Текст книги "Неестественный отбор (СИ)"
Автор книги: Светлана Тимина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
Он мог сколько угодно повторять себе, что им движет только чувство вины и банального благородства, но секрет его успеха заключался также в том, что он никогда не врал самому себе. Он знал о том, что изначальное стремление обезопасить и защитить прочно трансформировалось в новое, давно забытое чувство, так не похожее на предыдущее. Это был не повод сразу же принять его в штыки, нет. Скорее наоборот, он охотно поддался ему искристому очарованию, не ослабляя хватку самоконтроля и гиперответственности, потому что права на ошибку у него отныне не было.
Дерзкая infant terrible, независимая стервочка, блестящая с ног до головы прожигательница жизни – такие маски он считывал на раз, безжалостно добираясь до сути, безошибочно определяя истинный характер вкупе со всеми опасениями, комплексами и желаниями. Такая закрытая и гордая при их первом знакомстве, она поражала его своей беззащитностью и растерянностью при каждой последующей встрече. Страх? Она совсем не умела его скрывать. Неопределенность, последствия жесткого шока, затянувшаяся депрессия? У него опускались руки, потому что он не мог рисковать, не нащупав точки соприкосновения, движимый одной-единственной целью –помочь, спасти, вытянуть из этого кошмара. Не потому, что во всей этой ситуации ощутил также и свою вину – прикоснувшись к ее боли, считав на интуитивно-исследовательском уровне, ему больше всего хотелось выпить ее в два глотка, не задев сущности. Негасимый огонь жизнелюбия, уверенности, независимости и бьющего ключом темперамента очень грубо погасили. Он не вдруг понял. Он знал с самого начала, что сделает все возможное и невозможное, чтобы зажечь его вновь…
Это произошло. Все было спланировано, рассчитано, может, даже слегка цинично, но никогда прежде он так тщательно не продумывал меры по спасению человека, который спустя много лет занял пустующий отсек его сердца, озарив теплом своего присутствия. Он наконец-то держал ее в своих руках. Могло прозвучать зловеще, если бы не бросил все свои силы на то, чтобы она никогда не почувствовала себя заново захваченной, присвоенной, лишенной шанса обойти абсолют его нерушимого диктата. Впервые он поставил на кон ее благополучие и душевное равновесие, забыв о своих желаниях и предпочтениях… и впервые это оказалось так восхитительно.
Он мог быть богом в своих мыслях, абсолютным владельцем ее тела и воли, контролером ее желаний и порывов, что там, он мог щелчком пальцев превратить ее в покорного щенка, оставив, словно в насмешку, внешность породистой кошки. Он не сдерживал себя в подобных фантазиях, которые бы никогда не воплотил сознательно. Ее умоляющий взгляд широко распахнутых, напуганных и одновременно жаждущих глаз, таких же зеленых, как и у него, вошел в сознание несмываемым оттиском нового чувства. Ему необходимо было владеть ею до последнего вздоха, подчинять себе – медленно, постепенно, нетравматично, и в то же время стать стеной от любых бедствий, которые могут ее коснуться. Как эти две сущности могли уживаться в нем одном – желание сжимать в объятиях до боли, не отпуская, не теряя стука сердца и взволнованного дыхания ни на миг, вонзаться зубами в ее податливую кожу оттиском окончательного владельца и в то же время накрыть куполом самой крепкой и неуязвимой защиты… Как она раскрывалась ему навстречу, увидев, безоговорочно приняв, потянувшись, как к самому желанному спасению, единственной возможности оставить в прошлом потерянные дни своего кошмара. Она бы очень сильно удивилась, если бы узнала, до каких мельчайших подробностей ему известны детали ее трагического опыта в мире Темы. Он сделал и будет продолжать делать все, чтобы она никогда не узнала о том, как и при каких обстоятельствах он поставил гриф «секретно» в прологе их начавшейся лав стори. Он не мог придавить ее ответственностью исключительно своего выбора, отравить двойственностью стандартов и тем самым поставить крест на сближении.
Когда к человеку с его характером, приверженцу определенных жизненных устоев приходит любовь – он не меняется. Он открывает в себе новые грани, которые, впрочем, были всегда, но спали в глубоком анабиозе, не имея возможности реализоваться. Хочется носить свою девочку на руках, осыпать цветами, обращаться с ней, как с маленькой, ловить эту волну абсолютно счастливого и открытого ребенка, дарить ей взамен весь свой мир без остатка, испытывая ни с чем не сравнимый восторг обладателя, которому отвечают пока еще не осознанной, слегка испуганной, наивной, но такой открытой, а от этого вдвойне сладкой, взаимностью. Ты готов положить к ее ногам весь мир и одновременно оставить ее саму у пьедестала своих ног, где она будет в самой совершенной безопасности. При этом ты до боли, до ментального сжатия внутреннего кулака стараешься сделать так, чтобы никогда ее не коснулось насильственное давление, чтобы она не дай бог не прикоснулась в неосознанном порыве к твоим истинным стремлениям на данном этапе – ты будешь беречь ее ценой своей жизни от любой боли, даже от собственной. Ты никогда не сделаешь с ней того, что она не сможет принять и выдержать. Ее счастье, душевное равновесие и самая нежная улыбка на свете становится твоей основной целью на всю оставшуюся жизнь, и ты заранее, с высшим даром просчитывать все наперед, понимаешь, что сделаешь для этого все, зависящее от тебя… Впрочем, не зависящее тоже!
Он практически никогда не устает, даже после напряженного трудового дня. Сейчас его вечера наполнены новым смыслом и так сильно уязвимы прессингом одиночества в ожидании следующих выходных, когда он вновь будет сжимать ее в объятиях, покрывать поцелуями совершенное гибкое тело, плыть по шелковой глади ее воли своими штормовыми откатами, поднимая так высоко, как никого и никогда прежде, и держать так крепко, что страх высоты растает с первыми лучами утреннего солнца. Четыре дня. Он бы сошел с ума, если бы не установил негласные правила ежедневных свиданий, но как же тяжело было себя сдерживать… Смотреть в ее огромные умоляющие глаза и спокойным тоном непримиримого руководителя пояснять, сейчас в приоритете ее институт и высшее образование и он не намерен отступать от этих правил. А тебе на самом деле больше всего, до безумия, хочется заблокировать дверцы автомобиля и увезти ее, не слушая слабые протесты, чтобы любить до потери памяти и пульса на протяжении суток, опоясывая биополем своего владения, заковывая пока еще в энергетический ошейник своей воли и плавно приближать к тому моменту, когда на ее хрупкой шейке застегнется настоящий. Он уже знает, что этот момент настанет очень скоро, до него один решительный рискованный шаг. Он может поставить их общий мир под угрозу, он может даже ее потерять, но только так ему удастся забрать ее страх и открыть ей себя, настоящую.
Но сейчас ему не хочется об этом думать. Сейчас он с нетерпением ожидает следующей встречи, и, засыпая, всегда мысленно заключает ее в свои объятия, зная, ощущая, чувствуя на расстоянии, как его девочка делает практически то же самое…
В понедельник я не знала, как дождаться выходных, изнывала от тоски и приятного ожидания, вздрагивая от каждого телефонного звонка и распыляясь на сотни атомов захватывающей эйфории, стоило только услышать его голос. Расплавленное золото зарождающегося счастья смешивалось в элитный коктейль с тревогой ожидания и предвкушения запредельных граней, которые привлекали и пугали одновременно, раскрашивая спектр эмоций совсем в иные, незнакомые прежде цвета. Свернутые черно-алые крылья напоминали о себе обреченно-эротичным трепетом загнанной в угол искушенной жертвы, и, как бы я ни пыталась скрыть их, подогнав вплотную к лопаткам и напряженным нервам хребта, они не желали прятаться, заявляя о своем наличии неконтролируемым выбросом чистейшего эндорфина. Как это изводило нездоровым любопытством моих подруг и притягивало мощным магнитом всех мужчин, которые имели несчастье оказаться в радиусе ста метров! Даже Миранда Пристли лаконично пошутила, что у меня в душе вечная весна, несмотря на дождливую осень за окном.
То, что я изменилась, вынырнула из омута депрессии, не мог заметить только ленивый. Лекси беззастенчиво вампирила мой душевный подъем, а Эля просто достала своими наездами с требованиями рассказать все и в подробностях. В общем, я ей рассказала. Ну, подумаешь, приукрасила немного, подкрепив свою веселую фантазию чистой воды информацией из всемирной сети о роли стека и интенсивности его воздействия. На двое суток желание задавать вопросы у нее пропало начисто. Я с трудом сдерживала смех, наблюдая, как меняется выражение ее лица с агрессивно-любопытного на сочувственно-обеспокоенное, когда она искала в моих глазах следы давно забытой душевной боли и перманентного страха. По касательной задело даже Дениса, она вздрагивала от любого прикосновения своего бойфренда, пытаясь отыскать в нем проблески латентного садизма, руководствуясь догмой «скажи мне, кто твой босс». Пришлось ее в срочном порядке успокаивать, особенно когда Денис, по распоряжению Александра отвозивший нас домой из клуба с очередного дня рождения одногруппницы, искоса поглядывал на меня со смесью бессилия и сопереживания. Я, конечно, огребла от Эльки подушкой по голове, когда во всем созналась, но вопросы в стиле «в какой позе он тебя круче всего жарит» и «все ли у него в порядке в силу возраста» больше не звучали.
Визита к ревматологу я боялась больше, чем предстоящей в выходные сессии, но, как выяснилось, совершенно напрасно. В приемной доктора частной клиники меня угостили изумительным фруктовым чаем, да и сам моложавый профессор был предельно внимателен и галантен. Рентген-снимок был готов практически сразу, как и некоторые анализы. Никаких адских уколов мне в колени не кололи. Была только одна инъекция была в вену и небольшой список препаратов, которые полагалось принимать в течении двух недель, я уходила оттуда с заверениями, что с моими суставами все в относительном порядке, и скоро забуду о дискомфорте. Мне полагалось отметиться здесь же через неделю, чтобы посмотреть на результат лечения.
Алекс не покидал меня ни на миг. Держал за руку и говорил, какая отважная у него девочка. Моя симпатия к этому человеку возрастала с каждым днем подобно горной лавине.
Ирина Милошина улетела на симпозиум в Европу, и на протяжении этой недели я была избавлена от сеансов инновационного психоанализа. Крылья за спиной наливались силой алого огня час за часом, день ото дня, и прилив потрясающей энергии находил свое отражение во всем, чего бы я ни касалась. До раздачи основных тем курсовых работ по маркетингу оставался месяц, но я упросила Аллу дать мне ее заранее, чтобы отшлифовать до мельчайших деталей и сделать нескучный креатив. С подборкой литературы проблем не возникло, я успевала как и сидеть в свободное время в библиотеке в поиске материала, так и проводить каждый вечер с Алексом, втайне изнывая от желания оказаться с ним наедине, с ненасытным вожделением изголодавшейся
– Что… что происходит?
Вряд ли в состоянии шока от увиденного и оттого, что его застигли врасплох, он мог задать иной вопрос. Растерянно переводил взгляд с мерцающего голубым отверстия этой непонятной штуки в руках Кортневой на ее лицо и четко понимал, каких усилий ей стоит погасить панику и выглядеть невозмутимой.
– Ты же не будешь… стрелять?
Нет, Скрипник не произнес это с уверенностью Джеймса Бонда или инспектора Коломбо. Его охватил страх. Вся неоднозначность ситуации наконец ударила по сознанию и солнечному сплетению со всей своей жестокой откровенностью, которую невозможно было трактовать иначе.
– Мне жаль. Ты не оставил мне выбора.
Только сейчас он осознал, что Юлия одета и дезориентирована. Но эта рассеянность не могла погасить отчаянной решимости в ее холодных глазах.
Скрипник попытался преодолеть спазм гортани, чтобы успокоить девушку и заверить ее в том, что он ничего не понял и не видел, но не успел. Тело пронзило острой, несовместимой с пределом человеческого терпения болью. Выкручивающей, парализующей, отключающей сознание.
Он едва понял, что упал. Просто рухнул на ковер к ногам Юлии Кортневой, невольно коснувшись щекой бархата кожи ее стоп и ремешков туфель. Ощущение было настолько приятным, что заглушило настойчивый импульс «Кэт в опасности» в его голове. Он просто отключился, не замечая боли и даже не думая о том что, возможно, это последние секунды его жизни…
…К этому моменту боль стала терпимой. Наверное, именно поэтому он смог удержать себя в руках и не застонать, когда абсолютная тьма прорезалась тусклыми бликами просветления. Не вспышками, а именно серыми клочьями реальности с раздражающим фоном белого шума. Он попытался пошевелить пальцами и не сразу осознал, что ему это удалось без труда, только тело прорезало ощущение сотни игл, вонзившихся под кожу.
Сознание возвращалось, чувства – тоже. Ноздри уловили сладкий аромат «пина колады». Михаил прекрасно помнил, кто курит паровую сигарету с этим наполнителем. Щека ощутила рельеф мягкой кожи, согретой теплом его тела. А потом память вернулась.
Юлька. Непонятная штука в ее руках. Кажется, он прощался с жизнью, потому что решимость в глазах Кортневой была непоколебимой. А Скрипник увидел нечто, что не стоило видеть.
От этой мысли его охватила паника. Вспомнился фильм о парне, погребенном заживо в ящике с телефоном. Кажется, этого киношного персонажа не спасли. Аналогия с увиденным на экране показалась настолько шокирующей, что, не помня себя от шока, он резко задвигал руками, не осознавая, что пространства для маневра вдоволь хватает. Судорожно размахивал ими до тех пор, пока не треснул с размаху вслепую обо что-то мягкое, а потом не подпрыгнул от резкого автомобильного гудка.
– Да уймись ты, – раздался знакомый голос.
Как бы не так. Мишка инстинктивно замахнулся на источник звука, не успев осознать, что голос принадлежит Юле Кортневой, и кожей ощутил ее раздражение. Глаза резануло вспышкой боли, когда зажегся теплый приглушенный свет. Скрипник смежил веки, сообразив, что всего лишь находится в салоне автомобиля, и никто больше не держит его на прицеле.
Юлия смерила его равнодушным взглядом и отвернулась к лобовому стеклу. Сделала затяжку ароматным паром и, якобы скучая, провела пальцами по ободу рулевого колеса с хромированным логотипом «Порше-Кайен». Скрипник помимо воли поразился, насколько она невозмутима сейчас. Память-то услужливо подкинула картинку ее расширенных от шока и растерянности глаз, когда она застала его на месте преступления.
– Где мы? – прохрипел Мишка, вглядываясь в собственное отражение в стекле. На миг ему показалось, что за ним просматривается непроглядный массив деревьев.
Юлия хлопнула в ладоши, свет погас. Так и есть. Ксеноновые фары, мигнув, высветили колею в песчаной проселочной дороге и стволы сосен.
– Что за…
– Расслабься. Мы в лесопарке, а не за городом, где медиахолдинг прячет трупы не в меру любопытных сотрудников.
Она еще умудрялась шутить. Несмотря на неопределенность своего положения, Михаил невольно испытал восхищение. Оно грозило лишить его разума, потянув за собой ассоциативную цепь воспоминаний: обнаженная Юлия извивается сверху, запрокинув голову…
– Что… мы тут делаем? Зачем?
Юлия пожала плечами и затянулась паром, ответив только спустя тридцать секунд:
– Сама не знаю. Может, я хочу удостовериться, что ты не подставился своими художествами.
– В лесопарке?
– А почему бы и не здесь?
– И каким же образом?
– Ну, уже час, как никто не обрывает мои телефоны и не требует засыпать твой труп песком. Может, обошлось, не заметили.
Скрипник провел ладонью по лбу, смахнув испарину. Перед глазами стояли кадры визиток с непонятными обозначениями. Охотники, жертвы, уровни полномочий. Он был рад поверить, что это всего лишь психологические штучки. Если бы Кортнева его в этом убедила!
Увы. Акслер и мигающая строка «подлежит уничтожению». И Катя особняком. Разменная монета. Жертва.
– Кто не заметил?
– Ты задаешь много вопросов.
В ее голосе прозвучало предупреждение. Но Михаил, справившись с первым шоком, испытал настолько сильный прилив адреналина и решительности, что осознал: если сейчас Кортнева начнет юлить, он вцепится ей в глотку.
– Тем не менее ты ждешь, что я их задам. Именно поэтому мы здесь наедине. Или ты кого-то ожидаешь, чтобы самой не марать свои руки? Того, кто заставит меня замолчать?
Юлия покачала головой. Даже в полумраке Михаил ощутил, что она улыбается.
– Знаешь, я кто угодно. Сука, которую вы полощете, не жалея мата, в курилках. Шлюха, потому что на такое место, как у меня, просто так не взлететь. Ваш ночной кошмар, когда нам приходится работать бок о бок, потому что вы забудете о сне и пище, пока я не получу идеальный результат. Но насчет убийцы ты малость загнул.
Скрипник не мог не признать, что Кортнева обладает потрясающим даром убеждения. Но страх за Кэт сейчас был гораздо сильнее чарующей магии слов Юлии.
– Что я тогда видел в твоем кабинете? Что происходит на этом долбаном шоу, Юля? Или ты думаешь, я изначально не догадался, что не все так чисто?
– Думаю, догадался. Подписку о неразглашении не для красоты с тебя взяли.
– Почему Катя Авдеева подписана как «жертва»?
Юлия покачала головой. Улыбка так и не покинула ее губ. Но в их чувственном изгибе не было злорадства и насмешки. Скорее, грусть.
– Увы, потому что она всего лишь пешка на этом шахматном поле. Мне жаль.
– Что значит «жаль»?!
– То и значит. Оттуда не вырваться. Но она проявила себя хорошо, поэтому вряд ли ей грозят кардинальные неприятности. К тому же твоей подруге посчастливилось стать фавориткой спонсоров, а это очень много значит.
Скрипник ощутил тошноту. А Кортнева как будто прочитала его мысли.
– Что ты дергаешься? Хочешь пить, вода в бардачке. Сам же ее запихал на это шоу, если мне не изменяет память.
– Я не знал.
– О, Михаил, это, выражаясь вашим языком, «ни разу не отмазка». Ты давно любишь ее?
Вопрос застал парня врасплох. Юля этого и добивалась: унять его пыл констатацией фактов, которые оказались для нее очевидными. Скрипник ощутил ярость. Ему всегда казалось, что он возвел прочную стену нейтралитета, которая никому не позволит догадаться, кто для него Кэт с первого их знакомства на первом курсе. Увы, он переоценил свои силы.
– Это не имеет отношения к нашему разговору…
– Возможно. Но скажи, как, ради чего ты отдал женщину, которая тебе не безразлична, на этот спектакль разврата? По сути, уложил ее в койку к зажравшемуся миллиардеру, который даже не запомнит ее лица и имени? Кинул на растерзание этим тварям, которые уже пресытились по уши и жаждут новых развлечений? Ты вправду не понимал, куда ее толкаешь, или твоя истинная суть – быть подкаблучником?
Это было больно. Кортнева резала правду-матку лазерным скальпелем. Скрипник ощутил, как дрожат его пальцы, когда открывал бардачок и на ощупь брал бутылку с водой. Жадно пил, больше стараясь скрыть, как сильно его задели слова Юлии. И не столько презрительное «подкаблучник», сколько осознание неотвратимости. Ведь понимал, что не все так просто в этом шоу! Пятой точкой ощущал. Но нет, позволил собственным мозгам превратиться в кисель от осознания, что сопричастен к чему-то архиважному. К тайне, прекрасной по своей сути, – хотя именно это и должно было насторожить. Мир девушек неземной красоты с огромными финансовыми возможностями, которые тем не менее никогда не мелькали в светской хронике, словно появились из ниоткуда. Мир эксцентричного миллиардера, которому и завидовал по-черному, и ощущал гордость, когда этот Сергей жал ему руку и общался по-панибратски. А перед перспективой побыть «добрым феем» для Кэт, которую любил уже хрен сколько времени, и вовсе потерялся. И ладно Акслер, но, как оказалось, главная опасность ее подстерегала совсем не в его койке…
– Юль, кто они? Эти девчонки? Организаторы, в конце концов?
– Не люблю банальностей, Миш, но мне точно придется тебя убить, если я отвечу. Нет у меня навыков стирания памяти, чтобы обезопасить тебя от этой информации.
– Иллюминаты? Мафия?
– Трансформеры, черепашки ниндзя! – Юля отложила сигарету и сжала обод рулевого колеса. – Ты бессмертный, что ли? Я тебя, по сути, увела от их повышенного внимания, а ты мне допрос устроил! Да если нас усекли, ты до утра не доживешь, понимаешь?
Он прекрасно понимал, что она не врет и не играет, культивируя собственную значимость. Как и понимал другое. Все серьезно и опасно, но Кортнева очень давно в этой системе. Настолько, что держит себя в руках и спасается за черным юмором приобретенного цинизма, который не дает ей сойти с ума.
– Михаил, исчезни куда-нибудь на неделю. Если обошлось, мы потом поговорим. Не надо играть со своей жизнью и с жизнью близких тебе людей ради каких-то возвышенных принципов. И я слишком дорожу своей должностью, чтобы позволить тебе все испортить.
– И как давно ты кормишь зажравшихся олигархов, превращая шоу в кровавые игры? – презрительно проговорил Скрипник, испытав ненависть к этой яркой суке, которая даже не отрицала свое участие в бедламе, где жизнь людей стоила не больше глиняного черепка.
– Олигархов? Мальчик мой, для тебя олигархия – предел власти? Да ты понятия не имеешь, кто они такие! Насколько опасно становиться на их пути! Ты продолжаешь лезть на рожон, а я задаю себе вопрос: на хрен я рискую, спасая тебе жизнь? Ты понимаешь, что сейчас их молчание ничего не значит? Что, вполне возможно, они ничем не выдали нам своей осведомленности и ждут, когда я сделаю ложный шаг? Что прямо сейчас я на прицеле, уговаривая тебя, постороннего мне человека, затаиться и не усугублять положение? Ты думаешь, мне нечего терять?!
Он вырвала из его рук бутылку с водой и сделала несколько судорожных глотков. Их пальцы соприкоснулись, и Михаил ощутил, что Кортнева внутренне дрожит. Черт, да она на пределе! И козырная должность вместе с роскошными хоромами, которой она рискует лишиться, такая незначительная деталь, что она о ней едва ли думает сейчас.
– Прости. – Ему стало стыдно за вспышку ярости. – Я… я просто не знаю, что мне делать. Как ее спасти теперь. Помоги мне.
– Михаил, ты ее не спасешь. Только надеяться, что она дойдет до финала и ни о чем не догадается. Я постараюсь ее направить, но… пока не проси меня ни о чем. Мы все еще, вполне вероятно, на прицеле.
– Что они сделали с тобой, Юля?
Кортнева покачала головой, сильнее сжав руль.
– Поехали отсюда. Если им все известно и мне нечего терять, может, мы что-то придумаем вместе. К тому же по возвращении из Мюнхена тебе будет легче застать свою Кэт в Карпатах. Две головы лучше одной.
– Спасибо, Юлия.
Скрипник накрыл ее ладонь своей, но девушка нервно сбросила ее.
– Твои постельные подвиги тут ни при чем. И запомни: если тебя спалят, я не при делах. Потому что у меня куда более веские причины держать свои жемчужные зубки крепко стиснутыми…
Взревел мотор, и Михаила буквально вдавило в кресло. Все еще теряясь между недоверием и желанием ухватиться за соломинку, он зажмурил глаза, надеясь, что ошибся в Кортневой, и за маской суки скрывается обычный человек.
Ведь он что-то рассмотрел в ее глазах тогда, в кабинете…
Конец первой книги
