сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Если хотите узнать, чем кончилось их путешествие, прочтите следующую главу.
Глава тринадцатая
Цзя Жун покупает сыну должность офицера императорской гвардии;
Ван Сифэн берет на себя управление дворцом Нинго
После отъезда Цзя Ляня и Дайюй Фэнцзе утратила интерес ко всему и по вечерам, поболтав немного с Пинъэр, сразу ложилась спать.
Однажды, погревшись у жаровни, она велела Пинъэр лечь в постель и согреть атласное одеяло, потом забралась под него сама и стала на пальцах считать, сколько прошло дней с тех пор, как уехал Цзя Лянь, чтобы определить, где он сейчас находится. В это время пробили третью стражу, и Пинъэр вскоре крепко уснула. Фэнцзе тоже смежила веки, и вдруг ей почудилось, будто вошла Цинь Кэцин.
– Спокойной ночи, тетушка! – произнесла она, едва заметно улыбаясь. – Я ухожу навсегда, а ты даже не хочешь меня проводить! Ведь мы всегда были дружны, и я не могу не попрощаться с тобой. К тому же есть у меня одна просьба, с ней я могу обратиться только к тебе.
– Просьба? Какая? – быстро спросила Фэнцзе. – Говори, я все исполню.
– Ты – женщина умная, незаурядная, – продолжала госпожа Цинь, – даже мужчинам, которые носят чиновничий пояс и шапку, и тем с тобой не сравниться. А вот простых пословиц не понимаешь: «Луна из полной становится ущербной», «Из переполненного сосуда вытекает вода», «Выше поднимешься – больнее падать». Почти сто лет наша семья знатна и могущественна, но может настать день, когда «великая радость сменится великим горем». Говорят: «Когда дерево падает, обезьяны разбегаются», не относится ли эта пословица и к старинным родовитым семьям?
Выслушав Кэцин, Фэнцзе разволновалась, но виду не подала и очень спокойно заметила:
– Ты совершенно права. Но я не знаю, как сохранить благосостояние нашей семьи навечно.
– Ну и глупа же ты, тетушка! – холодно усмехнулась госпожа Цинь. – Горе и радость, позор и слава издревле следуют друг за другом. Так неужели в силах человека вечно хранить свое счастье? Но сейчас, в пору процветания, еще можно найти способ уберечь себя от нищеты, когда придет время упадка. Надо уладить всего два дела, остальные в порядке, и тогда ты избегнешь несчастий.
– Два дела? – удивилась Фэнцзе. – Какие же именно?
Госпожа Цинь ответила:
– Четыре раза в году вы совершаете жертвоприношения на могилах предков, содержите домашнюю школу, но сумма расходов на эти нужды у вас точно не установлена, каждый дает сколько может. В период расцвета хватает средств и на жертвоприношения, и на школу, но откуда вы их возьмете в период упадка? Чем будете пополнять? Вот я и подумала, что самое лучшее – это употребить все богатство на имения и усадьбы вблизи могил предков, чем больше, тем лучше, развести побольше огородов, тогда будут средства и на жертвоприношения, и на содержание школы. В строго установленном порядке, каждый год сменяя друг друга, старшие и младшие члены рода должны ведать всеми этими делами, чтобы прекратились всякие споры и не приходилось отдавать имущество в заклад. В случае, если кто-нибудь проштрафится на службе, конфискуют только его личное имущество, что никак не повлияет на жертвоприношение предкам, потому что общее имущество останется неприкосновенным – власти не вправе его конфисковать. Даже при полном крахе благосостояния семьи дети и внуки не пропадут – они смогут уехать в деревню учиться и заниматься хозяйством, таким образом, жертвоприношения предкам никогда не прекратятся. Уповать на то, что слава и процветание вечны, и не заботиться о будущем могут только люди недальновидные. Тебя ждет в скором времени радостное событие, но отмечать его с чрезмерной пышностью – все равно что подливать масла в огонь или украшать цветами пеструю узорчатую ткань. Помни, радость эта будет кратковременной, пословица гласит: «Даже самый роскошный пир не может длиться вечно»! Не позаботишься о будущем – раскаешься, но поздно будет!
– Что за радостное событие ты имеешь в виду? – поспешно спросила Фэнцзе.
– Это – небесная тайна, – ответила Цинь Кэцин. – Но мы были с тобой дружны, и на прощанье я, так и быть, открою ее тебе. Запомни хорошенько, что я скажу!
Когда минуют три весны [136] ,
Исчезнет аромат густой,
И каждый сам к своим дверям
Проложит путь – и только свой!
Фэнцзе хотела еще о чем-то спросить, но в этот момент у вторых ворот четырежды ударили в «облачную доску» [137] . От этих скорбных звуков Фэнцзе пробудилась.
– В восточном дворце Нинго скончалась супруга господина Цзя Жуна, – доложили служанки.
Фэнцзе от страха покрылась холодным потом. Но раздумывать было некогда, она быстро оделась и поспешила к госпоже Ван. Вскоре печальная весть стала известна всей семье, всех охватило чувство грусти и какой-то смутной тревоги. Старшие вспоминали почтительность и смирение госпожи Цинь, ровесники – ее сердечность и отзывчивость, младшие – доброту и ласку. Слуги толковали о том, как жалела госпожа Цинь бедных и обездоленных, как уважала стариков и любила детей! В общем, все до единого в доме оплакивали покойную.
Но пока мы их оставим и вернемся к Баоюю. После отъезда Дайюй он забросил все забавы и развлечения и с наступлением вечера сразу ложился спать.
Ночью, услыхав сквозь сон, что умерла госпожа Цинь, Баоюй хотел было подняться, но вдруг почувствовал, будто в сердце ему вонзили нож. Он вскрикнул и выплюнул сгусток крови, переполошив всех служанок. Они бросились его поднимать, стали расспрашивать, что с ним, хотели идти к матушке Цзя, бежать за врачом.
– Успокойтесь, – сказал Баоюй. – Это у меня от волнения огонь проник в сердце и кровь перестала поступать в жилы.
Он встал, потребовал одежду и заявил, что сам отправится к матушке Цзя просить разрешения взглянуть на покойницу. Сижэнь хотелось удержать юношу, но она не осмелилась. А матушка Цзя, узнав, что Баоюй собирается во дворец Нинго, принялась его отговаривать:
– Там еще не успели убрать, бедняжка только что умерла. Да и ветер поднялся. Утром пойдешь.
Но Баоюй настоял на своем, и матушка Цзя распорядилась заложить коляску и велела слугам его сопровождать.
Во дворце Нинго по обе стороны настежь распахнутых ворот ярко горели фонари и было светло как днем. Взад и вперед сновали люди, из дома доносились стенания, способные, казалось, потрясти горы.
Баоюй вышел из коляски и бросился в зал, где лежала покойница. Поплакав, он отправился повидаться с госпожой Ю, но она лежала в постели – неожиданно начался приступ застарелой болезни. Затем Баоюй отправился разыскивать Цзя Чжэня.
Вскоре собрались все родственники. Цзя Чжэнь, рыдая, как настоящий плакальщик, говорил сквозь слезы:
– Все в нашем роду, старые и малые, близкие и дальние родственники и друзья, знают, что наша невестка была в десять раз лучше моего сына! И сейчас, когда ее не стало, дом совсем опустел!
Он еще горше заплакал. Его принялись утешать:
– Когда человек ушел из жизни, плакать бесполезно. Надо подумать, как распорядиться насчет похорон.
– Как распорядиться! – всплеснул руками Цзя Чжэнь. – Да я готов отдать все, что у меня есть!
Тут в зал вошли Цинь Банъе, Цинь Чжун и несколько родственников и сестер госпожи Ю. Цзя Чжэнь приказал Цзя Цюну, Цзя Чэню, Цзя Линю и Цзя Цяну заняться гостями, а сам велел пригласить придворного астролога и гадателя, чтобы избрать день, благоприятный для похорон.
Решено было следующее: покойница будет лежать сорок девять дней [138] . Через три дня разослать извещения о смерти госпожи Цинь и начать траур. На все это время пригласить сто восемь буддийских монахов читать молитвы по усопшей, дабы спасти ее от наказания за совершенные грехи. В башне Небесных благоуханий воздвигнуть алтарь, чтобы на нем девяносто девять даосских монахов девятнадцать дней приносили жертвы и молили о прощении за несправедливо нанесенные покойной обиды. Гроб с телом установить в саду Слияния ароматов, чтобы перед ним, на помостах, расположенных один против другого, пятьдесят высокоправедных буддийских монахов и пятьдесят высокоправедных даосских монахов отпевали покойницу и поочередно, через каждые семь дней, раздавали нищим, что останется от жертвоприношений.
Узнав о смерти жены старшего внука, Цзя Цзин подумал о том, что рано или поздно сам вознесется на небо. Дабы не осквернить себя земной суетой, он не захотел возвращаться к семье. Поэтому и не стал вмешиваться ни в какие дела, всецело положившись на Цзя Чжэня.
Цзя Чжэнь этим воспользовался и решил, сколько бы это ни стоило, устроить пышные похороны. Кедровые доски для гроба ему не понравились. А тут как раз подвернулся Сюэ Пань и сказал:
– У меня на складе есть подходящее дерево. Его, говорят, когда-то вывезли с гор Теваншань; это дерево мне досталось еще от покойного отца – он собирался его продать одному из родственников императорской фамилии – Преданному и Справедливому вану, но тот разорился и не смог его купить. Вот дерево и осталось на складе. Пока не нашлось никого, кто в состоянии заплатить нужную цену. Если угодно, я велю доставить его вам.
Цзя Чжэнь охотно согласился. Дерево оказалось толщиной в семь цуней, с виду похоже было на орех, а запахом напоминало сандал. Стоило щелкнуть по дереву пальцем, и оно звенело, как яшма, что вызвало дружное восхищение.
– Сколько стоит? – поинтересовался Цзя Чжэнь.
– Такого дерева, пожалуй, и за тысячу лянов серебра не найдете, – с улыбкой отвечал Сюэ Пань, – что же говорить о цене! Заплатите несколько лянов серебра мастеровым за работу, и все.
Цзя Чжэнь рассыпался в благодарностях, а затем распорядился распилить дерево и сделать гроб.
– Для нас это чересчур дорого, – пытался отговорить его Цзя Чжэн, – достаточно было бы хороших кедровых досок.
Но Цзя Чжэнь и слушать ничего не стал.
Тут неожиданно сообщили, что Жуйчжу, служанка госпожи Цинь, после смерти хозяйки покончила с собой, ударившись головой о колонну. Такое не часто случается, и все члены рода преисполнились благоговением к преданной девушке. Цзя Чжэнь велел обрядить ее как если бы она была его внучкой, положить в гроб со всеми полагающимися церемониями, а гроб поставить в башне Восхождения к бессмертию, в саду Слияния ароматов.
Поскольку детей у госпожи Цинь не было, другая ее служанка, Баочжу, пожелала стать ее приемной дочерью, попросила разрешения разбить таз и идти перед гробом [139] . Цзя Чжэнь, очень довольный, распорядился, чтобы отныне Баочжу звали «барышней». Баочжу, как и полагается незамужней женщине, громко рыдала перед гробом своей госпожи.
Все члены рода тщательно выполняли свои обязанности, согласно обычаю, и очень боялись сплоховать.
Одна мысль не давала Цзя Чжэню покоя:
«Цзя Жун пока еще учится, поэтому на траурном флаге нет титулов, да и регалий на похоронах будет немного [140] . Как-то неловко».
На четвертый день первой недели евнух Дай Цюань из дворца Великой светлости прислал все необходимое для жертвоприношений, а вскоре прибыл и сам в большом паланкине, под удары гонгов.
Цзя Чжэнь незамедлительно принял его, усадил на Террасе пчел и стал угощать чаем. Наконец-то ему представился случай завести разговор о покупке должности для Цзя Жуна.
– Хотите придать больше блеска похоронной церемонии? – поинтересовался Дай Цюань.
– Вы угадали, – ответил Цзя Чжэнь.
– Весьма кстати, – заявил Дай Цюань, – есть хорошая вакансия. В императорскую гвардию требуются два офицера. Вчера с такой же просьбой ко мне обратился третий брат Сянъянского хоу [141] и вручил полторы тысячи лянов серебра. Вы же знаете, мы с ним старые друзья, к тому же дед его занимает высокое положение, я подумал и согласился. Вторую должность захотел купить правитель области Юнсин для своего сына. Это явилось для меня такой неожиданностью, что я даже не успел ему ответить. Так что пишите скорее родословную своего сына.
Цзя Чжэнь велел подать лист красной бумаги и написал:
«Студент Цзя Жун, двадцати лет от роду, уроженец уезда Цзяннин области Интяньфу в Цзяннани. Прадед – Цзя Дайхуа, полководец Божественного могущества и столичный генерал-губернатор с наследственным титулом первого класса. Дед – Цзя Цзин – получил степень цзиньши на экзаменах в таком-то году. Отец – Доблестный и Могущественный полководец Цзя Чжэнь с наследственным титулом третьего класса».
Дай Цюань прочитал бумагу и сказал своему слуге, стоявшему рядом:
– Когда вернемся, передашь эту бумагу начальнику ведомства финансов и скажешь, что я прошу его составить свидетельство офицера императорской дворцовой охраны и выписать соответствующую бумагу с занесением в нее этой родословной. Деньги пришлю завтра.
Слуга слушал и почтительно кивал головой.
Как Цзя Чжэнь ни удерживал гостя, тот стал прощаться, и пришлось проводить его до дворцовых ворот.
Уже когда Дай Цюань садился в паланкин, Цзя Чжэнь его спросил:
– Мне самому сходить в казначейство передать серебро или прислать его вам домой?
– В казначействе больше хлопот, – ответил Дай Цюань, – лучше пришлите домой ровно тысячу лянов.
Цзя Чжэнь поблагодарил и сказал:
– Как только окончится срок траура, мы с сыном придем к вам выразить признательность лично.
Тут послышались крики и шум – это пожаловала жена Преданного и Почтительного хоу Ши Дина с племянницей Ши Сянъюнь. Не успели госпожа Син, госпожа Ван и Фэнцзе проводить их в дом, как прибыли люди из семей Цзиньсянского хоу, Чуаньнинского хоу и Шоушаньского бо совершить жертвоприношения перед гробом покойницы. У паланкинов их встретил Цзя Чжэнь и отвел в зал.
Все сорок девять дней у дворца Нинго царило оживление. Непрерывной чередой шли родные и друзья, толпами валили чиновники, сновали какие-то люди.
В положенный срок Цзя Чжэнь велел Цзя Жуну обрядиться в праздничную одежду и поехать за свидетельством. Госпожу Цинь хоронили как положено хоронить жену чиновника пятого класса, о чем свидетельствовали все атрибуты у гроба и совершаемые церемонии. На табличке у гроба значилось: «Местопребывание госпожи Цинь из семьи Цзя, супруги чиновника пятого класса».
Ворота из сада Слияния ароматов, ведущие на улицу, были распахнуты настежь, по обе стороны от них сооружены помосты для музыкантов и выставлены топоры, секиры и мечи. На воротах – большая красная доска с золотыми иероглифами:
«Офицер императорской гвардии по охране дворцов Запретного города, несущий службу при особе государя».
На алтарях для буддийских и даосских монахов – надпись крупными иероглифами: «На похоронах супруги чиновника пятого класса урожденной Цинь, жены старшего внука потомственного Нинго-гуна из рода Цзя, офицера императорской гвардии по охране дворцов Запретного города, несущего службу при особе государя, в месте наивысшей справедливости четырех материков, в государстве великого спокойствия, созданного навечно велением Неба, праведный буддийский монах, смиренный служитель Пустоты и Спокойствия Вань и проповедник единственно истинной веры даос Е, благоговейно соблюдая пост, с почтением обращаются к Небу и взывают к Будде».
Затем следовала еще одна надпись:
«Место, где почтительно просят духов-хранителей учения Будды излить божественную милость, распространить могущество и избавить за сорок девять дней душу покойницы от наказаний и возмездия за совершенные грехи и дать ей успокоение».
Остальных надписей мы перечислять не будем.
Цзя Чжэнь был доволен, но в то же время опасался, как бы не случилось упущений в церемониях – госпожа Ю заболела и не могла принимать знатных дам.
– Отчего вы печалитесь, брат мой? – спросил Баоюй. – Все дела как будто улажены?
Тут Цзя Чжэнь признался, что беспокоится, так как некому распоряжаться приемом гостей.
– Что вы! – воскликнул Баоюй. – Есть человек, который легко справится с этим делом.
На вопрос, кто это, Баоюй не осмелился вслух ответить, ибо в комнате было полно родственников. Он наклонился к самому уху Цзя Чжэня и что-то ему прошептал.
Цзя Чжэнь не мог скрыть своей радости.
– Прекрасно! Теперь все в порядке! – воскликнул он. – Пойдем же быстрее!
Он попрощался со всеми и, увлекая за собой Баоюя, направился в верхнюю комнату.
День был будничный, людей в зале немного, лишь несколько самых близких. Госпожа Син, госпожа Ван и Фэнцзе вели с ними разговор.
Услышав: «Пожаловал старший господин!», служанки испуганно ахнули и быстро попрятались. Фэнцзе с достоинством поднялась навстречу Цзя Чжэню.
Цзя Чжэнь вошел медленно, опираясь на палку, ему нездоровилось, к тому же он был убит горем.
– Вам следовало бы немного отдохнуть, – посоветовала госпожа Син. – Последние дни, несмотря на нездоровье, вы все время хлопочете. Что привело вас к нам?
Цзя Чжэнь с трудом отвесил поклон, справился о самочувствии и попросил извинения за причиненное беспокойство.
Госпожа Син велела Баоюю поддержать Цзя Чжэня, а служанкам приказала подать стул.
