Текст книги "Воображала (СИ)"
Автор книги: Светлана Тулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– Вы были ознакомлены с правилами поведения в этом доме?
Молодой женский голос, дрожащий, запинающийся:
– Д-да, м-мэм…
– И денежная компенсация тех мелких неудобств и ограничений, которые от вас требовались, была признана вами вполне удовлетворительной?
– Н-но, мэм…
– Я спрашиваю – да или нет?
– Д-да, м-мэм.
– И у вас никогда не возникало претензий по поводу не совсем обычного контракта?
– Но, мэм!..
– Да или нет?
– Н-нет, м-мэм…
– Тогда как прикажете понимать вот это?!.
Всхлипывания становятся громче. Теперь камера отъехала достаточно далеко, чтобы можно было видеть, что дело происходит в кабинете, по стенам – высокие книжные шкафы, у одного из которых жмётся провинившаяся. Она очень молода, гораздо моложе той, что грозила судом. Она тихо плачет, теребя белый передничек и размазывая по лицу косметику.
– Как вы могли принести это сюда?!
Фрау Марта негодующе вздрагивает, передёргивает плечами. Направляется к двери. Девушка бежит за ней:
– Но, мэм!!!
– О вашем проступке немедленно будет…
Их голоса гаснут, отрезанные массивной дверью. Щёлкает замок. С лязганьем дважды проворачивается ключ. Рыжий персидский котёнок, всё это время наблюдавший за людьми из массивного кресла, вспрыгивает на стол, трогает лапой вызвавший такое возмущение предмет. (Камера движется к столу – медленно и немного сверху).
Это зеркальце.
В нём отражается котёнок. И окно. И пыльные деревья за окном. И кусочек яркого неба.
*
смена кадра
*
Глава 3
Настоящее время.
Воображала на скейте катит вдоль улицы. Если толпа на тротуаре становится слишком плотной, выезжает на проезжую часть и скользит между машинами. Такое впечатление, что они перед ней расступаются. Впрочем, люди расступаются тоже.
Воображала подъезжает к мосту, спрыгивает со скейта. Присматривается.
У моста натянуто ограждение и выставлен усиленный наряд патрульных. Но ощущения послеаварийной нервозности нет, атмосфера праздничная – веселая громкая музыка, смех, по мосту прогуливаются странно и ярко одетые люди и не только люди. Городсвые тоже выглядят в этой обстановке несколько бутафорски.
Воображала забывает про брошенный скейт скейт и подныривает под ограждение как раз рядом с невозмутимым стражем порядка. Музыка сразу становится громче, словно Воображала (а вместе с нею и зрители) пересекли невидимую звукоизолирующую стену. На секунду футболка Воображалы теряется в общей массе ярко и экстравагантно одетых людей, а потом взмывает над толпой, словно флаг – Воображала забирается на широкие белые перила моста.
Быстрая панорама моста сверху – он протянут над огромным оврагом или пересохшей рекой, очень длинный, плоский и широкий. Мельком – Врач, о чём-то спорящий с городовым у ограждения. Городовой неподвижен и непоколебим, жестом преграждает Врачу дорогу. Рядом – человекообразный робот, классический такой, как из старой НФ – блестящий корпус, раструбы звукоуловителей по бокам огромной квадратной головы, глаза-лампочки.
Над мостом бьется на ветру длинное полотнище: "Луна-сити – 150!"
Некоторое время Воображала сосредоточенно разглядывает надпись, потом лицо ее светлеет, расплывается в знакомой улыбке с прицельным прищуром, а вокруг словно рассыпаются солнечные зайчики. Краски приобретают дополнительную яркость, небо наливается синевой, рядом с солнцем проступают звезды. Рядом с перилами радостно щебечет высоким голосом трёхглазый зеленый инопланетянин.
Воображала делает стойку на руках, болтает в воздухе серыми мокасинами. Камера меняет фокус, видна панорама оврага. Там проложена узкоколейка, идёт строительство на огороженном высоким забором участке. На секунду сквозь музыку прорывается отдаленный шум, но только на секунду – мост настолько высок, что даже подъемный кран на стройке не доходит и до середины опор.
Верхом на огораживающем стройку каменном заборе сидит мальчишка, чумазый и вихрастый. Вернее, это он раньше сидел верхом на заборе, а теперь тоже делает стойку на руках, подрыгивая босыми ногами.
Воображала замечает мальчишку, высокомерно морщит курносый нос и плавным прыжком возвращается на ноги. Ее движения чуть замедленны, словно в рапиде или при пониженной гравитации. На заднем плане, медленно вращаясь, проплывает летающая тарелка – классическая такая, серебристая и приплюснутая, с выступающим ободком и круглыми иллюминаторами. На фонарном столбе – местами ободранная листовка: "Превратим Луна-сити в город образцовой…"
У столба стоит молодой парень в синем рабочем комбинезоне, в руках кинокамера. Он резко выбивается из праздничного фона, и не столько из-за тёмной спецовки, сколько из-за мрачного выражения лица. Чуть пританцовывая, Воображала приближается к нему по перилам. На лице её сияет улыбка, от каждого движения рассыпаются по серому бетону отблески.
Парень смотрит мимо.
Воображала останавливается, улыбаясь уже персонально ему.
Парень смотрит мимо, глаза его пусты.
Воображала надувает губы в радостном недоверии и восторженно расширяет глаза. Словно записной дуэлянт, сходивший с ума от скуки в пансионате для ветеранских вдов, и вдруг обнаруживший перчатку, летящую ему прямо в лицо.
Воображала отступает на шаг, ещё на шаг, чуть приседает, наклоняется, пытаясь поймать взгляд хмурого парня. Наконец ей это удаётся, восторженный жест – есть контакт! Воображала выпрямляется, продолжая удерживать парня взглядом – он автоматически поднимает и поворачивает за ней голову – и улыбается.
Если раньше она улыбалась просто так, весело и бездумно разбрызгивая вокруг солнечные зайчики, то теперь её улыбка бьёт наповал с силой дальнобойной лазерной винтовки, ослепляя, сбивая с ног и размазывая по асфальту. Даже свет на долю секунды становится ярче, а музыка – громче и резче.
На лице парня проступает неуверенная улыбка. Он поднимает камеру.
Воображала, самоуверенная и сияющая, принимает позу красотки из журнала. И замечает, что внизу, на заборе стройки, нахальный пацан продолжает её передразнивать. Воображала ухмыляется, косится на оператора и делает сальто с места. Но короткий взгляд вниз убеждает, что сальто можно с таким же успехом сделать и на заборе.
Оператор забыт.
Вображала выпячивает подбородок и начинает танец. Она держит мелодию всем телом – движением плеч, головы, рук и ног, даже изменчивым выражением лица, щёлкает пальцами в такт – музыка становится громче, быстрее, ритмичней.
Мальчишка на заборе некоторое время растерян – внизу не слышно музыки. Но сдаваться он не привык, и вот уже повторяет движения, сначала неуверенно и криво, но потом всё точнее и точнее. Воображала закусывает губу, меняет рисунок танца, ускоряет темп – вместе с ней ускоряется и музыка. Мальчишка держится.
Темп еще выше, рвется ритм, ломается канва. Воображала входит в азарт, смеется беззвучно, её движения становятся почти неразличимыми. Сохраняется лишь направление – вперед вдоль моста.
Движется вдоль забора ее конкурент.
Движется камера в руках оператора, движется сам оператор.
Движется, разворачиваясь, стрела подъемного крана с подвешенным к ней жилым блоком.
Внезапно мальчишка оступается и с трудом удерживает равновесие. Останавливается, вертит головой, вскидывает руки: «сдаюсь!», показывает два больших пальца. Воображала самодовольно выпячивает подбородок. Она ничуть не запыхалась, на белоснежных брюках ни складочки, и даже волосы растрепаны не больше, чем всегда.
Вспоминает про оператора, выдает ему очередную ослепительную улыбку, манерно складывает на груди руки и бросает вниз хвастливый взгляд – "а у меня еще и вон что есть!".
Перестаёт улыбаться. Оступается, неловко взмахнув руками и шатнувшись назад. Лицо ошарашенное. Крупным планом – расширенные глаза, в них обида и недоумение, словно дали ребенку конфетку, а она оказалась горькой.
Резкое падение камеры вниз – туда, куда она смотрит.
Улыбающееся чумазое лицо щербатого мальчишки на фоне стремительно надвигающегося жилого блока.
Развернувшись назад и вверх, камера успевает поймать тот момент, когда кажущаяся отсюда совсем крохотной фигурка отрывается от перил моста.
*
Смена кадра (флешбэк)
*
Танцевальный ритм сменяется «Поп-корном» – в миноре, сбивчиво и очень медленно.
Серый дождливый день, молодая женщина в шляпке садится в такси, шофёр держит над ней зонтик, укладывает в багажник два чемодана и объемистую сумку. Взгляд немного сверху, с уровня второго этажа.
Голос Конти:
– Эта уже четвертая за полгода…
Слышно, как он вздыхает. Голос фрау Марты произносит умеренно-неодобрительно:
– Молодежь… – умудряясь вложить в это короткое слово все приемлемое для хорошего слуги осуждение.
Фрау Марта и Конти стоят у окна в комнате на втором этаже, смотрят, как отъезжает машина.
– Хорошо, – в голосе Конти усталая обреченность, – делайте, как считаете нужным.
Фрау Марта не задирает нос, как наверняка поступила бы на её месте менее опытная служанка, одержав маленькую победу. Она лишь еле заметно кивает:
– Я сегодня же договорюсь. Но все равно понадобится не менее двух дней… Еще раз переоформить ваш билет?
Конти медленно качает головой, не отрывая сосредоточенного взгляда от окна. Фрау Марта слегка хмурится, говорит нерешительно:
– Ну что ж… Два-три дня… Пожалуй, мы с Марком вполне могли бы и сами… – но в голосе ее уверенности гораздо меньше, чем в словах.
Конти продолжает задумчиво качать головой.
– Это было бы просто непорядочно с моей стороны, я и так вам стольким обязан…
Фрау Марта поджимает губы. Слегка. Конти внезапно поворачивается. Говорит решительно и непреклонно:
– Она поедет со мной. – И, словно оправдываясь. – Ей уже почти семь, пора… нельзя же всю жизнь… Только обговорите, чтобы никаких зеркал.
На лице фрау Марты – крайняя степень почтительного неодобрения.
*
смена кадра
*
Узкоглазый улыбающийся швейцар в наряде самурая распахивает двери. Портье (классическая тройка, бабочка, пробор) начинает улыбаться и кланяться издали, кладёт на стойку старомодный регистрационный журнал.
Конти задерживается у стойки, носильщик с чемоданами проходит к старинному лифту с решётчатыми раздвижными дверями. За ним идёт девочка лет семи. Светлые волосы сколоты на затылке голубым бантом с бежевой, в тон блузки, каймой. Белые шортики, белые носочки, голубые сандалики. В лифте она оборачивается, но двери уже закрываются, на лицо ложатся тени от решеток, путаница движущихся тёмных и светлых пятен, больше ничего не различить.
Камера надвигается на двери, двери распахиваются в номер. Входит Конти с огромным меховым тигром в руках, улыбается:
– Смотри, Тори, что я тебе…
Замолкает на полуслове, перестаёт улыбаться.
Камера стремительно разворачивается, скользит панорамой вдоль вполне европейской обстановки – обезличенно-белая мебель, стекло, множество мелких светильников на шарнирах, пушистые ковры, напротив окна – странный мобиль, серебряная фольга и хрустальные подвески находятся в непрерывном движении, сверкая искрами и тихонько позванивая.
По инерции камера проскакивает мимо бело-оранжевой фигурки у стены.
Возвращается.
Зеркало.
Поправка – огромное зеркало.
Оно занимает всю стену. Девочка стоит рядом с ним, почти прижавшись лицом к стеклу. Она кажется очень маленькой рядом с таким огромным зеркалом.
Шорох – падает на пол мягкая игрушка. Звенят подвески мобиля.
Зеркало во всю стену.
Звон.
Все стены зеркальные, звон, и с каждой секундой звон нарастает, а зеркал становится всё больше и больше.
И перед каждым – замершая фигурка.
Звон начинает вибрировать.
Воображала оборачивается. (Поворот не доведён до конца, повторяется, ускоряясь, и опять возврат…) Звон достигает высшей точки, обрывается со звуком лопнувшей струны.
Воображала оборачивается.
Её лицо на полуфазе, нечётко – какое-то время оно с улыбкой и без шрамов, потом – сшитая из белых лоскутков карнавальная маска, фазы укорачиваются вместе с затуханием отзвука, переходят в стремительную дрожь, сливаются в одно, сначала нерезко, потом улыбка побеждает, озаряет номер яркой вспышкой и медленно гаснет.
Воображала снова лицом к зеркалу, ласково проводит по нему рукой, говорит с тихим восторгом:
– Красивая штука, правда?!..
В зеркале отражаются хрустальные подвески мобиля. Они дрожат, переливаются, камера сосредоточена на них, отражение Воображалы становится нечётким и пропадает.
*
Смена кадра
*
За окном – глубокая ночь. Мигание неоновых рекламных иероглифов, беззвёздное небо, чёрные громады домов с редкими пятнами светящихся окон. На подоконнике сидит Конти, курит, зажигая одну сигарету от другой, смотрит в ночь. В номере полумрак и тишина, только чуть позванивают мягко мерцающие подвески мобиля.
Воображала спит, свернувшись на огромной кровати, светлые волосы разметались по подушке, лицо повёрнуто к стене. На затылке – яркое пятно света от маленького бра. Конти долго смотрит на это пятно, единственное в тёмной комнате, с забытой сигареты осыпается на пол столбик пепла. Осторожно встаёт, крадучись, подходит к кровати, наклоняется.
Но Воображала спит, уткнувшись лицом в подушку.
Конти пожимает плечами.
Выключает свет…
*
смена кадра
*
Яркое солнечное утро. Конти выходит из душа с полотенцем через плечо. Замирает, глядя мимо камеры (та разворачивается, прослеживая его взгляд). Воображала спит, но теперь она лежит на спине и мешает лишь поднятый локоть закинутой за голову руки.
Конти на цыпочках приближается к кровати, наклоняется. Крупным планом – её лицо, мозаика разнокалиберных шрамов. За прошедшие годы они побледнели и стали еле заметны, но перекос глаз и рта усилился, верхняя губа из-за него выглядит слишком короткой и не закрывает мелких неровных зубов.
Конти выпрямляется. Осторожно делает шаг назад. Задевает мобиль. Десятки сверкающих подвесок приходят в движение, мелодично звеня. Воображала потягивается, глубоко вздыхает и открывает глаза.
Звон усиливается до пронзительности, начинает вибрировать.
Её лицо дрожит, плавится, стремительно меняясь, секунда – старая маска, секунда – новое, с улыбкой. Дрожь убыстряется, постепенно сходя на нет вместе с затихающим звоном.
– Привет! – говорит Воображала, садясь на кровати и сонно поводя плечами. Оборачивается к зеркалу. Там мелькает отражение её настоящего лица, потом стекло подёргивается рябью, успокаивается. Улыбка отражения сонная и счастливая, требовательно взлетает указующий пальчик:
– Па-а-ап! А давай и нам такое. а?!
Камера надвигается на зеркало, заостряя внимание на фигурной резьбе по краю, потом отступает.
*
Смена кадра
*
Крупным планом – фигурная резьба по краю большого, во всю стену, зеркала. Свет приглушён, комната другая. На столике – книжки вперемешку с игрушками, на спинке стула висят небрежно брошенные белые легинсы, на сиденье – ботинок с роликовым коньком.
Из-за приоткрытой двери доносится захлёбывающийся восторгом голос Врача – камера потихоньку идет на звук, минует дверь, пересекает узкую площадку, заглядывает через перила вниз.
Конти и Врач сидят за тяжелым столом темного неполированного дерева в холле первого этажа. Вернее, сидит один Конти, Врач же бегает от стола к окну, попеременно хватая себя то за бороду, то за остатки шевелюры.
– Вы хоть понимаете, что вы натворили? Да нет, вы не понимаете, вы просто не можете понять! Экстрасенсы – ха! Это даже не локальные магико-гипнотические проекции Месмера и уж тем более не технические иллюзии Коггерена! Я бы ни за что не поверил, если бы не видел собственными глазами! Активная самотрансформация, подумать только… И если бы только само… Это же власть – не глупая власть королей или президентов, нет, власть настоящая, стихийная и безграничная, власть не только над людьми и предметным миром – власть над самими законами природы! Да такой власти не мог себе представить ни один император! Калигула был несчастен, потому что хотел луну. А представьте на минутку, что луну захочет ваша дочь?.. А если не луну?.. Страшный риск! Невероятный! Но, вместе с тем, и шанс, может быть – единственный! Посмотрите на мир вокруг! Мы же катимся к катастрофе. Озоновые дыры, кислотные дожди, кризисы-дефолты, с каждым годом всё больше больных детей, вечером опасно выйти на улицу, детская преступность, психические расстройства… И ваша дочь… Растущая, развивающаяся, обладающая силой невероятной мощности… Если её вывести на правильный путь… Опытные воспитатели, лучшие психологи, никаких дилетантов! Страшно даже представить, что она может натворить, если вдруг… Наркоман с ядерным чемоданчиком – и то не так страшен. Детям свойственна немотивированная жестокость, они при этом даже не злы – просто не способны предвидеть последствий, осознать значение. Это не опасно, когда рядом есть взрослые, когда они контролируют, оберегают, исправляют. Но способны ли вы контролировать? Способны ли устранить нанесённый ею вред? Даже в том идеальном случае, когда сумеете этот вред обнаружить?.. Вопиющая самонадеянность, просто-таки преступная! И о чём вы только думали, когда подстраивали эту штуку с зеркалом?!
Глава 4
У Конти очень усталый вид, и чем большим энтузиазмом разгорается Врач, тем большая безнадёжность проступает в выражении его лица. Наконец он поднимает голову, морщится, глаза у него совсем больные.
– Это была случайность, – говорит он, и голос у него тоже страдальческий и усталый, – Ну почему вы всё время всё переиначиваете? Я заказывал без зеркал, специально оговорил, они просто перепутали номера… Какая опасность, о чём вы? Тоська – хорошая. Добрая. Послушная. Вы же её совсем не знаете…
– А вы? Вы сами её знаете? Можете с чистой совестью дать гарантию, что её способности не будут обращены во зло? Молчите, да? Скажите откровенно, вам за эти годы ни разу не было страшно?..
Конти молчит, кладёт подбородок на сцепленные пальцы. Крупным планом – его глаза.
*
Смена кадра
*
Дребезжание музыкального автомата, гул неясных голосов, приглушённый звоном стекла.
Камера отъезжает, теперь Конти моложе и без усов, но глаза такие же несчастные. Он сидит у стойки бара на высоком табурете, перед ним – наполовину пустой стакан. На соседнем табурете – мужчина лет сорока, прилично одетый, но весь какой-то помятый. Пиджак висит, как с чужого плеча, жёваный галстук сбился на сторону, рубашка перекошена и даже лицо скукожено вечно недовольным выражением. Он ноет, выбрав Конти в качестве собеседника и нисколько не смущаясь его безучастностью:
– … такие засранцы, просто вылитая мамочка, и всё время – дай, дай, дай! Словно я их печатаю! Весь день эта нудиловка, шеф скотина, всё ему не так, другие – что, лучше, что ли?! Домой идёшь, думаешь – отдохну! Как же! Дома то же самое, мамаша её – стерва, так и строит из себя, что я ни сделаю – всё в штыки… А хабалка эта, моя дражайшая… Тоже – та ещё… Нет чтобы поговорить о чём, в кино там сходить… стерва!.. Вечно в бигудях и халате, и всё время жрёт, и куда в неё только лезет! И смотрит так, словно я – насекомое. И детей своих так же воспитала, они меня ни в грош! Целый день ради них пашешь – и хоть бы спасибо сказали, хоть бы поговорили с папочкой! Нет, только – дай! Наушники напялят – и разговаривай сам с собой, пока не свихнёшься. Так и сидишь весь вечер, в телек уткнувшись…
Над стойкой висит небольшой телевизор. На экране идёт шоу-конкурс на «Мисс Чего-то там», много музыки, ярких красок, красивых улыбающихся девушек в купальниках. Сначала они даны мельком – ни лиц, ни фигур не разобрать, лишь сияют одинаковые голливудские улыбки, но потом одна приближается, занимает собою весь экран.
*
Смена кадра
*
Выбранная девица мелькает в разных ракурсах – в фас, в профиль, в полный рост…
Быстрая трель довольно уверенного «Поп-корна».
Голос Воображалы (с интересом):
– Она тебе нравится?
Камера отъезжает от телевизора, стоящего в холле первого этажа дома Конти.
Хозяин смотрит конкурс, развалившись в огромном мягком кресле, забросив ногу на ногу и покачивая шлёпанцем в такт «Поп-корну». Макушка пальмы достаёт почти до середины окна, молодой рыжий кот лениво точит о её ствол когти. Воображалы не видно.
Конти задумчиво шевелит губами, оглядывая девицу на экране. Говорит:
– Да-а… Тут ты права, экстерьер вполне…
– Ты хотел бы такую? – спрашивает Воображала быстро и слишком заинтересованно. Эта интонация заставляет Конти развернуться вместе с креслом.
Воображала сидит на пушистом ковре, ей лет девять. Рядом с ней, у самой стены, стоит одна из «мисс», та самая, с экрана – в позе манекена, с голливудской улыбкой, в купальнике, с лентой-номером через плечо. Продолжая замороженно улыбаться, делает книксен.
Конти стонет сквозь зубы, говорит, сдерживаясь:
– Тося, куклы не интересны даже тебе.
– Большая кукла – большому мальчику? – пробует пошутить Воображала, вопросительно улыбаясь, но Конти не принимает тона, говорит холодно:
– Виктория, убери эту гадость.
– Не понимаю… – Воображала хмурится, она растеряна. Придирчиво разглядывает «мисс», пожимает плечами. Щёлкает пальцами («мисс» делает несколько манерных телодвижений), обиженно спрашивает:
– В чём дело? Чем она плоха?
Конти закрывает глаза, считая про себя до десяти. Говорит раздельно и веско:
– Тося, она – ненастоящая.
– А-а, только-то! – быстро и с облегчением откликается Воображала. – Ну, так это нетрудно…
В ту же секунду в холле раздается отчаянный женский визг.
«Мисс» больше не напоминает манекен, её кукольное личико перекошено ужасом, да и одета она теперь иначе, хотя и не менее соблазнительно – в ажурный чёрный комбидрез с массой серебристых кружев по краям. На ногах – домашние пушистые тапочки с помпонами. Глаза дико вытаращены, причёска растрёпана, она трясёт головой, продолжая истошно верещать и размахивать руками, словно отпихивая кого-то невидимого.
– Так лучше? – спрашивает Воображала ехидно, морщится от наиболее пронзительного взвизга, щёлкает пальцами. Визг обрывается.
– Это нечестно! – говорит Конти.
Он стоит, напряжённо выпрямившись, лицо затвердевшее, голос звенит.
– Нечестно и подло. Ты же давала слово! Тебе бы понравилось, если бы с тобой – вот так?!.. – Резкий жест головой в сторону «мисс», которая всё это время продолжает трястись и беззвучно открывать рот.
Воображала смотрит на неё уже без улыбки, говорит хмуро и виновато, с некоторой долей удивления:
– Я никогда не думала про это – так. Извини. Больше не буду.
Лицо её напряжено.
Пушистый ковёр пуст.
*
смена кадра
*
Общее замешательство на мосту.
Люди что-то кричат, лезут к перилам, среди них – робот, проявляющий мало свойственную роботам эмоциональность. Он дёргает себя за голову, словно пытаясь её оторвать, наконец ему это удается, металлическая голова с грохотом падает на асфальт, под ней оказывается другая, вполне человеческая, потная и растерянная.
Музыка запинается, скрежещет, потом динамики глохнут совсем. За мостом откуда-то сверху в кадр опускается летающая тарелка. Теперь она гораздо ближе и видно, что это всего лишь картонный макет метров двух в диаметре, от него тянется трос к находящемуся выше кадра вертолету, слышен шум винтов. В толпе – растерянный трёхглазый пришелец, он один ничего не понимает, потому что настоящий. Вернее – ненастоящий.
Голос, искажённый и усиленный мегафоном, требует ответа непонятно у кого, срываясь на крик:
– Почему на площадке посторонние?!
*
смена кадра
*
Треск вертолета усиливается, переходит в треск игрального автомата. Автомат расположен в углу бара, на нём играет прыщавый тощий юнец. Брюзгливый голос вечно недовольного соседа Конти всё ещё тянет:
– …посторонний! Хоть бы поговорили по-человечески, так нет же… Только дай… Хоть домой не приходи!.. Как раскроешь двери – так сразу и начинается…
*
смена кадра
*
Конти открывает двери в холл первого этажа и зажмуривается от яркого света.
За дверью – сад со множеством цветов и журчащих фонтанчиков. Прямо на земле расставлены подносы с фруктами и восточными сладостями, разбросаны шёлковые подушки. Среди них лежат, стоят, сидят и прохаживается не меньше дюжины девушек в полупрозрачных восточных костюмах гаремного покроя. Они смеются, болтают друг с другом, играют на музыкальных инструментах или танцуют.
Воображала сидит на каменном бортике фонтана, поджав одну ногу и болтая другой. На колене поджатой ноги лежит планшет, из него неудержимым потоком льются прочитанные струйки-строчки, буквы превращаются в мелких разноцветных птичек. Отмахиваясь от самых назойливых, Воображала поднимает голову, замечает Конти и радостно машет ему рукой.
Все остальные девушки тоже синхронно оборачиваются в его сторону, одинаково улыбаются, тянут руки, шипят. У них удлиняются зубы, искажаются лица, а руки всё тянутся, тянутся, тоже удлиняясь и прорастая острыми загнутыми когтями…
Конти еле успевает захлопнуть дверь. Бормочет:
– Я же ей детскую библиотеку грузил! Что за…
*
Смена кадра
*
Конти открывает двери.
Вернее, он только чуть толкает их, и они распахиваются сами с неприятным свистом утекающего в пустоту воздуха.
За ними – чернота.
Поначалу она кажется абсолютной, но потом в ней проявляются и становятся постепенно всё ярче отдельные светящиеся точки, одна из которых гораздо ярче других и больше похожа на раскалённую монетку.
Это солнце, а остальные огоньки – звёзды.
За дверью – глубокий космос.
Конти пытается захлопнуть двери, но это ему удается не сразу, напор уходящего воздуха слишком силён, он мешает сомкнуть створки, отжимая их к стенам, сносит и затягивает в чёрную пустоту вешалку, мелкие предметы с полок, разворачивает тяжёлую подставку для обуви…
Наконец Конти удается закрыть двери, он прислоняется к ним спиной, руки у него дрожат, взбитые ветром волосы стоят дыбом, глаза круглые и остекленевшие.
*
Смена кадра
*
Конти открывает двери.
За ними – чернота.
Не холодная сосущая чернота глубокого космоса – просто ночь. Двери выходят на пустырь, где-то далеко-далеко отсвет пожара, ветер заносит в холл хлопья сажи.
Из темноты, пошатываясь, выходит Воображала. Её лицо перемазано копотью и залито слезами, волосы в пепле, оранжевая рубашка порвана, на безупречных ранее брюках грязные разводы, коленки почти чёрные. С плачем она отбрасывает обгорелую бумажную книжку и бросается Конти на шею, повторяя сквозь слёзы:
– Не хочу! Не хочу! Не хочу!..
Двери за её спиной захлопываются, отсекая ночь и зарево, Воображала всхлипывает и повторяет уже тише:
– Не хочу…
– Ну, ну, всё хорошо, – говорит Конти успокаивающе. – Раз не хочешь, значит, и не будет…
*
смена кадра
*
– … не хочу, понимаешь, совсем не хочу! Это же просто ужасно, когда человеку совсем не хочется возвращаться домой! – трагически возвещает сосед Конти в баре. Вздыхает, глядит на часы, меняется в лице. – Чёрт! Никогда бы не подумал… Как время-то летит…
Торопливо сползает с табурета, шустро допивает пиво, хлопает Конти по плечу:
– Ну, бывай, всё равно на всю жизнь тут не спрячешься!
Конти смотрит ему вслед. Его стакан по-прежнему наполовину пуст.
*
смена кадра
*
Воображала мягко соскакивает на узкий (в один кирпич) забор. Словно спрыгнула со ступеньки или низенького крылечка, а не с чудовищной высоты.
Мальчишка замер с отвисшей челюстью. Он грязен в той самой степени, в которой только и может быть грязен пацан его возраста, всё утро проведший в раскопках среди строительного мусора. Воображала плавно выпрямляется, стряхнув с безукоризненно чистых белых брюк невидимую пылинку, и с сияющей улыбкой отвешивает мальчишке затрещину, от которой тот кубарем летит с забора. Воображала рыбкой ныряет следом, только мелькают в воздухе белые подошвы её мокасин. Так прыгают в воду с невысокого трамплина, так она сама прыгнула с моста несколько секунд назад.
Над забором стремительно и с обманчивой плавностью проплывает жилой блок. Он просто огромен, и теперь, когда до него рукой подать, видно, что из наружных панелей во все стороны торчат длинные остро заточенные спицы арматуры, делая его похожим на кубического ежа иди утыканный иголками кусочек поролона.
*
смена кадра
*
Конти с банкой колы в одной руке выглядывает в приёмную из своего кабинета.
– Женечка, что у вас с селектором, не дозваться…
Замолкает – кресло секретарши пусто, у окна толпятся человек семь, на их лица ложатся разноцветные отблески. Конти хмурится, повышает голос:
– В чём проблема, Женечка? Опять митинг в защиту чего-то там или демонстрация против чего-то тут?
Женечка оборачивается, всплёскивает ручками:
– Эдвард Николаевич, Эдвард Николаевич, там такая радуга!.. – и, видя его недоумение, добавляет. – Она танцует!
Конти подходит к окну (перед ним вежливо расступаются), смотрит, мрачнея. Пожимает плечами:
– Северное сияние. Нетипично для наших мест, но не вижу повода бросать работу.
Смотрит вслед торопливо расходящимся подчинённым. Бросает секретарше:
– Меня до обеда не будет.
– Но у вас же запланирована встреча с…
– Перенеси.
На улице люди стоят, запрокинув головы, останавливаются машины, с тихим шорохом срываются на асфальт разноцветные искры. И на всём – карнавально-праздничные световые переливы. Словно кто-то вдруг решил превратить весь город в дискотеку со светомузыкой, только забыл включить звук.
Машина Конти одна притормаживает или не останавливается совсем, а лишь набирает ход. Он единственный водитель, который не смотрит вверх.
*
Смена кадра
*
Ещё из холла на первом этаже видно пробивающееся из-под двери комнаты Воображалы сияние. Конти взлетает по ступенькам, распахивает дверь, беззвучный взрыв, длинные искры. Воображала – чуть более яркий контур на и без того ослепительном фоне, вокруг неё шипящими спиралями закручиваются разноцветные молнии.
Голос Конти полон холодной ярости:
– Виктория Эдуардовна! Чем это вы тут занимаетесь?!
Сияние слабеет, сквозь полупрозрачный силуэт Воображалы просматриваются обои. Она напоминает недодержанную очень контрастную старинную фотографию, тени на которой проявились чёрными пятнами, без всяких полутонов, а светлые места просто отсутствуют. Стоит ей закрыть чёрные провалы глаз – и она станет невидимой.
– Ой!.. – говорит она виновато и растерянно, проступает чёрным провалом рот, – Папка пришёл… Ты же работать должен …
Голос её еле слышен за треском электрических разрядов. Вихри раскручиваются в длинные световые ленты (среди цветов преобладают голубой и оранжевый), ленты сплетаются в полупрозрачный кокон, формируют фигуру. Некоторое время обретающая материальность Воображала сохраняет прозрачность, но световые ленты продолжают втягиваться в неё, и вместе с ними возвращаются краски.
Она моложе, чем была на мосту, и даже той, что читала про сад вурдалаков. Ей лет семь-восемь, она лишь чуть постарше той, что впервые увидела зеркало. Белые шортики, белые носочки, сбившийся голубой бант с оранжевой каёмкой. Она стоит в углу, вжавшись в него спиной, пойманная на месте преступления, растерянная и виноватая. На белом лице чётко проступают шрамы.
