Текст книги "Боишься ли ты темноты?"

Автор книги: Светлана Пономарева

Соавторы: Николай Пономарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

6

Инна Яковлевна жила в девятиэтажке в восьми минутах езды на автобусе или двадцати минутах пешего хода от детского дома. Похолодание к прогулкам не располагало, но Вера Ивановна, неожиданно поменявшаяся с Фроськой сменами, и явившаяся на полный рабочий день, запретила Ярославу ехать прощаться и не выдала проездное удостоверение, а пятидесяти копеек на проезд у него не было. Придя в школу и отсидев три первых урока, Ярослав вдруг понял, что не может думать ни о чём, кроме того, что должен увидеть Инну Яковлевну. Потому что слишком несправедливо это было: не повидать человека перед отъездом. И Вера Ивановна, конечно, была не права. Ведь Ярослав не двоечник и не хулиган, и оттого, что не посетит пару уроков, ничего не изменится. Не болтаться же по городу он собрался, а ехать в гости. На третьей перемене Ярослав решился – ехать, и будь что будет. Ну пусть его потом никуда не пускают. Он никуда и не рвётся. Идти ему не к кому. Мамы его бывших школьных друзей с некоторых пор смотрели на него с такой жалостью, что он старался ходить к друзьям как можно реже.

Ярослав ушёл из школы, попросил одного из малышей незаметно вызвать на улицу Женьку, и они отправились к Инне Яковлевне пешком. Снова шёл дождь, в мутных лужах вздувались пузыри, плавали щепки, окурки, разный мусор. Ветер трепал ветки тополей и клёнов, крупные капли барабанили по листьям. Серое низкое небо нависло над городом. Всю дорогу Женька бормотала нечто нечленораздельное, и из этого потока слов можно было разобрать только: “з-з-замёрзла, х-холод, б-блин”…

К дому Инны Яковлевны и Ярослав и Женька насквозь промочили ноги и до колен заляпали грязью джинсы. Оставляя за собой грязные следы, они поднялись на пятый этаж и Ярослав, с трудом справляясь со сбившимся дыханием, позвонил. В проёме отворившейся двери показалась Инна Яковлевна.

– Здравствуйте, – сказала она радостно. – Я думала, вы вчера придёте…

Ярослав и Женька вошли в прихожую. Просторную и пустую. В ней уже не было ничего, что делает дом жилым: ни коврика у двери, ни вешалки, ни абажура на потолке. Только стены, поцарапанный пол и стопка книг у входа в комнату. У Ярослава перехватило в горле – так потерянно и сиротливо выглядела квартира. Хорошо, что он не видел такой свою… Коридор без его велосипеда, без календаря, который он каждый год наклеивал на дверку стенного шкафа, без телефонного аппарата, звонящего так громко, что стёкла дребезжали… Ему было бы очень тяжело это увидеть. Хорошо, что баба Валя успела разобраться со всем, пока он лежал в больнице. Он запомнил свой дом только жилым…

– Ой, у вас ноги совсем мокрые! – заволновалась Инна Яковлевна. – Разувайтесь! Только вот сушить негде. Разве над газом. Плита-то осталась… Давай, Ярославик, помоги Жене.

– Да не надо, – сказал Ярослав, – Вы не волнуйтесь. Мы на минутку. Только попрощаться. Мы Вас не станем отвлекать. Тем более меня Вера Ивановна вообще не отпустила.

– Ярославик, – Инна Яковлевна подошла поближе и обняла их с Женькой одновременно. Не обращая внимания, что они мокрые и холодные, – чудо ты моё! Надо было мне позвонить, я бы договорилась… Зашли бы, посидели.

– Да ладно теперь, – пробормотал Ярослав, – да Вы и торопитесь, наверное.

– Тороплюсь. Муж-то с пацанами уже к родственникам уехали. Я вот жду новых хозяев – ключ отдать. Сижу вроде дома, а дом и не мой… Странно, верно? Но с тобой, Ярославик, нам надо поговорить. Тебе я хотела сказать: что бы ни случилось, обязательно занимайся. Это очень важно. У тебя способности, их надо развивать. Понимаешь?

Ярослав осторожно отстранился от Инны Яковлевны, посмотрел ей в глаза и кивнул.

– Я тебе оставлю учебники, книжки, буду часто тебе писать. Ты отвечай мне, ладно?

– Ладно.

– Потом, глядишь, и приедешь в гости. Мои пацаны всё время спрашивают, приедешь ты или нет.

Ярослав вспомнил сыновей Инны Яковлевны – смешных близнецов-третьеклассников, снова кивнул и, чувствуя, что вот-вот разревётся, сказал:

– У нас новый воспитатель тоже понимает по-немецки. Может, я с ним буду говорить.

– Да, хороший воспитатель, – поддержала его Женька, глупо улыбаясь.

– Вот видишь, как тебе повезло! – Инна Яковлевна взъерошила ему волосы. – Разговорный язык надо тренировать, если есть возможность.

– Я буду, – пообещал Ярослав. – И писать Вам буду. И приеду потом. Обязательно.

– И меня возьмёт, – заявила Женька.

– Всё, – Ярослав сделал шаг к порогу, – нам пора. До свидания!

– Возьми книги, – Инна Яковлевна подняла с пола стопку книг и протянула ему. – Подожди, не в руках же ты их понесёшь. Промокнут. Я сейчас дам тебе пакет.

Она скрылась в комнате, а Женька толкнула его локтем:

– Ты чего, реветь собрался?

– Собрался, – Ярослав вытер рукавом намокшие глаза. – Тебе-то что?

– Ничего, – Женька дёрнула плечом.

Инна Яковлевна вернулась, подала Ярославу пакет с книгами. Поверх них лежало ещё что-то. Ярослав сунул в пакет руку и вытащил красивую кружку с пузатыми медвежатами. Рядом была ещё одна.

– Это вам с Женей. Одинаковые.

– Спасибо, – просияла Женька. – Какие мишки балдёжные!

Ярослав сделал ещё одну попытку не заплакать, но теперь уже ничего не получилось. Он пробормотал “До свидания” и выскочил в подъезд. Через несколько секунд его догнала Женька:

– Подожди, не беги так! Я отстану.

Ярослав выбежал на улицу, где хлещущий потоками дождь смыл с его щёк слёзы, и остановился:

– Жень, а тебе совсем всё равно, что она уезжает?

– Ну, не совсем, – возразила Женька. – Хорошая тётка. Лучше бы Верка куда-нибудь свалила. Так с неё не дождёшься! Ладно, давай руку.

Ярослав автоматически подал Женьке руку, и они медленно отправились обратно в детский дом. Инна Яковлевна, самый добрый и понимающий, по мнению Ярослава, воспитатель, уезжала навсегда. Теперь не будет вечеров в воспитательской, когда любое русское слово Инна Яковлевна ему запрещала, и они общались только по-немецки. Не будет чая с конфетами, никто не обнимет Ярослава так, как раньше обнимала мама, не погладит по голове. Никто не будет выделять его среди других воспитанников, и в детском доме не останется никого, кто верит в него и верит ему. Правда, Сергей Фёдорович тоже, вроде бы, неплохой человек. Но что ему Ярослав? Что Ярослав директору, Фроське, Вере Ивановне? Детдом – тот же конвейер. Выпустили – набрали. Проследили, чтобы все учились и никто ничего не натворил. Хоть кто-нибудь из работающих здесь думает о той же Женьке Воробьёвой в свободное время? Конечно, нет…

– Das Ende, – сказал Ярослав грустно.

– Чего? – не поняла Женька.

– Конец, говорю, – пояснил Ярослав и, дёрнув Женьку за руку, быстро пошёл. Грязь чавкала под подошвами, приходилось постоянно перепрыгивать через лужи. Они уже одолели половину пути, как Женька вдруг остановилась и удивлённо сказала:

– Смотри, какой котёнок.

Котёнок был маленький, серый и мокрый. Он жался под навесом у магазинчика и дрожал.

– Красавчик, – залепетала Женька, опускаясь перед котёнком на корточки, – ма-аленький, холодно тебе…

Ярослав присел рядом.

– Погладь, – потребовала Женька, беря котёнка на руки и пристраивая себе на коленки. Ярослав провёл по мокрой шёрстке двумя пальцами:

– Дрожит.

– Давай возьмём его себе. Пусть живёт с нами, – Женька посмотрела на Ярослава и поднесла котёнка к своему лицу: – Ну, дурачок, пойдёшь жить к нам?

Котёнок жалобно пискнул.

– Он согласен, – радостно сообщила Женька. – Я очень таких лапочек люблю. У меня много кошек было. Я их с улицы таскала, а мамка не прогоняла. А один раз у меня взрослая кошка принесла котят. Они, пока слепые, вообще такие смешные… За молоко дерутся, толкаются. У тебя были когда-нибудь кошки?

– Нет, – вздохнул Ярослав, – мне мама не разрешала. У неё аллергия была на шерсть. У меня рыбки были. Сомики. В большом аквариуме.

– А у меня кошки, собачки жили, а один раз мышка в баночке, только её один материн кореш выкинул – она воняла здорово. Мы с братом потом искали, не нашли. Думаю, он её всё-таки убил, перед тем, как выкинуть.

– У тебя брат есть? – удивился Ярослав. От Женьки он раньше слышал только о матери, да о тётке.

– Был, – Женька продолжала тискать и целовать котёнка. – Его на дороге машиной задавило.

Ярослав вздрогнул.

– Он был самый мне родной человек, – сказала Женька. – Я, когда у тётки бываю, всегда к нему на могилу хожу и там плачу. Ты дорогу аккуратно переходи, ладно?

– Ладно, – тихо сказал Ярослав. Стало жаль Женьку и её брата, а заодно вспомнилась собственная боль. Всё внутри заныло, как будто его самого только что сбило машиной. – Ну, пойдём?

– Пойдём, – Женька сунула котёнка за пазуху. – Устроим его пока в теплице, а там видно будет.

Пока они добрались до детдомовской теплицы, Ярослав промок так, что его можно было выжимать. А Женька прижимала к груди маленькое существо и радовалась.

– Будем его кормить, – говорила она, – ему совсем немного надо. И сделаем ему постельку в коробке. Тут где-то есть коробки. Я ему подстилочку завтра на кружке сошью. А пока положим что-нибудь старое. Только что?

– Давай мою майку, – предложил Ярослав, – у меня есть совсем старая.

– Здорово! И это будет наш общий зверь. Да?

– Да.

Они устроили котёнка в дальнем углу, где его было трудно заметить, и решили, что будут кормить его по очереди. Утром – Женька, после обеда – Ярослав. Ярослав сбегал в комнату за майкой, а, когда возвращался, подумал, что всё-таки Женька – девчонка хорошая, добрая. Вика бы, наверное, этого котёнка и не заметила, и под одеждой в детдом точно бы не понесла. Только вот не привыкает Женька ни к кому как следует. Ведь нравилась ей Инна Яковлевна, она к ней даже обниматься лезла, а теперь не расстраивается и не плачет. Как будто кот для неё важнее человека…

7

– Тебя, это самое, как его, Верка искала, – рассказывал Денис, пока Ярослав переодевался и развешивал мокрые вещи по холодной батарее. – Ей кто-то стукнул, что ты со школы свинтил. Она, это самое, мне говорит: “Где это наш гений ходит, ты не знаешь?” – Денис довольно похоже передразнил Веру Ивановну. – А я говорю: “Нет, не знаю”. Она пообещала тебя убить.

– Да ну её, – сказал Ярослав. – Что она мне сделает?

– Ты, это самое, её просто плохо знаешь, – Денис округлил глаза. – Она тебя инлиглистом обозвала.

– Лингвистом, – поправил Ярослав.

– Ну да, – кивнул Денис. – Она, это самое, дура полная, когда такая злая. Вон прошлый раз она против Краба парней организовала, так они его так отходили! Нарвался… С ней, это самое, как его, не связывайся лучше.

– А ещё она кровь пьёт, – вздохнул Ярослав и с ногами забрался на кровать. Ему до сих пор было холодно и ещё немного грустно. Да и чушь все эти страсти. Вера Ивановна, конечно, противная, но терпеть её можно. Поорёт, да отвяжется.

– А может и пьёт, – согласился Денис. Он закатил рукав и показал шрамик на локте. – Видел, как его, скакалкой отходила меня. Кикимора…

Денис хотел продолжить свой монолог, но дверь отворилась, и на пороге появилась сама Вера Ивановна. Денис судорожно глотнул и как-то незаметно, бочком, пробрался мимо неё в коридор. А Ярослав только успел свесить ноги с кровати.

– Почему на постели? – грозно взвопила Вера Ивановна, надвигаясь на него. – Ты что, Снежинский, здесь первый день? Тебе известно, что сидеть нельзя? Известно? Забрался с ногами! Сам покрывала не стираешь!

Ярослав встал.

– Почему ты всё-таки ушёл из школы? – продолжила Вера Ивановна. – Я тебе что, непонятно сказала, что никуда ехать нельзя? Ты у нас уже по-русски не понимаешь?! Ещё и Воробьёву с собой потащил!

Ярослав хотел отойти от Веры Ивановны подальше, но она стояла так, что это было невозможно. Тогда он опустил голову, чтобы не видеть её лица.

– В глаза не смотрим, – уточнила Вера Ивановна. – Что ж, понятно, почему. Ты же у нас вроде умный, Снежинский, а взрослых не слушаешься, школу прогуливаешь! Что бы твой папа – кандидат наук сказал, если бы узнал? А? Не слышу!

Ярослав молчал. Вера Ивановна взяла его за подбородок и заставила поднять голову. Пальцы у неё были сухие и холодные. Ярослав трудно глотнул.

– Ты что, думаешь, тебе всё можно? Думаешь, у Веры Ивановны хоть на ушах стой? Не выйдет, дорогой! Я тебя человеком сделаю, раз это твоим родителям не удалось. Чем они там думали, когда тебя такого воспитывали?

– Это подло, – чуть слышно сказал Ярослав.

– Что?

В комнате стало тихо. Обморочно тихо. Ни звука, ни шелеста, ни дыхания.

– Это подло, говорить про моих родителей. Они погибли, Вы их совсем не знаете! – Ярослав старался смотреть мимо Веры Ивановны.

– Вот так, да? – голос у неё теперь стал просто ледяным. – Ты со мной поссориться решил? Хорошо… Тогда раздевайся. Всё с себя снимай.

Это была странная просьба. Странная и нелепая. Ярослав стоял, как парализованный.

– Да, Снежинский, придётся мне с тобой помучиться, – вздохнула Вера Ивановна, а потом взялась за футболку Ярослава и стала её с него снимать. – Сам потом спасибо скажешь…

– Не надо, – прошептал он. Но Вера Ивановна бросила футболку на кровать и потянулась к ремню брюк:

– Ну что, мне тебя дальше раздевать, или сам напряжёшься?

Вера Ивановна была выше его и, наверное, сильнее. Если бы она была мужчиной, Ярослав бы ударил её и попытался убежать, а тут совершенно растерялся. Он стоял и смотрел почему-то на стеклянную пуговицу на её блузке. Пуговица была красная, и вся блузка была красная. А на левой руке у воспитательницы был бордовый браслет из каких-то мелких камушков. Камушки были совсем небольшие, как капли крови. Зимой на снегу эта кровь застывала как раз такими вот льдинками. Ярослав вспомнил это, почувствовал дурноту и его начало выворачивать наизнанку.

– Чтобы всё в комнате убрал, – сказала Вера Ивановна, выходя. – Потом придёшь ко мне.

Ярослав переждал приступ, на ватных ногах сходил в умывалку за тряпкой, затёр пол и, совершенно обессилевший, упал на свою кровать. Снова тошнило. Кружилась голова. Встать, одеться, идти куда-то не было сил. Хотелось умереть. Интересно, как это – насовсем умереть. Наверное, мёртвого не тошнит. Ещё мёртвым не страшна никакая Вера Ивановна. Ярослав проклинал себя за такую слабость, но мысли о самоубийстве лезли и лезли в голову.

Потом в комнату вошёл Арнольд и, гадко улыбаясь, сказал:

– Вера сказала тебя поторопить.

– Я не пойду, – Ярослав отвернулся.

– Пойдёшь, – возразил Арнольд, – а если надо, то и бегом побежишь. Иначе мы тебя приведём. Я да Краб. А будешь рыпаться – в рыло врежем.

– Отвали, – попросил Ярослав, – мне плохо. Я полежу, потом приду.

– Нет, сейчас. Или тебя бить?

Ярослав встал, но его качнуло, и он повалился обратно. Арнольд подумал пару секунд, потом вышел. А вернулся действительно с Крабом. Они без лишних слов взяли Ярослава за руки и повели в коридор. Как арестанта. Но Ярославу было уже всё равно, он только старался не упасть. У лестницы их ждала Вера Ивановна. Она кивнула им головой, и они пошли на второй этаж. Впереди – воспитательница, за ней – Арнольд, Краб и Ярослав между ними. Пройдя в конец коридора, Вера Ивановна достала из кармана ключ и открыла ободранную дверь. Ярослав знал, что за ней находится заброшенная ванная комната, поэтому в животе у него сразу похолодело.

– Ну что, Снежинский, обед для тебя отменяется. Пока посидишь тут, подумаешь, как можно, а как нельзя со взрослыми разговаривать, – Вера Ивановна показала в комнату рукой. Там не было ни окна, ни лампочки, а было абсолютно темно и пахло пылью. Сюда составляли вёдра для мытья пола, тазы, швабры, сломанные табуретки и прочую рухлядь. И сейчас свободное место осталось только у самой двери. На нём можно было стоять или сидеть, но всё равно было бы тесно.

Ярослав дёрнулся, страх прибавил ему сил:

– Нет, я не хочу! Давайте, я лестницу помою или хоть весь дом, хотите? Или давайте я здесь в коридоре буду стоять, хоть всю ночь до утра!

– Ты будешь стоять там, где я тебе скажу, – объяснила Вера Ивановна и с интересом посмотрела на Ярослава. – А что, темноты боишься?

Ярослав хотел сказать “нет”, но слова застряли в горле, а на глаза навернулись слёзы.

– Боишься, – кивнула Вера Ивановна, решительно взяла Ярослава за локоть и толкнула в комнату.

– Пустите, – закричал Ярослав, поворачиваясь, но дверь перед ним захлопнулась. – Откройте!

– Будешь кричать или стучать, просидишь вдвое дольше, – сказала за дверью Вера Ивановна, запирая его на ключ.

Ярослав сел на пол, прислонившись к двери. Глаза постепенно привыкали к темноте. Она стала казаться не абсолютной, а то скручивалась сгустками, то разрежалась, как старая материя… Предметы вокруг стали незнакомыми и пугающими, нагромождение вёдер представилось Ярославу покорёженной машиной. Точно такой же, какую он видел тогда, зимой. И, как тогда, было холодно. Тут не пахло кровью, а пахло пылью, ветхими тряпками и ржавчиной, но стоило Ярославу пошевелиться, как он чувствовал, что он не один в этом сумраке, что здесь определённо есть кто-то ещё, может быть та самая чёрная собачка, а может, тот самый незнакомый человек. Ярослав закрыл глаза, но всё равно видел его согнутую фигуру, неестественно длинные руки и, как ему казалось, даже лицо. Кому принадлежало это лицо, было неясно, зато совершенно определённо просматривался на нём дикий, животный ужас… Человек мог подойти к нему абсолютно незаметно и сделать всё, что хочет… Никто не поможет, никого вокруг нет. Ярослав изо всех сил прижался к двери и понял, что он весь мокрый от пота и слёз, непроизвольно текущих по щекам. Страх охватил его полностью, сердце билось где-то в горле, руки и ноги стали чужие. А человек всё приближался и приближался. Ярослав не выдержал: закричал, заплакал в голос, стал стучаться в дверь и просить выпустить его оттуда, а потом мир вокруг начал распадаться на отдельные кусочки, которые бешено вращались и, сталкиваясь, разлетались в разные стороны, потом они исчезли, но остался шум. Он не исчезал слишком долго…

8

Машина Сашке понравилась. Он тут же принялся катать её по полу, старательно гудя. Сергей с улыбкой смотрел на сына. Ольга сидела в кресле. Какая-то помолодевшая, свежая. Удивлённо оглядывалась:

– Как можно жить в такой дыре?

– Зато плата низкая.

– Где ты только набрал такой рухляди?

– Я полагаю, что это мебель.

Ольга рассмеялась:

– Ты как заправский холостяк. Только банки консервов не хватает. Вот там, на письменном столе среди бумаг.

Сергей тоже засмеялся, вышел на кухню и через минуту вернулся с открытой консервной банкой:

– Килька в томате. Теперь всё правильно?

– Теперь всё. Нет, постой, нужна трёхдневная щетина и грязные носки под диваном.

Сергей развёл руками:

– Прости… Такому я пока не научился.

Она перестала смеяться, побарабанила пальцами по подлокотникам и тихо спросила:

– Серёжа, а ты меня совсем больше не любишь?

Сергей отвернулся, стал смотреть в окно. Потом сказал:

– Как я могу любить тебя после сегодняшнего? “Гражданин такой-то не возражает против усыновления его ребёнка такого-то гражданином таким-то”.

– Но ты же понимаешь…

– Я всё понимаю. Не требуй от меня невозможного. Если ты думаешь, что я стану тебя преследовать, можешь расслабиться. Этого не будет.

– Я не об этом.

– Нет, Оля, я тебя не люблю.

Кажется, она обиделась. Во всяком случае, встала и пошла посмотреть, куда укатил машинку Сашка. Сашка, радостно оравший сегодня, что у него теперь два папы. Сергей стал складывать бумаги в папку. Вчера ночью он хорошо поработал и сегодня, скорее всего, перевод будет закончен.

– Мы уходим, – сказала бывшая жена уже в прихожей.

– А я уже все буквы знаю, – сообщил Сашка, целясь ручонками в рукава курточки. – И несколько могу написать. А “и” могу даже по-немецки. Это такая палка с точкой.

– Тогда пиши мне письма, – Сергей присел перед сыном на корточки, помогая ему застегнуть непослушный замок.

– По-немецки? – обрадовался Сашка, знавший на этом языке от силы слов десять.

– По-русски, – улыбнулся Сергей, – только длинные.

– А ты мне короткие, – сказал Сашка. – Чтобы я не устал читать.

– Договорились.

Они вышли на крыльцо. Сергей посмотрел на тучи, из которых дождь уже не лил, а моросил нехотя и устало, и махнул Ольге рукой:

– Нам на разные остановки.

– Прощай.

– Прощай.

Сергей пошёл очень быстро, чтобы не оборачиваться. Наверное, он всё-таки соврал Ольге. Что-то осталось между ними. Что-то, что не даёт сразу стать чужими когда-то любящим людям…

Сегодня он не опоздал, а наоборот, пришёл раньше на добрых полчаса. Вера Ивановна руководила приготовлением уроков в учебной комнате. Там стояла гробовая тишина, только ручки шелестели по бумаге. “Как она держит такую дисциплину?” – поразился Сергей. У него, когда дети учили уроки, было куда как шумнее.

– А, Сергей Фёдорович, – Вера Ивановна глянула на часы, – что-то Вы рано.

– Просчитался немного.

– Дети, – громко сказала воспитательница, – кто закончил, выходим. Остальные сидим тихо, я скоро вернусь.

Два младшеклассника поднялись и вышли. Вышли и Сергей с Верой Ивановной.

– Да идите уже домой, – предложил Сергей, – что я, лишних полчаса не посижу?

Вера Ивановна подумала, потом согласно кивнула, подала ему связку ключей, которую держала в руках, и отчиталась:

– Детей по списку сорок девять. В наличии сорок семь. Двоих вчера бабушка на неделю забрала. Вообще-то Вам стоит пересчитать, а то верите мне на слово, а кто убежит – будем рядиться, в чью смену.

– А что, они часто убегают?

– Нет, но поручаться я бы ни за кого не стала.

Вера Ивановна надела плащ, взяла со шкафа в воспитательской свой зонтик, и добавила:

– Вот сегодня Снежинский с Воробьёвой бегали, несмотря на мой запрет. Я их наказала. Воробьёва вечером будет мыть туалет на втором этаже, а Снежинский у меня сидит, думает о своём поведении. Вот ключ, выпустите сами, когда захотите. Но я думаю, пока рано.

– А от какой комнаты ключ? – удивлённо спросил Сергей.

– От кладовки наверху в конце коридора. Раньше там ванная была.

– Там есть окно? – Сергею стало не по себе.

– В кладовке? Откуда?

– Ярослав боится темноты. Вы не знали?

– Молодой человек, – назидательно проговорила Вера Ивановна, – мало ли кто чего боится! Если он у нас такой перепуганный, пусть взрослым не хамит. Ну, мне пора. Завтра у меня утренняя смена. Наша Анна Игоревна сдаёт какие-то зачёты, так что до конца июня по сути тянуть группу придётся нам с Вами.

Вера Ивановна пошла к выходу, а Сергей, почти бегом, на второй этаж. “Пусть не хамит!” – в Сергее поднялась досада на Ярослава. Что он, правда, промолчать не может? Неужели не видит, что за человек эта Вера Ивановна! А может, она права? Может, не такой уж и хороший мальчик этот Ярослав? Что Сергей о нём знает? Что тот разбивался в машине, знает иностранные языки, боится темноты, да любит Вику Захарову? Это ровным счётом ничего не даёт. Всё это можно и о мерзавце сказать. Сергей сунул ключ в скважину и подумал, что же он спросит сейчас у Ярослава, как будет выяснять, что произошло на самом деле…

Спрашивать ничего не пришлось. Ярослав полулежал, откинувшись на старые тазы и вёдра, неловко подогнув правую руку, абсолютно белый и как будто неживой. Внутри у Сергея всё опустилось от страха, в одну секунду он оказался в комнате, принялся тормошить Ярослава, бить по щекам. Через минуту, показавшуюся Сергею бесконечной, мальчишка открыл глаза и посмотрел на него абсолютно бессмысленным взглядом. Сергей вздрогнул. Теперь он уже был на стороне Ярослава, что бы ни произошло до этого. Что бы он ни натворил, всё равно это всего лишь ребёнок, который не заслуживает таких мучений. Сергей поглубже вдохнул и, как можно спокойнее, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Ярослав молча смотрел на него и, кажется, не понимал, что происходит.

– Вставай, уйдём отсюда, – Сергей начал поднимать Ярослава, но тот никак не мог встать, к тому же из носа у него вдруг пошла кровь, капая на грудь и живот, растекаясь по хирургическому шву под рёбрами. “Как он тут не замёрз без рубашки”, – подумал Сергей. Потом кое-как поднял Ярослава и, почти волоча за собой, довёл до умывалки, смыл кровь и разводы от слёз. Он всё время что-то говорил, но мальчишка никак не реагировал. Тогда Сергей отвёл Ярослава в воспитательскую, уложил на свой диван и пошёл за одеялом. В комнате, где жил Ярослав, на тумбочке сидел Юра Шнайдер и заклеивал очки скотчем. Сергей взял одеяло с кровати Ярослава и спросил:

– Ты не знаешь, что случилось?

– Знаю, – отозвался Юра, подслеповато щурясь. – Сегодня Ярик с Женькой ходили провожать Инну Яковлевну. Она до Вас работала. Только Женька учится во вторую смену, а Ярик – в первую. Вот он и прогулял.

– И вас за такую ерунду наказывают? – Сергей задохнулся от возмущения.

– Это не ерунда, – спокойно сказал Юра, – это прогул. Он ведь отпрашивался, а ему запретили.

– Ну а Женя где сейчас?

– Женька точно в школе, – уверенно отозвался Юра, – им сегодня какой-то спектакль привезли. Все к восьми только вернутся. Сегодня даже ужин позже. А потом она будет туалет мыть. Вера Ивановна при всех сказала. Теперь если Женька не станет, Вере кто-нибудь настучит. Так что помоет, никуда не денется.

Сергей постоял молча, посмотрел на Юру и вышел. Говорить что-то было бесполезно. Вспомнился сосед, уверенный, что здесь трудные дети. Знал бы он, какие здесь взрослые! Да тут же свихнуться можно! Что там думает бабка Ярослава? Почему она его до сих пор не увезла к себе? А может, просто полагает, что с ним всё в порядке, а, когда узнает правду, мальчишку заберёт? Надо взять адрес и написать. Или съездить самому, если не очень далеко. Бабка всё-таки, родной Ярославу человек. Неужели его, Сергея, мать не взяла бы Сашку, если бы тот осиротел? Быть такого не может! Сергей вспомнил мать. Они не виделись неделями, хоть и жили в одном городе, но Сергей всегда знал – можно прийти в любое время, ему будут рады…

Ярослав лежал ничком, уткнувшись в ветхую диванную обивку и беззвучно плакал – только плечи вздрагивали. Сергей сел рядом, погладил его по голове.

– Сволочи, – сказал Ярослав, захлёбываясь слезами, – фашисты! Я вас ненавижу!

– Всё хорошо, – без особой уверенности пробормотал Сергей, укрывая трясущегося не то от холода, не то от плача Ярослава одеялом, – всё будет хорошо.

– Я убегу, – сообщил Ярослав, не поворачиваясь. – Я здесь жить не буду. Вы ничего не сделаете! Вы меня не найдёте!

Сергей молчал. Ему нечего было сказать. Оставалось только ждать, когда мальчик успокоится. Поплачет и уснёт. Он сидел рядом, гладил Ярослава по голове и молча слушал, как тот вновь и вновь говорит, что ненавидит всех и хочет умереть. Потом Ярослав всё-таки заснул. Сергей осторожно встал и вышел в коридор – встречать вернувшихся со спектакля детей…

“Всё будет нормально, – думал он о Ярославе, – главное, чтобы в комнате горел свет. Он проснётся, увидит, что светло, и успокоится. И, может быть, всё будет хорошо. Детская психика восстанавливается лучше, чем взрослая”.