Текст книги "Корректировщики"

Автор книги: Светлана Прокопчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– И я тоже так могу? – удивился Фил.

– У Христа была не четвертая ступень, а минимум седьмая. Кроме того, он все-таки реал-тайм корректировщик, а не антикорректор, – почему-то обиделся врач. – А сказал я это специально для того, чтобы вы поняли: способности к корректировке – это не шутки. Не детские игрушки. И любое ваше действие может вызвать далеко идущие последствия. Опытные корректировщики в Поле выходят тогда и только тогда, когда это жизненно необходимо. Никто не правит Поле каждый день, повинуясь мимолетной прихоти.

– Да я не собираюсь, – пробормотал несколько озадаченный Фил. – Просто хотел узнать, что мне дают мои возможности.

– Хорошо, я вам скажу. Ваши возможности накладывают на вас колоссальную ответственность и некоторые ограничения по роду деятельности. Есть некоторые аспекты, которые вам по причине особенностей вашей нервной системы окажутся просто недоступны.

– Какие? – насторожился Дойчатура. – Мой сын ведет активную общественную работу…

– Это – пожалуйста. Ему будут недоступны все области человеческой деятельности, связанные с творчеством и созиданием. Создать, вероятнее всего, он не сможет ничего. И если у вас есть планы, связанные с созданием чего-либо нового, советую поискать в пару вашему сыну человека с противоположными способностями и отсутствием честолюбия.

– Реал-тайм корректировщика? – абсолютно серьезно уточнил Дойчатура.

Врач засмеялся:

– Ну, на это рассчитывать не стоит! Во-первых, они вообще рождаются крайне редко. Во-вторых, их быстро берет под крыло Служба у нас, и аналогичные организации за рубежом. Переманить не удается. И, в-третьих, реал-тайм корректировщики обыкновенно более, чем просто честолюбивы. Не зря же в народе их зовут “рутами”[3]3
  root – администратор (обладатель прав наивысшего доступа) в сетевых операционных системах, клонах UNIX (прим. автора)


[Закрыть]. В основной своей массе это Правители – с большой буквы. И чем выше ступень, тем сильней у них проявляется склонность властвовать. Надо отметить, у них это получается. Возможно, вам стоит попытаться найти пост-корректировщика и договориться со Службой, чтобы они отпустили его к вам. В любом случае, блокировать вашего сына обычный человек сможет вряд ли.

– Это как – блокировать? – нахмурился Дойчатура.

– Обыкновенно. Перехватывать разряд, не позволяя ему достичь чувствительных зон Поля, и выводить корректировщика из Поля насильно.

– А какое они имеют право?

Врач смотрел грустно и даже с легкой укоризной:

– Борис Сергеевич, я настоятельно рекомендую вам ознакомиться с той частью Конституции, где говорится о правах граждан на защиту от действий корректировщиков. Думаю, вы будете разочарованы. Корректировщики во всем мире, независимо от ступени или режима, не имеют права действовать произвольно. За самопроизвольные действия следует суровое наказание. Исключение обычно составляют действия корректировщика до и во время инициации или в чрезвычайных обстоятельствах, могущих повлечь за собой человеческие жертвы, а также действия, приложенные к неодушевленным объектам, если последствия этих действий заведомо не принесут вреда объектам одушевленным. За все остальное корректировщик, действующий самодеятельно, предстает перед судом. И это относится в равной степени к обладателям всех режимов.

Головная боль у Фила почти прошла. Разговор врача с отцом он слушал вполуха – ему-то это все было известно. Узнал гораздо раньше, чем Цыганков заподозрил в нем антикорректора. Но кое-что решил уточнить:

– А если я, скажем так, приму меры, чтобы меня не отыскали?

Врач снисходительно улыбнулся в бороду:

– Не сможете. Во-первых, скрыть факт воздействия на Поле невозможно – волнения информационного поля тут же отражаются на поле магнитном, и отмечаются приборами. Сейчас техника настолько точна, что позволяет указать не только ступень и режим воздействия, но и место, где находится корректировщик. Во-вторых, корректировщики отличаются от обычных людей набором паранормальных способностей, сопровождающий основной дар: ясновидение, телепатия, иногда телекинез. В-третьих, блокаторы очень хорошо чувствуют наличие у человека антикорректорского дара.

Фил опять вспомнил Цыганкова.

– И, в-четвертых, я обязан сообщить в соответствующие органы о результатах прохождения вами тестов.

– Это еще зачем?! – Дойчатура встал, грозно сдвинув брови.

– Потому что так законно и этически верно, – сказал врач. – Потому что только в Службе вашему сыну смогут объяснить, как ему следует жить, чтобы не выпасть за рамки закона. Если он избрал для себя карьеру политического деятеля, ему необходимо следить за тем, чтобы случайно не нарушить закон. Ну, и потому, что при такой ступени вероятность летального исхода при инициации очень велика. А предотвращать смерти корректировщиков умеют только в Службе.

– Станут они… – поморщился Фил.

– Ошибаетесь, Филипп Борисович. Антикорректоры – это не идеологические противники корректировщиков и не “поборники тьмы”. Случаи, когда антикорректоры работают в Службе, не так уж редки. Поле уже старо, оно переполнено блуждающими потоками, которые, по существу, являются мертвыми. Мы их иногда тоже видим и называем привидениями, призраками, полтергейстом, и так далее. Иногда эти потоки прилепляются к живому объекту и пытаются его захватить. Помочь тут может только антикорректор, способный разрушить информационный поток. Таковы, кстати, священники-экзорцисты. Я полагаю, вам не стоит опасаться враждебных действий со стороны Службы. А блокатор, которого к вам прикрепят, может стать вам замечательным другом.

– А может и врагом, – заметил Дойчатура.

– Не рекомендую заранее настраиваться на антипатию. Потому что в случаях “залипания” в Поле, в случаях ураганной инициации блокатор спасает жизнь своему подопечному. Конечно, вы можете отказаться от постоянного сопровождения, можете обмануть или скрыться от своего опекуна… только зачем? Кроме него, некому будет вас спасать.

– Когда будет инициация? – спросил Фил.

Врач развел руками:

– Не могу сказать. Некоторые исследователи пытаются классифицировать признаки грядущей инициации, но стопроцентного, и даже пятидесятипроцентного, результата пока не достигнуто. Нет определяющих признаков. Особенно это касается ураганной, проходящей менее чем за сутки, инициации. Она наступает внезапно. Единственная рекомендация – следите за своими желаниями. Возможно, инициация является следствием какого-либо неудовлетворенного желания, слишком сильного, чтобы удержаться от его исполнения.

Фил поднялся, протянул врачу руку:

– Благодарю вас, Никита Степанович. Вы оказали мне неоценимую услугу, предупредив о грозящей опасности. Разумеется, я не стану препятствовать вам в выполнении вашего долга – я говорю об отчете в известных органах. Хотя мне бы хотелось сделать это самому. В Селенграде есть отделение Службы, я шапочно знаком с его руководителем.

Врач на рукопожатие ответил, но смотрел с подозрением: с чего бы антикорректор захотел оповещать о себе Службу? Но у Фила были свои, далеко идущие планы.

– Я в любом случае обязан сообщить, – сказал врач. – Но вас не станут беспокоить вызовами до тех пор, пока состояние Поля не сделает это необходимым. Так что вы вполне успеете навестить вашего знакомого в Селенграде и встать на учет.

– Разумеется, я так и поступлю, – Фил улыбнулся. – Всего доброго.

Когда сели в отцовский лимузин, Дойчатура был мрачней грозовой тучи:

– Ладно, я позвоню кому следует, они ему прыти поубавят… Ты не беспокойся, никуда он не сообщит.

Фил благодушно похлопал отца по руке:

– Прекрати. Пусть делает то, что хочет. Я действительно намерен посетить Савельева по возвращении.

– Зачем? – изумленно воззрился на него отец.

– По-моему, врач все доступно объяснил. Не знаю, как ты, а я не намерен беззаботно относиться к перспективе помереть во время инициации. А если хочешь мне помочь, нажми там на кого-нибудь, чтоб мне выделили самого лучшего блокатора.

Отец так ничего и не понял.

* * *

12—13 октября 2082 года

Московье

Взгляды однокурсниц жгли лопатки. Оля знала, о чем они шепчутся. Как всегда: Пацанчик пытается обойти Соколову. И выворачивается наизнанку, лишь бы переплюнуть результаты Соколовой. В группе все были уверены, что Оля завидует Ленке. Да чему там завидовать?! Уж Оля лучше, чем кто-либо, знала: Ленка ничего не понимает на лекциях. Любая нестандартно сформулированная задача по физике приводит ее в шок, а от химических опытов падает в обморок. Она – зубрила. А Оле никогда не приходилось заучивать наизусть, чтобы хорошо учиться.

Взять хоть стипендиальную аттестацию. Ленка валерьянку глотала и зубрила ночи напролет, а Оля все обязательные дисциплины сдала в один день. На следующее утро – два необязательных. И нельзя сказать, что аттестация слишком ее утомила. Подумаешь, как контрольная. Зачем нервничать?

Последним необязательным в списке аттестационных предметов Оля выбрала физвоспитание. По-хорошему, ей было все равно – физвоспитание или биология. Биология даже предпочтительней, потому что физические упражнения Оле давались существенно тяжелей, нежели умственный труд. Но сработал стадный инстинкт, и она последовала выбору почти половины группы.

Она сдала все, кроме беговой дорожки. Ее Оля оставила на последний день – знала, что бегает плохо, не хотелось портить настроение единственной двойкой. Ей стало неуютно, лишь когда она узнала, что вместе с ней на последний день физвоспитание отложили и все остальные девушки. В том числе и Ленка Соколова.

Оля уже была в зале, видела, как Ленка с кем-то говорит по телефону, привычно жеманясь. Потом Ленка сунула телефон в карман олимпийки, подошла к беговой дорожке, повздыхала, глядя на нее. И тут погас свет.

Все переполошились. Еще бы: последний день аттестации, если вечером не подать рапорт, автоматом считаешься несдавшей и остаешься без стипендии. Рапорт, положим, можно послать из города, а сдавать как, если академическая сеть не работает? Оля вызвалась сбегать на подстанцию, но Валерия, самая крутая девушка группы, поступила рациональнее: просто отобрала телефон у Соколовой и позвонила туда.

– Авария серьезная, – объявила она. – Кто-то обрубил кабели. Электрики говорят, восстановят только к утру.

Затем Валерия взяла ситуацию под свой контроль. Оля следила за ней с тихой завистью. Как она командовала! Главное, никому и в голову не приходило ослушаться. И еще Оля думала, что вот Валерия командует по праву. Она четко знает, что и как надо делать, чтоб было правильно. А Ленка только жеманится.

– Так, прыжковую планку можно и без компьютера сдавать, мы не на чемпионате, – решила Валерия. – Гимнастику – да то же самое. Что у нас еще? Козел? А есть, кому его сдавать? Нет? Вот и чудно.

– Бег, – напомнила Оля.

– Та-ак, – протянула Валерия. – Бег… Бег без электричества никак, да? Дмитрий Васильевич! – позвала она физрука. – А старый тренажер жив?

– Какое там! – вздохнул Дмитрий Васильевич.

– Ну, тогда остается по старинке. Размечать стометровку и засекать время. А потом считать среднюю скорость.

Пока физрук размечал беговую дорожку, Валерия подозвала девушку из параллельной группы, вручила ей свои часы и объяснила, что делать.

Для бега разбились на пары, чтоб побыстрей отделаться, и Оле выпало бежать с Ленкой. Оля прибежала второй: у Ленки длинные ноги, а Оля всегда плохо бегала на короткие дистанции. Отстала на одну десятую секунды. Услышала результат, криво усмехнулась: скорость с трудом вписывалась в троечку. Впрочем, ладно. На ее стипендии даже двойка уже не сказалась бы. Сообщив свои данные для подсчета скорости, почему-то не отошла. И услышала, как Ленка, запинаясь, сказала:

– Ой, я так привыкла к тому, что не надо запоминать цифры… Я не помню точное время. Помню, что считала скорость в уме, выходило на четыре балла.

Нет бы Оле промолчать. Но она стояла слишком близко. Да и сам факт, что Ленка Соколова могла так глупо ошибиться в расчетах, ее порядком позабавил. Настолько, что она даже не задумалась, – а могла ли Ленка, отличница, совершить такой грубый просчет? Оля еще успела подумать – вот она, твоя хваленая память, три цифры через пять минут забываешь…

Она сказала ее результат. На Ленку все смотрели с сожалением – результат-то не четверочный. И тут Ленка побелела, глаза ее расширились, она повернулась и кинулась в душевую.

Оля ничего не заподозрила. Еще покрутилась в зале, полазила по снарядам ради собственного удовольствия. А когда добралась до душевой, опешила. В скудно освещенном – электричества не было, а дневной свет едва пробивался сквозь матовый пластик окон, – помещении собралось два десятка голых женщин, кто-то рыдал в голос, и все говорили про Олю.

– Нет, вы только подумайте – надо же, какая сволочь эта Пацанчик!

– Ага, Соколова обошла ее на дорожке, так эта сучка сразу отомстила!

– Это не так! – крикнула Оля.

Но ее не услышали. Или не захотели слушать. Сквозь гомон осуждающих голосов вдруг прорвался повелительный голос, принадлежащий вроде бы Валерии:

– Да объявите вы ей бойкот, в конце концов!

Оля замерла, потеряв дар речи от такой несправедливости. Вся группа охотно подхватила брошенную идею. Девушки тут же успокоились, потянулись за полотенцами, выходили из душевой, глядя сквозь Олю. Зареванную Соколову успокаивали, а Олю просто не замечали.

Только в столовой Оля поняла весь масштаб обрушившейся на нее катастрофы. Подсела к Гале Липатовой, своей соседке по комнате, но та сказала, глядя в сторону:

– Оль, я не думаю, что ты плохая, но… Знаешь, в одиночестве в общаге не прожить. Извини, если вся группа так решила, я не попру против всех. Сядь за другой столик, не ко мне.

Оля не проронила ни слезинки. И есть ей расхотелось. Вышла на улицу, посидела на лавочке, пока не замерзла. Потом пошла в жилой корпус, поднялась в свою комнату. И обнаружила дверь запертой, свои вещи – скомканными, торопливо засунутыми в сумку. Сумка стояла посреди коридора, ее обходили, будто боялись замараться. Три Олины соседки, в том числе и Галя, за час успели поменять замок в двери, собрать ее вещи и выставить их в коридор. Оля все поняла.

Три часа в метро – ехать-то из Каширы в Дубну – Оля просидела без движения, глядя в одну точку. Не помнила, как доехала. И разревелась уже дома. Заперлась в своей комнате и рыдала безостановочно. Всю ночь. Мать стучала в дверь, братики испуганно скреблись в косяк, но потом все отстали.

А утром, помятая и серая от ночной истерики, явилась к ректорше. Написала заявление с просьбой об отчислении. Ректорша не задала Оле ни одного вопроса, и не попыталась отговорить, несмотря на то, что Оля числилась среди отличниц. Все понятно, подумала Оля, вчерашняя история стала достоянием общественности, и ректорша согласна с мнением группы. Мнение Оли никого не интересовало.

Заполняя обходной лист, Оля зашла в библиотеку. И застыла на пороге, увидев Валерию и еще нескольких девушек из группы. Отвела глаза, молча сунула библиотекарше обходную карточку. Та внесла в компьютер данные, вернула карту. Оля собралась уходить, когда услышала голос Валерии:

– Ну вот, Пацанчик решила документы забрать.

Оля развернулась, как пружина, вперив горящий яростью взгляд в лицо ненавистной крутой:

– Ты ведь именно этого и добивалась. Радуйся!

– Я? – Валерия изумилась. – Зачем? Ты мне нисколько не мешала.

– Ну да. Тем не менее, приказала объявить бойкот. И даже посоветовала выселить меня из комнаты в общаге.

Все разом замолчали. Валерия щелкнула по клавиатуре, поднялась:

– Пойдем в курилку.

Оля собралась высокомерно отказаться, тем более, что не курила. Валерия вышла, не глядя на нее – как будто ей было все равно, пойдет Оля за ней или нет. И Оля поняла: а ведь действительно, все равно. Разговор нужен не Валерии. И молча поплелась за ней в курилку.

Валерия с недоступной Оле осанкой уверенной женщины стояла, опираясь поясницей на высокий подоконник. Рядом с ней лежал красивый старинный портсигар, и Оля невпопад подумала, что Бог обделил Валерию красотой, зато компенсировал недоданное умом и вкусом.

– Бери, – кивнула Валерия на портсигар.

– Я не курю.

– Как хочешь. – Помолчала, негромко сказала: – Бойкот тебе объявила не я. Бойкот объявила Соколова. А когда спросили меня, я сказала: делайте, что хотите.

– Браво, – с горькой иронией ответила Оля.

– Знаешь, на мой взгляд, ты просто чудовищно наивная дура. Это если откровенно. Но ты мне нравишься больше, чем Соколова. И чем все эти тупые сучки, которыми набита академия. Во всей академии наберется от силы десять человек, с которыми можно иметь дело. Мне жаль, что ты уходишь.

– Вот спасибо, осчастливила на прощание…

– Думаешь, меня задевает твоя ирония? – Валерия сухо улыбнулась. От ее улыбки веяло не теплом, а властью. – Ты знаешь, что с самого первого дня, еще на курсах, пока ты восхищалась Соколовой, она настраивала против тебя и группу, и преподавателей?

Оля поперхнулась нервным смешком:

– Бред какой… Зачем ей это?

– Да я тоже не понимаю, если честно. Вы вообще меня удивляли. Обе подыхали от зависти друг к дружке.

– Я не завидовала!

– Ну, назови это по-другому, скажем, ревновала к ее успехам. Этого ты не будешь отрицать? Правильно. Ты ж тщеславна. Но знаешь, что мне в тебе нравилось? Ты не подсиживала других. Хотя я не думаю, что из врожденной доброты… Слушай, на кой черт ты ляпнула про ее результат?

– Думала, она на самом деле его забыла.

Валерия некоторое время пристально на нее смотрела:

– Может, и не врешь. Тогда она дурней, чем я ожидала. Знаешь, почему вы оказались в паре? Она все устроила. Я думала, вы помирились. У нее ж от этой оценки зависело все – средний балл в рапорте чуть выше трех с половиной. Ты не знала? Если б она получила эту четверку за бег, у нее была бы четверка и по физкультуре. И тогда она проходила бы на получение стипендии. Ты никогда ее не выдавала, и я думала, что у вас все обговорено. Когда ты брякнула результат, все решили: ты просто отомстила ей.

Оля покачала головой:

– Лер, извини, но эта легенда белыми нитками шита. Если б не авария, ей бы пришлось сдавать на тренажере, а с ним не договоришься.

Валерия расхохоталась:

– Так ты ничего не знаешь?! Да авария-то заказная! А устроил ее не кто иной, как твой Павел! Всего лишь за два часа секса!

Олю будто под дых ударили. Она побелела, резко отвернулась. Вот, значит, как… Павел так хотел переспать с Ленкой, что пошел на безумный риск и перерубил кабели питания в щитовой… Ну правильно, он же имеет допуск для работы на подстанции… Значит, он любит Ленку…

Валерия исчезла из поля зрения, потом в лицо Оле вдруг плеснула ледяная вода. Она дернулась, задохнулась – и снова увидела Валерию с пустым стаканом в руке.

– Истерики на потом отложи. Сейчас не время, – строго сказала Валерия.

– Кто… – собственный голос показался Оле чужим и хриплым. – Кто сказал, что я… что я… про Павла?

– Соколова, – Валерия безразлично пожала плечами. – Вся группа знает, что ты от него без ума. Я не разрешила трепать языками. Ни к чему.

– Она… наверное, и ему сказала?

Валерия промолчала. А Оля думала, что лучше б ей умереть на месте. Вот почему у Павла в последнее время взгляд был презрительным…

– Он… любит ее?

– Чего?! – Валерия пренебрежительно скривилась. – Любить?! Да ты откуда такая взялась? Какая любовь?! Ох, блин… Лена ему год в штаны залезть пыталась! Ну как же, самый престижный чувак академии… Она с девчонками на триста еврей[4]4
  жаргонная производная от евро, с ударением на первый слог (прим. автора)


[Закрыть] поспорила, что затащит его в постель. Вот тебе и вся любовь. Уж не знаю, чем она Павла соблазнила, но факты говорят сами за себя. Он же и замки в твоей комнате поменял, чтоб ты случайно не зашла, потому что в Ленкиной комнате им отчего-то не понравилось, решили в твоей. В бывшей твоей.

Слушать не было сил. Такому унижению Оля не подвергалась никогда. Значит, Лена занималась с ним сексом в ее комнате…

– Она всегда мечтала занять твое место, – грустно заметила Валерия. – Твоя комната, твоя постель, парень, по которому ты сохнешь. Знаешь, почему я на самом деле поддержала этот бойкот? Она б тебя в конце концов убила. Я видала одну такую, которая угробила свою подругу, а потом пришла к родителям убитой и попросила удочерить ее. Соколова послала несколько стихотворений в “Курьер”, подписавшись “Ольгерда Мальчик”. Все, кстати, решили, что автором этого бреда являешься ты. Так что для тебя лучший выход – уйти из Академии.

Оля сидела на корточках у стены, сжав виски ладонями.

– Тебе есть куда податься?

– К родителям.

– Далеко?

– Дубна.

– А в Кашире есть у кого остановиться до утра?

Оля отрицательно покачала головой. На колени упали ключи вместе с адресной карточкой:

– Держи. Это моя квартира. Жратва какая-то в холодильнике есть, не стесняйся. Располагайся как дома. Я приеду часов в пять.

Дверь с легким скрипом затворилась. Оля сидела, уставившись взглядом в пространство. Резкий звон заставил ее подпрыгнуть. Оказалось, свалились ключи. Надо же, от кого не ожидала помощи, так это от Валерии. Однако размышлять, с чего это надменная Валерия взялась ее опекать, не было ни сил, ни желания.

* * *

13 октября 2082 года, вторник

Московье – Селенград

– Царев, ты?

– Батюшки, какие люди! Лерка, бессовестная, совсем обо мне забыла? Нет, ну неужели трудно звонить почаще?

– Нет времени. Мне надо пристроить девчонку.

– Радость моя, ради тебя я готов на все. Какой курс?

– Первый. Только начались занятия.

– На первый… На топливную химию. Устроит?

– А чего получше? На военку?

– На военку группы переполнены.

– После сессии все равно ж процентов двадцать вылетит.

– Ну, оно, конечно, да… Только чтоб кого-то подсадить в группу сейчас, требуются основания. Например, показания для работы в Службе. У нее есть что-нибудь для нас?

– Я откуда знаю?! У меня нет даже примитивной аппаратуры! Бери ее к себе и ищи, сколько влезет.

– Ну ладно, ладно. Я попробую что-нибудь сделать. Ты с ней говорила?

– Да, она очень хочет к вам.

– Лады. Когда ждать ее документы?

– Через пять минут.

– Тогда позвони еще разок через три часа после отправки.

* * *

13 октября 2082 года, вторник

Московье – Селенград

– Ну?

– Баранки гну.

– А ты с чего такой довольный, Царев?

– Люблю быть всемогущим.

– Надо понимать так, что ты ее на военку пристроил?

– Ну да. Там двое – кандидаты на вылет уже в течение ближайших недель. Это не повод, кстати, подсовывать мне второго переведенца на еще одно свободное место. Оно не свободное, потому что группы переполнены.

– Царев, ты чего оправдываешься? Я что-нибудь про второго говорила?

– Да я так… В общем, документы секретарю я уже отослал, место в общежитии забронировал. И заказал билет на вечерний рейс, оплата от Академии, как обычно. Насколько я помню, вылет в двадцать ноль-ноль по вашему времени. Успеешь ее проводить?

– Главное, чтоб ты не опоздал встретить.

* * *

13—14 октября 2082 года

Московье – Селенград

От квартиры Валерии Оля ожидала всего, кроме ощущения тепла и уюта. Она готовилась к тому, что увидит хоромы, обставленные по последнему слову холодной офисной моды, к тому, что мебель будет – сплошное стекло, зеркала и металл. Или наоборот: предельно аскетичная обстановка. От властной Валерии этого можно было ждать.

А увидела две малюсенькие комнатки и кухоньку, застеленные коврами. Мебели мало, вся – очень старая и деревянная. Полочки с ручной резьбой, все подоконники заставлены узамбарскими фиалками разных цветов. И – мягкие игрушки. Плюшевые звери были повсюду, сидели на полках между триграфиями и цветочными горшками, облепили подлокотники двух кресел и кушетки, делили с Валерией кухонный стол, а забавная красная медведица с пышным бантом жила на углу монитора. Оля невольно улыбалась этому зверинцу, осторожно гладила тщательно расчесанный искусственный мех и думала, что Валерия наверняка и спит с игрушками. Надо же, кто бы мог подумать, что Валерия любит игрушки и домашние цветы?!

Есть не хотелось, Оля забралась в душ. Здесь тоже жили звери, но резиновые. И на подставке для тапочек стояли шлепанцы в форме собачьих голов, с ушами, глазами и носами.

Она не успела толком обсохнуть, как приехала Валерия. Взбудораженная, агрессивная. Сразу выволокла из-под шкафа спортивную сумку, принялась кидать в нее барахло из шкафа. Оля слегка растерялась, наблюдая за этой бурной деятельностью.

– Не стой столбом. Матери пока позвони! – приказала Валерия.

– Зачем?

Валерия села на пол, удивленно посмотрела на Олю.

– Ах да, – кивнула она, – это я сплоховала. Ты переведена в другой вуз. Сегодня вечером улетаешь в Селенград. Это в Забайкалье, тридцать километров от Улан-Удэ. Дорога уже оплачена.

Оля потеряла дар речи. У Валерии тренькнул телефон, она бросила в трубку пару непонятных слов, обернулась к Оле:

– Так, я сейчас отлучусь, ты пока собирайся. Багажа у тебя нет, я тебе тут кое-что собрала, уложи поаккуратней, а оттуда матери позвонишь, скажешь, куда тебе вещи переслать. И сейчас ей позвонить не забудь! – крикнула она уже из прихожей.

“А что за вуз-то?” – хотела спросить Оля, но не успела: Валерия уже вылетела из квартиры.

Прощальный телефонный разговор с матерью дался тяжело. Оля сказала, что переводится в Селенград, улетает вечером и не успевает заехать. Мать вдруг запретила ей лететь, а когда Оля начала оправдываться, говоря, что от нее ничего не зависит, мать заплакала, назвала Олю бесчувственной и сказала, что та совсем не любит и не жалеет своих родителей. Оля так и не научилась понимать, в чем же она постоянно виновата перед матерью, и как надо ее любить, чтобы она не плакала. После разговора ей пришло в голову, что в переводе есть хоть что-то положительное: по крайней мере, материны слезы она будет видеть не каждый выходной, а раз в полгода – когда приедет на каникулы.

Валерия вернулась через два часа, когда Оля уже сидела как на иголках.

– Быстро! – скомандовала она. – Внизу такси. Черт, опаздываем.

В машине Валерия села вперед, что затрудняло разговор. Проезжали мимо общежития академии, Оля вдруг увидела Павла. Он стоял с ребятами у самой дороги, Оля встретилась с ним взглядом, и ей почудилось невозможное – будто он сделал шаг к ней. Она приникла к дверце, машина уносилась вперед, а Павел провожал ее взглядом. Оля едва не крикнула водителю, чтоб на секунду остановился, она бы хоть попрощалась. Но встретила в зеркале строгий взгляд Валерии и не проронила ни звука.

Эта случайная встреча разом убила всю решимость Оли. Больше ей ничего не хотелось. Стало безразлично, что будет дальше. Она ушла в себя, стараясь сохранить в памяти этот прощальный взгляд Павла. Больше они никогда не увидятся.

Яркая иллюминация “Ступино” показалась Оле траурной. Здесь люди расставались, и некоторые – чтоб никогда больше не встретиться. При виде суетившихся вокруг багажа пассажиров Олю охватило ощущение безысходности. Жизнь лишила ее даже такой маленькой радости, как любимый человек среди провожающих. Она не успела ничего сказать, не успела узнать – вдруг он хоть чуть-чуть ее любит? И уже никогда не скажет и не узнает. Павел остался в прошлом, подсвеченном тоскливыми огнями стратопорта.

Валерия за руку тащила апатичную Олю по всему зданию, провела через транспортный контроль. В пассажирской кабинке Валерия заботливо поправила на Оле ремни безопасности, предложила шлем “иллюзий” – погружение в виртуальную реальность. Оля отказалась: одурманиваться не хотелось. И вообще, она слышала, что один из миллиона аппаратов взрывается в стартовом прыжке. Ей остро захотелось оказаться именно в этом, миллионном аппарате, тогда не пришлось бы мучиться от оставшейся позади неразделенной любви всю оставшуюся жизнь.

– Так. – Валерия хлопнула себя по карманам. – Самое главное чуть не забыла. У тебя ж там стипендии не будет.

– У меня есть еще немного денег.

– Немного – это несерьезно. Держи, – Валерия протянула Оле кредитку.

– Ты что? – возмутилась Оля. – Ты и так столько для меня сделала…

– Жизнь длинная, сочтемся. Вдруг ты меня когда-нибудь от смерти спасешь? Держи, держи.

Валерия сунула Оле кредитку в сумку и направилась к выходу.

– Лера! – позвала Оля. – Знаешь, кому я на самом деле всегда завидовала? Тебе. Мне никогда не стать такой, как ты.

На миг она увидела, как лицо Валерии потеряло надменность, и в нем проступило что-то очень мягкое и доброе. Такое же, как игрушки у Валерии дома.

– Лучше и не пытайся, – очень ласково сказала Валерия. – Это все не от хорошей жизни.

Оле уже приходилось летать на стратолетах – в детстве. Тогда ее переполняли какие-то романтические предчувствия, ожидания новой жизни… Сейчас внутри была пустота. Перед глазами полыхнуло алым табло состояния. Перегрузка вдавила ее в послушно растекшееся кресло, в глазах потемнело, в горле застрял комок легкой тошноты. Через несколько секунд все прошло. Алое табло мигнуло и погасло, сигнализируя о выходе в стратосферу. Можно открыть иллюминатор и полюбоваться Землей – вид совсем не такой, как из атмосферы. Оля не пошевелилась. Ей незачем оглядываться назад. Только если душу потравить: позади остались все надежды, мечты, остался Павел. Впереди ее что-то ожидало, но Оля не хотела ничего нового. Оно не могло быть лучше прошлого.

Господи, как сложно поверить. Ленка была единственной ее подругой последние пять лет. Они в школе сидели рядом, и Оля даже плакала, когда ее отсаживали подальше от Ленки – чтобы не болтали на уроках. Оля терпеть не могла экономику, но поступила на переходный курс в Академию экономики и планирования, лишь бы не разлучаться с Ленкой. Весь год на курсах Оля страдала от чудовищно несправедливого отношения к ней группы. Они ее дразнили, обзывали, но при том требовали, требовали, требовали – подсказок, замолвить слово перед учителем, решить домашку… А потом опять дразнились и издевались. Колесников как-то подпалил ей волосы сзади, хорошо еще, что Оля вовремя спохватилась и сбила пламя. В мае, когда она восстала против барщины, ребята подстерегли ее в саду за корпусом, через который Оля обычно ходила в общежитие, и отхлестали крапивой по лицу. На следующий день Оля пришла на занятия с распухшей рожей. Но все стерпела. Из-за Ленки.

Ленку не трогали. В нее влюблялись мальчишки, ей носили сумочки, провожали до общежития, ей писали стихи. Родители присылали ей умопомрачительные тряпки, Ленка знала все про моду, и с ней считались все крутые. Как-то Оля услышала, как одна из крутых девчонок вслух удивилась: “Чего Соколова носится с этой лохушкой?” Ленка тогда ответила, что надо проявлять милосердие, и вообще, ей Олю жалко. Оля была благодарна ей, а остальные почему-то презрительно кривились. А в августе, за три дня до начала учебного года, они сидели на скамейке около общежития. Ленка попросила Олю сходить за лимонадом. Оля встала, а Ленка сказала ей в спину: “И не возвращайся”. Оля обернулась, еще ничего не понимая, а Ленка добавила с милой, обычной своей улыбкой: “Ты здесь лишняя, неужели не понимаешь?”