совсем другое дело. А может, нет?
Она присела у туалетного столика в ночной рубашке, пытаясь привести в порядок волосы суетливыми неверными движениями. «Интересно, – думала она, – как София выглядела внешне? Я никогда не спрашивала Джона. Должно быть, она была темная, как Джастин, и, наверное, стройная и гибкая. Думаю, темнее меня и стройнее тоже. И, конечно, она была красивее. О Боже, как бы Джон рассердился, если бы он мог слышать мои мысли! Надо перестать думать о Софии».
Джон вернулся из ванной и небрежно бросил одежду на кресло. Он был голый.
– Наверное, я приму ванну, – сказала Сара, обращаясь к своим ногтям на пальцах рук. – Как ты думаешь, это имеет значение?
– Ни малейшего, – сказал Джон, – за исключением того, что нам обоим будет весьма жарко в постели.
Ванная была утешительной тюрьмой, наполненной паром и теплом. Ванна наливалась долго, почти так же долго, как Сара мылась. Она вытиралась очень медленно, а потом села на табуретку, и слезы медленно закапали из глаз. Она попыталась загнать их обратно, но внезапно на нее накатилась волна тоски по дому, и слезы отказались ей подчиняться. Комната поплыла перед глазами, борьба с рыданиями разрывала ей горло, и она в ужасе думала, что у нее не хватит сил вернуться в спальню, когда Джон подергал ручку запертой двери.
– Сара?
Она беззвучно всхлипнула, не ответив.
– Ты можешь впустить меня?
Она попыталась сказать что-то, но не смогла.
– Пожалуйста!
Она резко смахнула слезы, спотыкаясь пошла к двери и отперла ее. Возвращаясь вслепую к табуретке перед зеркалом, она слышала, как Джон вошел. Она помедлила, с ужасом пытаясь представить его настроение, молясь про себя, чтобы он не был слишком рассержен.
– Сара, – услышала она его голос. – Дорогая Сара.
И вдруг он ласково обнял ее, как будто она была очень маленькой, и крепко прижал к себе неловким успокаивающим движением, которое неожиданно растрогало ее. Она никогда не думала, что он способен быть таким нежным.
– Ты думаешь о Софии, – прошептал он ей на ухо. – Я бы хотел, чтоб ты этого не делала, Сара, не думай больше о Софии.
Страхи выветрились из ее головы, и, когда он нагнул голову, чтобы поцеловать ее в губы, она наконец впервые осознала, какое место занимает в его сердце, прежде чем мир закружился у нее перед глазами и превратился в карусель огня.
Через десять дней они вернулись в Лондон. Джон заказал трансатлантические телефонные разговоры, улаживал разные срочные дела. Помощник – его правая рука, – которого Сара встречала в Канаде, вылетел в Европу в связи с какими-то деловыми вопросами, так что первый вечер в Лондоне они провели, обедая вдвоем в ресторане. На следующий день у них был ленч с Камиллой в Найтсбридже. Когда они возвращались в свой отель, Сара повернулась к Джону и спросила несколько озадаченно:
– Где был Джастин? Его имя ни разу не упоминалось, а я не отважилась спросить.
– Это оттого, что он решил ехать со мной в Канаду. Когда он закончил свои дела в Сити, я дал ему немного денег и предложил поехать отдохнуть до отъезда. Он отправился в Корнуолл, где сейчас живет с моей двоюродной сестрой.
– А, понятно.
Такси мягко выехало из туннеля и набрало скорость в сторону Пиккадилли. Справа зеленели деревья парка, трава блестела под солнцем. Было жарко.
– Честно говоря, – сказал небрежно Джон, выглядывая из окна, – я бы очень хотел познакомить тебя с моей двоюродной сестрой. Я подумал, что мы бы могли взять напрокат машину и съездить в Корнуолл на этот уик-энд и провести несколько дней за городом, прежде чем улететь в Канаду.
Сара глядела в безоблачное небо и с тоской думала о золотых песках и морских волнах, набегающих на берег и разбивающихся о него.
– Это звучит великолепно, Джонни. Я бы хотела побыть еще немного в Англии, особенно при такой хорошей погоде, как сейчас.
– Ты бы поехала?
– С большим удовольствием. В каком месте живет твоя двоюродная сестра?
– Ну… – Он сделал паузу. Такси, проезжая мимо отеля «Риц», остановилось в потоке машин. – Так получилось, что она сейчас живет в Клуги.
Огни стали красными и желтыми, дюжина моторов гудела в предвкушении движения.
– Когда я уехал десять лет назад, – сказал Джон, – я решил никогда туда не возвращаться. Я уже почти продал дом, чтобы навсегда отделаться, но в последнюю минуту передумал и, вместо того чтобы продать, передал его двоюродной сестре. Это такой великолепный участок, уникальный пейзаж. Мне этот уголок нравится больше, чем любое другое место в мире. И, представь себе, даже после всего этот дом все еще так мне нравился, что я просто не мог продать его какому-нибудь чужому человеку. Моя сестра ездит туда раза два в год и проводит там лето. Я виделся с ней мимоходом в Лондоне до того, как ты приехала. А когда она стала рассказывать о Клуги, как там спокойно, я вдруг понял, что тоскую по этому дому, что хочется проверить, покажется ли он мне таким спокойным, как прежде. Думаю, теперь, через десять лет, я бы мог проверить. Я знаю, жить там постоянно никогда больше не смогу, но, когда моя сестра предложила приехать к ней на несколько дней, я почувствовал искушение попробовать… Ты можешь это понять? Или, может, лучше не поедешь?
– Нет, – сказала она автоматически, – я вовсе не против. У меня с этим местом не связаны никакие воспоминания. Если ты, Джон, хочешь ехать, то это все решает.
Но в то же самое время она подумала: «Как он вообще мог подумать, чтобы вернуться туда?» Она была смущена и растеряна. Стараясь изо всех сил его понять, она ощутила лишь растерянность и смятение.
– Это главным образом из-за моей сестры, – сказал он, как будто почувствовав ее недоумение. – Мне было бы очень приятно еще раз повидаться с ней, а она хочет с тобой познакомиться.
– Ты мне никогда о ней не говорил, – только и могла сказать Сара. – Или она из тех двоюродных сестер и братьев по материнской линии, о которых ты сказал, что не стоит давать себе труд приглашать их на свадьбу?
– Нет, Мэриджон – моя единственная родственница со стороны отца. Мы росли вместе, пока мне не исполнилось семь лет, а потом, когда мои родители развелись, отец увез ее из дома, где мы остались с матерью, и определил в пансион при монастыре. Он был ее опекуном. Я ее редко видел, пока мне не исполнилось примерно пятнадцать. В то время отец вернулся на постоянное жительство в Лондон и забрал Мэриджон из монастыря. Тогда мы много времени проводили вместе, а потом я женился и уехал жить в Корнуолл. Я очень ее любил. Я ей не говорил о свадьбе, потому что она не смогла бы приехать.
