Текст книги "Сказки мышонка Сухарика"

Автор книги: Светлана Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

СИНЯЯ ЧАШКА

До чего же были хороши игрушки на рождественской елке! Домики, усыпанные снегом из блесток, замки с башнями, нарядная детвора, волшебники и феи…

– Но это еще не все, – сказала Ане мама. – В полночь на самой верхушке, под Рождественской Звездой, появится колыбель с Младенцем Христом. Тогда на всех елочных домишках зажгутся огоньки и весь елочный народ поспешит к колыбели с подарками.

– Вот бы это все произошло не на елке, а на самом деле, тогда я пошла бы вместе со всеми, – пожелала Аня.

Слова эти услышала елочная фея и незаметно от мамы кивнула Ане. А мама принесла чашку молока и велела ложиться спать:

– До полуночи еще далеко, – сказала она.

Но как только мама вышла, Аня тотчас же встала и подошла к елке. Фея ждала ее.

– Сейчас, – шепнула фея, – вот только клубок размотаю…

Клубок золотой елочной канители был весь перепутан, и, словно нити в нем, спутались в голове у феи все волшебные слова. Конечно, она сказала совсем что-то не то, потому что Аня стала вдруг совсем маленькой, точно игрушечной, и, как была с чашкой молока в руках, оказалась на елке. Посмотрела вниз: до полу далеко. Поболтала ногами и чуть не упала: тонкая золотая нитка держала ее на ветке. Аня сделала шаг, нитка стала разматываться, становясь все длиннее. Аня обрадовалась:

– И вовсе не плохо, что я здесь очутилась! Потихоньку, потихоньку и доберусь до вершины. Только какой же подарок я принесу к колыбели Младенца Христа? Здесь, кроме синей чашки с молоком, у меня ничего нет. Подарю ее…

И Аня стала подниматься вверх.

Вдруг из-за ели вышли двое: один в красном плаще и шляпе, другой во всем черном. Один с ружьем, другой с саблей. Это были разбойники. Первого звали Красный Перец. А второй был Перец Черный. Щеки Черного до глаз заросли черной щетиной, лицо Красного Перца полыхало румянцем и лоснилось.

– Что ты несешь? – спросили они.

– Чашку с молоком, – вежливо ответила Аня.

Разбойники приотстали. Красный Перец скривился:

– Терпеть не могу молока…

– И ты девчонке поверил? – усмехнулся Черный Перец. – Посмотри, как она бережно чашку держит. Провалиться мне на этом месте – в чашке бриллиант!

– Бриллиант! – подпрыгнул Красный. – Тогда нужно отнять чашку, и я знаю, как. Я стреляю из ружья. Пиф-паф! Девчонка пугается, роняет чашку – бриллиант наш!

Аня шла, осторожно ступая, золотая нитка разматывалась и в такт Аниной песне тихонько звенела:

 
На нитке золотой,
На тонкой канители,
С чашкой, полной молока,
Держусь я еле-еле.
Но слово я даю:
Ни капли не пролью…
 

Пиф-Паф! – раскатился выстрел, да такой сильный, что Красный Перец с перепугу выронил ружье. Стало тихо-тихо. И в этой тишине прозвенело:

 
Но слово я даю:
Ни капли не пролью,
Не расплещу
И чашки синей
Из рук не выпущу…
 

Красный Перец совсем растерялся:

– Ты что, не испугалась? – выскочил он из кустов.

– Испугалась.

– А почему чашку не выронила?

– Потому что, о чем поешь, надо выполнить.

Красный Перец оправдывался:

– Ну, маху дали… все равно свое возьмем. Не напугали, так обманем.

Он достал из заплечного мешка два пастушьих плаща.

Разбойники переоделись и вышли к Ане.

– Мы добрые пастухи, пасем телят, все тропинки здесь знаем. Одна ты заблудишься, иди за нами, – сказал Красный перец.

А Черный про себя добавил:

– Мы поведем тебя туда, куда Макар телят не гонял…

Но этого Аня не слыхала и пошла за пастухами. Они вышли к Муравьиному замку. К замку был перекинут мост. Под мостом был ров. А во рву полным-полно муравьев. Они сторожили замок. Разбойники, конечно, сразу убежали. А муравьи накинулись на Аню и стали ее кусать и жалить.

Стряхнуть она их не могла – руки заняты. Синюю чашку, которая до краев была наполнена молоком, Аня боялась поставить. А песенка ее звучала теперь совсем жалобно:

 
Какие злые стражи
В замке Муравейном!
Зубы их и жала
Терплю я еле-еле!
Но слово я даю:
Что в чашке – не пролью,
Не расплещу
И чашки синей
Из рук не выпущу…
 

– Кто здесь? – прогремел голос.

Из дверей замка вышел муравей, да такой огромный, каких никто никогда не видел. Он был в мантии и короне. Это был Муравьиный царь. Глаза его, большие и темные, сверху вниз смотрели на Аню.

– Я иду к вершине ели. В полночь под Рождественской Звездой там появится колыбель с Младенцем Христом. Все поспешат к ней с дарами. И я несу свой – молоко в синей чашке.

Аня перевела дыхание. Муравьиный царь дал знак, и стражники-муравьи, точно горох, посыпались в ров. Темные глаза Муравьиного царя смотрели в упор:

– О какой звезде ты говоришь? О какой вершине? Башня моего замка – вот вершина. И никаких звезд над ней не было и нет.

Аня перед Муравьиным царем была точно песчинка перед скалой. Но вот что она сказала в ответ:

– Вы, муравьи, глаз не отрываете от земли. Поднимите, царь, голову к небу…

Голос царя прогремел, словно гром. Глаза вспыхнули гневом:

– Если того, о чем ты говоришь, нет, я велю сбросить тебя в ров к муравьям!

Ане стало страшно. Задрожала в руках синяя чашка. Лишь бы не расплескать! Стал поднимать голову Муравьиный царь. Поднимал долго, вверх он глядеть не привык: всю жизнь он на все и на всех смотрел сверху вниз.

Вдруг упала со стуком тяжелая корона… Муравьиный царь не спешил ее поднимать:

– Звезда! Там горит звезда! Как она сияет!

– Я могу идти? – спросила Аня.

Муравьиный царь хлопнул в ладоши, и влетела карета. Ее везли муравьиные кони. Впереди – муравьиный кучер в ливрее.

– Садись скорее!

Помчалась карета, ударил в лицо хвойный ветер, замелькали елочные домишки. И вдруг – дворец. Кучер одернул ливрею. Из окна махнула фея:

– Зайди! Я как раз раздаю игрушки!

Аня не удержалась.

– Я на минуточку!

Фея открывала коробки. Дети толпились около. Игрушки у них в руках оживали. Куклы пели и танцевали, киты пускали фонтаны, корабли, подняв паруса, отплывали в дальние страны.

– Что тебе подарить? – спросила Фея. – Куклу? Выбирай. Но ты должна взять куклу своими руками. Иначе она не оживет и танцевать не станет. Такой уговор у фей и детей.

Не отрывая глаз от куклы, Аня прошептала:

– У меня руки заняты. Я не могу чашку поставить: вдруг пролью? Я ее полной принести обещала…

– Что ж, – вздохнула Фея. – Такой уж, видно, уговор у людей: или ты даришь, или дарят тебе.

Аня попрощалась и убежала. А разбойники в это время глядели в окно, прижавшись к стеклу носами.

– Эх! Ничего не взяла! – зашептал Красный Перец.

– Я-то думал: поставит чашку, мы тут как тут, и сокровище наше.

Черный Перец затопал ногами:

– Хватит! Слыхали! Провалиться мне на этом месте – теперь сам я буду действовать!

Он выхватил саблю. Вжж-жик! Сабля рассекла золотую нить, что держала на елке Аню.

Прозвенела нить тонко, печально. Аня стремглав полетела вниз. Упала на пол синяя чашка…

Две руки в красных и две руки в черных перчатках потянулись к ней: «Наша!»

Но двенадцать раз пробили часы, слетел с вершины ели Ангел и прикрыл чашку белыми крыльями. Она была цела и до края полна молоком. Разбойники отступили в елочную тень. Ангел взлетел с синей чашкой вверх.

Там, под звездою, тихо покачивалась колыбель. В колыбели лежал Младенец. Он с улыбкой смотрел на Аню. От лица его шло такое сияние, что в комнате стало светло, точно днем.

И разбойников, что прятались под пастушьими плащами, все увидели. Аня подошла к елке. Фея кивнула Ане:

– Вот ты опять стала большая. И руки у тебя свободны.

Выбирай, что душе угодно!

– Хочу стать на минутку феей, – сказала Аня, поспешив к разбойникам. – Просите прощения!

– Вот еще! Я не умею! – Черный Перец стал еще чернее. Красный Перец еще больше покраснел:

– Я знал, да забыл, как это делается.

– Повторяйте за мной оба, – строго сказала Аня. – Я больше не буду разбойничать!

– Буду! Провалиться мне на этом месте! – закричал Черный Перец и провалился вместе с плащом, саблей и сапогами. И больше его никогда не видели.

Красный же Перец взмолился:

– Не буду! Я обещаю! Разрешите только в последний раз из ружья выстрелить!

Пиф-паф! Вылетел из ружья разноцветный фейерверк.

Все так и должно быть. Ничего на этот раз не перепутала Фея.

САХАРНЫЙ АНГЕЛ

До чего же замечательный пирог пекли в Сапожке на Рождество! Взглянуть на него приезжал в Сапожок сам Губернатор! Огромный пирог весь был разделен на квадраты. В каждый из них запекалось что-нибудь замечательное: монета, золоченый орех, фигурка из шоколада или сахара. Пирога хватало на всех сапожковских ребят. Они приходили на праздник нарядные, в вычищенной обуви, аккуратно постриженные, что случалось с ними не часто. Ведь в Сапожке и слыхом не слыхивали о парикмахерской, а чистильщиков обуви не было и подавно.

Как всегда, на Рождество все дети были на городской площади. Опоздал только мальчик Тимоша. Он жил далеко, на Потерянке, и мать его долго не отпускала.

– Темнеет сейчас рано. Неровен час – на разбойников наткнешься.

И все же упросил мать Тимоша. Когда он пришел на площадь, пирог уже был разрезан. Все жевали без помехи, шелестели фольгой и щелкали орехи. И для Тимоши был кусок пирога оставлен. В нем спрятан был сюрприз – сахарный ангел. Крылья у ангела были белоснежные, лицо тонкое, нежное. У Тимоши духа не хватило дотронуться до него.

«А вдруг ангел оживет?» – так он подумал и завернул ангела в чистый платок.

Катался Тимоша на горках и каруселях, глазел на елку и рождественский фейерверк. И вот, усталый, отправился он к себе на Потерянку.

Стемнело. Тимоша пошел быстрее. И вдруг на дорогу легли три черные тени. Тимоша поднял глаза: перед ним стояли разбойники. За самым маленьким волочилась по снегу длиннющая сабля. Ею он и загородил дорогу.

– Здравствуйте, – сказал ему мальчик. – Меня зовут Тимоша.

Разбойник удивился:

– Очень рад. Почему ты меня не боишься? Я – разбойник Перченый и навожу на всех ребят страх.

– Угомонись, Перченый, – отодвинул его второй, смуглый и чернобородый. – Я тоже известен всему городу. Слыхал про Копченого?

А третий, поправив очки, тоже с Тимошей заговорил:

– Что ты делаешь на дороге так поздно?

– Я с елки иду. А вы?

– А я звезды считаю. Я их все знаю. Потому меня все Ученым зовут. А что, весело было на елке?

– Я катался на горке, и мне пирога дали.

Разбойники вдруг завздыхали, а Ученый сказал печально:

– Мне, когда я был маленьким, пирога не давали.

– Ничего, – успокоил его Тимоша. – Приходите на будущий год на площадь, пирог большой, и вам достанется.

– А что там у тебя в варежке? – покосился Копченый.

– Сахарный ангел.

Тимоша развернул платок, и луна засияла на белоснежных крыльях ангела. Что стало с разбойниками! Копченый метнулся в сторону и чуть не упал в заметенную снегом канаву.

– Убери! Терпеть не могу белого! Мне только черные по нраву!

Перченый вдруг пустился бежать. Он бежал и ахал:

– Помогите! Видеть сладкого не могу! Мне плохо!

Ученый поспешил за ним следом:

– Я точно знаю, что ангелов не бывает. Я изучал небо.

– Убежали, – шепнул Тимоша ангелу. – Ничего, что ты им не понравился. Я тебя у кровати поставлю и буду смотреть.

Так он и сделал.

Прошел год. Наступило новое Рождество.

– Ты меня дожидайся, – сказал сахарному ангелу Тимоша и пошел на площадь.

Сколько ребят собралось на торжество! Были среди них и ряженые. А один мальчик был в одеянии ангела, с крыльями за плечами, в руках ветка пальмовая.

А вот и разбойники. Тимоша их сразу приметил. Посреди площади стояла красивая елка. Вокруг карусели, ледяные горки. Сам Губернатор, Тимоша узнал его по собольей шапке, катался с горы с ребятами. Но вот забил барабан, запели фанфары и трубы, семь лошадей, запряженных цугом, ввезли на площадь огромный пирог. Он был украшен флажками и свечами и сиял на всю площадь.

Разбойник Перченый взмахнул саблей, чтоб отхватить кусок побольше. Белое крыло опустилось на саблю. Это был мальчик в одеянии ангела. Сабля опустилась и отхватила кусок не побольше, чем остальные, но и не меньше. Внутри оказался сюрприз – шоколадный человечек. Он был в белой чалме и с дудкой факира. Копченый лизнул фигурку.

– Это то, что мне надо! Он из горького шоколада!

Мальчик в одеянии ангела тронул человечка пальмовой веткой, и дудочка в его руках вдруг заиграла.

Шоколадный человечек стал расти. Вырос, вырвал у Перченого саблю и проглотил.

– Посмотрите, какой я факир!

– Караул! Ограбили! – завопил Перченый. – Отобрали саблю!

И он бросился к разбойникам:

– Помогите!

– Не до тебя! – отмахнулся Копченый.

Ему достался пряник, в пироге запеченный, большой и сладкий. Это был трубочист, весь покрытый маком.

– Вот я тебя съем!

– Как бы не так! – засмеялся ему в лицо пряничный трубочист.

И тоже начал расти, расти и превратился в трубочиста настоящего: веселые глаза, зубы блестящие, мешок за плечами.

– Ах так! – разозлился Копченый. – Мне зато достанется мешок. Там, поди, всякого добра полным-полно.

Он выхватил мешок и влез в него с головой. А вылез, плюясь и чихая от сажи, с головы до пяток ею напомаженный. Все думали, что это ряженый, и долго смеялись. Хохотал вместе с ребятами и сам Губернатор.

Ну а что же досталось Ученому? Звездочка, в пирог запеченная. Он рассматривал светлую звездочку очень внимательно.

– Я все звезды знаю. Такой нет на карте. А раз у нее нет названия, я дам ей свое имя. Пускай меня узнают во всем ученом мире.

– Звезды не носят имен разбойников, – тихо сказал мальчик-ангел.

Тронул звездочку пальмовой веткой, и поплыла она плавно в небо.

Поднялась и встала над Тимошиным домом.

– Это звезда моя! – закричал разбойник. – Я все равно ее достану.

Взмахнул белым крылом мальчик-ангел, взметнул снежный ветер, с Губернатора шапка спала, и вместе с ветром долетели до него слова, которые Ученый прокричал.

– Этот человек так любит звезды? Прекрасно! А в Сапожке полным-полно разбойников опасных. Хотите стать ночным сторожем? – спросил Губернатор разбойника.

– Что ж, – решил тот. – Неплохое звание. Но тогда рассыплется вся наша компания.

– А что любят ваши друзья?

– Что люблю я? – встрял Копченый, измазанный по уши в саже. – Я люблю чужие мешки, кошельки, прочую поклажу.

– Это он шутит, – отодвинул Копченого Перченый. – Просто он любит все черное: деготь, смолу, ваксу, сажу.

Губернатор ткнул в Копченого пальцем.

– Прекрасно! Будет сапоги и башмаки чистить. Это ему на роду написано. А вам что по нраву?

Перченый потупился:

– Острые приправы: уксус, горчица, кетчуп. Ну и другое острое, конечно, – сабли, ножницы, ножи. Ты не корми меня перцем, дай послушать, как дети плачут.

Губернатор обрадовался:

– Замечательно! Вы будете в Сапожке парикмахером. Кого еще так боятся дети? Стригите себе на здоровье и брейте.

Разбойники не захотели разлучаться, согласились сторожить, стричь и чистить сапоги ваксой.

…Тимоша, вернувшись с праздника, не нашел дома сахарного ангела и подошел к окну. Наверное, он улетел на небо. Вон его звездочка светит над крышей и над всем спящим городом.

Что еще рассказать? В Сапожке сейчас все по-другому. Все забыли о грабежах и разбоях. Все аккуратно подстрижены и в начищенной обуви ходят. И очень гордятся своим ночным сторожем:

– Он знает все звезды – и настоящий разбойник к тому же.

Хотя и парикмахер, и сапожник – разбойники нисколько не хуже.

ГЕНЕРАЛ ХЛОП-БОП

Какую елку ставили к Рождеству в Зимогорах! Она красовалась в центре поселка, и все окрестные елки привставали на цыпочки, чтоб на нее посмотреть. Как она горела, переливалась, сверкала! А вот Матвейке нравилось, когда огни на елке не включали. Тогда можно было разглядеть все игрушки. Вот и сейчас Матвейка, задрав голову, ходил вокруг елки. Дул снежный ветер, он тихонько покачивал на ветках игрушки. У самой вершинки подвешенная, свернутая из синей бархатной бумаги, хлопушка золотой своей бахромой чуть слышно позванивала:

– А у меня что-то есть в серединке…

– Что? – прошептал Матвейка.

– Не скажу. Это тайна…

– Глупости! – сказал кто-то сзади. – Никакой тайны в ней нет. Хлопушка пустая.

Матвейка оглянулся. Вот уж кого он увидеть не ожидал! Перед ним был черт! Самый настоящий: с копытами, с рогами, с противным курносым рыльцем и подпаленным где-то боком.

Черт этот притащился в Зимогоры из деревни Кулички. Он хлопотал здесь с самого утра, стараясь как можно больше навредить людям до наступления Рождества. Не было в Зимогорах такого двора, где бы черт не успел набедокурить. Раскатанные поленицы, разбросанные дрова, в тесте – угли и зола, праздничные занавески, испачканные в саже, – все это его проказы. У тетки Настасьи черт отвязал козу Афанасьевну, и она убежала в лес. В Матвейкину кухню черт тоже умудрился залезть. Матвейкин дед, лесник Иван Павлович, как раз собирался в обход и сушил порох. Только дед вышел из дому, как черт сразу к печке. На ней две сковородки: на одной калятся орехи, на другой – дробь. Черт и перемешал обе. «Начнет орехи щелкать старый – последние зубы сломает!»

Тут дверь распахнулась, вошел дед с дровами. Увидев черта, он бросил дрова и схватился за двустволку. Черт кинулся к печке, шмыгнул в дверцу и выскочил из трубы на крышу с подпаленной на боку шерстью… Решил свалить елку, чтобы сорвать злость, но и тут не повезло, – он увидел Матвейку.

«Сделаю вид, что я не нарочно, – придумал черт. – Прыгну и уроню елку».

– В хлопушке ничего нет, – повторил он. – Хочешь посмотреть?

Он разбежался, подпрыгнул чуть не до самой верхушки… И вдруг раздался хлопушечный выстрел: хлоп-боп!!

Черт с испугу свалился в сугроб. Когда развеялся дым, Матвейка увидел: рядом с ним смеется мальчик одних с Матвейкой лет. Но как этот мальчик был одет! Синий мундир с блестящими пуговицами, на плечах золотые эполеты, на голове – начищенный кивер.

– Я – Хлоп-Боп, генерал всех петард, ракет, шутих и хлопушек. Вон на Лысой горке стоит моя пушка. Ровно в полночь в честь Рождества я дам из нее залп. А до той поры ни одну хлопушку трогать нельзя.

– Подумаешь, важность какая! – фыркнул черт. – Какая-то хлопушка пустая…

– Пустых хлопушек не бывает, – отвечал мальчик важно. – Что-нибудь да спрятано в каждой. И все ребята в Зимогорах об этом узнают скоро. Каждый получит хлопушку в подарок.

– А вот и не каждый! – подпрыгнул черт. – Я знаю девчонку, которая ничего не получит.

– Почему это? – спросил Хлоп-Боп.

– Потому что ее нет в Зимогорах, – показал ему язык черт. – Она каталась на санках, а я подкрался сзади и толкнул ее в речку. Санки въехали в наледь, девочка промочила валенки, у нее заболело горло, и ее увезли в больницу в город.

– Это Уля! – догадался Матвейка. – Дочка тети Настасьи. Она болеет часто.

Хлоп-Боп нахмурился.

– Я не могу оставить свой пост. Тебе придется спросить у девочки Ули, чего ей больше всего хочется. Что она любит?

Хлоп-Боп хлопнул в ладоши: хлоп! Прилетела серебряная ракета и ткнулась носом в сугроб. Генерал всех хлопушек распахнул дверцу.

– Садись, Матвейка! Да будь осторожен в пути. Стенки у ракеты тонкие, из фольги.

И ракета взвилась! Сразу отстал поселок. А тайга провожала ракету до самого города. Сколько же здесь народу! И все незнакомые. И вдруг: пальтишко в клетку, шапка бадейкой, из-под шапки – косица. Матвейка посадил ракету.

– Уля, ты почему не в больнице?

– Я иду на автобус. Приеду домой – вот будет сюрприз! А где ты взял эту ракету?

– Мне ее дал Хлоп-Боп. Генерал всех петард, шутих, ракет и хлопушек. Он велел узнать, чего ты хочешь больше всего.

– Больше всего, – сказала Уля, – я хочу успеть домой на Рождество. – А подумав, добавила: – И никогда больше не болеть.

– Тогда садись в ракету.

И они полетели. Но черт не дремал. Он сидел на высокой сосне и ждал. И когда ракета пролетала над ним, запустил в нее камнем и тонкую стенку продырявил. Прочертив темное небо, серебряной кометой промчалась ракета и упала на занесенную снегом поляну, точно в перины и одеяла. Уля, сидя в ракете, тихонько плакала, Матвейка исследовал поляну. Вся она пестрела заячьими следами. Скоро явились и хозяева, залопотали:

– Ох, бедные! Упали… Оставайтесь на нашу, заячью елку. На свою вы все равно опоздали.

– Не хочу, – мотает Уля головой, – на заячью елку. Мало ли кто тут бродит? А вдруг волк?

Только сказала, волчья морда высунулась из кустов обгорелым поленом. Глаза красные так и горят. Ух, страшно! Так и брызнули в разные стороны зайцы! Уля зажмурилась, Матвейка присел… А волк и говорит, шепелявя:

– Шдравствуйте и открывайте глаза! На Рождество и волкам никого обижать нельзя. В нашей тайге все волки с утра положили зубы на полку.

Как только Матвейка открыл глаза, волк его сразу узнал.

– Ты внук нашего лесника. Я его только что видел. Он куда-то бежал на лыжах.

Уля руками всплеснула:

– Только что! Догони его, и немедленно! Пусть бежит сюда!

Волк мигом догнал лесника. Дед, увидев огромного волка, вскинул двустволку.

Трах-бах! – рассеялся дым. Волк стоял цел и невредим. Дед снова взвел курок. Щелк!

– Выстрели еще, пожалуйста! – облизываясь, попросил волк. – Я с утра не евши, закушу хоть орешками.

– Что за черт? – дед с досады чуть не сломал об колено ружье. – А! Это тот, он подсыпал орехов мне в дробь. Но первый-то выстрел был настоящий. В чем дело?

– А в том, что Рождество, – отвечал волк. – Уложил бы меня и не узнал, что внук твой Матвейка тебя звал. Он тут рядом, и с ним девчонка.

Лыжи помчали деда быстрей, чем ноги волка. И вот они оба на Заячьей поляне.

– Ждите меня здесь, – сказал ребятам дед, – а я побегу запрягать сани.

– Нет! – топнула валенками Уля. – Это долго. На елку опоздаем.

– Не надо саней, – вмешался волк. – Я-то тут для чего? Садитесь.

Матвейка и Уля сели на волчью спину. Волк помчался, за ним дед Иван на лыжах.

– На волке лучше, чем на ракете, – сказала Уля.

И песню затянула: «Посею лебеду на берегу…» Вдруг слышит: кто-то в кустах подпевает:

 
Мою крупную рассадушку!
Мою крупную, зеленую!
 

На Улин голос выбежала пропажа Настасьина – коза Афанасьевна. И побежали все они гуськом: впереди с ребятами на спине волк, следом дед Иван на лыжах. А сзади, нисколько волка не боясь, – Афанасьевна. Увидев своих беглянок, не знала Настасья: радоваться ей или ругаться. Но ругаться уже и некогда было. Настасья козу подоила и стала собирать Улю на елку. Матвейка же сразу помчался на Лисью горку. Генерал Хлоп-Боп уже стоял у своей пушки, битком набитой разноцветными хлопушками. Матвейка что-то шепнул ему. Хлоп-Боп выслушал и кивнул.

…Пушка ударила ровно в полночь! Хлопушек посыпалось на поселок – витые, полосатые, серебряные, золоченые… Уле досталась серебряная. Она дернула за нитку. Хлоп! – и из нее вылетела птичка, бирюзовые перышки, хвостик лодочкой.

– Зимородок! – закричал Матвейка – Это зимородок!

Зимородок полетел прямо на речку, нырнул в темную прорубь, вернулся с серебряным колечком. В колечко был вставлен камушек – бирюза. Его Снегурочка потеряла, когда пришла весна.

– Кто Снегурочкино колечко на палец наденет – не простынет никогда, не заболеет, – пропел зимородок, набросил колечко Уле на палец и фрр! – улетел.

Пушка палила, не смолкая. Ребятишки под град хлопушек и кульки, и руки подставляли.

А Матвейка все смотрел на ту, что висела у самой вершинки – большую, синюю, с золотой бахромой и тайной в серединке. В последний раз ударила пушка и смолкла. Спустился в поселок генерал Хлоп-Боп, подошел к елке и что-то шепнул синей хлопушке. Она сорвалась с верхушки и упала прямо в руки Матвейке. Что оказалось в ней? Сундучок окованный. А в нем кивер, синий мундир, эполеты золотые. Все новое.

– Примерь! – приказал Хлоп-Боп.

Все оказалось впору.

– Ты будешь теперь генералом хлопушек в Зимогорах, – сказал Хлоп-Боп. – А я… я и не знаю, куда меня через год занесет.

Мимо них прошмыгнул черт с ворохом хлопушек. Он беспрерывно дергал за нитки. Пиф-паф! – сыпались из хпопушек мусор, солома, листья сухие, стружки. Был черт в саже, а стал еще гаже. Последняя хлопушка выстрелила обшарпанным голиком. Вскочил на него черт – и в Кулички прямиком!