Текст книги "В оковах твоей Тьмы. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Светлана Тимина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Желание смыть с себя прикосновения Акслера умерло в зародыше, стоило Авдеевой стать под теплые струи воды и обнять себя руками. Вода исцеляла. Она смывала боль, разбавляла черноту отчаяния если не до прозрачности, то до серого оттенка точно. А еще она буквально провоцировала ласкать себя и сохранить эту память на собственной коже.

Вода как элемент мироздания не умела бороться с перепадами настроения девушки, которая сейчас, забыв про слезы, бездумно гладила свои губы, скулы и шею, улыбаясь в глянец влажного от пара натяжного потолка.

А реальность не могла усыпить ее страдания никакой анестезией, когда она снова плакала, сжавшись в комочек на кровати, не замечая, как остывает кожа под влажным полотенцем, рискуя подхватить простуду. Ни вода, ни время не смывали боль. Прошло не так уж много времени…

Минуты складывались в часы, а Катя только и смогла, что закрыть окно и залезть под одеяло. Согреться. Сосредоточиться на другой задаче и таким образом вытеснить из памяти Акслера.

Если бы все было так просто! Время обязательного завтрака приближалось, а ей не хотелось вставать. Вчера из-за физической слабости, а сегодня из-за моральной.

Сергей, что я тебе сделала? Просто поясни, откуда в твоих действиях и глазах такая злобная ирония с желанием растоптать и унизить ту, которая тебе доверилась? Причем уничтожить особо изысканно, с тонким садизмом – через тело изнасиловать душу. Разве я нарушила какие-то непонятные мне правила? Заявила права на тебя, показала дерзость или разрушила твои планы? Почему именно я?

Не происходило ничего запредельного. Никакого голоса в голове «сама виновата» или «просто так надо». Попытка поймать моральную боль в кулак и сдавить ее, призывая заткнуться, ничего не дала. Катя умела управлять зубной и головной болью усилием мысли. Что же делать с подобной, она не знала.

Справедливая плата за нарушение закона. Его незнание не освобождает от ответственности. А звучит он примитивно: не смей влюбляться в то, что не принадлежит даже самому себе. В абстрактный образ на билборде и человека из иного круга.

«Я должна поговорить с ним сегодня. Я не останусь на этом проекте, зная, как он насмехается за моей спиной и не испытывает никакого сожаления по этому поводу. Разбитые сердца для него основа красной ковровой дорожки под ногами. Ни больше, ни меньше!»

Катя с раздражением отбросила одеяло и встала. Надо было что-то делать. Не позволять плебеям из съемочной группы видеть, как ей больно, и с наслаждением это смаковать. От этого частично спасали глазные капли и упражнения на растяжку мышц. Прижимаясь грудью к коленям и сжимая пальцы ног во время очередного упражнения, девушка с шокирующей ясностью осознавала бессмысленность своего нахождения на этом телепроекте.

Красивая картинка? Сытая и благополучная жизнь на зависть той ассистентке организатора, с уставшим лицом и потухшим взглядом? Катя сегодня выглядела не в пример краше нее. Вся эта мишура меркла перед жестокостью телевизионного мира и его развлекательной сферы.

Подруги? Полноте, какие подруги? Искренность осталась только у скромной Ви. Остальные же… Богатые суки, прокачавшие себя в клиниках пластической хирургии до высшего уровня и скуки ради решившие покрасоваться перед камерами? Кто она для них? Даже не конкурентка. Карманная чихуахуа, которую можно заставить плясать на задних лапах при виде инкрустированной стразами косточки. Редкие олигархи не позволяют себе играть в филантропов. Пусть даже не на публику, исключительно от тоски. А что остается потом, когда им надоедает это самоуспокоение для очистки совести?

Ни одна из них не расстроится, если Катя покинет проект. И вряд ли обрадуется. Расходный материал – прочь.

Сергей? Даже если он пришел на проект с целью найти себе вторую половинку, Авдеева никогда не попадет в поле зрения его окуляра. Если на миг представить, что красоту каждой из девушек «элиты» затмит уникальный внутренний мир, чувственность и трогательное доверие Кати, не стоит забывать, что Акслер прежде всего владелец огромного капитала. Его, как правило, укрепляют и приумножают путем слияния и выгодных браков. А она под этот пункт не подходит ни в коей мере.

Стоило ли так убивать себя? Бороться за внимание мужчины, для которого ты пыль под ногами? И если да, что будет в итоге? Исход таких проектов всегда примитивен и прост.

Победительница с горящими от любви глазами и подле нее он, пытающийся изобразить хотя бы подобие искры, когда во взгляде глухая скука. Задача холостяка, утратившего свой статус, – отработать на камеры, а он привык это делать на протяжении проекта настолько хорошо, что большую часть телезрителей обманет с легкостью. А потом? Да скорее всего, они разъедутся в разные стороны. И он не заметит слез и истерик той, которая получила липовое и кратковременное счастье зваться избранницей. Ему вообще плевать на ее эмоции и чаяния.

Стук в дверь в этот раз был как никогда вовремя. Парой минут позже – и Катя бы ничем не замаскировала покрасневшие глаза и слипшиеся от слез ресницы. Минуты слабости накатывали внезапно, как будто атаковали, не имея четкого распорядка, когда же нападать. Так что Катя отчасти обрадовалась неожиданным визитерам.

Марина Павлова кивнула в знак приветствия, стоило Кате открыть двери, лишь неодобрительно скользнула взглядом по лицу своей подопечной. Симпатичный парень внес в номер чехлы с одеждой и небольшой сундучок, в котором стилист хранила свой арсенал красоты, и поспешил ретироваться, не дожидаясь распоряжения Марины.

– Сегодня формат «Завтрак у Тиффани». И времени, как всегда, в обрез.

Сейчас эта женщина не напоминала ту приветливую добрую фею, которая встретила Катю по прилете и вместе с бригадой профессионалов превратила в красавицу. Она нервничала, и от этого буквально припечатывала Катю своим раздражением.

– Платье. Потом прическа.

Кивнула в сторону чехлов, которые помощник оставил в кресле, и принялась разбирать свой чудо-саквояж. Катя понятия не имела, что такое формат «завтрак у Тиффани». Кажется, там снималась Одри Хэпберн и… и все. Длинное платье? Нет, это было коротким. Цвета карамели и с завышенной талией, ткань похожа на атлас, но возможно, атласный шелк.

Катя сбросила халат и неторопливо переоделась, не испытывая никаких эмоций по поводу предстоящего завтрака. Даже ощущение шелка на коже не казалось таким приятным, как прежде. Она послушно села в кресло и закрыла глаза, позволив Павловой колдовать над своими волосами, а потом и над макияжем.

Отражение в зеркале привело бы Катю в восторг в любой другой день, но только не сегодня. Толку, что с этой высокой прической, золотистой лентой в волосах, обвитой вокруг высокого узла, как у Одри, с яркими стрелками на глазах она была очень похожа на эту легендарную красавицу? Вся ее красота сойдет на нет на фоне других участниц, а Сергей…

Авдеева так и не смогла ничего с собой поделать, когда представила эту картину в красках: вечер, приглушенный свет в коридоре, она легким касанием руки толкает дверь номера Сергея. Да, она пришла с ним говорить, и при этом не унижаться, а говорить на равных. Буквально требовать у первой скрипки проекта вышвырнуть ее на следующей церемонии «дислайка», которая состоится через четыре дня. Вынужденная мера – сама уйти не сможет, Кортнева своими угрозами поубавила ее пыл. Собственно, поэтому Катя приняла такое решение.

Именно так. Она попросит Сергея убрать ее из проекта якобы по своей инициативе. Он с удовольствием вцепится руками за эту возможность. Больно, да, очень. Но розовые очки раскололись стеклами внутрь, и другой такой травмы она не выдержит. Уже лишили зрения, пора уходить, пока не отняли сознание и душу. Конечно, он согласится. Есть даже шаткая надежда на то, что в нем на миг проснется совесть, может, предложит разыграть партию, при которой репутация Кэт не пострадает. Скажем, болезнь родственника или… да хоть беременность от бывшего бойфренда. Такой ход уже был в каком-то из проектов. Сути это не меняет.

Четкий план, от которого рвется сердце. И преисполненное иллюзий эго, которое продолжает писать в воображении красивый роман о том, как Сергей упадет на колени, умоляя ее не уходить, или хотя бы прошепчет, обжигая пламенем дыхания ушную раковину Кати, как ему самому было больно играть на публику, обижать ее, но другого выхода нет. Это шоу. И так грубо выставил из номера вовсе не из-за своего мудозвонства по жизни, а чтобы уберечь… непонятно от чего, но уберечь. А может, скажет, что по завершении проекта найдет ее в большом городе и попробуют все начать сначала. Ведь такое притяжение встречается раз на тысячу лет…

– Спасибо, Марина, – Катя не заметила, что невероятные фантазии вызвали на ее губах легкую улыбку. – Образ великолепен. У меня пропали слова.

Павлова склонила голову набок и приоткрыла губы. Замерла, словно решаясь, стоит говорить о том, о чем собиралась, или же нет. Катя уже решила, что все ей это показалось, стилист витает в своих облаках, которые не имеют к ней отношения. И ошиблась.

– Будьте осторожнее.

Ну, чего-то такого она ожидала.

– Конечно. Надеюсь, никто из девочек не кинется мне вырывать волосы и не испортит такую красоту.

– Вы знаете, о чем я говорю.

Пальцы Кати замерли в миллиметре от волос. Она с удивлением перехватила взгляд Марины в зеркальном отражении.

– Вы совершили ошибку. Не повторите ее снова. И не проговоритесь никому о том, что именно вы сделали после нашей последней встречи.

У Авдеевой пропал дар речи. Трактовать слова Павловой как-то по-другому не имело смысла. Все сказали ее глаза, вернее, предупреждение, не говорящее, а скорее даже кричащее.

Стилист все знала. И то, что произошло, действительно было недопустимо на таком телепроекте, как «Избранная». Интересно, испуг в ее голосе Кате показался или же Кортнева застращала здесь всех без исключения?

Наблюдая, как Марина быстро выходит, словно сожалея о том, что не удержала язык за зубами, Катя попыталась разложить ее слова по полочкам. Не проговориться?

«Можно подумать, я горю желанием с кем-то обсуждать, как меня использовали, словно шлюху, и вытолкали прочь. Или, что еще более стремно, вывернуть эту неприятную ситуацию наизнанку, рассказывая нечто типа того, как Акслер целовал мне ноги и терял голову, сетуя на то, что по контракту обязан тягать этих Клав!» – решила Катя.

От неоднозначности ситуации ее отчаяние, готовое вылиться слезами, отступило. Даже вернулся непонятный азарт, который не отпускал вчера во время увлекательной, хоть и не до конца понятной игры. Казалось, сама игра переметнулась в реал, и только что линии сошлись, формируя почти детективную завязку. И чего только не придумает сознание, чтобы отвлечься от боли предательства!

Во втором чехле обнаружилось-таки длинное черное платье в россыпи пайеток. «Церемония сапфиров» – значилось на табличке. Значит, на вечер. Катя подумала, что ничего хорошего там ее не ждет. Черный – цвет траура, сколько ни украшай его блестками и стразами.

А в ресторане предположения насчет испорченного вечера подтвердились достаточно быстро.

Странная ирония судьбы! Только что она почти взяла себя в руки, застегнула вокруг щиколоток ремешки красивых босоножек на высоком каблуке и вошла в зал, как королева. И снова Адриэль и Кассель позвали ее за свой столик, едва заметив на пороге. Рашель кивнула и улыбнулась, проходя мимо.

А потом появился Сергей под руку с Эмерли. И не то что Катя была к этому не готова, нет… Но его взгляд, направленный на смуглую красавицу, буквально сжег сердце Кати дотла.

Она погибла именно в этот момент. Сидела и чувствовала, как умирает, разрываясь, ее душа. Потому что не было никакой игры и надуманности в том, что она увидела.

– Чувства делают вас рабами, – проговорила Касси.

– Что? – сипло спросила Катя.

Кассель не злорадствовала, лишь покачала головой:

– Вы так и не поняли за это время, что вам смертельно опасно давать им волю…

Эти слова она едва расслышала. В состоянии жестокого шока, свёдшего на нет все попытки взять себя в руки и остудить сердце, которое никак не желало застывать льдом отчуждения, Катя хотела лишь одного: проснуться в собственной квартире, счастливо улыбнуться очередному безликому утру. Пусть оно не принесет никаких перемен, но и не ознаменуется подобными потрясениями.

Совсем недавно она чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Сегодня же ее попросту выкинули за борт, но не отпустили при этом. Удерживали сетью, заставляя плыть за кораблем помимо воли, иногда бросали прямо в лицо кусочки деликатесов в виде поддержки и дружеского расположения, но по факту уже давно списали со счета. И первым это сделал капитан. Именно. Насколько символичен был его образ тогда, на яхте!

Ослепленная своим горем, Катя не видела того, что неминуемо вызвало бы вопросы. Не видела, не слышала и не чувствовала. Эти слова Кассель, так часто используемое в речи «вы», пристальные взгляды Адриэль, ток энергии по сосудам, когда Адри в знак поддержки накрыла ее ладонь своей. Да и привыкла она к их манере разговора, иногда недоступной для понимания. Сейчас на ее глазах разыгрывалась иная трагедия.

Сергей нагнулся к щеке Эмерли и что-то тихо сказал со сдержанной улыбкой. А мулатка запрокинула голову и залилась смехом, похожим на перезвон колокольчиков. Естественным. Звонким. Не наигранным. Счастливым смехом. Да и могло ли быть по-другому, когда рядом с ней находился такой мужчина?

Вряд ли сам Сергей Акслер понимал, что причиняет боль Кате. То есть понимал теоретически, но даже не задумывался об этом. Она еще на исходе ночи на яхте была приговорена им к списанию и забвению. Прежняя фаворитка (боже, дай мне микрон ее выдержки и настоящего равнодушия!), посмевшая высказать пренебрежение королю шоу, отошла на второй план, на горизонте замаячила новая, а Кэт… просто попалась под руку и позволила воспользоваться собой. Да еще сочла это высшей благодатью. А как иначе? Кто из девчонок не совершал похожей ошибки, всерьез полагая, что зажигательный секс станет гарантом дальнейшей победы в борьбе за сердце мужчины?

Если исключения и были, сегодня они все присутствовали здесь. Яркие, великолепные, в винтажных нарядах, выдержанных в стиле «Завтрак у Тиффани». И Катя выглядела не хуже их в новом образе! Но Одри Хепберн улыбалась, на какое фото ни посмотри, а Авдеева уставилась в одну точку, чувствуя, как леденеют конечности, а предательские слезы все же вырываются на свободу.

Она не поняла, что плачет. Недоуменно уставилась в чашку кофе перед собой, не соображая, отчего же по черной глянцевой поверхности расходятся круги. И почему ощущение щекотки на скуле, а затем вибрация жидкости перекрыта новым витком кругов.

Сергей по-прежнему не видел, что с ней происходит. Он был буквально поглощен Эмерли. Не замечали этого и другие участницы, потому как сегодня был звездный час Акслера и Эми. Но вездесущие операторы не спали. Словно стервятники, выискивали свою жертву в этом рое ярких бабочек, отмечая, у кого поникли плечи, сбилось дыхание, дрогнул голос. Где этих киборгов обучали такому? Видеть сквозь маски и безошибочно определять истинное состояние? И не с целью помочь, нет. С целью показать чужое унижение и боль на всю страну.

Что говорить о Кате, которая не просто грустила и не сводила глаз с пары, а еще и позорно расплакалась прямо на людях? Да и переговоры в зале, хоть и не долетали в полном объеме до ее слуха (может, и к лучшему!) не могли пройти мимо ушей тех, кто не зря ел свой хлеб и умел делать сенсации из воздуха.

– …Попал холостяк…

– …Посмотрим, надолго ли…

– …А они очень красивая пара. Я за них так рада!

– …Сапфир точно ее.

– …Вчера, говорят, сбежали вместе из отеля, и никто не заметил.

– …Он довольно быстро меняет симпатии.

– …Ну, в этот раз, кажется, будет самая длительная лавстори…

Кате хотелось зажать уши (а ведь она слышала только половину этих обрывочных фраз), или закрыть глаза. Или сорваться и выбежать прочь. На беду, ее слезы и выражение страдания на лице не остались незамеченными.

Два ворона. Это описание как нельзя точнее подходило к видеооператорам. Даже не из-за темных одежд, негласного дресс-кода с целью не привлекать внимание участников проекта. Именно сейчас один из них с ухмылкой охотника, подстрелившего газель, крадущейся походкой приблизился к столику. Тяжелая камера на его плече казалась невесомой, а взгляд объектива – лазерным прицелом. Второй, покусывая от нетерпения обветренные губы, с садистским удовольствием приблизил зумм, пытаясь заснять потекшую по щеке Авдеевой черную каплю – слезы размыли макияж.

Но никто из них в погоне за сенсациями не учел, что, помимо Кати, за столом находились еще две девушки. Элита, априори занимавшая в этом театре абсурда привилегированное положение и не особо приветствующая такое пристальное внимание, особенно сейчас, во время поглощения пищи.

Не успел озноб ужаса, оттого что теперь ее позор точно покажут на всю страну, охватить тело Кати, как Адриэль отпустила ее руку и с неохотой отставила чашку в сторону. Касси облокотилась о спинку кресла и с таким же предвкушением охотницы уставилась на двух операторов. Те стушевались быстро, но все еще толпились рядом, желая выхватить самые уникальные кадры: слезы красавицы под псевдонимом Кэтрин.

– Не это вам надо снимать. Напрасная трата сил, лишенная смысла суета! – проворковала Адри, склонив голову набок, и подняла ладонь, описав ею полукруг перед объективом камер. – Недостойный внимания толпы эпизод, который не останется в сознании никого из них. Не останется!

Катя сморгнула вновь подступившие слезы и подняла глаза, завороженная чарующим голосом Адриэль. Да если бы она вещала с трибуны, мир бы упал на колени и сжег собственные города на ритуальных кострах в угоду ее улыбке! То ли ее манера строить речь, то ли нереально красивые литературные обороты, то ли сила внушения не оставляли шанса даже скептикам. Не зря ее прозвали самой харизматичной девушкой ток-шоу. Она могла захватить власть одним лишь взмахом своих ресниц, если бы захотела!

А дальше Катя не поверила своим глазам. Оба «ворона» от телевидения замерли, словно под воздействием гипноза, затем медленно, не сводя глаз с брюнетки, опустили камеры и… Авдеева была уверена, что ей не показалось: только что ребята стерли запись последних минут. Стерли и, раболепно сникнув, направились к выходу, двигаясь как сомнамбулы.

– Никогда не показывай им своих истинных чувств. Кэтрин.

Авдеева непроизвольно вздрогнула, когда Адриэль вновь села и отпила остывший кофе из чашки. Она улыбалась.

– Этот человек не стоит и капли того, на что претендует. Ты еще довольно юна и наивна, чтобы это понять, но поверь: вскоре ты рассмеешься, вспомнив сегодняшний день. И скажешь себе, что он получил по заслугам.

– Поправь макияж, пока они не опомнились, – Кассель кивнула в сторону операторов, замерших истуканами, и протянула ей платок и зеркальце. Несмотря на неприязнь к этой подозрительной блондинке, сейчас Кате хотелось ее по-дружески обнять.

– Почему вы помогли мне?

Руки Кати дрожали, но она быстро справилась с огрехами макияжа. Слезы не нанесли ему большого ущерба.

– А что нам должно помешать это делать? – нейтрально осведомилось Адри.

– Ты ведь тоже была с ним. Одной из первых. Он выбрал тебя. А потом, не моргнув глазом, при всех целовал эту… – Катя забыла имя второй блондинки, – крашеную сучку.

– Кэтрин, – голос Адриэль согревал и внушал доверие. – Позволь дать тебе еще один совет. Никогда не вешай ярлыки на тех, кто не сделал лично тебе никакой беды. Рашель нам сестра. Как и Эмерли. Как и ты. И нельзя смотреть на нее сквозь проекцию того, сколько внимания ей уделил этот смазливый мальчик. Это его работа на этом проекте.

– Лучше иди и морально настройся на вечер, хрупкое создание, – хмыкнула Касси. – Сапфир будет у Эми. Не повтори своей сегодняшней ошибки.

– Я провожу тебя, – Адри промокнула губы салфеткой. – Выспись и помни, что за тобой следят камеры. Ты не имеешь права на вторую ошибку.

– Как ты это сделала? – не удержалась Авдеева, когда они вышли из зала ресторана.

– Сразила своей красотой. Но ты же понимаешь, что постоянно применять этот прием не выйдет. Так что держи себя в руках.

– Это трудно.

Катя непроизвольно обернулась. Акслер как раз зачерпнул ложку воздушных сливок и кормил Эмерли из рук.

– У вас было соитие?

– Что?

– Почему трудно? Вы воссоединились как мужчина и женщина?

Глаза Адриэль обладали свойством проникать в душу. Но что-то остановило Катю от острого желания разоткровенничаться с подругой.

–Н-нет…

– Тогда я решительно не понимаю, почему ты так страдаешь по тому, по кому не стоило даже плакать.

– Просто больно.

Несмотря на осторожность, девушке захотелось узнать, как сама Адри, первая избранница Сергея, сохранила столь королевское самообладание после того, как Акслер, не долго думая, предпочел ей Рашель. Катя привыкла быть гадким утенком, но эта красавица! Ее такой удар наверняка должен был если не уничтожить, то выбить из колеи.

– Как ты сама это пережила? Когда он в прямом эфире выбрал другую?

И вновь пришло это приятное, уже привычное ощущение поглаживания и тепла. Достаточно было одного взгляда этой умной и красивой женщины.

– Иногда на первый взгляд кажется, что это может называться трагедией. Но все зависит от того, как именно ты, Кэтрин, к этому отнесешься изначально. Ты просто позволила эмоциям взять верх над разумом. Но это твой выбор и ты сама должна разорвать этот замкнутый круг.

Адриэль всегда изъяснялась интересно, немного запутанно, слогом, который мог бы показаться высоким стилем с нотками пренебрежительного высокомерия. Но Катя уже немного сблизилась с этой девушкой и видела то, что было скрыто за ее беспечным веселым характером: мудрость, умение слушать, подставить плечо, и при этом сделать это легко и естественно. Такие подруги очень уж идеальны, чтобы существовать в реальности. Но Катя была благодарна ей за проявленное участие, хоть и мало поняла из того, что ей посоветовали.

И вновь, стоило войти в свой номер и опуститься в кресло, накатила тоска. Не было сил анализировать произошедшее во время завтрака. Одно Катя знала точно: сегодняшний вечер и церемония сапфиров станет для нее серьезным испытанием. Сможет ли она его вынести и не потерять над собой контроль? Не разрыдаться перед камерами прямо там, наблюдая за тем, как человек, похитивший ее сердце и разум, обнимает другую? И опять, есть ли таблетки, которые помогут это пережить?

Марина Павлова вечером была молчалива и сосредоточена. Слегка усовершенствовала Катину прическу, поменяв аксессуары, сделала макияж более ярким и вызывающим, подходящим для вечерней церемонии, излишне резко дернула молнию черного платья в пол. Пайетки оказались острыми и впивались в кожу, стоило только прижать руки к телу. От символизма ситуации Катя вновь едва не разревелась.

Прикосновение острых пайеток к коже было такой мелочью по сравнению с тем, что ей предстояло! В этот раз в большом зале отеля были наспех возведены декорации, расставлены мягкие диваны – таким образом, что девушки оказались частично изолированы друг от друга. Сидели, как у круглого стола, в ожидании решения Холостяка. И никто уже не сомневался, каким оно будет.

Эти гребаные нашивки, похожие на чешую, умудрялись раздражать кожу даже сейчас, когда Катя опустилась на диван в ожидании вердикта. Сквозь тонкую ткань буквально впились в кожу ягодиц и задней поверхности бедер. О ее комфорте мало кто заботился при выборе платья, все, что от него требовалось, – красиво и богато выглядеть в прямом эфире. А Катя должна была улыбаться как счастливица, которой довелось надеть такую красоту.

Настроение было настолько подавленным, что Катя лишь отметила рассеянным взглядом, кто в чем сегодня одет и как причесан. Утренний удар, казалось, усыпил в ней женщину, которая обладала уникальным даром радоваться простым вещам и восхищаться красотой. А ведь эта экзекуция еще не закончилась. Наоборот, только предстояла.

От приклеенной улыбки сводило скулы, но другого выбора не было. Операторы помнили ее утренние слезы и держали на прицеле всех пяти телекамер. Лишь на пятнадцатой минуте поняли, что никаких эмоциональных срывов от нее не дождутся, и почти с разочарованием сфокусировались на других участницах.

А потом появился Акслер, который долго толкал свою речь, непонятно, почему именно на публику, если ее можно было отснять за кулисами. И все повторилось, как в прошлые разы. Эмерли получила сапфир, который, согласно формату шоу, с каждым разом был все больше. Они долго изображали на камеру страсть и поцелуй, от которого сердце едва не разорвалось.

Кажется, Катя покинула зал одной из первых, как только прозвучал гудок, ознаменовавший окончание прямого эфира. Ей не хотелось пить шампанское и общаться с девчонками.

– Катя! Подожди, что с тобой? – закричала вслед Виолетта. – Ты куда?

– Оставь меня в покое! – огрызнулась Катя.

И вновь тот же самый сценарий: боль, достигшая своего экстремума, дрожащие ноги, почти театрально опустившие свою обладательницу на колени у дверей темного номера. Не было сил зажечь свет и добраться до кровати.

вету от Мастера Штейра, подлежащему неукоснительному исполнению... и, как и большинство подобных, ценному и упростившему жизнь.

Лишь один вопрос не давал ей покоя. И утро субботы, которое могло начаться с приятного пробуждения, а не состояния полной моральной разбитости, он сделал еще тяжелее и депрессивнее.

Почему после всего, что произошло, Соколов оставил ее одну? После того как в буквальном смысле растоптал до состояния полной недееспособности, заставил потерять связь с реальностью и практически зависнуть на тонких канатах между преисподней и эдемом?

Испугался? Полноте, при всей романтизации происходящего Ася не была столь наивна, чтобы примерять на этого хищного волка шаблоны из глянцевых журналов и женских романов. Может, она сама попросила его уйти в порыве боли и отчаяния от пережитого ею унижения? Вряд ли. В тот момент ей хотелось исчезнуть, раствориться, лишиться памяти, чувств и эмоций... но уж точно не остаться наедине с этим разрушением.

Что будет, если нежный цветок, укрытый от холода, пусть даже оконными стеклопакетами, лишить этой защиты? Зависит от времени. Да, его можно вынести на мороз на какое-то время и даже оборвать листья, защищающие цветоносы, но потом обязательно укрыть и отогреть. С экзотическими орхидеями часто так поступают, когда те отказываются цвести. Устраивают им стрессовую обстановку без полива и доступа света. Цветут после этого все без исключения, Ася сама так делала.

Но это растения! Красивые, экзотические, но растения! Как можно поступать с людьми подобным образом?!

Она согласилась на все это сумасшествие, почему-то свято веря, что после того, как все закончится, ее отогреют и успокоят. Черт, ей не нужны были от него сюсюканье и фальшивое заламывание рук с безуспешными попытками скрыть триумф во взгляде. К подобной фальши она привыкла за свою жизнь настолько, что могла распознать ее на интуитивном уровне. Не нужны были раскаяние и обещание купить шмотку или ювелирную побрякушку в качестве компенсации. Даже слов ей было не надо. Пусть молчит и не смотрит ей в глаза, пусть витает в своих собственных слоях атмосферы, но только рядом! Ей будет достаточно тепла его тела, даже если расстояние между ними будет измеряться метрами... главное, чтобы он не покидал пределов спальни!

Но нет. Соколов оставил ее одну разбираться с собственным срывом. Не сбежал, словно испуганный школьник, взорвавший петарду у кабинета директора. У него было все под контролем. Просто оставить Асю сходить с ума на грани сна и яви было частью его плана.

Что с того, что сразу после унизительного ползания в его ногах она уснула? Эта шокирующая гимнастика отняла у нее столько сил, что не только руки и ноги не слушались, сознание ушло в глубокий нокаут. Смутно помнила, что Соколов распустил ремень на ее шее, нес на руках, укладывал в постель. И только одно четкое воспоминание резало, словно ножом: его слова.

«Я не буду с тобой сидеть и ждать, пока ты успокоишься. Не в этот раз».

Ася не шерстила интернет в поисках ответов на вопрос, является это безумие нормой или же нет. Ей вообще это не пришло в голову. Могла только догадываться, что резкий уход был продуманной стратегией. Только зачем? Ей мало было унижения и душевной боли?

Если сразу, как только голова коснулась мягкой подушки, Асю сморил спасительный сон, то ночное пробуждение показалось ей адом на земле. Она просто открыла глаза посреди чужой комнаты. Здесь было тепло и даже уютно, но внутри арктический холод постепенно сковывал ее тело, а от осознания того, насколько низко она пала и с какой легкостью позволила такое с собой сотворить, по щекам потекли слезы. Ей было не под силу остановить этот бесконтрольный поток. Оставалось только сжимать одеяло, кусать край подушки, выгибаясь от судорог осязаемой боли. Моральная боль трансформировалась в физическую. Слезы обжигали и уничтожали с каждой каплей, словно стремились закончить работу Соколова.

И даже тогда, сгорая в своей агонии без права на внимание, Ася надеялась, что сейчас откроется дверь и он появится. Не сможет оставить ее одну. Знала бы, что сработает, дала бы волю громким рыданиям и крикам. Но в том-то и дело – не было никакой уверенности.

Одна. Каждый раз ты остаёшься в одиночестве. Никто не оценит твоих жертв. Никому нет дела до твоей боли. Всегда одно и то же. Просто в цивилизованном обществе не приходится обнаженной и на поводке из ремня ползать у мужских ног и обнимать его колени, выпрашивая ласку.

Эта игра показала истинное положение вещей. Ася как будто увидела себя со стороны. Всегда у чужих ног с желанием угодить, даже против своей воли. С уверенностью, что ее потуги не останутся незамеченными, что однажды это пресмыкание оценят по достоинству.

Кто, вашу мать?! И когда?! В какой реальности подобное может гарантировать, что о тебя не вытрут ноги и не выкинут за ненадобностью, напоследок потешив свое эго и изощренно требуя пресмыкаться сексуальнее?

Он так и не пришел к ней. Прорыдав час, с трудом пересилив желание отыскать свои вещи и сбежать из этого особняка, Ася забылась тревожным сном. Ее безумный поступок все равно ничего не решит. Не перепишет недавнее прошлое по сценарию, нарисованному в воображении. Даже если Соколов не позволит ей сбежать, вернет обратно, это не сделает его нежным и человечным.

Утром, открыв глаза в полумраке спальни, Ася проявила стальную волю, чтобы не заплакать. Наверняка после ночной тихой истерики у нее видок еще тот: опухшие веки, покрасневшие глаза, искусанные губы. Лежала, сжимая кулаки, не найдя в себе сил подняться и посмотреть на часы. Пыталась прогнать уничижительные отголоски вчерашней сессии (о том, что именно так называются подобные игры, она узнает нескоро), смотрела на тяжелые серые шторы, в которые безуспешно пытался пробраться рассвет. Ася б и не поняла, что наступило утро, если бы не полоска света на буковых срубах потолочных балок. Даже спальня отражала вкус хозяина. Слегка аскетичный, строгий и в то же время утонченный.