Текст книги "Дыра"
Автор книги: Светлана Шипунова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
– Вы еще скажите: свет дали.
– Или зарплату привезли! Ха-ха-ха!
Один только Нетерпыщев, против своего обыкновения, не засмеялся, а внимательно посмотрел на главного борца с хаосом и спросил:
– Откуда у вас такая информация?
Бес сел к столу и коротко рассказал: только что к нему в департамент обратилась за помощью женщина, некая Любовь Орлова, которую он лично хорошо знает по работе в филиале ИКИ, где он заведовал прежде особым отделом. Так вот эта самая Любовь Орлова сообщила, что сегодня на рассвете, где-то между шестью и семью часами, в районе Муравьиной поляны ею лично был обнаружен неизвестный человек, на вид лет сорока, среднего роста, волосы темно-рыжие, с большими залысинами, нос длинный, глаза голубые, одет…
– Как он там оказался? – перебил Нетерпыщев.
– Говорит, «эти» прилетали и выбросили. Сама видела.
– А, понятно. Продолжайте.
Далее начальник депхаоса рассказал со слов Любы о происшедшем между ней и «пришельцем» разговоре, из которого бдительная женщина сделала однозначный вывод: перед ней – человек из Москвы. Чего тот, кстати, и не отрицал, более того, намекал, что он в Москве личность известная, но вот кто именно – она не успела выяснить.
– И где он теперь?
– В том-то и дело, что пропал, – развел руками Бесфамильный. – Она его в квартире ненадолго оставила, вернулась – нету. Вы как хотите, а лично мне эта история очень не нравится. Какой-то неизвестный человек из Москвы ходит по нашему городу, а мы не в курсе.
– Ну что ж, ситуация серьезная, – заключил Нетерпыщев, вполне удовлетворенный разъяснениями. – Надо быть готовыми ко всему. В том числе – к введению в городе чрезвычайного положения и на этом основании отстранению мэра от должности.
У него всё всегда кончалось предложением отстранить мэра от должности, но никогда еще не удавалось это предложение реализовать. В коридоре звякнула упавшая на пол связка ключей и послышались быстро удаляющиеся от двери шаги. Это лазутчик от партии оптимистов побежал докладывать об услышанном первому заму Козлову.
А тем временем внизу, на первом этаже, Христофор Иванович с трудом перевернулся на своем диване на другой бок и, покосившись на потолок, пробурчал:
– И топают, и топают туда-сюда, туда-сюда…
– Делают вид, что работают, – заметила Антонина Васильевна, не отвлекаясь, впрочем, от разложенных на столе карт, по которым она желала узнать, нет ли в данный момент в окружении Христофора Ивановича заговора или измены.
Карты у нее были старинные, с картинками, доставшиеся ей от бабушки. Антонина Васильевна держала их в черной лаковой шкатулке, обтянутой изнутри красным бархатом, и никогда никому не давала в руки, даже мужу. Гадала она всегда на Христофора Ивановича, потому что все в ее жизни зависело только от него и никаких собственных дел и интересов у нее не было. Христофор Иванович к гаданиям супруги относился снисходительно, но в душе ей верил.
– Ну что там получается? – спросил он у Антонины Васильевны, видя, что та задумалась и с тревогой разглядывает карты.
– Вот видишь, Христофоша, – сказала Антонина Васильевна. – Тут подряд три плохие карты легли: крест, гроб и коса…
– Помру, что ли?
– Бог с тобой! Помереть не помрешь, но что-то неприятное вот-вот случится. Тут над гробом еще тучи темные выпали, значит, большие волнения ждут тебя в ближайшее время. А коса-то легла, видишь, рядом с башней. Это угроза твоему высокому положению, может подкоситься.
– А крест?
– А крест – это, Христофоша, рок, судьба. Значит, карта говорит: подчинись судьбе, ничего тут не поделаешь, а чему быть, того не миновать.
– Старая песня, – отозвался Христофор Иванович. – Новенькое что-нибудь есть там?
– Подожди, сейчас посмотрим. – И Антонина Васильевна смешала на столе карты, заново перетасовала колоду и вынула одну карту. На ней был нарисован двухэтажный особняк, очень, между прочим, похожий на здание мэрии. Номер карты был четверка червей. Антонина Васильевна отсчитала четыре карты и четвертую вынула. Теперь вышел всадник на лошади, скачущий по дороге от большого замка. Номер всадника был пиковая единица. Теперь она взяла сверху первую карту, это оказалась метла крест-накрест с плеткой.
– Ну? – нетерпеливо спросил Христофор Иванович.
– Ой, Христофоша, что-то не идет нам сегодня хорошая карта.
– Говори уж, что есть!
– Дому нашему угроза, гость нежданный вскорости, а на будущее… На будущее совсем плохая карта легла – метла с плеткой.
– Что, пометут и накажут? – насторожился Христофор Иванович.
– Предупреждение карта дает о большом кризисе и болезненных переменах.
– И что делать надо?
– А делать…Вот сейчас и узнаем. – Тут Антонина Васильевна стала складывать в уме номера всех карт – четыре да один – пять, да метла с плеткой – одиннадцать треф, это будет…
– Двадцать шесть, – раньше жены сосчитал Христофор Иванович, наизусть знавший все правила гадания.
Антонина Васильевна отсчитала двадцать шестую карту и перевернула.
– Смотри-ка: лиса! – обрадовалась она. – А лиса – это хитрость. Значит, так надо и действовать. И всех перехитрить!
– Да ну тебя, всегда одно и то же нагадаешь! – сказал Христофор Иванович и хотел было снова перевернуться на другой бок, но вдруг вспомнил: – А что ты там про нежданного гостя говорила? Какой еще гость, откуда?
Антонина Васильевна внимательно присмотрелась к всаднику на лошади и сказала:
– Видать, издалека…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой появляется ночной злоумышленник
н а дворе была глубокая ночь, когда в кабинет-спальню мэра постучали и на пороге возник начальник муниципальной милиции Надыкта.
– Чего тебе? – удивился Христофор Иванович, давно Надыкту не видавший и даже забывший о его существовании.
– Разрешите доложить?! – гаркнул Надыкта и сразу же резко понизил голос: – У нас тут это… покушение.
– На кого? – еще больше удивился Христофор Иванович.
– На вас.
Христофор Иванович с трудом оторвал голову от подушки и сел.
– Что ты плетешь? Какое покушение? Вот же я сижу.
– Так предотвратили же! – пояснил Надыкта.
Из дальнейшего доклада начальника муниципальной милиции выяснилось, что примерно час назад какой-то неизвестный был задержан при попытке проникнуть на территорию мэрии через «кремлевскую стену». Охранник, прибежавший на лай собак, увидел такую картину: на заборе висел человек без штанов, а два пса, урча, рвали на куски то, что, по-видимому, осталось от его брюк. Злоумышленник был снят с забора и сдан срочно вызванному наряду муниципальной милиции. При обыске у задержанного не обнаружили никаких документов, зато нашли ножницы и карту, на которой едва заметной рваной точкой (возможно, кончиком тех же ножниц) был обозначен город Тихо-Пропа-щенск. Надыкта лично допросил задержанного, но мало чего смог от него добиться и до выяснения обстоятельств поместил его в камеру предварительного заключения, посоветовав как следует подумать и перестать нести ахинею.
– А что он несет? – поинтересовался Христофор Иванович.
– Да псих какой-то, – сказал Надыкта. – Говорит, что прибыл из космоса и требует личной встречи с вами. Ну, ничего, посидит в КПЗ – сознается!
Тут же решено было принять дополнительные меры безопасности, а именно: во двор мэрии поместить еще одного пса, а охраннику выдать вместо холостых патронов боевые в количестве трех штук.
«Вот оно, начинается, – решил про себя Христофор Иванович, когда Надыкта вышел. – Не терпится им, избавиться от меня хотят. Ну-ну, мы еще посмотрим, кто кого…» Остаток ночи мэр не спал, а утром, чуть свет ощутил вдруг прилив сил и желание немедленно ринуться в бой. В 6.00 непривычно бодрый и энергичный, что случалось с ним крайне редко – лишь в моменты, когда над головой его сгущались какие-нибудь тучи, – Христофор Иванович уже сидел за рабочим столом и пристально вглядывался в лица срочно вызванных подчиненных, пытаясь угадать, кто из них мог подослать к нему психа с ножницами. Чиновники, уже знавшие о ночном происшествии, смотрели на него сонными, но преданными глазами и старались держаться непринужденно.
– Что скажете, господа? – выдержав неприятную для всех паузу, спросил Христофор Иванович.
– Мы крайне возмущены! – лицемерно раздувая ноздри и едва сдерживая довольную улыбку, заявил Нетерпыщев.
– Куда смотрит милиция? – добавил Козлов, гневно косясь на Надыкту. – За такие вещи можно и в отставку схлопотать!
– Схлопочет, – пообещал мэр. – И не он один.
Чиновники моментально притихли.
– Я вот что решаю, – сказал Христофор Иванович, на которого иногда нападали приступы демократии. – Надо создать комиссию по проверке фактов, и пусть эта комиссия прямо сейчас отправляется в КПЗ и разбирается на месте, что за человек и кто его послал. А мы тут посидим и подождем.
После недолгих пререканий, кому быть в комиссии, решено было отправить обоих замов, Козлова и Нетерпыщева, а также заварившего всю эту кашу Надыкту.
…Когда глаза Гоги-Гоши немного привыкли к темноте камеры, он различил откидной стол, привинченный к стене под узким зарешеченным окошком, табуретку и что-то еще на полу, оказавшееся на ощупь голым матрасом, от которого исходил неприятный застарелый запах всех человеческих секреций сразу. Он пнул матрас ногой и решил, что лучше посидит на табуретке, но едва попытался присесть, как жгучая боль заставила его вскочить и схватиться рукой за зад. Зад был липкий и саднил. Ничего не оставалось делать, как расстелить на матрасе пиджак и лечь животом вниз.
Мысли его перескакивали с одного на другое, и ни одной не удавалось ему довести до какого-нибудь логического конца. То представлялась ему женщина Люба с козой, при этом коза смотрела на него человеческими глазами и спрашивала: «Вспомнил свою фамилию?» Гога-Гоша дергал головой и мысленно отвечал козе: «Нет, не вспомнил». То видел он перед собой высокий глухой забор, выложенный не из кирпичей, а из толстых, как энциклопедии, книг, на переплетах которых было написано: «Комитет-2000», «Комитет-2001», «Комитет-2002» и так далее, и ощущал неприятное жжение в ладонях и коленях, ободранных при попытке через него перелезть. И тут же возникали с оглушительным лаем собаки и начинали хватать его за пятки и стаскивать с него и без того болтавшиеся свободно штаны, и какие-то люди выбегали на лай и кричали: «Вот он! Держи его! Хватай!»
– Задержанный, встаньте! – кто-то с силой встряхнул его плечо.
Гога-Гоша открыл глаза и увидел перед собой темные силуэты людей, светивших ему в лицо спичкой. Они уже несколько минут находились в камере и со все нарастающим удивлением его разглядывали.
– Неужели он? – спросил один.
– Он! – ответил другой.
– Но этого не может быть! – сказал первый.
– Не может, – сказал второй.
Они взяли Гогу-Гошу с двух сторон под руки и вежливо поволокли из камеры.
– Я протестую! – на всякий случай заявил Го-га-Гоша. – Требую адвоката!
Его, естественно, не слушали. Сзади плелся, позвякивая ключами, человек в милицейской форме и бурчал себе под нос:
– Он, не он… Если это он, так ему в камере самое место.
Все время отсутствия комиссии Христофор Иванович ощущал странную тревогу, сам не зная, почему. Он ни с кем не разговаривал, а только прохаживался по кабинету и время от времени нетерпеливо взглядывал на дверь. Так прошло полчаса, и вдруг вошли, запыхавшись, Козлов с Нетерпыще-вым, необыкновенно возбужденные.
– Надыкту – в отставку! – с порога закричал первый зам Козлов.
– Форменное безобразие! – перебивая его, выкрикнул второй первый зам Нетерпыщев. – Не узнать человека, которого знает вся страна!
– Весь мир! – еще громче крикнул Козлов.
– Что? Кто? – изумился Христофор Иванович.
– Я его сразу узнал, как только спичкой посветил, так и узнал, – рассказывал Нетерпыщев.
– А я еще раньше, как только вошли, узнал, хотя там темень и вонь такая… Немедленно Надыкту в отставку надо отправить за такое содержание арестованных.
– Прекратить! – цыкнул на них Христофор Иванович. – Что вы тут развели – узнал, не узнал. Говорите толком – кто там такой?
– Горбачев! – хором выпалили оба зама.
– Что-о-о? – еще больше изумился Христофор Иванович. – Какой еще Горбачев? Почему Горбачев? С чего вы это взяли?
– Лысый и пятно на голове! – пояснил Козлов. – Вот тут. Точь-в-точь!
– Такого второго пятна ни у кого нет! – добавил Нетерпыщев. – По нему и узнали.
– Да откуда ему взяться у нас? – продолжал не верить Христофор Иванович.
– Мало ли! – Козлов неопределенно покрутил рукой в воздухе. – Всякое бывает.
– Господи, твоя воля! – заголосил Христофор Иванович, нутром чуя, что дело тут непростое. – Неужели он?
– Да он, он! Кто же еще! – подтвердил Нетерпыщев. – Только сильно исхудавший и, извините, без штанов. Мы его покамест внизу оставили, на попечение Антонины Васильевны, она обещала ему штаны какие-нибудь подобрать и чаем напоить.
Тут чиновники повскакали с мест и бросились вниз, в апартаменты мэра, чтобы своими глазами увидеть живого Горбачева. Впереди всех бежал, обнаружив неожиданную прыть, сам Христофор Иванович. Однако дверь в кабинет, служивший теперь спальней, мощной грудью загородила супруга его Антонина Васильевна:
– Куда? Куда? Только уснул человек!
– Я одним глазком взгляну, – пообещал Христофор Иванович, приоткрывая дверь и просовывая в нее голову.
На его диване, укрытый его пледом, как убитый спал довольно потрепанный молодой человек. На лысом лбу его багровело свежее кровавое пятно.
– Ну какой же это Горбачев? – выглянув из-за спины мэра, разочарованно сказал городской прокурор Мытищев. – У него же нос вон какой длинный, а у Горбачева короткий.
– Вот и я смотрю: Михал-то Сергеич поплотнее будет да и постарше, – согласился Христофор Иванович.
– Дайте нам посмотреть! – запросили чиновники.
Христофор Иванович в недоумении отошел от двери, предоставив другим убедиться, кто там лежит на диване. Чиновники по очереди подходили к двери, минуту-другую всматривались вглубь кабинета и дружно качали головами:
– Нет, не он, не он.
– А как же пятно? – неуверенно спросил Козлов.
В комнате к тому времени стало уже совсем светло, и теперь он и сам, заглянув, увидел, что промахнулся, на диване спал никакой не Горбачев.
– Что ж пятно? У него вон вся физиономия поцарапана и вся, извиняюсь, задница покусана, – вставил обиженный угрозой отставки Надыкта. – Он вас, Христофор Иванович, убить замышлял, ему в КПЗ самое место, а вы его на свой диван кладете.
Христофор Иванович, которому мысль о покушении нравилась гораздо больше, чем явление незваного гостя, поискал глазами супругу свою Антонину Васильевну и посмотрел на нее с большой укоризной, как бы говоря: «Зачем же, действительно, ты, Тоня, неизвестно кого на мой диван кладешь?»
– Как же было не положить, Христофоша, – по-домашнему сказала Антонина Васильевна, без слов понимавшая своего супруга, – когда вот эти (тут она указала пальцем на Козлова с Нетерпьпце-вым) примчались, запыхавшись, и говорят, мол, очень большого гостя вам привели, вы уж его обиходьте, а мы пошли мэру докладывать. Ну я и расстаралась.
– А сама-то, сама, – спросил Христофор Иванович, – узнала ты его?
– Как не узнать? Лицо знакомое. Бывало, как ни включишь телевизор, он уже там. Но только это не Горбачев, а другой кто-то, из нынешних…
– Постойте, постойте, – отлепился от двери начальник отдела по учету безработных Волобу-ев. – Так это же этот, как его… Запамятовал фамилию… Он еще через одного от президента сидел, когда последний раз телевизор показывал…
– Точно, из правительства! – подхватил начальник отдела взаимозачетов Дулин. – А я и смотрю: что-то знакомое. Ну точно! Это министр какой-то. Как же его? Вот прямо вылетело из головы!
– Да нет, какой там министр! Министры близко от президента не сидят, бери выше! Как бы не вице-премьер какой, черт их упомнит!
– Правильно! – поддержал Волобуев. – Теперь и я вижу, что это вице-премьер! Но только, по-мо-ему, бывший, а потом его назначили этим, как его… У нас тогда еще свет давали на полсуток… У него фамилия такая… на букву «Б» начинается. Ба… Бу… Бе… А может, и на «В». Сейчас не вспомню…
Христофор Иванович совсем растерялся и не знал, кого ему слушать. С одной стороны, он уже убедился, что на его диване спит не Горбачев, и от сердца у него сразу отлегло. Хотя, если разобраться, с чего это он вообще так разволновался, услышав фамилию бывшего президента? Кто он такой теперь? Что за дело до него Христофору Ивановичу? А вот поди ж ты, испугался. Спроси: чего, он и сам не знает, так, по старой привычке. С другой стороны, лежавший на диване человек, действительно, кого-то здорово напоминал, вот и подчиненные его об этом же шепчутся, и супруга подсказывает. И надо бы Христофору Ивановичу тут проявить свое знание, повернуться и сказать чиновникам: «Да как же вы не узнаете, это же…» Но в том-то и дело, что припомнить фамилию он не мог никак. Что значит по полгода не смотреть телевизор!
Тут совершенно неожиданное мнение высказал прокурор Мытищев:
– Друзья мои, ни из какого он не из правительства, а из этих, как их… из олигаторов! И у меня есть сильное подозрение, что в розыске он, от генеральной прокуратуры скрывается! Зря его из камеры выпустили, пусть бы посидел до выяснения личности.
Последняя версия никому, кроме начальника милиции Надыкты, не понравилась.
– А я вот что вам скажу, – очень задумчиво произнес начальник департамента по борьбе с хаосом Бесфамильны^. – Это тот самый человек и есть, о котором мне вчера женщина заявление сделала, а я вам (тут он ткнул пальцем в Нетерпыщева) днем докладывал. Он и есть, больше некому. Его «эти» выбросили в Тихом лесу вчера на рассвете.
– Совпадает с показаниями задержанного, – вставил Надыкта.
– Ну вот видите! И главное, он ведь ей так и сказал: я, мол, сам из Москвы, да еще намекнул, что человек он там не последний.
Чиновники многозначительно переглянулись.
– Все-таки интересно, зачем он к нам? Может, с проверкой какой? – шепотом спросила Антонина Васильевна.
– Это вряд ли. Давно никто ничего не проверяет, да и проверять нечего. А вот не связано ли это как-нибудь с выборами? – так же шепотом ответил ей Дулин.
– Да бросьте вы! Кому наши выборы сто лет нужны! Тут как бы не катастрофа какая случилась! – высказал догадку Бесфамильный. – Я вот припоминаю, читал, когда еще газеты приходили, что замышляли кого-то прямо из Кремля в космос отправить, так, может, это он и есть – не долетел, у нас приземлился?
– А что? Очень может быть, – поспешил поддержать эту версию Козлов, желавший, чтобы все поскорее забыли про конфуз с Горбачевым. – Может, его ищут, считают погибшим, а он у нас на Христофора Ивановича диване спит! Эх, жаль, связи нет, сейчас бы прогремели на всю державу!
– Чтобы из Кремля в космос? Ни в жизнь не поверю! – ухмыльнулся Нетерпыщев. – Не для того они там сидят, чтобы собственной жизнью рисковать. Может, прокурор и прав, олигатор он, миллиардер. У них, у миллиардеров, знаете, какие причуды? Они, бывает, на воздушных шарах вокруг земли катаются – просто так, ради собственного удовольствия. У олигаторов денег – ого-го! И вот что я, братцы, вам скажу: раз уж он к нам залетел каким-то чертом, хорошо бы нам с него кое-что получить. За вторжение в воздушное пространство города Тихо-Пропащенска.
– Правильно! – обрадовались чиновники. – Без выкупа не выпускать!
– Да, если такого потрясти, то и на выборы хватит, и водопровод починить.
– Нет, пусть бы он лучше все наши долги заплатил за электроэнергию, за телефонную связь, за…
– А если это все-таки не олигатор, а вице-премьер? Он сам тебя так потрясет, что не будешь знать, куда бежать.
Все обернулись на дверь и прислушались, из-за двери раздавалось мерное негромкое всхрапывание.
– Ну, ладно, – сказал последнее слово Христофор Иванович, – я сам с ним разберусь. А вы идите и смотрите, чтобы все в городе было хорошо.
Чиновники разочарованно потянулись на выход, а мэр на цыпочках вошел в кабинет, сел на стул напротив дивана и стал внимательно разглядывать спящего. При этом он время от времени то хлопал себя по лбу, будто что-то припоминая, то качал в раздумье головой, как бы сомневаясь в том, что удалось ему только что вспомнить. Так просидел он возле нежданного гостя довольно долго, но тот не просыпался, лишь сладко чмокал во сне пухлыми губами.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой возникает призрак «конца света»
Между тем по Тихо-Пропащенску поползли слухи. Говорили, что на рассвете четверга видели над городом какое-то свечение и будто бы даже буквы можно было различить, а некоторые уверяли, что это были не буквы, а цифры – двойка и три нуля, что тут же истолковали как «2000 год» и дружно решили: знамение!
Пропащенские старухи потянулись в единственную в городе церковь – ставить свечки заступнице Богоматери, но та встретила их неожиданно потемневшим ликом, по которому, как рассказывали потом на всех углах очевидцы, текла непрерывная слеза. Старухи попадали перед иконой ниц и долго бились лбами о деревянный церковный пол, прося спасения сами не зная от чего.
Вскоре выяснилось еще одно странное обстоятельство. Мальчишки из ближних к Тихому лесу пятиэтажек, играя в бандитов, обнаружили в лесу, а именно на Муравьиной поляне, большое выжженное пятно идеально круглой формы, а невдалеке от него, возле большого пня, – разворошенный муравейник, из которого длинной цепочкой ползли куда-то муравьи. Мальчишки пошли вдоль этой цепочки и она вывела их за город. Они бы и дальше шли, как завороженные, за муравьиным ручейком, да были замечены сторожем городских огородов, который издали пугнул пацанов обрезом, и те, опомнившись, со всех ног побежали назад. И вскоре они уже рассказывали другим пацанам и оказавшимся поблизости взрослым о только что виденном ими необыкновенном явлении живой природы.
А в пятницу на городском рынке появился местный астролог-самоучка Родион Кабалкин, который собрал вокруг себя толпу и стал, ссылаясь на самого Нострадамуса, комментировать странные события минувшего дня, а именно: свечение цифр над городом, плачущую Богородицу и исход муравьев из Тихого леса – как возможное подтверждение одного из предсказаний великого оракула относительно конца света. Это окончательно всех переполошило. Кто лично слышал Кабалкина, передавал услышанное другим, а кто не слышал, но хотя бы проходил в тот момент мимо рынка, все равно говорил потом, что слышал, и пересказывал про конец света по-своему.
Вслед за этим в городе началась настоящая паника. Сначала бросились было запасать крупу, соль и спички. Но скоро сообразили, что в данном случае слишком большие запасы ни к чему, а надо подумать о чем-то более важном. Кабалкина атаковали с требованием разъяснить, как именно будет все происходить и что нужно знать населению, чтобы конец света не застал людей врасплох. Одна женщина спрашивала, будут ли выдавать противогазы, другая интересовалась, надо ли куда-нибудь сдавать личные документы, а какой-то дед предлагал для оставшихся в живых участников войны распределить места на кладбище заранее, чтобы потом не было давки, и даже пошел с этим предложением в мэрию, но его оттуда, естественно, поперли.
Словом, Тихо-Пропащенск забурлил. Не было ничего удивительного в том, что жители его так легко поверили в приближение конца света, о чем, кстати, давно уже перешептывались на рынке и в очередях за водой. Точно так же некоторое время назад здесь всерьез обсуждали вероятность того, что их город будет отдан японцам вместе с известными островами, а еще раньше по городу ходили не менее упорные слухи о присоединении Тихо-Пропа-щенска к Аляске и соответственно переходе его под юрисдикцию Соединенных Штатов Америки. И каждый раз кто-то начинал сбор подписей – то ли в поддержку, то ли, наоборот, в знак протеста против такого решения судьбы их родного города.
И вот теперь жители Тихо-Пропащенска со страхом ожидали 2000 года. Как, однако, быстро он накатил! Кажется, недавно был 80-й, и никто еще не задумывался о скором окончании века. Двадцать лет было впереди! У-у, как много, думали тихопро-пащенцы, да мы за это время еще таких дел наделаем, такие горы свернем! А они пролетели – никто и не заметил как. И вот теперь люди стояли на самом краю девятисотых и вздрагивали при каждом нечаянном взгляде на календарь, где круглились три девятки, три перевернутые шестерки, – предвестницы трех нулей, все настойчивее напоминавшие о том, что вот, ненароком дожили они до этой невидимой грани двух времен, до этого небывалого исторического рубежа, когда одна эра человечества в одночасье переходит в другую. И надо было как-то соответствовать этому мигу Вечности, но – как? Становилось страшно и жутко и хотелось рыдать неизвестно от каких чувств. Никто не мог бы с точностью определить, чего именно он боится, но ощущение близкой опасности витало в воздухе.
В этом убедился и социолог Майский, который по поручению общественного «Комитета-2000» как раз в эти дни проводил опрос населения на тему «Чего вы ждете от 2000 года?».
Как он докладывал впоследствии на заседании комитета, из 100 человек опрошенных 63 % ответили: «Ничего хорошего», 34 % сказали, что боятся об этом даже думать, 2 % отвечать не захотели и послали Майского куда подальше, и одна женщина (что равнялось как раз 1 %) призналась, что ждет в 2000 году ребенка. На дополнительный вопрос социолога: «Чего конкретно вы боитесь в 2000 году?» те же 63 % сказали: «Конкретно – неизвестности», 34 % ответили: «Конца света», 2 % – те самые, что сначала послали социолога Майского подальше, позже разговорились и, оказавшись бывшими младшими научными сотрудниками филиала ИКИ, заявили, что опасаются падения на землю гигантского астероида, который, по их представлениям, может погубить всю земную цивилизацию. А беременная женщина сама спросила у Майского, правда ли, что в 2000 году ожидается катастрофическое землетрясение, которое начнется якобы на Камчатке, пройдет совсем рядом с Тихо-Пропащенском и далее гигантской трещиной разломит всю территорию России надвое.
– Кто вам это сказал? – спросил социолог Майский.
– Все говорят, – пожала плечами беременная женщина.
Попутно выяснилось, что есть вещи, которых жители города совершенно не боятся, а именно: третьей мировой войны, эпидемии СПИДа и смены власти в стране, полагая, что то, другое и третье, если и произойдет, то где-то очень далеко и лично на их жизни никак не отразится.
Как ведет себя человек, вдруг узнав, что жить ему, возможно, осталось всего ничего? И притом неясно, сколько именно. Может, пару недель, а может, три месяца. Разные люди ведут себя по-разному. Вот и жители Тихо-Пропащенска ударились кто во что.
Сам социолог Майский, весьма удрученный результатами своего опроса, засел дома и стал запоем читать книги. Он всегда много читал, но всегда оставалось еще больше непрочитанного, и теперь он очень страдал от мысли, что так и не успеет прочесть много великих, выдающихся и просто замечательных книг, так и умрет, не насладившись сполна сокровищами человеческого разума. Теперь он дотемна валялся с книжкой, потом неторопливо вставал, заваривал в чашке чай из трав, зажигал свечу на кухонном столе, пристраивал книгу так, чтобы свеча максимально освещала страницы и, склонившись над ними, читал, пока свеча не таяла и не начало резать в глазах. Тогда он с сожалением закладывал страницу листком старого, за 1985 год, календаря, с удовольствием обнаружив, что почти добил второй том «Истории государства российского» Василия Ключевского, который полгода пролежал на столе раскрытым на 16-й странице. Голова его отяжелела, глаза покраснели, но душа приобрела удивительное, никогда раньше не бывавшее равновесие, а мысли, оторвавшись от повседневной мелкой суеты, воспарили высоко, как в самые ранние, юношеские его годы. Он решил, что возьмется теперь за «Опыты» Монтеня, всегда казавшиеся ему неподъемными, и теперь уж наверняка их осилит. Он был вполне счастлив теперь, как будто сбылось что-то заветное, о чем еще недавно он и мечтать не мог.
Совсем другое происходило в это же время за стеной его квартиры, где жил с женой безработный мастер по ремонту телескопов Рогозкин. Этот Ро-гозкин, сообразив, что дело, возможно, и правда идет к концу, стал говорить своей жене – не слишком молодой, но еще довольно приятной даме, когда-то заведовавшей мужской парикмахерской, а теперь изредка стригшей на дому отдельных знакомых мужчин – разные такие вещи, которых раньше он просто не посмел бы сказать. Жена была сурова в отношении Рогозкина, и он ее боялся. А тут он стал вести с ней вот какие разговоры:
– Натуся, а Натуся, – говорил он, – послушай, если все равно конец, так разреши мне разочек того… я ведь никогда, ни разу за всю нашу с тобой жизнь тебе не изменял, но я тебе признаюсь теперь, что мне всегда этого хотелось, а сейчас просто страсть как хочется! Так разреши мне один разок напоследок попробовать, узнать хоть, что это такое, как это бывает…
На эти речи жена Рогозкина делала удивленные глаза и спрашивала недоверчиво:
– Ты правду говоришь, что ни разу? Поклянись! Нет, ты поклянись не просто, а самым дорогим!
– Клянусь мамой! – говорил Рогозкин.
– Ах, мамой! Ну, хорошо же, будем знать, кто у тебя самый дорогой.
– Нет, Натуся, ты меня неправильно поняла! Если бы я тобой поклялся, разве ты бы мне поверила?
– Рогозкин! – кричала Наташа. – Я тебе никогда не верила! И сейчас не верю! Я думаю, ты всегда обманывал меня очень ловко, а сам наверняка – с той же Любой из научного фонда…
– Бог мой, Люба! – вскричал в свою очередь уязвленный в самое сердце Рогозкин. – Да! Мне нравилась эта женщина! Она – чистая, скромная! Но я никогда, никогда не мог себе позволить!
– Нет, ты это серьезно, Рогозкин? Ах ты бедный мой, мне сейчас даже жалко тебя становится. Если бы я раньше знала, я бы, наверное, тоже не стала…
– А ты… Разве ты изменяла мне? – шепотом спросил изумленный Рогозкин.
– Ну а как же? – сказала Наташа просто и протянула руку, чтобы погладить Рогозкина по щеке.
– Я тебя убью! – заорал Рогозкин, отталкивая ее руку. – Ты! Ты мне всю жизнь испортила, я бы мог, я бы… Боже мой, Люба! Святая женщина! Я мог быть счастлив! Я тебя сейчас убью!
– Чего уж теперь убивать, теперь уж умрем вместе! – сказала Наташа.
– Ты недостойна вместе, ты должна умереть одна, сейчас! С кем ты мне изменяла, говори!
– Да пошел ты… – сказала Наташа и хлопнула дверью прямо перед носом наступавшего на нее Рогозкина.
А внизу, во дворе, отдыхала на скамейке только что вернувшаяся с рынка баба Гаша. Она молчала и смотрела куда-то вдаль спокойным, печальным взглядом. Внучка ее Леночка вертелась тут же, то вставала со скамейки и заглядывала бабушке в глаза, то садилась и дергала ее за руку, то даже влезала на скамейку своими маленькими ножками и все время без умолку рассуждала. Рассуждала она все о том же, о чем в городе все теперь рассуждали, то есть о надвигающемся конце света.
