сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Госпожа Ю и остальные проводили их до большого зала. Всюду ярко горели светильники, на красном парадном крыльце стояли в ожидании служанки и слуги.
Цзяо Да, воспользовавшись тем, что Цзя Чжэнь отлучился, успел напиться и принялся поносить главного управляющего Лай Эра:
– Мошенник! Злодей! Слабых обижаешь, а сильных боишься! С хорошими поручениями других посылаешь, если же надо кого-нибудь проводить среди ночи, – сразу ко мне! Ублюдок! Черепашье отродье! Горе-управитель! Не на свое место сел! Мне, господину Цзяо Да, ты и в подметки не годишься! Все вы тут выродки! И мне, господину Цзяо Да, на все наплевать!
Как раз когда Цзя Жун провожал Фэнцзе к коляске, Цзяо Да бранился особенно яростно, и никто не мог его унять. Цзя Жун не вытерпел, прикрикнул на него, но и это не подействовало, тогда он коротко приказал:
– Связать! Протрезвится, тогда спросим, какого черта он лез на рожон!
Но чего стоил Цзя Жун в глазах Цзяо Да? И Цзяо Да с криком набросился на него:
– Брось свои барские замашки, братец Цзя Жун! Еще молоко на губах не обсохло! А все туда же! Даже отец твой и дед не задирали нос перед Цзяо Да! Кому вы обязаны тем, что стали чиновниками, прославились и разбогатели? Цзяо Да! Твой предок, положивший начало вашему роду, благодаря мне когда-то остался в живых, а вы, вместо того чтобы меня благодарить, корчите из себя господ! Молчи лучше, еще слово, и мой нож станет красным от твоей крови!
Фэнцзе, уже сидевшая в коляске, с возмущением сказала:
– Почему вы терпите этого негодяя? Узнают родные и друзья, засмеют, скажут, нет у вас в доме порядка.
– Вы совершенно правы, – поддакнул Цзя Жун.
Слуги, видя, как разбушевался Цзяо Да, бросились на него, повалили на землю, связали и потащили на конюшню. Цзяо Да еще больше разъярился, помянул крепким словом самого Цзя Чжэня, а затем стал кричать, что пойдет в храм предков оплакивать своего господина – Нинго-гуна.
– Господин и представить себе не мог, – орал он, – что народятся такие скоты! Воры, снохачи распроклятые! Ваши бабы ваших же малолетних братьев «подкармливают»! Думаете, я не знаю?
Тут уж он такое понес, что перепуганные слуги еще туже затянули на нем веревки, а рот набили землей и конским навозом.
Фэнцзе и Цзя Жун сделали вид, будто не слышат. А Баоюй не утерпел и спросил:
– Сестра, что значит «снохачи»?
– Не болтай глупостей! – прикрикнула на него Фэнцзе. – Старый хрыч напился и несет всякую околесицу, а ты мало того что прислушиваешься, так еще расспрашиваешь, что да как! Вот погоди, расскажу матушке, посмотрим, погладит ли она тебя по головке за это!
Перепуганный Баоюй стал ее умолять не жаловаться матери и пообещал:
– Дорогая сестра, я никогда больше не произнесу этого слова.
– Вот и хорошо, – смягчилась Фэнцзе и, чтобы окончательно успокоить Баоюя, добавила: – Когда вернемся домой, расскажем бабушке, что мы пригласили Цинь Чжуна учиться у нас в школе, – пусть велит сообщить об этом учителю. Для нас сейчас это самое главное.
Пока они разговаривали, коляска въехала в ворота дворца Жунго.
Что было дальше, вы узнаете из следующей главы.
Глава восьмая
Цзя Баоюй узнает о существовании золотого замка;
Сюэ Баочай рассматривает одушевленную яшму
Итак, Баоюй и Фэнцзе возвратились домой, навестили старших, и Баоюй попросил матушку Цзя помочь с устройством Цинь Чжуна в домашнюю школу, – тогда, по крайней мере, у него появится друг и соученик, достойный подражания. Он искренне восхищался Цинь Чжуном, его характером и манерами, и считал, что он вполне заслуживает любви и сочувствия.
Фэнцзе, желая помочь Баоюю, сказала:
– Цинь Чжун как-нибудь навестит вас, бабушка!
Матушка Цзя пришла в прекрасное расположение духа, и Фэнцзе, воспользовавшись моментом, пригласила ее на спектакль – матушка Цзя, несмотря на преклонный возраст, увлекалась театром.
Через день и госпожа Ю явилась приглашать матушку Цзя, и та, взяв с собою госпожу Ван, Дайюй и Баоюя, отправилась во дворец Нинго смотреть представление.
К полудню матушка Цзя устала и вернулась домой. Госпожа Ван, любившая тишину и покой, последовала ее примеру. После их ухода Фэнцзе почувствовала себя свободней, заняла место на главной циновке и от всей души веселилась до самого вечера.
Баоюй проводил матушку Цзя домой, дождался, когда она ляжет, и хотел вернуться досмотреть спектакль, но ему показалось неудобным беспокоить госпожу Цинь. Тут он вспомнил о Баочай, она была больна, и решил ее навестить.
Прямо к ней вела из дома небольшая калитка в задней стене, но Баоюй, опасаясь, как бы кто-нибудь не стал ему докучать по пути или же не встретился отец, что еще хуже, пошел окольным путем.
Мамки и няньки, сопровождавшие Баоюя, думали, что он будет переодеваться, но, к их немалому удивлению, он появился в прежнем наряде и направился ко вторым воротам. Мамки и няньки бросились за ним, решив, что он снова собирается во дворец Нинго смотреть спектакль. Однако Баоюй, дойдя до проходного зала, неожиданно свернул на северо-восток, обогнул главный зал и скрылся. Тут, как назло, он натолкнулся на двух молодых повес, Чжань Гуана и Шань Пиньжэня, приживальщиков из их дома. Они, хохоча, бросились к Баоюю. Один обхватил его за талию, другой стал тащить за руки.
– Ах, дорогой братец! – наперебой восклицали они. – Наконец-то мы с тобой встретились. Эта встреча для нас – как дивный сон!
Поболтав немного, они удалились.
Их окликнула мамка:
– Вы идете к старому господину?
– Да, да, – закивали они и, смеясь, добавили: – Старый господин отдыхает в кабинете Сонного склона.
Их ответ и тон, каким это было сказано, насмешили Баоюя. Но он не стал задерживаться и, воспользовавшись тем, что рядом никого нет, бросился со всех ног в ту сторону, где находился двор Грушевого аромата.
В это время главный смотритель кладовых У Синьдэн и амбарный староста Дай Лян в сопровождении пяти приказчиков вышли из конторы и заметили Баоюя. Они тотчас же встали навытяжку. И только торговый посредник Цянь Хуа, много дней не видевший юношу, подбежал к нему, опустился на колени и справился о здоровье. Сдерживая улыбку, Баоюй жестом велел ему встать.
Все остальные со смехом обратились к Баоюю, говоря:
– Недавно мы видели, какие красивые квадратики [122] вы рисуете, второй господин! Хоть бы нам нарисовали!
– Где вы их видели? – удивился Баоюй.
– Во многих местах. Все восхищаются ими и приходят просить.
– Это пустяки, можно еще нарисовать! – снисходительно заявил Баоюй. – Только напомните моим слугам!
Баоюй пошел дальше. Служащие подождали, пока он скроется из виду, и разошлись.
Но о них мы говорить не будем, а расскажем о том, как Баоюй пришел во двор Грушевого аромата. Первым делом он навестил тетушку Сюэ, она сидела в окружении служанок и что-то вышивала.
Баоюй справился о ее здоровье. Тетушка Сюэ обняла его и с улыбкой произнесла:
– Сегодня так холодно, мой мальчик! Мы никак не ожидали, что ты придешь! Садись скорее на кан!
И она тут же приказала служанкам подать горячего чая.
– А где старший брат? – спросил Баоюй. Тетушка Сюэ вздохнула:
– Он как конь без узды – целыми днями бегает, никак не нагуляется. Разве он способен хоть день побыть дома?
– А как здоровье сестры?
– Вот как раз кстати! – воскликнула тетушка Сюэ. – Спасибо, что вспомнил и прислал служанок ее навестить! Она там, во внутренних покоях! Побудь с ней немножко, у нее потеплей. А я управлюсь с делами и тоже приду, поболтаем.
Баоюй проворно соскочил с кана, побежал к двери и рывком откинул красную шелковую занавеску. Баочай сидела на кане и вышивала.
Одета была девушка изящно, но просто. Стеганый халат медового цвета, темно-красная безрукавка, шитая золотыми и серебряными нитями, уже не новая, желтая юбка из набивного сатина. Черные, блестящие, словно лак, волосы стянуты узлом.
Она была несловоохотлива, чаще молчала, и ее считали поэтому недалекой. Подлаживаться к людям она не умела.
Пристально глядя на нее, Баоюй с порога спросил:
– Ты выздоровела, сестра?
Баочай подняла голову, увидела Баоюя, поспешно встала и с легкой улыбкой произнесла:
– Да, выздоровела. Спасибо, что ты так внимателен!
Она предложила Баоюю сесть и велела Инъэр налить ему чаю.
Справляясь о здоровье старой госпожи, тети и сестер, Баочай не сводила глаз с инкрустированного жемчугом золотого колпачка, охватывающего узел волос Баоюя, и повязки на лбу с изображением двух драконов, играющих жемчужиной. На Баоюе был халат с узкими рукавами, подбитый лисьим мехом, с узором из драконов, пояс с вытканными золотой и серебряной нитью бабочками, украшенный бахромой, на шее – замочек долголетия, амулет с именем и «драгоценная яшма» – «баоюй», которая при рождении оказалась у него во рту.
– У нас в доме только и разговоров что о твоей яшме, – промолвила Баочай, – но я ни разу ее вблизи не видела. Разреши посмотреть!
С этими словами она придвинулась к Баоюю, а он снял с шеи яшму и положил девушке на ладонь. Камень величиной с воробьиное яйцо, белый, как молоко, сиял, словно утренняя заря, и весь был в разноцветных, как радуга, прожилках.
Дорогой читатель, ты, должно быть, уже догадался, что это был тот самый грубый, нешлифованный камень, который бросили когда-то у подножья хребта Цингэн в горах Великих вымыслов.
По этому поводу потомки в шутку сочинили такие стихи:
Про камень, брошенный Нюйва, —
давно уже болтать привычно,
Но к этой прошлой болтовне
еще прибавился слушок —
Как будто камень потерял
обычное свое обличье
И был таинственно укрыт
в зловонный кожаный мешок.
Известно: рок неотвратим,
и золото теряет пламень;
О том вздохнем, что и нефрит
не излучает больше свет [123] , —
О, горы белые костей!
О, блеск родов, забытых нами!
Там где-то отрок среди них
с красавицей минувших лет!
На оборотной стороне камня была изложена история его перевоплощения – иероглифы, выгравированные известным вам буддийским монахом с коростой на голове. Камень вначале был крохотный – умещался во рту новорожденного, а иероглифы до того мелкие, что не прочтешь, как ни старайся. Постепенно камень увеличивался и достиг таких размеров, что даже пьяный мог бы прочесть надпись при свете лампы.
Я счел своим долгом все это объяснить, чтобы у читателя не возникло недоумения, какой же должен быть рот у младенца, едва вышедшего из материнского чрева, если в нем мог уместиться такой большой камень.
Осмотрев яшму со всех сторон, Баочай вновь повернула ее лицевой стороной кверху и прочла:
Да не будет потерь,
да не будет забвенья,
И да здравствует святость,
слава, жизни горенье!
Прочитав надпись дважды, Баочай повернулась к Инъэр и сказала:
– Ты что глаза таращишь? Наливай чай.
– Строки, которые вы прочли, мне кажется, могут составить пару тем, что выгравированы на замочке вашего ожерелья, барышня, – хихикая, ответила Инъэр.
– Значит, на твоем ожерелье тоже есть надпись, сестра? – удивился Баоюй. – Хотелось бы взглянуть.
– Не слушай ее болтовни, – проговорила Баочай, – нет там никакой надписи.
– Дорогая сестра, зачем же тогда ты разглядывала мою яшму? – не унимался Баоюй.
Баочай ничего не оставалось, как признаться:
– Один человек выгравировал на моем ожерелье пожелание счастья. Иначе зачем бы я стала его носить? Ведь оно тяжелое!
С этими словами Баочай расстегнула халат и сняла с шеи сверкающее жемчужное ожерелье, отделанное золотом, с золотым замочком.
Баоюй повертел его в руке. На замочке с обеих сторон было выгравировано по четыре иероглифа, в соответствии со всеми правилами каллиграфии.
Баоюй дважды прочел надпись на ожерелье Баочай, затем – дважды на своей яшме и сказал:
– В самом деле получается парная надпись.
– Эти иероглифы выгравировал буддийский монах, – не вытерпев, вмешалась Инъэр. – Он сказал, что пожелание непременно должно быть выгравировано на золотом предмете.
Баочай вдруг рассердилась и, не дав Инъэр договорить, отправила ее за чаем, а затем снова повернулась к Баоюю.
Прижавшись плечом к плечу Баочай, Баоюй вдруг ощутил какой-то необыкновенный аромат, в носу приятно защекотало.
– Сестра, чем это ты надушилась?
– Терпеть не могу душиться, – ответила Баочай, – к тому же на мне хорошее платье, зачем же обливать его духами?
– Нет, ты скажи, чем это пахнет? – не унимался Баоюй.
– Ах да, совсем забыла! – воскликнула Баочай. – Еще утром я приняла пилюлю холодного аромата. Вот ею и пахнет.
– Пилюлю холодного аромата? – с улыбкой спросил Баоюй. – А что это такое? Дай мне одну попробовать, дорогая сестра!
– Не говори глупостей! – засмеялась Баочай. – Разве лекарство принимают без надобности?
В этот момент из-за двери послышался голос служанки:
– Пришла барышня Линь Дайюй.
В комнату вприпрыжку вошла Дайюй и с улыбкой сказала:
– Ай-я-я! Как я некстати!
Баоюй вскочил с места, предложил ей сесть.
– Некстати? – засмеялась Баочай. – Что ты хочешь этим сказать?
– Знай я, что он здесь, ни за что не пришла бы, – ответила Дайюй.
– Не понимаю, – промолвила Баочай.
– Не понимаешь? – воскликнула Дайюй. – Сейчас объясню. Так получается, что мы либо приходим вместе, либо вообще не приходим. Уж лучше бы тебя навещал кто-нибудь один, но каждый день, сегодня он, завтра я. А то день пусто, день густо. Что же тут непонятного, сестра?
Заметив на Дайюй накидку из темно-красного голландского сукна, Баоюй спросил:
– Разве пошел снег?
– Давно идет, – ответили стоявшие возле кана женщины.
– Захватили мой плащ? – спросил Баоюй.
– Хорош! – засмеялась Дайюй. – Не успела я появиться, как он тут же уходит!
– Разве я сказал, что собираюсь уходить? – возразил Баоюй. – Просто хотел узнать.
Кормилица Баоюя, мамка Ли, сказала:
– Снег так и валит, придется переждать здесь. Побудь с сестрицами! Госпожа для вас приготовила чай. За плащом я пошлю служанку, а слуг отпущу домой.
Баоюй кивнул.
– Идите, – приказала слугам мамка Ли.
Тетушка Сюэ между тем приготовила чай, велела подать изысканные яства и пригласила всех к столу.
За трапезой Баоюй принялся расхваливать гусиные лапки, которые третьего дня ел в восточном дворце Нинго у жены Цзя Чжэня. Тетушка Сюэ тоже угостила его гусиными лапками собственного приготовления.
– Еще бы вина, тогда было бы совсем хорошо! – воскликнул Баоюй.
Тетушка Сюэ распорядилась подать самого лучшего вина.
– Не нужно ему вина, госпожа, – запротестовала мамка Ли.
– Милая няня, всего один кубок, пожалуйста, – стал упрашивать ее Баоюй.
– Нельзя, – заупрямилась мамка. – Были бы здесь твоя бабушка или мать, тогда пей хоть целый кувшин! В прошлый раз я недосмотрела и кто-то дал тебе выпить глоток вина, так меня, несчастную, потом два дня ругали! Вы что, госпожа, его не знаете? Стоит ему выпить, как он начинает безобразничать. Бабушка один-единственный раз разрешила ему выпить, когда была в хорошем настроении, а так никогда не позволяет. Зачем мне из-за него страдать?
– Ты тоже выпей! – прервала ее тетушка Сюэ. – Я не позволю ему много пить. А если узнает старая госпожа, держать ответ буду я.
И она приказала служанкам:
– Дайте тетушке кубок вина, пусть согреется.
Мамке Ли ничего не оставалось, как выпить вместе со всеми.
– Вино не подогревайте, я люблю холодное, – предупредил Баоюй.
– Вот это не годится, – возразила тетушка Сюэ. – От холодного вина дрожат руки – ты не сможешь писать.
– Брат Баоюй, наверное, науки, которыми ты так усердно занимаешься, не идут тебе на пользу! – насмешливо заметила Баочай. – Неужто не знаешь, что вино само по себе горячит? Если пить его подогретым, оно быстрее усваивается; а холодное будет разогреваться в желудке. Ведь это вредно для здоровья. Так что оставь эти глупости! Не пей больше холодного вина!
Совет был разумным, поэтому Баоюй отставил кубок с холодным вином и велел подать подогретого.
Дайюй щелкала дынные семечки и, с трудом сдерживая смех, прикрывала рот рукой.
Как раз в это время Сюэянь, служанка Дайюй, принесла своей барышне маленькую грелку для рук.
– Спасибо за заботу! А то я совсем замерзла! Кто тебя прислал?
– Сестрица Цзыцзюань, она подумала, что вам будет холодно, барышня!
– И ты послушалась? – с язвительной усмешкой заметила Дайюй. – Ведь это для тебя так хлопотно! Мне иногда целыми днями приходится твердить тебе одно и то же, а ты все пропускаешь мимо ушей. Никак не пойму, почему любой ее приказ ты исполняешь быстрее, чем исполнила бы высочайшее повеление?!
Баоюй понял, что Дайюй решила воспользоваться оплошностью служанки, чтобы позлословить, и захихикал. Баочай, хорошо знавшая нрав Дайюй, не обратила на ее слова внимания.
– Здоровье у тебя слабое, – улыбнулась тетушка Сюэ, – ты вечно мерзнешь. Вот о тебе и позаботились! Что же тут плохого?
