Текст книги "Путешествие на «Тригле»"

Автор книги: Святослав Сахарнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Я раскрыл первый. Пирог. Обещанный пирог!

Во втором свертке лежали галоши. Мои галоши. Вымытые и блестящие.

ЗАЧЕМ ОНИ МНЕ ТЕПЕРЬ?

Я положил галоши рядом с пирогом и стал думать.

Выбросить? Невозможно. Теперь это не галоши, а знак доброго внимания и заботы.

Повезу-ка я их домой. Дома у меня на подоконнике много редких вещей. Там лежат черноморские раковины рапаны, засушенная рыба-игла, бронированный кузовок, который привез мне из Индийского океана знакомый матрос.

Там я положу одну галошу. Она ведь тоже редкость. Она плавала со мной к островам Рейнике и Два Брата.

Ее месяц поливало морской водой, и липкая желтая глина пыталась сорвать ее с ноги.

Вторую я поставлю под диван.

Пускай стоят. Они еще пригодятся. Ведь мои путешествия не кончились.

Я уселся поудобнее и стал жевать старухин пирог.

Он был вкусный и на этот раз непригорелый.

Радио объявило посадку.

В ЛЕНИНГРАДЕ

Когда я прилетел в Ленинград, дверь мне открыла сестра.

– Ты? – воскликнула она. – А мы думали, тебя уже нет в живых!

– Это еще почему?

– Из-за твоих дурацких телеграмм.

В переднюю вышла мать и упала ко мне на грудь.

– Ну-ну, мама… – сказал я. – При чем здесь мои телеграммы?

Мать с сестрой положили их на стол:

ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО САМОЛЕТЕ ЗАСТРЯЛА НОГА

КОЛЯ

ЗДОРОВЬЕ ХОРОШЕЕ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ

КОЛЯ

– И на этом телеграммы кончились. Что мы должны были думать? Признайся: ты сильно разбил голову?

– Да что ты? Пустяки, чуть-чуть стукнулся. Небольшая шишка.

– А нога в самолете?

– Еще легче. Совсем ерунда.

– Тогда зачем ты нам об этом писал?

– Ты сама просила писать подробно и писать всю правду.

Я достал папку с рисунками и стал показывать их. Тут я сразу вспомнил рыбака и рыбку. Вот эти рисунки совсем другое дело!

Ну и что же, что у меня плохо получаются люди? Я буду рисовать морских животных, буду опускаться на дно, наблюдать, как прыгают плоские, как блюдечки, раковины-гребешки, следить за пучеглазыми бычками, красными глубоководными крабами с колючками. Буду ходить на ночной лов кальмаров и на сбор морской травы анфельции.

Я могу разглядеть спрятавшуюся в песок камбалу. Мне ничего не стоит нарисовать плывущего, как голубое облако, осьминога.

Пускай у меня не будет больших, написанных маслом картин. Пускай будут маленькие рисунки в книгах водолазах. Я сделаю много книг о жизни рыб.

Хорошо, что я слетал на Дальний Восток.

– Что ты бормочешь себе под нос? – спросила сестра.

– Это я так, сам с собой. Вспоминаю отлет.

Радио объявило посадку. Мы вошли в самолет взлетели. Когда самолет поднялся, я увидел в море остров. Это был остров Попова. Самолет качнуло, и остров наклонился: он прощался со мной, остров, около которого водятся осьминоги и где водолазы собирают на дне трепангов.

Дом под водой

МЕНЯ ВЫЗЫВАЕТ МАРЛЕН

Звонок среди ночи. Я вскочил с кровати.

– Не туда! – закричала из соседней комнаты мать. – К телефону!

Я закрыл дверь, которую отворил было, и побежал к телефону.

– Завернись в одеяло, – крикнула сестра, – от окна дует!

– Да!.. Да!.. – кричал я в телефонную трубку. – Слушаю вас… Кто? Какой парлен?.. Ах, Марлен!.. Какая бухта?..

Я опустился на стул и начал соображать.

«Марлена я не видел два года… Наверно, зовет меня опять на Черное море»…

– Скажи по буквам! – закричал я. – Тебя плохо слышно. Ты откуда? Из Севастополя… Так. Григорий… Ольга… Ласкирь… Улыбка… При чем тут улыбка? A-а, Голубая!

«Голубая бухта!»

Я вспомнил: теплый воздух дрожит над вершинами гор… Прямо в воду опускается отвесная скала. Ее поверхность вся изрыта круглыми, как оспины, отметками…

– Хорошо, я подумаю.

В трубке что-то щелкнуло, и стало отлично слышно. Голос Марлена раздавался совсем рядом.

– Нечего думать! – сказал Марлен. – Мы начинаем работы в Голубой бухте. Очень интересно. Приедешь в Симферополь, там тебя встретят и на мотоцикле привезут к нам. Встречать будет человек в белом шлеме. Жду!

И он повесил трубку.

«Вот так раз!»

Я остался сидеть около телефона, завернутый в одеяло.

«Может, и верно поехать?»

Через три дня я уже слезал с поезда на перрон симферопольского вокзала.

Призывы Марлена всегда действовали на меня, как взгляд очковой змеи на мышь.

НЕУСТОЙЧИВЫЕ МОТОЦИКЛЫ

Я вышел на привокзальную площадь и первым делом стал высматривать человека в белом мотоциклетном шлеме.

Вся привокзальная площадь была полна людей в белых шлемах. Они бродили около своих мотоциклов, заводили их – трах-тах-тах! – и, размахивая руками, обсуждали какие-то свои мотоциклетные дела.

– Что тут происходит? – спросил я одного.

– Мотопробег Симферополь – Феодосия в честь праздника виноградаря! – ответил мотоциклист.

В это время какой-то человек в кожаной куртке поднял флаг, другой выстрелил из пистолета, и все мотоциклы, стреляя и взрываясь, умчались.

Последними укатили на автомашине человек с флагом и человек с пистолетом.

Площадь опустела. Остался один мотоциклист. Он стоял посреди пустой площади и держал в руке белый шлем.

Я подошел к нему.

– Здравствуйте! – сказал я. – Меня зовут Николай. Мы от Марлена?

– Привет! – сказал он. – От Марлена. Вы когда-нибудь на заднем сиденье ездили? Не упадете?

– Не упаду, – ответил я.

Я никогда не ездил на заднем сиденье. И вообще никогда не ездил на мотоцикле.

ПО-МОЕМУ, ВСЕ ОНИ СЛИШКОМ НЕУСТОЙЧИВЫ.

120 КИЛОМЕТРОВ В ЧАС

Я нацепил на плечи рюкзак, поставил на сиденье ящик с красками, уселся и положил руки на плечи мотоциклисту.

– Меня зовут Лёсик, – сказал он. – В детстве меня так звала мама.

Он пнул ногой свой мотоцикл, и тот затрясся. Машина ревела и подпрыгивала, как ракета перед стартом. И еще она напоминала необъезженную лошадь.

ОНА ХОЧЕТ СБРОСИТЬ НАС.

Не успел я так подумать – мотоцикл рывком выскочил из-под меня, я шлепнулся в пыль.

Стреляя синим дымом, Лёсик сделал по площади круг.

– Что же вы не держались? – удивился он.

Я снова уселся и вцепился Лёсику в бока.

– Не щекотите! – закричал он. – Я боюсь щекотки. Сидите спокойно. Держитесь свободно и в то же время крепко. Понятно?

Понять этого я не мог.

Я нашел около сиденья металлическое кольцо и впился в него пальцами. Мотоцикл опять затрясся, рванулся вперед, и мы помчались по симферопольским улицам.

НЕ СЛИШКОМ ЛИ БЫСТРО?

Я заглянул Лёсику через плечо. Стрелка спидометра дрожала около надписи «60 километров в час».

Я крикнул Лёсику.

– Да. Да, – не дослушав, закричал он. – Это пока. Потом газанем!

Нас вынесло на шоссе. Мимо мелькнули последние городские дома, мотор выл ликующе и беспощадно. Стрелка дрогнула и покатилась: 100 километров в час… 120…

Я припал лицом к Лёсиковой спине. Встречный воздух стал твердым и упругим. Он раздувал брючины и тащил ноги назад, хлестал по лицу и расстегивал на груди рубашку.

Я так тянул вверх кольцо, что оно должно было вот-вот вырваться. Руки онемели. Из-под ногтей сейчас выступит кровь…

ЧТО ТАМ ПОСЛЕ 120?

ВНИЗУ – ГОРЫ

Мы мчались по крымской степи. Узкие и глубокие овраги пересекали степь.

Мотоцикл затрясся мелкой дрожью: мы съехали с асфальта и затрусили по неровной каменистой тропе.

Тропа повернула к оврагу, сбежала на его дно и помчалась дальше.

Стало холодно. Мотоцикл завыл и пополз еле-еле. Я высунул нос из-за Лёсикиного плеча. Овраг превратился в самое настоящее ущелье. Вверху громоздились каменные глыбы, между ними вились узкие тропинки, лилась вниз зелень кустов. Оранжевые верхушки скал горели в лучах утреннего солнца.

Странный Крым! Там, наверху, ведь степь. Ровные, как стол, распаханные тракторами поля, желтая, пересохшая трава, сусличий пересвист.

А У НАС, ВНИЗУ, – ГОРЫ!

ПЕЩЕРЫ

Мы проехали час, и от нашего мотоцикла пошел пар.

– Слезаем! – сказал Лёсик и повалил машину набок.

Я едва успел спрыгнуть.

Лёсик расстегнул шлем, положил его на землю и лег.

Сколько я ни встречал мотоциклистов, они все или сидят на машинах, или лежат на земле.

НАВЕРНОЕ, ОНИ РАЗУЧИЛИСЬ СТОЯТЬ.

Лёсик вставил в зубы травинку и начал ее жевать.

Я поднял голову. Прямо передо мной возвышалась удивительная скала. Это была даже не скала, а останец – остаток очень древней горы. Ветры и время сгладили ее вершину, и она стала плоской. Тропа, по которой мы приехали, раздваиваясь, обтекала гору.

Верхний край был изрыт пещерами. Они опоясывали гору кольцом и смотрели во все стороны, как пустые глазницы. Некоторые дыры были правильной четырехугольной формы. Я потянул Лёсика за штанину.

– Что это? – спросил я. – Что за пещеры?

– А? – Лёсик даже не поднял головы. – Это Эски. Я посплю пятнадцать минут. Хорошо?

ЧТО ЗНАЧИТ ЭСКИ?

Я подошел к подножию горы.

Серые, шершавые, источенные водой и ветром камни поднялись надо мной. Они тянулись вверх и заканчивались причудливой вязью ходов.

Скала возвышалась метров на сорок. Подняться на нее было невозможно. «Что значит Эски?» Знал Лёсик.

Но он спал.

Ровно через пятнадцать минут он вскочил, поднял за рога машину, пнул ее, мотор заработал – трах, тах! – я едва успел вскочить на сиденье, и мы уже мчались по тряской дороге.

Свернув шею на сторону, я смотрел, как удаляется источенная дырками, как сыр, каменная громада.

Мотоцикл дернул. Мы пронеслись мимо огромного валуна. Он, видно, скатился с вершины останца. В боку его было пробито отверстие, похожее на дверь.

И КАМЕНЬ СТРАННЫЙ…

– Держитесь! – крикнул мне через плечо Лёсик. – Сейчас я вас тряхану!

ОХ, УЖ ЭТА ДОРОГА!

МОРЕ

Мотор выл легко и радостно. Дорога пошла вниз, ветер свистел в ушах. Я уже приловчился сидеть и не так тянул на себя кольцо.

Мы объехали высокую зеленую гору, вылетели на асфальт, промчались по нему и, сделав поворот, очутились на краю обрыва.

Лёсик едва успел затормозить.

Под колесом мотоцикла ослепительно и спокойно голубело море. Ровный ветер гнал по его поверхности едва заметные черные морщинки. Зеленый и оранжевый берег петлял внизу.

– Голубая бухта! – сказал Лёсик.

Я узнал ее. Вот те скалы, около которых «Тригла» стояла на якоре. Где-то там грот «Машина». Там мы подняли камень с отпечатками древних животных…

На берегу бухты зеленели палатки. Около них бродили белые и красные букашки – люди.

ПАВЛОВ И ДРУГИЕ

Когда мы подъехали к палаткам, навстречу нам вышли здоровенные парни – все в трусах.

– Это вы художник? – спросил самый громадный из парней. – Я Павлов. А вашего Марлена нет.

– Как нет?

– Уехал в Севастополь за аппаратурой. Магнитофоны для записи рыб.

– Чего?

– Голосов рыб.

– Что же делать? – растерянно спросил я.

– Присматривайтесь… Давайте познакомимся. Я начальник экспедиции. Это мои помощники.

Рядом с ним стояли три парня. Один в очках и с портфелем, второй с водолазной маской в руке. Третий стоял просто так. Стоял и жевал колосок.

– Мой заместитель – Джус.

Парень в очках вежливо наклонил голову.

– Инженеры-подводники Немцев и Игнатьев.

Эти тоже закивали.

– Устраивайтесь. Ваше место в шестой палатке, третья раскладушка с краю. Миска тоже третья, за вторым столом. За питание рубль в сутки.

Между палатками желтели длинные столы из неструганых досок.

Я достал из кармана три рубля.

– А вдруг Марлен не приедет? – сказал я.

Нее захохотали.

– Приедет ваш Марлен. Давайте больше.

ЕГО ЗОВУТ «САДКО»

Я отнес вещи в палатку и вернулся к Павлову. Я хотел понять, что тут происходит.

– Что мы собираемся делать? – переспросил Павлов. – Ставить «Садко».

– Как «Садко»?

– Подводный дом. У нас экспедиция. Ваш Марлен, например, будет изучать звуки, издаваемые морскими животными.

– Ага…

К нам подошел Лёсик.

– Мне теперь в Севастополь?

– Да, к Марлену. Не забудь заодно узнать про матрасы.

– Сделаю.

Он завел свой мотоцикл и пулей вылетел из лагеря.

Синий хвост дыма потянулся за ним на гору.

ВСЕ ПРАВИЛЬНО. САДКО БЫЛ ГОСТЕМ МОРСКОГО ЦАРЯ…

– Мы должны научиться жить под водой, – сказал Павлов.

БЕЗ НЕГО НЕ ОБОЙТИСЬ

Вечером мы сидели на берегу, швыряли в море камин и смотрели, как они прыгают по воде.

– Если бы я был художником, – сказал Павлов, – я бы писал жизнь на больших глубинах. Помню, как-то опускался на Шикотане – остров такой в Курильской гряде. Скала – обрыв метров сорок. Опустился – ничего не видно. Включил фонарь. Поверите, даже вздрогнул! Скала, а на ней крабы. Да не простые, лиловые, а глубоководные, колючие, красного цвета. Как цветы. Зеленая вода, черный камень и красные крабы. Такого нигде больше не увидишь.

Он вздохнул.

– Расскажите, зачем нужен дом, – попросил я.

– «Садко»?

Но вместо «Садко» он рассказал про то, как работал один английский водолаз.

…Дело было в Северном море. Во время войны там был торпедирован английский транспорт с грузом никеля. Судно затонуло на глубине сто восемьдесят метров.

После войны эти никелевые пакеты решили поднять.

Сперва нужно было обследовать судно. Опустили водолаза. Это был отличный водолаз, который полжизни провел, опускаясь на самые большие глубины.

Однако сто восемьдесят метров и для него было пределом.

Опускали водолаза медленно, с выдержками, все время спрашивая, как он себя чувствует.

Водолаз достиг дна и, волоча за собой шланги, обошел корабль кругом.

Шланги были не очень длинные – баллоны со сжатой воздушной смесью были тоже опущены на дно. Но все равно на такой глубине, под таким страшным давлением, человек двигался очень осторожно.

Водолаз увидел, что судно развалилось на части и никелевые пакеты разбросаны по дну.

– Самое интересное началось потом, – сказал Павлов. – Знаете, сколько времени пробыл на дне водолаз? Пятнадцать минут. А поднимали его? Никогда не угадаете. Двенадцать часов! Нужно было медленно снизить давление в легких и крови до нормального. Иначе кессонная болезнь или смерть.

– Знаю, – сказал я. – Если водолаза резко поднять, кровь вскипает, как газированная вода в откупоренной бутылке.

– Вот-вот. Пятнадцать минут – и двенадцать часов. Это не работа! Нужны дома. Подводные дома, давление в которых равно забортному. Водолаз должен работать и отдыхать без смены давления. Вышел из дома, вернулся, снова вышел. Ходи сколько хочешь.

Я сказал: «A-а!» Я действительно понял, зачем нужен «Садко».

– Где сейчас дом?

– Скоро будет здесь. Его буксируют по морю.

В бухте кто-то вздохнул.

– Должно быть, дельфин! – сказал Павлов. – Их тут много.

Мы помолчали.

– Для нас самое главное этим летом – наблюдения над человеком. Сколько времени он может прожить в подводном доме? Как будут работать сердце, легкие?.. И дельфина вы скоро увидите, его вот-вот привезут. Будем обучать, себе в помощь.

ДЕЛЬФИНА?

Это мне понравилось.

ГОЛУБАЯ БУХТА

Я брел к скалам. К тем самым, на которых вмятины от пушечных ядер и где шумит грот «Машина».

Мои кеды тонули в черной гальке. Я вспомнил, как нашел на тихоокеанском берегу раковину с жемчужиной, нагнулся и стал смотреть под ноги.

Среди черных, обкатанных водой голышей лежали обломки маленьких розовых раковин. Мелкие, тонкие, которыми продавцы в Севастополе обклеивают рамочки для фотографий.

Не тот берег! И вода здесь не та. И животные. В Черном море нет осьминогов, морских звезд. Тут никто не ловит трепангов и не собирает колючих длинноиглых ежей.

Очень благополучное море. Ласковое и тихое…

Скалы, к которым я шел, подступали все ближе и ближе. Пляж сузился и превратился в тонкую полоску.

Еще десяток шагов – и галька исчезла. Высокая скала преградила путь.

Я разделся и, придерживаясь руками за выступы, вошел в воду. Вдоль каменной стены добрел до поворота. Здесь каменная тропинка оборвалась, и я погрузился по шею. Оттолкнувшись от скалы, поплыл. Стена повернула, открылся входной мыс – ровный, отполированный волнами и брызгами каменный обрыв. Где-то тут должна быть «Машина».

Я прислушался. Тяжелых вздохов, которые издавал когда-то грот, не было слышно. Оспин в каменной стене я тоже не разглядел. Должно быть, море разрушило скалу.

Я задрал голову и стал высматривать наверху, среди оползневых желтых пятен, то место, где когда-то сорвались и обрушились в воду плиты с отпечатками древних животных.

Я не нашел и его.

ЗДЕСЬ ВСЕ ТАК ИЗМЕНИЛОСЬ!

Я дернул по-лягушачьи ногами и поплыл назад, к тому месту, где светлой горкой лежала моя одежда.

«САДКО»

Не успел я надеть штаны и майку, как из-за скалы показался черный обрубленный нос буксирного парохода. Потом – решетчатая стрела и, наконец, кран. Плавучий кран на четырехугольном, похожем на ящик, основании.

Затем показался еще один буксир. Он тащил за собой что-то белое, полупогруженное в воду, похожее на цистерну. Буксир пошел шибче. Перед цистерной запенился и зашумел бурун.

Сперва я не понял, что тащат, но потом меня осенило:

ВЕДЬ ЭТО ДОМ!

Прыгая на одной ноге, я вылил из кед воду и побежал в лагерь.

В бухте грохотали цепи. Это становились на якоря суда. Буксир… Второй буксир… Кран.

Только дом остался свободно качаться на воде.

НЕ ДО МЕНЯ

До прихода дома мной все интересовались. Павлов, тот заговаривал по нескольку раз в день.

Теперь все изменилось. Мимо меня пробегали, не обращая внимания. Все были заняты делом. Дом! Пришел дом!

Между буксирами и берегом сновали шлюпки. Около плавающего дома их все время толпилось штук пять.

Готовилось что-то серьезное.

Всем было не до меня.

КАК ЯКОРЬ?

Все повторяли слово «якорь».

– Как с якорем?

– Якорь обещали к обеду.

– Не видно якоря?

– Еще нет.

– А блины для якоря?

КАКИЕ ЕЩЕ БЛИНЫ?

– Якорь… Якорь… Якорь…

Я не выдержал.

– Ну, как там с якорем? – небрежно спросил я одного водолаза; тот сидел на корточках и тряпкой с вазелином протирал пружинки от акваланга.

– А?

– Я говорю: как якорь, ничего?

– Не видел, – сказал аквалангист. – Его никто еще не видел. Сегодня должны привезти.

В это время из-за скалы выполз еще один буксирный катер. Он вел за собой понтон. На понтоне один на другом лежали рыжие чугунные блины. Каждый толщиной в четверть метра. Целый столб.

Под их тяжестью понтон едва не тонул.

Катер подтащил понтон к крану…

И вдруг я увидел, что из-за палатки вышел Марлен. Он был с кудрявым человеком в шортах.

– Марлен! – закричал я и кинулся к ним. – Наконец-то!

Марлен остановился и задумчиво посмотрел на меня.

– А, это ты? – сказал он. – Как якорь?

Я разозлился. Мы не виделись два года. Нашел о чем спрашивать!

– Утонул твой якорь.

Марлен посмотрел на бухту.

– Нет, вижу, он здесь… Знакомься, это дрессировщик дельфина. Будет готовить животное.

Человек в шортах протянул мне руку:

– Рощин-второй!

Я сунул ему в ладонь два пальца.

РОЩИН-ВТОРОЙ… А ГДЕ ЖЕ ПЕРВЫЙ?

ЯКОРЬ ГОТОВ

Буксиры сгрудились в центре бухты.

Кран опустил крюк и подцепил им чугунные блины.

– Придумали же якорь! – сказал Марлен. – Тонн двадцать в нем.

Он принес бинокль.

Кран начал медленно опускать якорь в воду.

Марлен передал бинокль мне.

Якорь был в воде уже до половины. Вот он скрылся…

С понтона поползла в воду цепь. Она ползла медленно, как змея, поблескивая и извиваясь.

Шевельнулся дом. Он качнулся, отошел от буксира и, вращаясь, поплыл к тому месту, где утонул якорь. Там он покружил, выпрямился и стал.

Теперь он стоял, как скрытая до половины в воде сторожевая башня. Круговой поручень опоясывал ее верхушку. Над башней развевался красный флажок.

– Дом стоит. Магнитофоны для записи рыб прибыли, – сказал вечером Павлов. – Все есть, нет только дельфина.

ДЕЛЬФИН САША

На следующий день появился и дельфин.

Его тоже доставил буксирный катер. Теперь вся Голубая бухта была забита судами.

Дельфина привезли в клетке. Вернее, притащили. Клетка плавала, привязанная к четырем резиновым, надутым до блеска баллонам. Дно ее было под водой, крыша чуть поднималась и была в воздухе.

Когда катер подошел к берегу, Марлен сразу же начал шуметь.

– Эй, на катере! – крикнул он старшине. – Как привязали клетку? Вы что, не понимаете? Зверя утопите. Ему дышать надо.

ДЕЛЬФИН – ЭТО МАЛЕНЬКИЙ КИТ. ЕМУ НУЖЕН ВОЗДУХ.

– Где сопровождающее лицо?

– Лицо укачалось. Спит, – мрачно ответил старшина. – Разбудить?

– Будите!

На палубу вышел, покачиваясь, желто-зеленый человек в дамской кофте.

– Вы из дельфинария? – спросил Марлен. – Сопровождающий?

Человек кивнул.

– Вы знаете, что ваш дельфин чуть не утонул?

Человек заморгал глазами и положил руку на живот.

Видно, его здорово укачало.

– Н-нет.

Марлен посмотрел на него свирепым взглядом.

– Почему вы в дамской кофте? – спросил он. – Как зовут вашего дельфина? Чем вы думаете его кормить?

– Саша.

Это было все, что смог сказать человек. Он положил на живот вторую руку и полез назад в каюту.

– Где он ухитрился укачаться? – возмутился Марлен. – На море ведь штиль.

– Дамская кофта? – сказал, подумав, старшина. – Его жена провожала. Она была в мужском пиджаке. Перепутали, видно. Не шумите. Дельфина звать Саша. Кормить его надо рыбой. Он мороженую ест.

Старшина объяснил это и пошел на корму – проследить, чтобы клетку побыстрее вели к берегу.

Тогда из каюты снова высунулся желто-зеленый. В руке он держал бумажку.

– Распишитесь в получении, – хмуро сказал он. – А то мне не отчитаться. Зверь – он знаете сколько стоит! Вот тут и тут… Два раза.

Он глотнул слюну и, взяв у Марлена бумажку, исчез.

МОРСКИЕ КАНАРЕЙКИ И БОЛТУНЫ

Как-то я спросил Марлена:

– Что же ты собираешься записывать?

Он не ответил, отвел меня в палатку и достал из чемодана кассету с тонкой магнитофонной лентой.

– Вот. Один человек привез, – сказал Марлен. – Из полярной экспедиции.

Он включил магнитофон.

Под низкими сводами палатки послышались удивительные звуки.

Сначала звенели колокольчики. Они звенели тихо и мелодично: тень-тень!..

Потом послышался шорох и скрип, как будто волокут по полу мешок с битым стеклом. Потом опять: тень-тень!..

Затем магнитофон замолчал. Началась новая запись. Кто-то чирикал и посвистывал. Весело так: «Свись-свись!» Помолчит, послушает себя и опять: «Свись-свись!» Похоже на канарейку, только резче и солиднее. Сперва один голос, потом второй. Первый: «Свись!» А второй ему отвечает: «Свись-свись!»

МОЖЕТ БЫТЬ, ПИНГВИНЫ?

Третья запись была совсем непонятная.

Кто-то скрипел.

Сначала он молчал, потом как заскрипит: «Згрр-ррр-ррр… рр… р…» Поскрипел и снова замолчал. И вдруг как забормочет: «Бла-бла-бла!..» Сперва один голос, потом несколько. Галдят, как на базаре.

– Что это? – спросил я, когда запись кончилась.

– Отгадай.

– Первая запись – битое стекло, – сказал я. – Вторая – пингвины. Третья – восточный базар. Угадал?

Марлен заулыбался:

– И не гадай. Все записи сделаны под водой. Первая – торошение льда. Льдина наползает на льдину. Звенит лед. Вторая – запись голосов белух, полярных китов. После этой записи их прозвали морскими канарейками. А третья – сам не знаю кто. Охотится кто-то из подводных хищников. Может быть, кашалот, может быть, дельфин. Скрип – это сигнал, с помощью которого он обнаруживает добычу. Поскрипел и замолчал: слушает, с какой стороны придет эхо. А вот кто там бормотал – и вовсе тайна. Эти существа назвали морскими болтунами. Звуки записывают, а кто их издает, не знают. Вот почему мы будем записывать рыб в вольере. Там, по крайней мере, видно.

– Морские болтуны! – сказал я. – Не киты?

Марлен пожал плечами.

– Думаю проверить еще одно интересное сообщение, – сказал он. – Утверждают, что испуганная или гибнущая рыба в момент опасности издает крик. Конечно, не слышный для нашего уха. Этот крик слышат ее товарки. Для них это сигнал: берегись – хищник!

– Да, вот тебе и мир безмолвия!

Марлен кивнул.

– А наш дельфин? – спросил я.

– Что дельфин?

– Его ты записывать будешь?

– Если хватит времени… Думаю на будущий год устроить акустический полигон. Два гидрофона и телевизионная камера. Сижу на берегу, записываю звуки и вижу, кто их издает. Мечта!.. Ты к дельфину ходишь?

– Еще бы!

В ЗАГОРОДКЕ

Каждое утро я ходил к дельфину.

Около берега был отгорожен сетью кусок бухты. Туда поставили клетку.

Я приходил, усаживался на берегу и смотрел, что делает Саша.

Обычно он неторопливо плавал взад-вперед. Доплывет до стенки, повернется и, не всплывая, поплывет обратно. По пути вынырнет, раскроет дыхало – пых! – вырвался вверх белый фонтанчик брызг. Дыхало захлопнулось, дельфин – дальше.

Иногда Саша начинал плавать кругами. Тогда он набирал скорость и, как серая молния, мчался вдоль загородки. Он доплывал до угла, делал еле заметное движение хвостом и, описав дугу, опять летел вдоль сети. При этом он кренился, как самолет.

Когда ему надоедало носиться, он подплывал к берегу и внимательно смотрел из-под воды на меня, на палатки, на горы. Поперек Сашиной морды тянулся белый шрам.

Дельфин смотрел на меня и усмехался.

В руках у меня был альбом. Толстым угольным карандашом я пытался нарисовать его усмешку.

РОЩИН-ВТОРОЙ

Приходил дрессировщик.

– Рощин-второй! – каждый раз называл он себя и протягивал мне руку.

– Почему второй? – не выдержал наконец я.

– Рощин-первый был мой отец. Он работал с морскими свинками. От отца я унаследовал страсть к морским животным.

…В детстве мы с сестрой Зиной держали дома двух спинок. Они были чуть побольше крыс, пятнистые и прожорливые, все время ели, шевеля розовыми плюшевыми носами и едва слышно похрюкивая.

ИНТЕРЕСНО, ЧТО МОГУТ ДЕЛАТЬ МОРСКИЕ СВИНКИ В ЦИРКЕ?

НЕ МОГУТ ЖЕ ОНИ ПРЫГАТЬ ЧЕРЕЗ ОБРУЧ!

– Какая у вас программа дрессировки?

– Большая. В задании, которое я получил от Павлова, написано: научить дельфина доставлять в подводный дом письма и газеты, научить приносить работающему под водой человеку инструменты, научить отыскивать заблудившихся под водой аквалангистов.

– Ого!

Я с уважением посмотрел на Рощина.

ВОТ ТЕБЕ И ВТОРОЙ!

ПОПРОБУЙ ЕЩЕ РАЗ

Каждый день Рощин с дельфином начинали с разучивания прыжка.

– С азов! С азов! – говорил Рощин, надевал резиновые сапоги, вешал через плечо сумку с мороженой рыбой и, войдя в загородку, стучал ладонью по воде.

Саша подплывал к нему и, высунув из воды голубую морду, ждал.

Рощин хлопал его по макушке, доставал из сумки рыбешку и протягивал ее Саше. Дельфин глотал рыбу и начинал щелкать челюстями.

– Еще? Нет, нет. Сначала работать.

Рощин доставал из кармана милицейский свисток. Услыхав трель, Саша от восторга переворачивался и начинал носиться вдоль загородки.

Тогда Рощин брал палку и, подняв ее над водой, ждал. Он ждал, когда Саша наконец подплывет и прыгнет через нее.

Я никогда не видел, как дрессируют животных. Я сидел на берегу, смотрел на Рощина и удивлялся.

Рощин стоит по колено в воде. В одной руке у него палка, в другой – рыба. Свисток!

Саша подныривает под палку и выхватывает из рук Рощина рыбу.

– Ну что ты делаешь? – говорит Рощин и достает из сумки новую рыбешку. – Еще раз. Попробуй еще раз.

Дельфин подплывает и снова крадет рыбу.

– Что за животное! – жалуется Рощин. – Не понимает русского языка!

Он снова лезет в сумку.

– Саша, сюда!

Саша вертится по одну сторону палки, Рощин размахивает рыбой по другую.

Рощин замерз и чихает: «Ап-чхи!» Чихая, он закрывает глаза.

Саша делает короткий бросок, и третья рыба исчезает в его пасти.

– Негодяй! – кричит Рощин. – Ты будешь прыгать или нет?

Я по-прежнему сижу на песке и смотрю, как Саша отнимает у Рощина рыбу.

ДА! ДРЕССИРОВЩИКУ НАДО ИМЕТЬ ЖЕЛЕЗНЫМ НЕРВЫ!..

САША, РОЩИН, МАРЛЕН

С севера из-за гор наползли тучи. Погода испортилась. Пошел дождь. Сперва мелкий, робкий. Дождинки, упав на теплую землю, тотчас высыхали.

Потом облака стали плотными, серыми и опустились к самой воде. По палаткам забарабанили крупные капли.

Дождь шел час… два… сутки. Тоскливо стало в палаточном городке.

Мы собрались в палатке номер один – на командном пункте; сидели кто на чем и рассказывали друг Другу разные морские истории.

Когда дождь кончился, Марлен сказал, что он хочет посмотреть, чему научил Рощин дельфина.

– Пожалуйста! – согласился дрессировщик. – Обучение несколько затянулось, но я считаю – в целом оно успешно.

Вместе с Марленом и Павловым к загородке пришел и я.

Рощин опять надел сапоги и полез в воду. В одной руке у него была палка, в другой – свисток.

Он свистнул. По свистку Саша должен подплывать и человеку.

Дельфин и не думал это сделать. Он отплыл в дальний угол и стал шумно дышать: пых! пых!

– Почему он не плывет к вам? – спросил Марлен.

Рощин свистнул еще раз.

– Упрямое животное, – сказал он.

Пых! Пых!

Тогда Рощин полез еще глубже. Он хотел выгнать Сашу палкой из угла, но не рассчитал, вода хлынула ему в сапоги.

Рощин уронил палку и вышел на берег. Тогда Саша двинулся с места, разогнался и перепрыгнул через палку.

– Та-ак… Что он умеет делать еще? – спросил Марлен.

Рощин сел. Потоки воды вылились из его сапог.

– Снимите сапоги. Может быть, они мешают вам работать с дельфином?

Рощин застонал.

– Попробуйте так.

Рощин послушно вошел в воду босиком.

Он стоял по пояс в воде и свистел. Саша плавал вокруг.

– Негодяй! – кричал Рощин. – Ты будешь прыгать или нет?

Он побросал дельфину всю рыбу. Саша рыбу съел, но делать ничего не стал.

– Вы устали свистеть, – сказал Марлен. – Даю вам еще неделю. Если через неделю дельфин не будет вас слушаться, дрессировку прекратим, а вы уедете.

Он повернулся и пошел прочь.

Мы с Павловым побрели следом.

– Странно, – сказал Павлов. – Я видел в кино океанариум: дельфины прыгают через обруч, играют в кегли, бросают баскетбольный мяч в кольцо.

– При чем тут океанариум? – сказал, оборачиваясь, Марлен. – Каждый дельфин-афалина легко поддается дрессировке. Это факт.

– В книжках все просто, – примирительно сказал я. – Попробуй повозись… Скажи лучше мне, что такое Эски? Я давно хотел тебя спросить, да забывал.

Марлен остановился.

– Ага, – сказал он, – и ты узнал, что на свете существует Эски? Эски Кермен – это удивительное место. Кактолько выпадет свободный день, пойдем туда.

Нас догнал Рощин-второй. На плече он нес палку. Им ней висели резиновые сапоги. Синие капли, как слезы, падали с них на песок.

– Я думаю, за неделю вы все-таки кое-что успеете сделать, – сказал Марлен. – Не может быть, чтобы не успели. Говорят, вы выступали в цирке с морскими львами?

Рощин неопределенно кивнул.

Он раскланялся с нами и пошел к себе в палатку.

– С морскими свинками, вот с кем, – сказал я. – И то не он сам, а его отец, Рощин-первый.

ЭТО ЕЩЕ ЧТО ТАКОЕ?

Из Севастополя приехал Немцев и привез матрасы. Замечательные матрасы для подводного дома, из поролона, с приборчиками для поглощения влаги. На таких матрасах акванавты будут не отдыхать, а блаженствовать.

Так сказал Немцев.

Посмотреть, как их будут распаковывать, собрались все.

Каждый матрас был запечатан в пакет.

Три пестрых пакета лежали у ног начальника экспедиции. Павлов достал перочинный нож и с хрустом вскрыл первый. Из пакета послышался писк.

Павлов вздрогнул.

– По-моему, там кто-то сидит, – сказал Марлен. Он с любопытством смотрел, как Павлов осторожно сдирает с матраса разноцветную бумагу.

Матрас развернулся, как удав, и лег на песок.

Посреди матраса сидел и ошарашенно смотрел на нас котенок.

– Это еще что такое? – спросил Павлов.

– Может быть, его положили против мышей? В каждый матрас по коту.