Текст книги "Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL."

Автор книги: Сюэцинь Цао

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Чжэнь Шиинь решил, что монах сумасшедший, и не обратил на него внимания. Но монах не унимался: – Отдай ее мне! Отдай! Чжэнь Шиинь покрепче прижал к себе дочь и хотел уйти. Тут вдруг монах расхохотался и, тыча в него пальцем, прочел стихи: Любовью к девочке терзаться? Такая глупость мне смешна. Да может ли перечить снегу, раскрывшись, лилии цветок? [10] Знай: Праздник фонарей [11] пройдет, и воцарится тишина, И дым развеется в тот миг, когда погаснет огонек. Слова эти смутили душу Чжэнь Шииня, но не успел он порасспросить монаха, как в разговор вмешался даос. – Давай пока расстанемся, – сказал он буддийскому монаху. – Пусть каждый сам себе добывает на пропитание. А через три калпы я буду ждать тебя в горах Бэйманшань. Оттуда отправимся в Беспредельную страну грез и вычеркнем запись из списков бессмертной феи Цзинхуань [12] . – Прекрасно! Прекрасно! – воскликнул буддийский монах, и они разошлись в разные стороны. «Неспроста эти монахи явились, – подумал Чжэнь Шиинь. – Надо было их обо всем расспросить, но теперь уже поздно». Так, размышляя, Чжэнь Шиинь пришел домой, когда увидел соседа – ученого-конфуцианца, жившего в храме Тыквы горлянки. Звали его Цзя Хуа, но известен он был под именем Цзя Юйцунь. Родился он в округе Хучжоу, в образованной чиновной семье, которая к этому времени разорилась, и от нажитого предками состояния почти ничего не осталось. Со временем родственники Цзя Юйцуня либо отправились в мир иной, либо разбрелись по свету, и он оказался совершенно один. Оставаться на родине не было никакого смысла, и Цзя Юйцунь отправился в столицу, надеясь выдержать экзамены и возродить славу семьи [13] . В эти места он попал два года назад и застрял здесь, найдя приют в храме. На жизнь он зарабатывал перепиской и составлением деловых бумаг, поэтому Чжэнь Шииню часто приходилось с ним сталкиваться. Завидев Чжэнь Шииня, остановившегося у ворот, Цзя Юйцунь поздоровался с ним и спросил: – Что это вы, почтенный, так внимательно смотрите на улицу? Что-нибудь интересное заметили? – Нет, – с улыбкой отвечал Чжэнь Шиинь. – Дочка вот раскапризничалась, и я решил выйти ее поразвлечь. А вообще – скучно. Хорошо, что вы пришли, брат Цзя Юйцунь! Заходите, пожалуйста, вместе скоротаем этот бесконечный день! Он отдал девочку няньке и под руку с Цзя Юйцунем направился в кабинет. Мальчик-слуга подал чай. Но едва завязалась беседа, как кто-то из домочадцев прибежал к Чжэнь Шииню с вестью: – Пожаловал господин Ян, желает справиться о вашем здоровье. – Простите, – вскакивая с места, проговорил Чжэнь Шиинь, – я вас на время покину. – Как вам будет угодно, почтенный друг, – ответил Цзя Юйцунь, тоже подымаясь. – Ведь я у вас частый гость – что за беда, если придется немного подождать?! Чжэнь Шиинь покинул кабинет и направился в гостиную. Оставшись в одиночестве, Цзя Юйцунь от нечего делать взял книгу стихов и стал ее перелистывать. Вдруг под окном кто-то кашлянул. Цзя Юйцунь выглянул наружу – это служанка рвала возле дома цветы. Не красавица, она обращала на себя внимание изящными манерами и благородными чертами лица, и Цзя Юйцунь невольно залюбовался девушкой. Служанка между тем нарвала цветов и собралась уходить. Но, случайно подняв глаза, увидела в окне человека в старой одежде, с потертой повязкой на голове. С виду он был беден, но статная фигура, широкое лицо и резко очерченный рот, изогнутые брови, сверкающие, будто звезды, глаза, прямой нос и округлые щеки выдавали в нем человека незаурядного. Девушка поспешила убежать, думая про себя: «Такой благородный с виду, а ходит „и лохмотьях! Бедных родственников и друзей у нас в семье как будто нет. Должно быть, это тот самый Цзя Юйцунь, о котором часто говорит хозяин. Прав он, видно, когда уверяет, что такому человеку не пристало жить в нужде. Хозяин рад бы ему помочь деньгами, но все не представляется случая“. Подумав так, служанка обернулась. А Цзя Юйцунь решил, что приглянулся девушке, и радости его не было предела. Девушка эта, поистине необыкновенная, и в нынешнем суетном и беспокойном мире могла бы стать верной подругой жизни. Тут мальчик-слуга доложил, что гость остался обедать, и Цзя Юйцунь незаметно удалился через боковую калитку. Так что, когда Чжэнь Шиинь, проводив гостя, вернулся, его уже не было. Но посылать за ним хозяин не стал. Наступил праздник Середины осени [14] . После семейного праздничного обеда Чжэнь Шиинь распорядился приготовить угощение у себя в кабинете и вечером отправился в храм за Цзя Юйцунем. Между тем в душе Цзя Юйцуня глубоко запечатлелся образ служанки, которую он увидел в доме Чжэнь Шииня в тот день. Он то и дело вспоминал о девушке, мысленно называя ее верной подругой жизни. И вот сейчас, в праздник Середины осени, обратив взор к луне, он прочитал стихотворение: Не думал я и не гадал, что вдруг Все то, о чем в Трех временах мечтали [15] , Отобразится наяву в одной Минуте непредвиденной печали. Случайно промелькнула предо мной… Наморщив лоб и не сказав ни слова, Задумчиво и робко уходя, Оглядывалась – раз, и два, и снова… Я ей вослед смотрел, и тень ее, Казалось, в легком ветре колыхалась, И я подумал: «Вот бы под луной Она со мной сдружилась и осталась!» Луна блеснула, словно поняла, Что я вдали объят мечтою нежной, И хочет, видно, убедить ее Откликнуться на робкие надежды… Читая стихи, Цзя Юйцунь вспомнил о прежней безбедной жизни, о возвышенных целях, к которым стремился, и, со вздохом обратив лицо к небу, громко прочел еще такое двустишие: Ждет нефрит – пока еще в шкатулке, — чтобы цену красную назвали; А в ларце плененная заколка ждет момента, чтобы взвиться ввысь! [16] Как раз в этот момент к Цзя Юйцуню незаметно подошел Чжэнь Шиинь и, услышав стихи, с улыбкой произнес: – А у вас и в самом деле возвышенные устремления, брат Юйцунь! – Что вы! – поспешно возразил Цзя Юйцунь. – Ведь это стихи древних. За что же меня хвалить? – И, сказав так, спросил у Чжэнь Шииня: – Что привело вас сюда, почтенный друг? – Сегодня ночью – праздник Середины осени, или, как говорят в народе, «праздник Круглой луны», – ответил Чжэнь Шиинь. – Вы тут в своей келье, наверное, скучаете, уважаемый брат, поэтому позвольте пригласить вас в мое убогое жилище на угощение. Надеюсь, вы не откажетесь? – Да разве посмею я отказаться от подобной чести?! – с улыбкой произнес Цзя Юйцунь. В доме у Чжэнь Шииня они сначала выпили чаю, после чего подали вина и всевозможные яства. Нечего и говорить, что вина были отменные, а яства – самые изысканные. Друзья не спеша пили, все чаще наполняя кубки и ведя оживленную беседу. В соседних домах тоже веселились, отовсюду неслись звуки свирелей, флейт и дудок, в каждом дворе играли и пели. На небосклон выплыла и застыла, окруженная сиянием, луна. При ее ярком свете беседа друзей потекла еще непринужденнее. Вскоре Цзя Юйцунь захмелел и, охваченный безудержным весельем, прочел, обращаясь к луне, такие стихи: В пятнадцатую ночь по новолунье опять луна – прекрасна и кругла [17] — Перила словно яшмою покрыла, когда, сияя в небесах, плыла. Там, высоко, – всего одно светило, всего один лишь искрометный диск, — Но десять тысяч – все глядим мы в небо, своих голов не опуская вниз! – Великолепно! – вскричал Чжэнь Шиинь, выслушав друга. – Я всегда говорил, что вы, брат мой, не из тех, кому долго не удастся возвыситься. И эти стихи – добрый знак. Уверен, скоро вы вознесетесь в заоблачные выси. И заранее поздравляю! Цзя Юйцунь осушил кубок, наполненный Чжэнь Шиинем, и со вздохом произнес: – Не подумайте, что я болтаю спьяна! Но по своим знаниям я вполне достоин быть среди экзаменующихся в столице! Только перепиской бумаг не скопить денег на поездку и дорожные расходы. – Почему, брат мой, вы раньше об этом не сказали? – перебил его Чжэнь Шиинь. – Я давно хочу вам помочь, но все не представлялось случая завести об этом речь. Талантами, признаться, я не обладаю, но мне известно, что такое справедливость и благодеяние. В будущем году в столице состоятся экзамены. Вам надо срочно туда отправиться и непременно добиться успеха, иначе все ваши труды пропадут даром. Дорожные расходы я беру на себя – может быть, хоть этим отблагодарю судьбу за дружбу с вами, которой недостоин. Он тотчас же приказал мальчику-слуге упаковать две смены зимней одежды, приготовить пятьдесят лянов серебра и сказал: – Девятнадцатого числа счастливый день, наймите лодку и отправляйтесь на запад. И если вы возвыситесь и будущей зимой мы встретимся, какой это будет для меня радостью! Приняв подарки, Цзя Юйцунь очень сдержанно поблагодарил, а сам продолжал пить вино, беседовать и шутить. Друзья расстались лишь с наступлением третьей стражи [18] . Проводив Цзя Юйцуня, Чжэнь Шиинь сразу же лег спать и проснулся поздно, когда солнце уже было высоко. Он решил тотчас же написать в столицу рекомендательное письмо знакомому чиновнику, чтобы Цзя Юйцунь мог у него остановиться. Однако посланный за Цзя Юйцунем слуга, вернувшись, доложил: – Монах сказал, что господин Цзя Юйцунь на рассвете отбыл в столицу и велел вам передать: «Ученый человек не верит в счастливые или несчастливые дни. Для него главное – дело. Жаль, что не успел проститься с вами». Пришлось Чжэнь Шииню удовольствоваться этим ответом. Незаметно наступил Праздник фонарей. Чжэнь Шиинь велел служанке Хоци повести малышку Инлянь на улицу полюбоваться новогодними фонариками. В полночь служанка отошла по нужде, оставив Инлянь возле какого-то дома, а когда вернулась, девочки не было. Хоци искала ее до утра, но так и не нашла. Возвращаться домой она побоялась и сбежала в деревню. Между тем, видя, что служанка с дочерью долго не возвращается, Чжэнь Шиинь послал людей на поиски. Вскоре они пришли и сообщили, что тех и след простыл. Легко понять горе родителей, у которых пропало единственное дитя! Дни и ночи они плакали, совсем себя извели. Через месяц заболел Чжэнь Шиинь. Недомогала и госпожа Чжэнь – не проходило дня, чтобы она не приглашала лекаря или же не занималась гаданием. Случилось так, что в пятнадцатый день третьего месяца монах в храме Тыквы горлянки по неосторожности опрокинул во время жертвоприношения светильник, и тотчас же загорелась бумага в окне [19] . Может быть, так было угодно судьбе, но во всех соседних домах были деревянные стены и бамбуковые изгороди, поэтому пламя мгновенно охватило улицу. Пожар бушевал всю ночь, подоспевшие солдаты сделать ничего не могли, и погибло множество людей. Дом Чжэнь Шииня рядом с храмом вмиг превратился в груду пепла и черепицы. К счастью, сам он и жена уцелели. Спотыкаясь, бродил Чжэнь Шиинь вокруг пожарища и горестно вздыхал. Они посоветовались с женой и перебрались в деревню. Но, как назло, последние годы в тех краях были неурожайными, да еще появились разбойники, с которыми даже правительственные войска не могли справиться. Пришлось Чжэнь Шииню себе в убыток распродать имущество и вместе с женой и двумя служанками переехать в другую деревню, к тестю. Тесть Чжэнь Шииня – Фэн Су был уроженцем округа Дажучжоу и, хотя занимался только земледелием, нажил немалое богатство. Он не очень обрадовался зятю, попавшему в затруднительное положение. Хорошо еще, что Чжэнь Шиинь выручил немного денег от продажи имущества. Деньги он отдал тестю и попросил купить для него дом и немного земли, чтобы как-то прожить. Однако Фэн Су обманул зятя – купил плохой участок земли и полуразвалившийся домишко, утаив часть денег. Чжэнь Шиинь, человек образованный, не привыкший к хозяйству, через год-другой совсем обеднел. Фэн Су обходился с ним вежливо, но за глаза любил позлословить, что, мол, зять его ленив, не умеет жить, что ему только бы вкусно поесть да сладко попить. Эти разговоры доходили до Чжэнь Шииня и очень его огорчали. В памяти еще были живы картины минувших лет. Судите сами, каково человеку в преклонном возрасте выдерживать один за другим удары судьбы? И Чжэнь Шиинь теперь все чаще думал о смерти. Однажды, опираясь на костыль, он вышел на улицу немного рассеяться и вдруг увидел, что навстречу ему идет безумный даосский монах в лохмотьях и грубых матерчатых туфлях и что-то бормочет себе под нос: Про монашью святость в мире этом знаем толки все наперечет, — Все равно к большим чинам и славе грешного землянина влечет! Но ведь их, вельмож и полководцев, раньше было много, – а теперь? Славные могилы одичали, и в бурьяне захирел почет! Про монашью святость в мире этом знаем толки все наперечет, — Все равно того, кто чтит богатство, к золоту и серебру влечет, Алчный человек весь век свой долгий сетует, что мало накопил, А потом его сомкнутся очи, звон монет от смерти не спасет! Про монашью святость в мире этом знаем толки все наперечет, — Все равно о женщине прекрасной не забудешь, если к ней влечет. А она, по целым дням воркуя и благодаря за доброту, Улизнет немедленно к другому, если муж в недобрый час умрет… Про монашью святость в мире этом знаем толки все наперечет, — Предков и родителей издревле к детям, внукам, правнукам влечет, И всегда их было очень много, сердобольных дедов юных чад, Но бывало ль, чтоб сыны и внуки праведностью славили свой род? Приблизившись к монаху, Чжэнь Шиинь спросил: – Что это вы бормочете, я только и слышу «влечет» да «наперечет»? – Этого вполне достаточно, значит, вы все поняли! – засмеялся даос. – Что значит «святость» – знают все «наперечет». Надеюсь, вам это известно. Но «влечет» к «святости» не всех «наперечет». Не каждый в состоянии ее постичь. Одних «влечет», других не «влечет». Потому я и назвал свою песенку «О том, что „влечет“, но не всех „наперечет“. Чжэнь Шиинь был человек сообразительный и в ответ на слова монаха сказал с улыбкой: – Дозвольте, я дам толкование вашей песенке! – Что же, пожалуйста! – согласился монах. И Чжэнь Шиинь прочел следующие строки: Сейчас – безлюдные покои, в покоях пусто, дом заброшен, А было время, – для табличек оказывалось ложе тесным [20] . Сейчас – безжизненные травы и ветви тополей засохших, А было время, – в этом месте парили в танцах, пели песни… Сейчас – под потолком, меж балок паук плетет уныло нити, Хоть и остался шелк зеленый на окнах с давних пор доныне [21] , — Увы, о пудре ароматной напрасно и не говорите, — Что делать, ежели покроет виски холодный белый иней? Что из того, что тлеют кости в могиле желтой тех, кто отжил? Сегодня снова красный полог к возлюбленным падет на ложе! Пусть золота есть сундуки, Пусть серебра есть сундуки, — «Не зазнавайся! Будешь нищим!» — Твердят худые языки… Предвидит ли в час похоронный тот, кто скорбит о краткой жизни, Что жить и самому осталось совсем немного после тризны? …Что правила? Ведь исключений подчас бывает больше их: Случиться может – и бесправный, как деспот, станет зол и лих. Тот, кто изысканные яства за трапезой вкушает всласть, В зловонные притоны может по воле случая попасть; Кто свысока глядит на шляпы не столь влиятельных людей, В колодках может жизнь закончить, как злой преступник-лиходей. Иной исход: совсем недавно не знал одежды без заплат, А ныне говорит, что беден вельможи важного халат! О, суета сует! Ты песню Свою пропел – и пыл погас, И выбрать на арене место На этот раз мой пробил час! И родина, вчера чужая, теперь моею назвалась! …Сумбурный мир! Беспутный хаос! Он весь пороками объят! Не для себя, а для кого-то мы свадебный кроим наряд! [22] Даос радостно захлопал в ладоши и воскликнул:– Все верно, все верно! – Что ж, пошли! – произнес Чжэнь Шиинь. Он взял у даоса суму, перекинул через плечо и, не заходя домой, последовал за ним. Едва они скрылись из виду, как на улице поднялся переполох, люди из уст в уста передавали о случившемся. Госпожа Чжэнь, совершенно убитая вестью об исчезновении мужа, посоветовалась с отцом и отправила людей на поиски, только напрасно – посланные возвратились ни с чем. Делать нечего – пришлось госпоже Чжэнь жить за счет родителей. К счастью, с ней были две преданные служанки. Они помогали хозяйке вышивать, та продавала вышивки, а вырученные деньги отдавала отцу, чтобы хоть частично возместить расходы на свое содержание. Фэн Су роптал, но выхода не было, и пришлось смириться. Однажды служанка госпожи Чжэнь покупала нитки у ворот дома, как вдруг услышала на улице крики: – Дорогу! Дорогу! – Едет новый начальник уезда! – говорили прохожие.