Текст книги "Воображала (СИ)"
Автор книги: Светлана Тулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– А ты, похоже, учишься держать себя в руках. На этот раз сращивать ничего не придется и даже почки не отбиты. Что ж, спасибо и на этом.
На Воображалу он не смотрит.
– Всегда пожалуйста.
Она сидит в углу, очень прямая, лицо застывшее. Голос ровный, отрешённый, скорее задумчивый, чем угрожающий:
– Ладно, допустим. Убедил. Я моральный урод. Садистка, любящая живые игрушки. А ты – моё очередное развлечение. Забавные у меня вкусы… ладно, допустим, на безрыбье и пони – носорог. Но что мешает мне улучшить игру? Ведь стоит мне только захотеть – и ты станешь куда более интересной игрушкой. Благодарной. Обожающей. Готовой умереть за возможность целовать пыль у моих ног… Я что-то забыла? Неважно. Так оно и будет, стоит мне лишь… И самое смешное, что ты действительно будешь мне благодарен. Искренне. От всего сердца. Так что же мешает мне просто захотеть?..
Лицо Врача твердеет. Он смотрит на Воображалу, не мигая. Пауза быстрая, еле заметная, Воображала первая отводит взгляд. Врач продолжает смотреть, всё больше мрачнея. Говорит очень тихо:
– Ты сейчас не о том, да? И сама это знаешь.
Воображала вздрагивает, смотрит испуганно. Врач продолжает очень тихо, почти шёпотом, и непонятно, чего больше за его яростью – ненависти или страха:
– Ты ведь знаешь, чего они хотят, правда? Ты ведь сама им это подсказала… Не смей, слышишь!..
*
смена кадра
*
– Да не собираюсь я! – Воображала срывается на крик. – Что я, не понимаю, что ли?!
Врач тоже кричит:
– О, ты всегда всё понимаешь! И что в итоге?! Ты вокруг посмотри! Нет, ты посмотри! Глупо оживлять кошмары! Но ещё глупее идти у них на поводу! Не смей, слышишь?!
– Убирайся к дьяволу!
Воображала почти взвизгивает. Лязг двери. Врач замолкает, глядя на охранников. Воображала напрягается, выцветает. Вошедшие растерянно топчутся на пороге, переглядываются. Уходят. Воображала смотрит на дверь, Врач – в угол.
Воображала передёргивает плечами, засовывает руки в карманы, говорит жалобно:
– Я просто хотела немного помочь… Просто помочь.
Врач смотрит в угол. Голос усталый:
– Знаю. Благими намерениями…
Пауза.
Врач смотрит на дверь.
– Помнишь того умиравшего туберкулезника? Из Калача… ты должна его помнить, он же был одним из первых.
Воображала молчит. Потом поднимает голову:
– Корейца? У него ещё была такая смешная машина…
Она замолкает, смотрит на Врача с пробудившимся интересом, почти с надеждой. Но Врач тоже молчит, и надежда гаснет. Остаётся лишь интерес, да и тот слабеет, смазываясь по мере того, как длится пауза. Лицо Воображалы постепенно снова превращается в маску. Врач молчит. Она запрокидывает голову, сглатывает:
– Он… умер?
– Нет, он не умер.
Пауза на этот раз не такая длинная.
– Он оказался из «Жёлтых пантер»… Помнишь, в сентябре, взрыв на вокзале. С полсотни госпитализировано, девять погибли на месте, среди них…
– Не надо, я… помню.
На этот раз пауза дольше. В ярком неоновом свете запрокинутое лицо Воображалы кажется голубоватым.
– Были… другие?
– Не знаю. А ты можешь поручиться, что не было?..
Воображала медленно склоняет голову на плечо. Поднимает брови:
– Я могу всё исправить. Это не так уж и сложно. Вспомню, что тогда, в Калаче, просто проехала мимо… я ведь и не хотела там останавливаться. А потом проверю. Каждого из тех, кому помогала. А потом…
– А потом кто-нибудь из детишек, благополучно избежав напалмового дождя на том вокзале, прирежет соседа по парте. Или вырастет – и станет серийным убийцей..
– Я прослежу за ними. И этого не случится.
– За всеми?
– Конечно! – Воображала встаёт, закидывает руки за голову. Лицо почти счастливое. Врач остаётся сидеть, смотрит снизу вверх:
– А если у кого-то из них случится свой автобус с динамитом?.. Вернее, благодаря тебе, не случится… За этими, новыми, ты тоже проследишь?..
– Обязательно! – Воображала расцветает. Прохаживается по камере, заинтересованно осматривает стены, и особенно – дверь. Начинает насвистывать.
– На это жизни не хватит.
Довольное фырканье. Со значением:
– Моей – хватит!..
Насвистывание воздушной кукурузы.
– Ты посадишь их в клетку. Лишишь свободы выбора.
– Ничего подобного. Я просто не дам им убивать.
– Только – убивать?.. А всё остальное – пожалуйста?..
– Для начала и этого хватит. А там – посмотрим.
– А решать, что им можно, а что нельзя, будешь, конечно же, ты?
– Конечно. Раз уж они все такие идиоты, что не могут сами понять!
– А не слишком ли много ты на себя берёшь?
– Как раз нормально. Пусть живут долго и счастливо, а я о них позабочусь.
– М-да… Я-то думал… а ты повыше метишь. Не страшно? Одного такого, между прочим, распяли…
– Ну, это было черти когда, в мрачном средневековье или даже раньше. А в Древней Греции, к примеру, их всех очень даже уважали!
– Нимб не давит?
Воображала смотрит на Врача с удивлением и жалостью:
– А у тебя что – есть на примете другая кандидатура? Более подходящая?..
Пауза.
Воображала задумчиво теребит прядку волос, улыбается, склоняет голову к плечу:
– В конце концов, кто-то же должен… И если не я, – то кто?.. А тот, кто там сейчас… Ну если вообразить, что он там таки есть…Ты что, будешь утверждать, что он идеально справляется со своими обязанностями?.. Чушь! Зуб даю. что у меня получится лучше.
Врач скалится, голос его полон убийственного сарказма:
– Всеобщая любовь и братство под крылышком святой Виктории?!
Воображала невозмутимо пожимает плечом:
– Почему бы и нет?
– Тебя будут бояться. И ненавидеть.
– Стоит только мне захотеть – и не будут.
Глава 15
Пауза.
– Но кое-кто будет помнить, что боялся и ненавидел. С этим – как?
Воображала мрачнеет. Повторяет упрямо:
– Захочу – и не будут они ничего помнить. Никто. Ничего.
Голос Врача тих и вкрадчив, он вроде бы и соглашается, и ирония почти не слышна. так, самую малость.
– Правильно… Зачем такое помнить? Пусть помнит только про любовь. И почитание. И не забывает время от времени поклоняться.
Голос Врача тих и вкрадчив, он вроде бы и соглашается, и ирония почти не слышна. так, самую малость.
Воображала фыркает, улыбка у нее кривая, но упрямая. Мотает головой, с вызовом вздёргивает подбородок:
– А что?! Неплохая идея!..
Но тут же сникает:
– Да нет, конечно, ты прав. Так нельзя. Но это не значит, что нельзя никак. Надо просто придумать – как. Вот и все. Всегда можно что-то придумать. Всегда… Ну, например, буду богом по совместительству, чем плохо? И никто ничего не будет знать! Вы оба всё первыми забудете, я уж постараюсь. Ты ещё будешь приходить к нам на выходные, трепать меня по щеке на правах старого друга семьи и угощать мороженым. А я больше не буду дурой. Вы ничего и не заподозрите, я буду очень осторожной. Буду как все. Так даже интереснее, чем в открытую…
– Но ты-то сама будешь помнить. И знать.
Пауза.
Воображала вбирает в грудь воздуха, собираясь что-то возразить. Но ничего не говорит. Выдыхает осторожно. Молчит. Смотрит в сторону.
Врач забивает слова, словно гвозди.
– Будешь помнить. Всё время. Помнить. Что всё – ложь. Фальшивка. И выхода нет. Можно только притворяться и дальше. Всё время – притворяться. А всемогущество – оно ведь палка о двух…
Воображала с перекошенным лицом швыряет в стенку непонятно откуда взявшуюся огромную фарфоровую вазу, разноцветные осколки разлетаются по камере:
– Да знаю я!
Сникнув, садится у стены на пол.
– Ладно. Убедил. Хотя и жалко – когда ещё такая маза подвернётся!.. Ай, ладно, мороки тоже дофига, была халва…
Ёрзает, устраиваясь поудобнее (локти на коленках, подбородок на переплетённых пальцах). Пол камеры теперь разграфлён на чёрно-белые клетки, Врач в чёрном сидит в одном углу, Воображала – в другом, оранжевой футболки не видно за белыми коленками, ее фигурка кажется белой полностью, даже волосы выцвели. Рядом с ней громко тикают шахматные часы. Воображала протягивает руку, нажимает на кнопку. Тиканье смолкает.
– Но ведь я могу и иначе. Проще. Гораздо проще. Как с тем автобусом. Подправить не память, а само прошлое. Думаешь – так труднее? Не-а! Это память исправлять труднее, а в жизни всё проще. Даже напрягаться особо не надо. Никаких кошмаров. Никаких богов. Я и сама забуду всю эту чушь, которую тут навоображала.
Пауза. Осторожный вопрос Врача:
– Думаешь – это поможет?
Пауза.
Очень долгая пауза.
– Ну вот видишь… Ты и сама понимаешь. Пара месяцев. Или лет. И всё повторится. Ты не сможешь быть такою, как все. Ты даже притвориться такою не сможешь. Ты – уникум. И с этим ничего не поделать. Даже тебе.
*
смена кадра
*
Перебивкой – солнце садится в море, рыжий пляж пуст. Песок выровнен ветром и волнами, на нем не осталось ничьих следов.
*
смена кадра
*
Громкое тиканье шахматных часов (во весь экран).
Голос Врача:
– Вот поэтому-то ты до сих пор и здесь… Всё остальное – чушь собачья. Отговорки. Да ты и сама это понимаешь. Раз до сих пор здесь – значит, понимаешь. Просто ведёшь себя, как страус – сунула голову в песок и думаешь, что всё в порядке.
Голос его гулко отдаётся от серых стен, сложенных из крупных камней. Высоко под потолком – узкое окошко с допотопной решёткой, сквозь неё виден кусочек неба. Камера теперь напоминает глубокий каменный мешок или башню, в ней нет ни углов, ни дверей.
Голос Воображалы, такой же усталый и неприязненный:
– Заткнись…
Смех Врача больше похож на кашель. Крик чайки за окном.
– Голову в песок – это очень удобно. Но так нельзя – всю жизнь. Не получится. И когда-нибудь ты наберёшься смелости признаться самой себе, что убегать тебе больше некуда. И вот тогда. Именно тогда. Ты станешь работать на них. На свой оживший кошмар.
За узким окошком – пронзительно-яркое небо. Шум прибоя. Яркое солнце.
Мельком – две лежащие валетом фигурки глубоко на дне мрачного каменного колодца. Гулкий звук падающих капель.
Голос Воображалы:
– Я могу вернуть всё к самому началу…
Шум прибоя. Ослепительный блеск прямо в камеру, потом тускнеет, дробится, рассыпается брызгами на мокрых камнях.
*
Смена кадра
*
Камни желтеют, мельчают, превращаясь в песок. Трёхлетняя Воображала играет на песке туфелькой. Голос китайца:
– Выбор за вами… только за вами.
Крик чайки. Она – как белый штрих на ярко-синем небе. Отдаляется. Белый штрих на узкой полоске ярко-синего неба в крупную клетку, окаймлённой серым камнем.
*
Смена кадра
*
Изнутри башня залита оранжевым предзакатным светом. Голос Врача насмешлив:
– … И всё повторится опять…
Оранжевый свет. Чернильные тени. Воображала сидит у каменной стены, голова запрокинута. Пальцы автоматически перебирают оранжевый песок.
– … Может быть, уже повторялось… И не раз…
Звук падающих капель. Чайки больше не видно в окне. Небо светлеет, выцветает, становится неотличимым от стен. Оранжевый свет тускнеет. Голос Воображалы тих и точно так же бесцветен:
– Но ведь я могу и не притворяться. Я могу всё, ты сам это сказал… В том числе – и на самом деле стать такою, как все.
*
смена кадра
*
Салон движущейся автомашины. Маленькая девочка в светлых колготках и красно-оранжевом платьице стоит на коленках на детском сиденье. За стеклом – ночная дорога. Идёт дождь. Раздражённый голос женщины:
– Сядь нормально, кому сказали?!
Девочка оборачивается, послушно устраивается на сидении. Сама защелкивает ремешок безопасности. Она слишком спокойная, слишком послушная, слишком аккуратная, слишком тёмный оттенок платья и волос. В салоне полутемно, лица не разобрать.
Машина останавливается.
– Ну что ты там копаешься?
Хлопает дверца, раздражённый голос женщины приглушён. Девочка послушно сползает с сиденья, оказывается на свету. Поднимает голову.
У неё лицо Анаис с неизменной еле заметной улыбочкой маленького Будды.
Камера надвигается на стекло машины, залитое дождём.
*
смена кадра
*
Залитое дождем оконное стекло. Вид на ночной город сверху, с уровня пятого-шестого этажа. Огни реклам, строчка фонарей вдоль дороги.
У огромного окна стоит Воображала. Смотрит на мокрую улицу. Её лицо смутно отражается в тёмном стекле. Огни расплываются, сливаясь, отражение становится отчётливым. Оно еле заметно улыбается, не размыкая губ. Ярко-рыжие волосы гаснут, не отражаясь, светлое личико в стекле обрамлено сгустившейся темнотой. Стекло затуманивается – Воображала дышит на него, протягивая по чёрному фону непрозрачную серую полосу. Пальцем рисует на ней три флажка в ряд. Серая полоска быстро тает, нарисованные флажки пропадают, вновь проступает отражение. Слишком светлое лицо, слишком тёмные и аккуратные волосы. Воображала снова дышит на стекло, и на туманной полоске проявляются нарисованные ранее флажки. Воображала стирает их рукой. Говорит вполголоса:
– Конечно, не смогу! Ты прав. Я никогда не смогу перестать верить в свою исключительность, хоть тресни. Да и никто бы не смог. Это как с плаванием или ездой на велосипеде: если один раз научился, то уже не забыть. Надо иначе.
Она щёлкает пальцами, и на них оранжево-синим цветком распускается неоновая бабочка. Шевелит светящимися крылышками, переливается. Воображала смотрит на неё задумчиво, голос её тих:
– Я пыталась им объяснить, что я тут ни при чём… что они и сами всё это могут. Стоит только поверить. По-настоящему поверить. Но они не верили. Теперь я думаю – хорошо, что они мне не верили. Представляешь, что было бы, если бы они всё-таки смогли? Только они одни, пока другие не могут. Ж-жуть… Нет, всё-таки хорошо, что у военных так туго с верой, даже с верой в себя самих. Если уж делать– то всем. Иначе нечестно…
– Счастья для всех и даром, и чтоб никто не ушёл? – Врач лежит на боку, подперев голову рукой, смотрит на Воображалу снизу вверх, голос ехиден. – Ню-ню…
Воображала смотрит на бабочку. Бабочка машет крылышками – ритмично, словно танцуя. Вображала протягивает бабочку Врачу:
– Держи!
С пальцев её срывается сине-оранжевый лучик, ударяет в поднятую Врачом ладонь. Сжимается в шарик, расправляет сине-оранжевые крылья. Врач смотрит на бабочку недоумённо, потом переводит взгляд туда, где только что стояла Воображала. Лицо его меняется – он понимает. Вскакивает, бросается к окну.
У окна никого нет, рамы открыты, ночной город внизу – нерезко и мутно, словно его затягивает туманом. Врач с размаху налетает на стену – окно не настоящее, оно просто нарисовано на белой штукатурке. Слой побелки с рисунком осыпается, оплывает. Врач стоит лицом к сплошной бетонной стене.
Лязг открывающейся двери. Врач, почти не шевелясь, поворачивает голову в сторону вошедших. На лице его – усталая и удовлетворенная гордость человека, только что с успехом выполнившего трудную работу.
*
смена кадра
*
Воображала идёт по ночному городу. В мокром асфальте отражаются неоновые иероглифы реклам. Набережная, мокрые деревья, ажурные решётки. За мостом и домами, мельком – Эйфелева башня. На мосту – широкие стеклянные двери, не ведущие никуда – за ними всё тот же мост.
Воображала легко толкает их, входит в ярко освещённую станцию канатной дороги. Поскрипывая, движется трос, увозя в темноту пустые сиденья. Воображала садится в одно из них, её медленно выносит в ночь. Небо впереди светлеет, очерчивая контуры гор. Светает. Воображала закрывает глаза, встречный ветер ерошит светлые волосы, треплет флажки над тросом.
Три флажка морской сигнализации.
*
смена кадра
*
Настенный коврик с котёнком. Над ковриком – три флажка. Звонит телефон. Он красный, блестящий, стоит на маленьком столике. К столику подвинут стул, Анаис стоит коленками на сиденье и ставит на красный пластик аккуратные чёрные горошины тушью.
Телефон звонит.
*
смена кадра
*
Воображала, закрыв глаза, прислонилась к стеклянной стенке таксофонной будки. Лицо бледное, мокрые волосы прилипли ко лбу, на макушке медленно тают снежинки. В трубке слышны гудки.
Воображала вешает трубку.
Хлопает дверь. Быстрые шаги. Конти хватает телефон – красный, в чёрные крапинки:
– Алло! Тори?! Тори, это ты?!..
В трубке гудки. Анаис еле заметно улыбается, рисуя алые горошины на черном столике.
*
смена кадра
*
Воображала идёт по стеклянному коридору. Зеркальные плиты под ногами. Анфилады распахивающихся дверей. Ветер.
Вереница разных залов – то заполненных музыкой и людьми, то пустых и гулких. Обрывки маршей, вальсов, рока, чёткий стук метронома. Каждый раз за каждой дверью – что-то новое: индийская свадьба, бразильский карнавал, торжественная месса в католическом соборе, салон взлетающего самолета.
Воображала идёт по проходу между пассажирскими креслами самолёта. Открывает дверь в кабину пилотов.
За дверью – кабинет. Книжные полки. Окно. Маленький телефонный столик – чёрный, в крупный алый горох. Рядом с ним, лицом к окну – Конти. Он оборачивается:
– Тори?!
Воображала отшатывается, дверь перед ней захлопывает порывом ветра. Рванувшийся вперед Конти распахивает её почти в то же самое мгновенье.
За ней – коридор второго этажа.
С лестницы за ним наблюдает Анаис.
*
смена кадра
*
С шипеньем открываются двери автобуса. Воображала выходит на мост. Ветер. Ночь. На мосту – никого. Воображала останавливается у парапета. Смотрит на панораму города, опускает взгляд. Под мостом нет огней, там не видно ничего, чернильная мгла. Воображала смотрит. Ветер треплет запутавшуюся в её волосах нитку серпантина.
Свист ветра. Далекий шум ночного города. Близкое странное то ли попискивание, то ли чириканье. Воображала поворачивает голову на звук.
Из глухой тени под широкой верхней плитой парапета на нее всеми тремя глазами на стебельках смотрит прячущийся там пришелец. Это тот самый пришелец, единственный настоящий, из фальшиво-настоящего киносъемочного праздника. (промельком – кадры того нереально яркого дня, звезды на дневном небе, музыка, №мисс Вселенная" на ковре гостиной, голос Конти: "Это подло, понимаешь?!" Пришелец выглядит заблудившимся и потерянным.
Воображала вздыхает, берет его за трехпалую руку и ведет куда-то вверх по полупрозрачным черным ступенькам, появившимся словно из воздуха. Секунду спустя мост уже где-то далеко внизу, пришелец чирикает вопросительно, Воображала молчит. ступеньки становятся зеркальными. Потом прозрачными. И снова черными. С каждым шагом и каждой ступенькой мир вокруг меняется, иногда незаметно, иногда ярко и резко.
На новой ступеньке – ослепительный свет трех разноцветных солнц и оглушительное чириканье, уже знакомое, но теперь радостное и многоголосое. Пришелец выдергивает лапку из руки Воображалы и бросается вперед. Туда, где трое его собратьев гоняют полукруглую хапу по треугольному аналогу классиков.
Воображала отступает назад и вниз. Звуки обрываются. Вокругт нее снова ночь и тишина. Воображала идет по ступенькам, словно по лестнице на рисунке Эшера – непонятно, вверх или вниз
Идёт по бортику крыши.
По странным пружинящим под ногами мосткам с веревочными перилами.
По стеклянным плитам, под которыми – пустота и редкие огоньки. Стекло еле заметно мерцает под ногами. Камера отступает – Воображала идёт по гребню огромной стеклянной волны, та чуть изгибается, закругляясь книзу. В её черную глянцевую поверхность беспорядочно вкраплены холодные искры, словно кто-то бросил горсть светлячков на полупрозрачный холм.
Серебристое свечение впереди приближается, оказывается аркой, затянутой влажно мерцающей плёнкой. Воображала рвёт её с неприятным треском.
И оказывается на мосту.
*
смена кадра
*
Врач, прихрамывая, входит в кабинет Дяди Гены. В кабинете полно людей, они сгрудились вокруг стола с терминалом. За пультом – человек в вирт-шлеме. Щиток закрыт, руки вслепую мечутся по клавишам. На двенадцати экранах дробится изображение.
Рома подобострастно пододвигает вошедшему кресло, улыбается заискивающе. Врач садится, закуривает. Не поблагодарив даже кивком, воспринимая как должное. Дядя Гена толкает ему пепельницу. Смотрит с сомнением на сине-оранжевую бабочку, что нацеплена у Врача на отворот нагрудного кармашка.
Бабочка обычная, пластиковая, раскрашенная ядовитым анилином (на секунду бабочка – крупным планом, видно, что это просто пластмасса с пружинками). Дядя Гена с трудом отрывает от неё взгляд.
Начинает осторожно:
– Я не хотел бы ставить под сомнение…
Врач морщится. Смотрит со снисходительным отвращением:
– Поверьте специалисту хотя бы на этот раз.
Бабочка на его кармане шевелит пластмассовыми крыльями – медленно, ритмично, завораживающе. То свернёт, то развернёт.
*
смена кадра
*
Огромная неоновая бабочка на плече Воображалы медленно шевелит крыльями – то свернёт, то развернёт. Воображала стоит на мосту, спиной к перилам. Ветер треплет обрывок плаката: «Превратим Луна-сити…» Луч прожектора скользит вдоль моста, упирается в Воображалу. Воображала легко вспрыгивает на перила, ослепительно улыбается в пустоту. Начинает танец.
Глаза её закрыты. С точностью до последнего жеста она повторяет то, что уже делала здесь раньше. Но на этот раз без музыки.
Ночь.
Тишина.
На мосту никого.
Только луч следует за ней, как приклеенный. Скоро к нему присоединяется второй – немного под углом. Потом с противоположной стороны – третий.
Тишина. Только хлопки резиновых подошв о бетон. Темп убыстряется. Лучи не успевают, то один, то другой отстают, беспомощно шарят по небу, пытаясь поймать стремительную фигурку. Теряют совсем.
Чей-то голос:
– Куда она делась? Ведь вот буквально только что…
– Чёрт! Опять упустили…
Рёв моторов. Фары шарят по пустому мосту.
*
смена кадра
*
Воображала медленно идёт, загребая ногами серую пыль. Пыль взлетает неторопливо, медленными фонтанчиками, словно серебряная пудра в глицерине. Над головой Воображалы – сплюснутый серебристый диск в четверть неба, Земля в три четверти.
Голос за кадром:
– Сигнал обнаружен! Но… трёхминутное запаздывание…
Воображала подходит к краю серой скалы и шагает в черноту.
Там – далеко-далеко, – светится жёлтая полоса…
Испуганный голос за кадром:
– Сигнал опять потерян!
– Ничего, пусть побегает. – В голосе Врача – интонации опытного рыболова, вовремя стравливающего леску.
*
смена кадра
*
День. Пасмурно. Воображала стоит у перил моста. Мимо идут люди. Ветер треплет её волосы. Машины, сутолока, шум.
Голос Врача:
– Где она сейчас?
– На мосту.
– Ну вот видите.
– И всё-таки я бы…
– Поверьте специалисту – у неё нет выхода.
– А если она поймёт?
– И прекрасно. Я ей не врал, понимаете? Вижу, что не понимаете. А вот она – понимает. Потому что она – честная девочка. Честность – стра-ашное оружие!
– Но она звонила домой!
– Звонила. И всё-таки – она на мосту. Что и требовалось доказать. Честность непобедима. Жаль, что вы этого так и не поняли. Никакая лапша с масонами и звёздными войнами не сравнится по убойной силе с неприкрытой и вовремя поданной правдой. Я ей честно доказал, что от неё только вред. Потому что от нее действительно только вред. А она девочка хорошая. И значит – поступит правильно. Правда, Тори? Ну так давай! Твой выход.
Воображала поднимает голову, словно слышит. Глаза сужены, губы упрямо сжаты. Вокруг нее стремительно темнеет.
*
смена кадра
*
Глава 16
Ночь. Мост. Воображала стоит на перилах в луче прожектора. Губы ее застыли в неподвижной улыбке, но голос, усиленный мегафоном, звучит отовсюду:
– Смертельный номер! Только один раз! Только сегодня! Любое ваше желание! Фирма гарантирует!..
На её руке расцветает яркая неоновая бабочка.
Воображала делает несколько шагов по перилам к группе остановившихся прохожих. Интонации рекламного агента:
– Есть в этом мире что-то, чего бы вам хотелось? Самое безумное, самое несбыточное! Вот вы, чего вы хотите? Да, да, именно вы! Денег? Славы? Счастья?
Чуть наклоняется, мажет рукой сразу нескольких человек по плечам. Сине-оранжевый огонёчек пятнает каждого. Ещё несколько шагов.
– Чего ты хочешь? Быть красивой? Держи! – яркий мячик летит в быстро увеличивающуюся толпу. – Удачи? Держи! Таланта?.. Карьеры?.. Любви?..
*
смена кадра
*
Отдалённый вой сирены. Дежурная часть. Старлей тоскливо прижимает к уху телефонную трубку. Время от времени вставляет: «Разумеется… Конечно… Обязательно…», не забывая усердно кивать. Наконец осторожно кладёт трубку на аппарат.
– Что сказали? – спрашивает Михалыч лениво. Он сидит на диванчике в позе достаточно расслабленной, чтобы сразу становилось понятно – начальник здесь сегодня не он, а он – так, погулять вышел. Старлей мнёт пальцами худое лицо.
– Ладно, ладно, за мной бутылка. Сказали усилить наблюдение, но ни в коем случае не вмешиваться. При этом – не допустить никаких эксцессов. Интересно – как они это себе представляют?
Закуривает. Добавляет уже спокойнее:
– По приблизительным подсчётам – там тысяч пять. И ещё прибывают. Да, а вот это тебя может заинтересовать – там странное свечение. Типа радуги. Только двухцветной. С трёх раз угадаешь цвета?
Пауза.
– С одного. Спорим?
*
смена кадра
*
Воображала бежит по перилам, к ней тянутся сотни рук. Шум, крики, суета. Разноцветные мячики кружатся вокруг неё стремительным вихрем, рассыпаются брызгами. Её голос перекрывает общий гам:
– … Гонщиком? Пожалуйста! Никогда не болеть? Пожалуйста! Держите! И ты! И ты! Хватит всем! Только сегодня! Любое желание! Только ваше! Только сами! Я не стану за вас!.. Никому, ничего! Только – сами! То, чего вы хотите! Именно вы! Только – сами!..
Шум отдаляется. Издалека и немного сверху – вид на запруженный толпой мост. Автомобильная пробка, прожектора, светлая фигурка в ореоле мельтешащих огоньков.
Всё это – через стекло машины. Скрип тормозов, шипение рации, голос Михалыча:
– База, это шестнадцатый. Я у моста. Ситуация три-девять. Васька, пришли тральщиков, не будь козлом.
Раскрываются дверцы уазика (шум становится сильнее). Голос Михалыча:
– Пошли, глянем, что ли.
*
смена кадра
*
Сине-оранжевый мячик ударяет прямо в камеру, растекается по экрану прозрачной лужицей. Рома трогает экран пальцем, отдёргивает руку. Кончики пальцев его продолжают слабо светиться. Врач задумчиво фыркает:
– М-да, впечатляет.
Дядя Гена молчит.
Рома рассматривает светящиеся пальцы, проводит ими по своему камуфляжу, оставляя на нём яркие полоски. Полоски ширятся, потихоньку расползаясь по ткани.
– А что? – говорит Врач. – Тоже метод, ничуть не хуже… Она любит дешёвые эффекты. Хотя я, признаться, думал о чём-то более традиционном. Типа прыжка с моста. Но можно и так. К тому же традиционное могло бы и не сработать, с её-то живучестью…
– Идиот.
Пауза.
– Что? – Врач всё ещё продолжает улыбаться, уверенный, что просто ослышался.
– Идиот, – повторяет Дядя Гена очень тихо. – Неужели ты не понимаешь, чего хочет большинство из них? Во всяком случае – молодёжь. Ты посмотри на них! Белые джинсы. Рыжие чёлки – писк моды. Даже школьную форму вынуждены были сделать оранжево-голубой – они не носят иных цветов. Они все хотят быть похожими. Хотя бы внешне. Даже этот!
Резкий обвиняющий жест в сторону Ромы. Теперь все в комнате смотрят на него. Смотрят по-разному. Рома вздрагивает, улыбается смущённо и виновато, пожимает плечами. Вокруг него – лёгкое сине-оранжевое свечение, в волосах проступает рыжина.
– Мы имели одну проблему, а теперь их будут сотни! Тысячи! Сотни тысяч!..
На заднем плане техник, пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, воровато прижимает руку к экрану.
*
смена кадра
*
На мосту – всеобщее безумие. Люди напирают, лезут на перила. Голос Воображалы больше не слышен, только взлетают фонтанами двуцветные яркие мячики. Группа байкеров наблюдает с безопасного расстояния, передавая по кругу папироску.
– Пари? – лениво говорит Трюкач. Это тот самый пацан, что раньше танцевал под мостом на заборе стройки, а потом сидел на бордюре. Остальные переглядываются, разбивают с улыбочками. Смотрят, как он подымает свой мотоцикл, проверяет, подкручивает, надвигает шлем, салютует, полуобернувшись. На полном газу слетает с верхней набережной к самому мосту.
Там не проехать – автомобильная пробка настолько плотная, что крыши машин выглядят узорным мозаичным панно. Но байкер и не пытается проехать, как все нормальные люди. Используя наклонный газончик вместо трамплина, он с разгона прыгает через пробку. Слегка задевает по крыше задним колесом четвёртую машину, по пятой скользит уже основательно, но от падения удерживается, а с крыши шестой выруливает прямо на широкие перила моста.
*
смена кадра
*
Верхняя набережная. Байкеры. Рёв мотора обрывается. Визг тормозов.
– Спасибо, – говорит Воображала, сползая с заднего сиденья. Она вымотанная и полупрозрачная, сквозь неё всё просвечивает, даже голос бесцветен. – Чего тебе?
Второй спорщик, вздыхая, снимает шлем. Подставляет лоб. Трюкач отвешивает ему щелбан, остальные улыбаются одобрительно.
Трюкач оборачивается к Воображале:
– Садись, поехали.
Та качает головой. Упрямо:
– Денег?..
Кто-то смеётся. Кто-то комментирует: «Пропьет… Не, потеряет.»
Воображала морщится, голос по-прежнему бесцветен:
– Ну ладно, я устала и плохо соображаю. Но чего-то же вы всё-таки хотите?
Теперь уже смеются все. Трюкач повторяет настойчивее:
– Поехали.
Воображала щурится презрительно, говорит сквозь зубы:
– Ладно, допустим… отрицатели чёртовы. Карьера и места в правительстве вам до фени… – голос её почти равнодушен, – А если – машины? Харлей? Хиккори? Тульский сто тридцать шестой? А?
Смех стихает. Воображала смотрит вниз, где уазик с мигалкой неторопливо выруливает на пандус. Направляется вверх. Медненно, но неукротимо.
Воображала усмехается, жестко и совсем невесело. Оборачивается к байкерам, частит торопливо, почти скороговоркой:
– Значит, машины. Которые не ломаются, которым не нужен бензин, послушные, быстрые, нет – самые быстрые, не попадающие в аварии. Короче, сами придумаете. Сами. За вас тоже не буду. Только… Один подарок. Чтобы здоровье не портили. Короче – келаминовая радость без вредных последствий, лучше, чем от любой дури, как там у классика – возможность торчать, избежав укола… Всё!
Яркая сине-оранжевая вспышка. Вскинутые руки, зажмуренные глаза. Визг тормозов. Голос Михалыча:
– Да выруби ты фары, нет её здесь, не видишь, что ли?!
Хлопает дверца, свет снижается до нормального уровня. Растерянный молодой басок:
– Но ведь только что была…
Водитель вылезает из уазика, моргает растерянно. Фары пригашены, в их свете волосы его отливают оранжевым. Байкеры потихоньку начинают шевелиться. Высокий тип, усатый и рыжий, выходит наперерез Михалычу, машет корочкой:
– Ребята, вы не туда заехали. Здесь всё под контролем.
Михалыч садится в машину. Выключает пищащую рацию. Закуривает.
Спрашивает тихо:
– Вовчик, почему ты рыжий?..
Водитель смеется. Говорит неожиданно свободно, со знакомыми интонациями:
– Михалыч, родной, ты бы лучше на себя посмотрел!
*
смена кадра
*
Анаис идет по перилам моста. Улыбаясь, разглядывает оставленный толпой мусор. На мосту никого.
По пустой лестнице с набережной медленно скатывается сине-оранжевый мячик. Замирает на ступеньке – как раз под её ногами. Мимо не торопясь проезжают байкеры. Бесшумно, словно призраки.
