Текст книги "Танец для двоих"

Автор книги: Светлана Полякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Надя подошла к ней и поцеловала ее в щеку.

– Пока…

– Удачи тебе! – крикнула Люда. – И помни – всяким идиотам сдаваться нельзя. Под страхом смертной казни!

– Я запомню…

Девочка быстро сбежала вниз по лестнице, не услышав последней Людиной фразы:

– А то закончишь, как я…

Катя никак не могла справиться с этими черными кругами, закрывавшими ей свет. Круги сливались в тени, и чем дальше она стояла, тем больше кружилась голова.

Она опустилась на лавку, продолжая смотреть на выход из подъезда. Дождь все еще моросил, но Катя не обращала на это внимания. В конце концов, дождь не был проблемой. Это Надя была проблемой. Она почувствовала, что в груди сначала закипает гнев, а потом отчаяние его сменило. «Моя дочь, – повторяла про себя Катя. – Моя дочь…»

Наконец ей удалось справиться с чертовыми кругами-тенями, и она поднялась снова – с решительным намерением подняться в «притон». Вытащить Надьку оттуда… Надавать ей пощечин. И этому… этому вообще… Она даже не могла придумать, что она сделает с «этим». Сделав несколько шагов в сторону подъезда, она отругала себя за их явную неуверенность, обозвала себя трусихой и постаралась выпрямить спину. «Почему мне так стыдно? – удивилась она. – Чертово воспитание… Да плевать мне на бонтон, там моя дочь!»

Дверь распахнулась в тот момент, когда Катя собиралась ее открыть. На пороге стояла Надька собственной персоной, и ее глаза от удивления так расширились, что Катя испугалась, что они сейчас вообще выпрыгнут, как два мячика.

– Мама? – выдохнула Надя. – Что ты тут делаешь?

– А ты? – спросила Катя. – Что ты-то тут делаешь?

Надя подумала и сказала:

– Я была тут у своей подруги…

– Ага, – кивнула Катя. – И как ее зовут?

– Люда, – спокойно ответила Надя.

– Люда…

Она почему-то вспомнила неприятную блондинку – «шлюха она…», а потом пожилую леди, которая рассердилась и сказала: «Дура ты, Таня. Люда хорошая…»

Может быть, именно это заставило Катю взять себя в руки, и она только вздохнула.

– Надеюсь, ты сейчас домой? – спросила она.

– Да.

– Нам надо поговорить…

– Последнее время ты мне это часто стала предлагать, – засмеялась дочь. Катя с удивлением обнаружила, что теперь Надя стала спокойной и уже не оглядывается затравленно по сторонам.

– Пойдем, – сказала она. – Только купим по дороге чего-нибудь к чаю…

– Пирожных, – по-детски заявила Надя. – К чаю самое то…

Катя обернулась. Боже, как ей хотелось, чтобы и в самом деле не происходило ничего страшного! «Например, чтобы она не взрослела, так и оставалась бы маленькой девочкой, – ехидно заметил внутренний голос. – Всем хорошо от этакого расклада, и в первую очередь тебе…»

«Да нет, – отмахнулась Катя. – Я и сама не знаю, почему я так… Ах да. Мне не нравится этот красавчик. Я предпочла бы видеть его подальше от моей дочери, а он, как назло, все время появляется в непосредственной близости…»

«Он тебе не нравится? А не наоборот?»

«Не нравится», – повторила Катя про себя, словно не только ехидный голос альтер эго пыталась убедить в этом. Саму себя…

«Не нравится. Совсем не нравится…»

Она так упорно это себе внушала, что ей на ум пришло сравнение с гипнотизером. Как-то раз, очень давно, она решила бросить курить, но у самой ничего не получилось. Вот она и решила потратиться на гипнотизера этого – пожилого, толстого дядьку с сальными глазами.

Собственно, у него и руки были сальные – усаживая ее, он долго держал ладонь на ее колене и выразительно смотрел ей в глаза. Гипнотизировал, наверное… Ничего у него не получилось – Кате бы сразу понять, что ей попался слабый спец, раз не смог вызвать в ней бурю страсти, но она отчего-то продолжала сидеть. Он печально потупил свои масленые глазки и сел напротив. Катя старалась его слушаться – она даже вспомнила уроки релаксации, когда он приказал ей расслабиться. Потом, правда, ей пришло в голову, что платить ему за собственные усилия – страшная глупость. И тем не менее покорно просидела около часа, слушая его тихий и вкрадчивый голос, мерно бубнящий: «Вы не хотите курить… Вас тошнит от одной мысли…»

Кате все это время больше всего на свете хотелось курить – ей, к слову сказать, вообще никогда так этого не хотелось, как в тот момент. Она с трудом дождалась конца сеанса, выскочила на улицу и достала сигарету. Бог ты мой, с каким же наслаждением она затянулась! Тогда Катя решила, что не поддается гипнозу. У других-то все получается, а она такая вот неудачница.

Так и теперь – Катя старательно внушала себе, что нет на свете никого более мерзопакостного, чем этот тип, совершенно не к добру встретившийся им в тот день. А вместо этого почему-то она вспоминала его взгляд… и слова: «Вы прекрасны…» Она поймала себя на том, что, вспомнив о них, улыбнулась даже, и страшно на себя рассердилась.

«Ты и в самом деле безнравственная особа! – заявила она себе. – Твоей дочери угрожает опасность, а ты готова броситься негодяю на шею за то, что он одарил тебя банальной фразочкой…»

Она так рассердилась на самое себя, что всю дорогу молчала, и даже когда они купили пирожные, поднялись на свой этаж, она продолжала молчать, не обращая внимания на опасливые взгляды дочери, которая подумала, что Катя сердится именно на нее, и тоскливо предчувствовала серьезную разборку вместо приятного чаепития…

– Ты домой? – спросила Люда.

Они вышли из подъезда, Саша держалась за отцовскую руку.

– Да.

Она видела, что он рассеян и думает о чем-то своем.

– Саш, все будет нормально.

– Ты о чем?

– Ты думаешь о девочке… Она крепкая девчонка. Справится…

Он пожал плечами. На самом деле он в данный момент думал не о Наде. О ее…

Нет, он не станет думать об этой агрессивной женщине!

В конце концов, она даже не пытается разобраться в сложившейся ситуации – живет в каком-то своем придуманном мире и ей совершенно наплевать, что ее собственная дочь из этого мира в отличие от нее выросла! Ему тоже хочется «бродить в химерическом лесу собственных фантазий», но он отчего-то живет в этом вот мире, потому что у него, черт побери, дочь, за которую он отвечает! А эта дамочка хлопает своими небесными очами в укоризненном недоумении: «Ах, как все вокруг грязно!» Вместо того чтобы объяснить Наде, что мир полон подлецов, внушает девчонке постоянное чувство вины…

– Она делает ее беззащитной! – вырвалось у него вслух.

Люда удивленно вскинула брови:

– Ты о ком?

Он отругал себя за то, что высказался вслух. «Если эта дамочка тебя раздражает, почему ты прячешь ее глубоко в сердце, словно сокровище?»

– Да так… не обращай внимания…

Она остановилась возле перекрестка, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Мне пора. Пока, мой славный герой…

И застучала своими каблучками по асфальту.

«Господи, почему я думаю о другой женщине? – тоскливо подумал он, глядя ей вслед. – Есть же женщины, с которыми проще разговаривать… Почему я не могу думать так о Людке? Или Тане?»

– Пошли, – сказал он вслух. – На улице стало совсем холодно…

– Только купи пирожное, – потребовала Сашка.

– С какой стати? – искренне удивился он.

– С такой, что я себя хорошо вела сегодня, – хитренько улыбнулась девочка.

– Ладно, – согласился он, подумав. – Если ты так считаешь… В конце концов, это неплохая идея. Разговор за чаем с пирожными… И никого. Только ты да я…

– Ты, я и ангелы, – поправила его Сашка.

– Ну да, конечно… И ангелы, – повторил он вслед за ней и снова подумал о той женщине с лицом Мадонны и полным неумением жить, как все…

«Черт ее знает, может, в этом-то и состоит ее привлекательность?..»

Он поймал себя на том, что, вспомнив это немного растерянное лицо, распахнутые глаза, невольно улыбнулся. «А какие лица у ангелов? – подумал он. – Может быть, вот такие и есть – с вечным вопросом в глазах. Как же это вы умудряетесь выжить в таком дерьме?»

И Катя тоже этого не знает. И не хочет знать.

День клонился к вечеру, и Наде совсем не хотелось идти на эту встречу. Куда охотнее она бы отправилась домой… С каждым шагом Надина решимость таяла.

«Я не должна бояться, – сказала она себе. – Я справлюсь… Глупости я сама наделала».

И все-таки больше всего на свете ей бы сейчас хотелось, чтобы Саша оказался рядом.

Особенно в тот момент, когда она увидела три фигуры. Они ждали. Настена прислонилась к стене, задумчиво ковыряя носком туфли землю, рядом с ней возвышалась фигура ее приятеля. Вечная подпевала просто скучала рядом, но именно ей первой досталась высокая честь увидеть Надю. Тут же глаза вспыхнули радостью, она что-то быстро зашептала Настене, та посмотрела в ее сторону. Наде показалось, что Настена до последнего не была уверена, что Надя придет на «стрелку». Значит, она просто не была уверена в своей дурацкой авантюре… Это странным образом успокоило Надю. Немного, но все же успокоило.

Она подошла к троице и остановилась молча.

– Привет, – нарушила тишину первой Настена. – Деньги принесла?

– Нет, – покачала головой Надя. – Потому что я с тобой уже расплатилась…

Настена округлила глаза.

– Ты отдала мне триста рублей! – возмущенно сказала она. – Ты чё, офонарела? Посчитай сама, сколько еще ты должна…

– Неплохой способ заработка у тебя, – рассмеялась Надя. – Я-то думаю, чего это ты так круто одеваешься… А ты просто толкаешь самопалы по цене фирмы…

– Что ты сказала?

– То, что ты услышала. Ты торгуешь подделками… Это не Ив Сен-Лоран. Это сделано где-то в районе вокзала, немытыми руками восточных друзей… Красная цена этому «мыльцу» сотня. Оптом. Я тебе дала триста… Так что ты еще должна мне две сотни, дорогая…

Она сама удивилась тому, что у нее получилось. Именно так и надо с ними говорить. Спокойно. Ровно. Просто…

– Я тебя даже не осуждаю, – сказала она. – Сейчас такой стиль лайф у всех… Продать дерьмецо под видом хорошего товара. Каждый хочет стать богатым. Ты удачно вписалась в антураж… Вот только не надо думать, что у таких лохушек, как я, нет друзей, способных оценить твою продукцию…

– Да что ты говоришь! – воскликнула Настена, кривляясь. – Какая ты умная, Прохорова! С ума прям сойти… Только ты давала расписку и должна отработать, поняла?

– Я никому ничего не должна, – проговорила Надя спокойно. – Особенно вам… А если ты настаиваешь…

– Если ты продолжаешь настаивать, то я согласен заменить ее, – услышала она голос за спиной. Сашин голос. Она обернулась. Он стоял за ее спиной, прищурившись, рассматривая стушевавшуюся Настену с откровенной издевкой. – Правда, я не уверен, что качество ваших фотографий высокое… судя по вот этому дерьму, такое же… Кстати, не будешь ли ты так любезна сообщить мне адрес своей фирмы? Очень интересно взглянуть в глаза тем дяденькам и тетенькам, которые торгуют такими «фишками»… А потом пускают в ход шантаж. Что, юная бандерша, ты все еще хочешь неприятностей?

Настена явно не была готова к его появлению. Она растерялась… Как вести себя с этим человеком, она тоже не знала. И вдруг этот кент из милиции?

– Да пошли вы! – кинула она зло и постаралась удалиться с гордо выпрямленной спиной.

– Если ты еще хоть раз хоть с кем-то устроишь что-то подобное, пеняй на себя, – бросил ей в спину Саша.

Они остались одни.

– Спасибо, – проговорила Надя. – Только я сама бы справилась…

– В следующий раз справишься сама, – сказал он и пошел прочь.

Он и так опаздывал. «Что со мной творится? – думал он, немного сердясь на себя. – Я слишком близко принимаю к сердцу проблемы этих посторонних мне женщин… Слишком близко…»

Они сидели друг напротив друга, и обеим было что сказать друг другу, но они вместо этого молчали…

Катя помешивала в чашке давно размешанный уже сахар. Надя просто сидела, глядя в окно.

– Ты его… любишь? – тихо спросила наконец Катя.

– Ты о ком? – удивленно посмотрела на нее Надя.

– О… «графе» этом…

– Саше?

Надя хотела сказать, что мать сошла с ума и отношения у них совсем другие – какая там любовь? Она для него – второй ребенок. Увы… Но вопрос-то был не о его отношении… О ней, Наде.

– Не знаю, – честно призналась она. – Он не похож на окружающую среду…

– Среду?

– Ну да. Так я называю всю мужскую половину… Среда окружающая. Честно сказать – только не говори мне, что я еще мало живу на свете, – Саша первый, кто на самом деле похож на мужчину. А не на… воздух. Не важно, какой воздух. Чаще вообще они похожи на воздух тлетворный…

– Ты не записалась в феминистки? – засмеялась Катя.

– Пока еще нет, – вздохнула Надя. – Исключительно благодаря встрече с нашим «графом». Жаль, что он меня воспринимает как ребенка… Но он так и Люду воспринимает…

Катя, вспомнив о Люде, помрачнела – и сама не могла понять, что тому причиной. То ли то, что эта самая Люда по обозначению являлась шлюхой, то ли потому, что по Надиным словам получалось, что у Саши с Людой очень теплые отношения. Как бы близкие…

– Они мне очень помогли, – сказала Надя. – И девчонка у него прелесть… Я никогда не думала, что есть на свете отцы-одиночки…

– В церкви с ними была женщина, – сказала Катя.

Надя округлила глаза:

– Не знаю, что там была за дама… Ему некуда было ее деть, Сашу. Если бы у него была женщина, как ты говоришь…

– Она могла просто быть на работе…

– Я не знаю. Я сама слышала, как Люда выговаривала ему, что Сашка не может так долго жить. Что ей нужна мать, потому что это девочка… А он зло усмехнулся и сказал, что мать у нее уже была, спасибо, больше такой радости они не перенесут…

Вокруг образа Саши немедленно снова замерцал ореол, но Катя постаралась с этим справиться. Мать девочки могла быть кем угодно. Если он общается с… Впрочем, Катя тут же себя отругала. Зачем повторять злые слова, вырвавшиеся у неведомой ей дамы? Явно же было видно, что эта дама – существо озлобленное и агрессивное.

– Они при мне дальше развивать эту тему не стали, – призналась Надя. – Но я так поняла, что Сашина мамочка их просто бросила, когда девочка была еще совсем крохой.

– Это не повод ненавидеть всех женщин, – машинально заметила Катя.

– Он не ненавидит, – ответила на это замечание Надя. – Он хорошо к теткам относится… Просто он их немного опасается и не горит желанием впускать в свою жизнь… Нет, мам, он правда хороший…

– Надя, – вспомнила про материнские обязанности Катя, – хочу тебя все-таки предупредить, что даже самый хороший мужчина старше двадцати пяти…

Она осеклась. И что она сообщит дальше? Скажет, что каждый из них все-таки самец? Или расскажет Наде о возможных последствиях страстных романов?

«Фу, как это пошло и банально!»

– Мама, – угадала ее мысли Надя, – я знаю, что ты думаешь. Может, со мной это и случится. Когда-нибудь. Как с тобой. Только не сейчас. Он… Я ему глубоко по фигу, ма. Я чуть повзрослевшая Саша. Я даже понять не могу, почему он так сразу пришел мне на помощь в трудную минуту. Может, он последний рыцарь? Все сгинули в поисках Святого Грааля, а этот остался… А может быть, я была слишком навязчивой. Он и решил, что иначе от меня не отвяжется…

Катя устало кивнула.

– Я тебя не понимаю, – проговорила она. – Почему ты про свои чертовы неприятности помчалась докладывать постороннему человеку? Будто у тебя нет матери…

– Моя мать, – тихонечко рассмеялась Надя, – существо настолько возвышенное, что ничегошеньки не понимает в косметике…

Катя хотела спросить, что он-то в ней понимает, но потом вспомнила про Люду, и ей почему-то стало грустно.

– Эта Люда красивая? – спросила она.

– Очень, – закивала восторженно Надя. – Она похожа на Анджелину Джоли… Яркая, с рыжими волосами… А фигура, мам, класс! Я таких волшебных ног в жизни не видела! Нет, я Сашку вообще не понимаю! Он на нее совсем равнодушно смотрит. А я даже обалдела от ее красоты…

Катя снова почувствовала, что ей нехорошо. «Точно я не сама управляю теперь своими чувствами и ощущениями, – досадливо поморщилась она. – Какие-то течения в моей душе. Бурные и непонятные. Как будто я его ревную… Смешно…»

И в самом деле – какое ей дело до этого человека?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Время текло незаметно. Катя знала – это только кажется, что день длинный. На следующий день кажется, что предыдущий пролетел так быстро, она и заметить не успела.

Выпал снег. В этом году его пришлось ждать долго – улицы были неприветливыми и скользкими. Темно было без снега – хоть глаз выколи… Катя уже потеряла всякую надежду, и тут он выпал. Наконец-то…

Она возвращалась вечером с работы, радуясь медленно кружащим хлопьям и тому, что под ногами слабо поскрипывает первый снег. «Скоро Новый год, а там и Рождество не за горами». Сколько Катя себя помнила, они всегда отмечали Рождество. Почему-то родители даже смогли ей внушить, что этот праздник главный. А вот Новый год они не очень любили. Папа иногда говорил, что каждый год уходит, унося с собой частичку жизни, – и чему тут радоваться? А мама вообще презрительно фыркала, она и дни рождения не отмечала… Только именины… Катю даже спросили однажды – не являются ли ее родители религиозными фанатиками? Катя долго думала, пытаясь представить себе своего веселого, ироничного папу в роли мрачного фантика, но так и не смогла… Еще хуже получилось с мамой. Папа-то еще иногда выглядел человеком серьезным и ответственным, а мама – никогда… Хрупкая, как райская птица. И такая же яркая, веселая… Впрочем, они оказались правы. Каждый пришедший Новый год выгонял год их жизни. Они делали новый шаг к старости и так и оказались в ней. Сами не заметили как…

Наверное, именно это и убедило Катю в их правоте. Не то чтобы она не отмечала совсем Новый год. Она смотрела телевизор и добросовестно пила шампанское в двенадцать часов. Но ей казалось, что в тот момент кто-то крадет ее жизнь. И было грустно…

В Рождество же таких мыслей не было. Хотя бы потому, что в этот день родился Бог, который вообще упразднил смерть. Поэтому Катя всегда ждала именно этот праздник – с радостью, замиранием сердца… И подарки они с Надей дарили друг другу именно в Рождество. Надя, правда, пыталась и в Новый год выбить себе «утешительный приз». Но Катя настояла на своем – много праздников лишают тебя радости. Привыкаешь…

Она остановилась перед щедро украшенной витриной игрушечного магазина. Огромный мишка смотрел на нее грустными пуговицами глаз. Как живой, отметила она про себя и невольно улыбнулась. Вокруг мишки переливалась огоньками гирлянда, и где-то в глубине мерцала елка. Но мишка все равно грустил, потому что у игрушек тоже есть возраст. И еще более короткий, чем у людей, срок жизни… «Только детские книги читать, – вспомнились ей строчки из любимого стихотворения. – Только детские думы лелеять… Все большое по ветру развеять, из глубокой печали восстать…»

Из глубокой печали, повторила Катя. Получается, и она смертельно устала от жизни. Ах, как ей хочется вспомнить и трепет в душе, и оживить краски дня, и посмотреть вокруг теми, детскими, глазами! Без усталости, без грусти… Поверить в чудо. В ангелов. В то, что подарки на Рождество приносит святой Николай, а не ты сама покупаешь в заштатном магазине ерунду в красивой обертке…

– Здравствуйте, Катя, – услышала она за спиной знакомый голос.

* * *

Саша уже давно ее увидел. Он как раз вышел из бара, уставший, как никогда… И тут же спрятался – почему-то ему ужасно не хотелось, чтобы она увидела его и, главное, откуда он выходит. «Здесь по ночам пип-шоу высочайшего класса!» Наглая неоновая реклама с обнаженной красоткой была так издалека видна, что Саша и представить себе не мог, что бы она подумала, заметив его на выходе из стрип-бара высочайшего класса. То ли развлекался там Саша, то ли принимал участие в «голых» танцах…

Слава Богу, она его не заметила. Прошла мимо, погруженная в свои мысли, витая в очень отдаленных облаках…

Он пошел за ней чисто машинально, против воли и здравого смысла. Конечно, повод у него был – узнать, как у Нади дела, но… Он вспомнил, как она на него смотрела тогда, и тут же невесело улыбнулся – предвидя, какая у нее будет реакция, когда он спросит о Наде.

Сначала она просто шла, окруженная таинственным светом и этими волшебными белыми хлопьями снега, медленно опускающегося на землю. Все в том же стареньком пальто и в шапке, слегка опустив голову. Когда Саша поймал себя на том, что придумал для нее новое определение: она источает тихую красоту, именно источает, по капельке, как кровь, – он снова улыбнулся.

Ангел, бредущий по шумному проспекту с немного опущенной головой…

Возле магазина игрушек она остановилась. Он тоже остановился, наблюдая за ней. Она приникла к витрине, всем видом своим напоминая ребенка, и ее глаза заблестели. Губы слегка шевелились, словно она разговаривала с какой-то игрушкой. Или молилась?

Подойдя ближе, он увидел огромного пушистого медведя с печальными глазами. Обнаружив, что он теперь стоит совсем рядом с ней, Саша не удержался и тихо сказал:

– Здравствуйте, Катя!

От неожиданности она вздрогнула, обернулась. В ее огромных глазах он заметил удивление и еще что-то… Радость? Нет, ему хотелось бы это увидеть, вот и показалось… С какой стати ей радоваться при встрече с ним?

– Здравствуйте, – отозвалась она.

Он не знал, что говорить. Отчаянно смущаясь, смотрел в ее глаза и молчал. Спрашивать, как у нее дела, казалось немыслимым. Как будто он, спросив такую банальность, совершит святотатство…

– Смотрите, какой медведь, – сказала Катя. – Правда, он чудесный?

– Да, – согласился он. – Правда, он печальный…

– Ну что в этом удивительного? – тихонько рассмеялась Катя. – Посмотрите, в каком обществе ему приходится коротать вечера…

Вокруг мишки таращили глазки глупенькие Барби.

– Ага, – сказал он. – Вам тоже не нравятся Барби…

– Нисколько, – отозвалась она. – Они все больны плоскостопием… Или их растили в Японии… Знаете, там иногда девочкам перевязывали ступни, чтобы они были маленькими… Как вот у этих…

Она тихо рассмеялась, и ему показалось, что где-то далеко в небе звенят колокольчики. Много-много колокольчиков…

Он даже посмотрел в небо, запрокинув голову, но там и звезд не было видно, только снег…

– Пошли? – неожиданно предложила она. – Все равно этот медведь стоит так дорого… Вряд ли он попадет в хорошие руки. Может быть, потому и грустит…

Он послушно последовал за ней, сам удивляясь собственной покорности. Она двигалась удивительно легко – если бы он не знал уже от Нади, что ее мама – учительница музыки, он подумал бы, что она танцовщица…

– Вы уже не сердитесь на меня? – спросил он, догоняя ее.

– Я и не сердилась, – сказала она, останавливаясь. – Я боялась вас… Вернее, я боялась за Надю. Но мы во всем разобрались. Спасибо, что вы ей помогли… Ужасно трудно быть матерью взрослеющей дочери… Знаете, я ведь ничего не понимаю в местном антураже…

– Как вы сказали?

– Так говорит моя мама, – рассмеялась она, снова рассыпав колокольчики. – Местный антураж… Когда она сталкивается с жизненными реалиями, она смешно так морщит нос и разводит руками: «Ничего я не понимаю в местном антураже…»

Она так живо это показала, что он невольно рассмеялся, представив себе пожилую даму, очень похожую на саму Катю, только постарше, и все-таки ничего, ничего не понимающую…

– Ой, – остановилась Катя, по-детски оборачиваясь с испугом. – Вы никуда не спешите?

– Нет, – сказал он.

– Но ваша…

– Сашка? Она сейчас в надежных руках. Более надежных, чем мои…

Катя кивнула, не спрашивая, чьи руки он считает надежными. Но ему показалось, что в ее взгляде проскользнула грусть.

– Тогда можно куда-нибудь зайти… На несколько минут. Мне так неудобно перед вами – я думала о вас плохо! Понимаете, это от страха. Я все время боюсь за Надю. Может, потому, что сама в юности выкинула глупейший фортель…

– Вы ведь никого тогда не слушали…

– Конечно, – кивнула она. – Мне казалось, что никто ничего не понимает в моих чувствах. Только я сама… Оказывается, именно я ошиблась. Но это такие глупости, давайте не будем об этом.

Они шли по заснеженному проспекту, и ему хотелось бы идти так целую вечность…

Он согласен был слушаться ее во всем, лишь бы никуда не исчезла эта дивная, невесть откуда появившаяся свобода дыхания. Он и сам не мог понять, почему ему так легко рядом с ней – даже просто идти рядом и молчать, слушая ее слова, которые были невесомыми и ничего не значили, в сущности, но ему казалось, что каждое слово, произнесенное ею, значимо так же, как слова Соломона, и мудры так же, хотя…

Он усмехнулся.

У нее просто то самое легкое дыхание… Вот и все. Как в известном бунинском рассказе. Словно она сама из тех, дальних, времен. И как она сохранила в себе это – непостижимо уму…

– Послушайте, что я придумала, – внезапно остановилась она. – Эти дурацкие кафе мне все кажутся неуютными… Пойдемте лучше ко мне. Это недалеко… Правда.

Он и на это согласился.

Она вздохнула с явным облегчением.

– Честно говоря, я боюсь, что вы снова уйдете и исчезнете, – призналась она. – Я глупо себя веду…

– Нет, – улыбнулся он. – Совсем не глупо…

– Но ведь вряд ли это можно обозначить словом «умно»…

– Нормально вы себя ведете… Мне тоже не хочется, чтобы вы исчезали…

Слова слетели с его губ так быстро, что он не успел их ухватить. «А и в самом деле мы оба ведем себя глупо, – признался он. – Будто мы Надины ровесники… И пусть так… Может быть, это-то поведение и правильно?»

Теперь их объединяла общая «подростковая глупость», и они, поняв это, дружно рассмеялись.

– Надя будет вам рада, – зачем-то сказала Катя, все еще пытаясь выглядеть серьезной взрослой женщиной. Получилось это у нее из рук вон плохо, и, поняв это, она сначала покраснела, а потом рассмеялась снова. – Пошли? – спросила она, когда кончился приступ смеха, протягивая ему руку.

Он взял ее узкую ладонь, как берут сокровище, осторожно и в то же время с желанием не потерять, и они пошли дальше, и ему казалось, что где-то далеко, в темной высоте неба, звучит музыка, и почему-то он подумал – это поют ангелы… Жалко, что в большинстве случаев ангелы поют грустно…

Даже когда сердце согревает такая вот тихая радость…

* * *

Когда они вошли в подъезд, к Кате вернулся здравый смысл. «Что это я делаю? – строго спросила она саму себя. – Какая, право, глупость творится… Почему я его привела к себе домой? И почему я решила, что это не случайная встреча? Господи, сегодня я совсем потеряла голову, от этого снега, что ли? Веду себя как… как…»

Она не смогла найти определение самой себе, да и не хотела. «Наплевать, – решила она, вспомнив, как хорошо ей было с ним идти по заснеженной улице. – В конце концов, за свои поступки я расплачиваюсь сама. Давно уже… И без глупостей жить довольно скучно. Может, спокойней, но ведь скучно, правда…»

Странное дело – от последней мысли ей стало весело, и она вдруг ощутила себя легкой, почти невесомой, словно бы вернулась молодость, глупенькая, неразумная, но такая свежая… И ей показалось, что вместе с юностью вернулось то, прежнее, мироощущение, когда и краски ярче, и звуки и все вокруг исполнено очарования…

«Теперь это так редко бывает, – вздохнула она про себя, – что одна маленькая вечерняя глупость, право, не повредит…»

– Да заходите же, – приказала она своему спутнику. – Сразу предупреждаю, что у меня хроническая несовместимость с порядком… Я, честно, пытаюсь его навести, но почему-то он бежит из этого дома… Это такая вот фамильная черта. У нас в Москве творилось то же самое…

– Вы из Москвы? – удивился он.

– Ну да… Только я здесь живу очень давно. С семнадцати лет…

– Почему?

– Я здесь училась…

Она сняла сапоги и протянула ему домашние тапочки. Ужасно смешные. Две заячьи морды с огромными ушами…

– Сейчас поставлю чайник, – сказала она. – Вы пьете вечером кофе?

Он кивнул.

Катя обрадовалась, потому что на кухне она могла спрятаться от вопроса в его глазах. Нади дома не было еще – она обнаружила записку. «Буду через два часа» – гласила эта записка, и ничего больше… Куда отправилась дочь, она сообщить не удосужилась. Как всегда. Катя даже не ругалась особенно – в свои шестнадцать она тоже не спешила обрадовать родителей откровенностью.

Пока чайник кипел, она поставила чашки, сделала бутерброды, и все это в стесненном молчании. Теперь она, сама не ведая отчего, ужасно стеснялась неожиданного своего «разгула». Он тоже молчал, с любопытством оглядываясь.

– Странно, – рассмеялся он, мягко нарушая тягостное молчание, – у вас в доме чувствуешь себя очень спокойно…

Она кивнула и налила кофе.

Сев напротив, все еще избегала смотреть ему в глаза. «Может, я просто боюсь, что утону в его взгляде… Растаю… И тогда все. Пропали вы, Катерина Андреевна!»

– Как дела у Нади?

– Спасибо, у нее все нормально… С Настеной она разобралась… Только зря ваша подруга ей эту косметику надарила. Право, не стоило. Ей еще рано…

– Я и сам говорил ей, – почему-то покраснел он. – Только Люда сказала, что в этом возрасте все помешаны на глупых фишках… Катя, вы не думайте об этом.

– О чем? – тихо спросила она.

Он и сам не знал, как ей сказать это. Что с Людой их связывает только дружба, работа… Зачем? Почему он решил, что ее это волнует?

– Вы любите танцевать? – спросила она тихо.

– Да, – кивнул он, думая, что на самом деле вряд ли он это любит – ему ведь нужна свобода… Он вообще не любил эти «общественные» танцы.

– Я тоже, – сказала она. – Потому что в танце можно раствориться в музыке… Не знаю, почему я это все говорю… Я вам кажусь глупой, да?

– Совсем нет, – мягко улыбнулся он.

– Ну и пусть, – отмахнулась она. – Я просто хочу танцевать сейчас… Составите мне компанию?

Он вошел в комнату и огляделся в поисках выключателя. В комнате было темно.

– Нет, не включайте, – попросила она испуганно. – Не надо…

Она включила музыку – от маленькой красной лампочки света почти не прибавилось. Он замер, глядя на нее. Теперь очертания ее фигуры были призрачными, и почему-то она показалась ему совсем тонкой – словно тень…

Мелодия была странная, с растянутым ритмом, и в то же время, как это ни странно, он отметил, что и в самом деле под такой замедленный ритм хорошо двигаться. Она легко поднялась на цыпочки, и ее руки взмыли вверх… Он замер, пораженный увиденным – словно она и в самом деле была профессиональной танцовщицей, так легко и уверенно она двигалась. Повинуясь ее движениям, он шагнул к ней и подумал: «Я исчезну. Я просто растворюсь… Меня сейчас не будет, но что же будет тогда?»

Его руки коснулись ее плеч – сами, простым и спокойным движением, и она затрепетала, как будто все еще сопротивляясь его воле, но уже поняв, что придется повиноваться. Потому ли, что это высшая мудрость, или от усталости? Может быть, свобода тоже надоедает, как одиночество?

Они были опасно близки, казалось, еще минута – и эти объятия перестанут быть нереальными, но каждый раз уходили от этого, улыбаясь друг другу, понимая, что их игра слишком сладка, оттягивая момент, когда она перестанет быть только игрой, оформившись во что-то другое, чему еще не дали названия.