Текст книги "Крестовые походы. Идея и реальность"

Автор книги: Светлана Лучицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Папство, которое в свою очередь нуждалось в защите и в военной силе, в связи с обострением отношений между светской и духовной властью также перестает опираться на армию императора – официального защитника (defensor) Церкви. Подобно епископам и монастырям, оно изыскивает другие способы заручиться военной поддержкой Церкви. И, подобно им, понтифики стремятся увеличить число служащих апостольскому престолу вассалов – «верных св. Петра» (fideles sancti Petri) – за счет высшей аристократии и светских государей и благодаря им обеспечить себе вооруженную защиту. В самом деле, в этот период многие средневековые государи провозглашают себя «верными св. Петра» – в частности, вассалами папы Григория VII, пожалуй, самого видного деятеля клюнийского движения. Только во Франции это графы Прованса, Тулузы, Бургундии и Савойи, а в других местах еще и норманнские государи Сицилии и Апулии, а также правители Арагона и других государств – в частности, Польши, Венгрии и даже Киевской Руси. Григорий VII также добивался, хотя и безуспешно, подчинения апостольскому престолу английского короля Вильгельма I, который был многим обязан папам – ведь завоевание им Англии в 1066 г. было совершено с благословения папы Александра II (1061–1073), пославшего будущему королю знамя св. Петра (vexillum sancti Petri). Во второй половине XI в. папская курия превращает многих светских властителей в своих вассалов и распространяет права протектората св. Петра на новые территории, так по существу становясь вместо императора всемирным сюзереном. Основой притязаний пап обычно служил «Константинов дар» – с помощью этого документа, как и «Лжеисидоровых декреталий», папы в целом оправдывали свои права на светскую власть. Речь шла, конечно, в основном о тех территориях, которые в прошлом входили в состав Западной Римской империи. В 1073 г. понтифик Григорий VII, благословляя поход в Испанию французского полководца Эбля II де Руси, обещал участникам дать им в лен от папского престола земли, которые они отвоюют у мусульман. В том случае, когда с помощью Константинова дара было невозможно обосновать папские притязания, правители, как считалось, жаловали курии свои земли в дар – как, например, это сделал великий князь киевский Изяслав Ярославич. Так обосновывались светские права пап, утверждался протекторат св. Петра, наместника Иисуса, над всем христианским миром. Папа оказывал светским государям свою поддержку, а те были обязаны ему «службой св. Петра».

Однако поскольку эти вассалы находились весьма далеко от Святого Престола, а папство нередко нуждалось в непосредственной вооруженной помощи на местах, то понтифики прибегали и к непосредственному рекрутированию наемников, «рыцарей св. Петра» (milites sancti Petri), для защиты Святого Престола, будь то от норманнов Сицилии, наемников Византии или даже самого правителя Священной Римской империи. Вот почему в середине XI в. папа Лев IX (1049–1054) сам отбирал на территориях Империи воинов, армию которых он повел против своих тогдашних противников – к тому времени уже обратившихся в христианство норманнов. В битве при Чивитате, которая состоялась 17 июня 1053 г., папская армия была разгромлена наголову норманнами под началом Роберта Гвискара, а сам папа попал в плен. Следует сказать, что и до этих событий многие папы выступали в роли военных лидеров. Но сражение при Чивитате знаменует важный этап на пути сакрализации войны. Примечательно, что позднейшие средневековые писатели называли участвовавших в сражении папских воинов «рыцарями Христовыми» (Christi milites) и «войском святых» (sanctorum exercitum), а также рассказывали, что в разгар событий самому папе Льву IX было чудесное видение, в котором ему явились павшие в бою воины «в белых одеяниях и с пальмовыми ветвями в руках». Это означало, что принявшие в сражении смерть стали мучениками и были удостоены небесной награды и так из побежденных стали победителями.[55]55
  Vita S. Leonis // PL. Vol.165, col. 1117–1118: «Erant autem bene ornati, palmas in membris habentes, et per hoc eos victores esse intelligent, qui eos victos esse putabant»).


[Закрыть] Примечательно, что «рыцарями Христовыми» и мучениками стали воины, которые воевали против своих единоверцев.

Наконец, уже со второй половины XI в. понтифики начинают освящать действия своих сторонников в гражданских войнах, которые ведутся в Италии и противопоставляют пап их противникам, тем самым предвосхищая будущие крестовые походы против врагов папы. Так, например, Святой Престол активно поддержал движение проклюнийской миланской татарин – возникшего в XI в. в североитальянских городах религиозного движения, отстаивавшего интересы григорианской реформы. Папа Григорий VII добивался отмены инвеституры в Милане, поскольку там ломбардская знать поддерживала германского короля Генриха IV и выступала против независимости Апостольского Престола. Широкие слои населения, выступавшие против засилья местных сеньоров и духовенства, оказались на стороне папы. Один из поборников патарии, рыцарь Эрлембальд, убитый в 1075 г., был признан Церковью мучеником веры. Он был среди тех, кто сражался против христиан за дело римского понтифика (а не против язычников в защиту христианства), и тем не менее его называли «рыцарь Христов» (miles Christi) и ему было обещано то небесное вознаграждение, которое причиталось тем, кто погиб в войне, освященной папской властью…

Итак, в течение всего XI в. и особенно во второй его половине, в эпоху григорианской реформы, учащаются случаи вмешательства понтификов в светскую сферу, особенно сферу войны. Церковь пытается регулировать частные войны, от которых страдает все общество, в том числе она сама, и вводит институты «божьего мира» и «божьего перемирия». Папство благословляет войны, преследующие цель возвращения бывших христианских земель у неверных: в этих военных кампаниях понтифики обещают отпущение грехов оставшимся в живых и небесную награду павшим в битве. Причем речь идет не только о кампаниях против неверных: те же самые привилегии предоставляются участникам экспедиций, которые велись ради расширения или защиты папских владений. Таким образом, войны, предпринятые за интересы христианства, и, в частности, за интересы Святого Престола, достигают в тот момент наивысшей степени сакрализации: с этой точки зрения крестовый поход отнюдь не был такой уж радикальной новацией. Отправляющимся на Восток воинам будут жаловать те же самые привилегии и сулить те же самые обещания, которые в связи с разными обстоятельствами уже давали прежде ратникам, сражавшимся за христианскую Церковь и Святой Престол.

Сама идея священной войны, которая собственно и привела к крестовому походу, была результатом сочетания двух важных факторов: с одной стороны, рассмотренных выше военных кампаний, начавшихся на христианском Западе, с другой – процесса укрепления папского авторитета в результате успехов клюнийской реформы. Эта идея была прежде всего тесно связана с религиозными и политическими планами папы Григория VII (1073–1085), одного из самых ярких подвижников реформаторского движения, который притязал не только на верховенство в Церкви, но и на верховенство над светскими государями. Мы видели, что уже в течение XI в. папство стремилось распространить влияние в мирской сфере, подчинив своему сюзеренитету крупных сеньоров и поставив светских государей на службу Риму, расширяя на основе Константинова дара владельческие права вотчины св. Петра, обосновывая свои притязания с помощью «Лжеисидоровых декреталий». В уже упоминавшемся сочинении «Диктат папы» Григорий VII обосновал притязания папской власти на всемирную теократию: в 27 главах этого документа утверждалось, что Римская Церковь, и только она, создана Иисусом Христом, она никогда не ошибается и не ошибалась; вся власть – не только духовная, но и светская – исходит от римского понтифика: он имеет право вмешиваться во все дела и всех судить, будучи сам неподсудным, он распоряжается коронами, низлагает государей и епископов, освобождает подданных от присяги правителю, издает законы для всего христианского мира и пр.

По существу, римский первосвященник стремился создать универсальную папскую теократию (если не иерократию) во главе с папской курией, куда должны были войти все христианские государства. Понтифик мечтал о расширении границ римско-католического мира и о распространении католической веры на новые территории, а также о привлечении к единению греков-схизматиков – примирению западной и отпавшей от католической веры восточной церкви – и борьбе с еретиками. Те войны против неверных и язычников, которые освящались в IX–XI вв. Апостольским Престолом, часто сопровождались распространением латинской литургии на завоеванных землях и во многом служили подобным целям. Григорий VII пытался осуществить давнишний религиозно-политический идеал Средневековья – обеспечить идею царства Божьего на земле, объединить человечество во всемирную христианскую республику (res publica Christiana). Но вопрос стоял о том, кто должен вести христиан к этой цели и кто должен стоять на вершине христианского общества – тот, кто стоит у кормила духовной власти, или тот, кто возглавляет светскую власть, «царь» или «священник», т. е. – папа или император. Этот вопрос, как мы знаем, приобрел особое значение во время борьбы за инвеституру в разгар конфликта германского короля и императора Священной Римской империи Генриха IV и римского понтифика Григория VII – конфликта, разделившего средневековое христианское общество на две партии – сторонников императорского и папского лагеря. Собственно, сама проблема инвеституры – чрезвычайно важная, поскольку выборы епископов были мощным средством управления аристократией – понималась обеими партиями как частный аспект более общей и важной проблемы, касающейся взаимоотношений «священства» и «царства», духовной и светской власти. У обеих партий был общий идеал всеобщего мира и единства христианства, создания вселенской Церкви, но разные представления о том, как осуществить эту цель на земле. Согласно теории двух мечей, церковная и мирская власть – «священство» и «царство» – должны править в обоюдной взаимосвязи, но на почве средневековой теократии возникало двоевластие. С точки зрения папской партии, религиозно-политическое единение народов возможно лишь под властью понтифика. И той же задаче объединения человечества во всемирную res publica Christiana была подчинена идея Священной Римской империи – главой в этой республике, представителем ев. Петра, как считали сторонники этой партии, является император, которого, с их точки зрения, понтифики обязаны чтить как помазанника, получившего власть от Бога непосредственно, а не от Апостольского Престола, как считали сторонники папы. И поскольку, – говорили сторонники светской власти – Империя испокон веков служила провиденциальным целям, высшим целям христианской теократии, что подтверждают примеры Константина Великого, Карла Великого и др., – то и право инвеституры должно быть у императора, и он должен распоряжаться епископскими кафедрами…

В спорах со светской властью папская партия опиралась на теоретические идеи, возникшие еще в первые века истории христианства – такие, как, например, идея «власти ключей», т. е. примата власти римского понтифика, его верховенства над другими христианскими патриархами. Основанием для признания главенства папы служило обещание Христа, данное им св. апостолу Петру: «И Я говорю тебе: ты – Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то и будет связано на небесах, что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф 16:18–19). Иными словами, речь шла о власти, переданной Спасителем св. Петру, и его праве «решать» и «вязать» дела Церкви, т. е. о праве отпускать или оставлять грехи, которое реализовалось при совершении исповеди. Таким образом, клиру были переданы средства спасения христиан – оно отвечало за христиан на Страшном суде, а папа в качестве вселенского пастыря говорил и действовал как наследник св. Петра. В теории папа обладал «полнотой власти» (Ин 1:16), под которой подразумевалась высшая власть понтифика в религиозных делах.

С точки зрения григорианских публицистов, в силу «власти ключей», данной преемнику апостолом, папа господствует не только над Церковью в узком смысле слова, но и над всем зданием «божеского царства», которое включает в себя и государство, но лишь как подчиненную, низшую область. И потому, как считалось, у папы есть не только святительские, но и царские функции – он источник всякого закона и всякой власти на земле.[56]56
  Трубецкой E. H. Указ. соч. С. 286–314.


[Закрыть] Можно легко заметить, что в таких рассуждениях исчезали границы между светской и духовной властью на земле. И это неслучайно: ведь в самом теократическом идеале, как уже говорилось, было заложено некое противоречие – вместо единой теократии, вместо солидарности «священства» и «царства» возникает двоевластие, разлад между мирской и духовной властью, когда папство присваивает себе права светской власти (о чем выразительно свидетельствует «Диктат папы»), а «царство» облекается в «священство». Во время борьбы за инвеституру папа практически переступил границу, разделяющую духовную юрисдикцию от светской. Понтифик яростно вторгся в сферу светской власти, низложив в 1077 г. Генриха IV и освободив его подданных от повиновения ему. То была действительно крайняя политическая акция. Борьба закончилась тем, что Григорий VII был изгнан императором из Рима и в 1085 г. умер в ссылке. Его преемником стал сначала папа Виктор III, а затем Урбан II, который был известен как последовательный григорианец.

Конфликт между «священством» и «царством» достиг акме на Клермонском соборе в 1095 г., когда папа фактически встал во главе «христианской республики», призвав освободить восточных христиан. Если Григорий VII низложил императора, го Урбан II вообще взял на себя обязанность светского государя, объявив крестовый поход. Итак, начавшееся во время григорианской реформы жесткое противоборство светской и духовной власти, собственно, и породило крестовый поход и в то же время предвосхитило создание в более позднее время централизованной папской монархии, которая будет использовать его как инструмент своей власти.

Наметим лишь пунктиром последующие стадии развития политической власти папства. Высказанные григорианскими реформаторами идеи папской власти получили дальнейшее развитие в XII в., в частности, в сочинениях св. Бернара Клервоского. Знаменитый цистерцианский аббат, один из организаторов и проповедников крестового похода, настаивал на том, что папа не просто последователь св. Петра – поскольку законы земного и небесного царства были даны апостолу самим Христом, то и сам папа становился викарием Христа. В своем трактате «De considerstione» написанном специально для его ученика, папы Евгения III, благословившего Второй крестовый поход, св. Бернар дал новую интерпретацию теории двух мечей, основываясь не только на толковании Евангелия от Луки (Лк 22, 36–38), но и на новозаветном рассказе из Евангелия от Иоанна (Ин. 28, 10–11), в котором Иисус Христос призывает апостола Петра, поднявшего руку на раба первосвященника, «вложить меч в ножны». Обращаясь в этом сочинении к своему ученику Евгению III, св. Бернар так пояснял отношения между духовной (папской) и светской (императорской) властями: «Сказал Господь: «Вложи меч в ножны» – значит, меч твой, хотя и не в твоих руках. Ведь он не сказал им в ответ: «Господи, здесь два меча» – «Слишком много», – он сказал: «Достаточно». Итак, оба меча, духовный и светский, принадлежат Церкви; первый вынимается Церковью, а второй – от имени Церкви; первый – рукой священника, а второй – рукой воина, хотя, на самом деле, по указанию священника и приказу императора».[57]57
  S. Bernardi abbatis Claraevallensis De consideratione // PL. Vol. 182 col. 776.


[Закрыть] Таким образом, в интерпретации св. Бернара Клервоского мирскую власть светский государь получает от папы и потому является всего лишь должностным лицом, который по призыву понтифика вынимает меч из ножен. Как видим, папство само претендовало на верховную роль в христианском мире и видело в императоре лишь свою креатуру, защитника понтификов и противовес Константинополю. Между тем и императоры по-прежнему были склонны считать себя универсальными правителями и наследниками римских цезарей, а начиная с середины XII в. стали обосновывать эти свои притязания, опираясь на римское право. Именно такие амбиции были у предводителя Третьего крестового похода Фридриха Барбароссы, короля Германии (1152) и императора (1155), при котором Священная Римская империя достигла наивысшего расцвета. Его трения с римским папой Адрианом IV (1154–1159) проявились, например, в 1155 г., когда он отказался выполнить некоторые обряды коронационного ритуала и был уличен в отсутствии почтения к апостолам Петру и Павлу. Примечательно, что и сам проводимый папой ритуал коронации германского короля императором Фридрих I рассматривал не как дар пап, но как свое законное право. После смерти Адриана IV в 1159 г. император, подобно своим предшественникам, пытался вмешиваться в выборы пап и помешать своему врагу – будущему папе Александру III (1159–1181) занять папский престол, но потерпел крах.

В XIII в. происходит новый виток противоборства «священства» и «царства». Начало XIII в. – время правления Иннокентия III (1198–1216) – было настоящим апогеем развития папской монархии. Именно этот папа претворил в жизнь высказанные ранее идеи, прежнюю абстрактную теорию папской власти и стал истинным «викарием Христа». Никогда еще власть понтифика не стояла на такой высоте, как во время его правления. Он был настоящим посредником между Богом и двумя ветвями власти – светской и духовной. Неслучайно, характеризуя папскую власть, современники сравнивали ее с солнцем, отраженным светом которого представлялась власть мирская, или использовали метафоры «души» и «тела». Понтификат Иннокентия III был образцом успешного и эффективного правления. Папа стоял над вверенной ему Церковью, он полностью контролировал светских государей и обладал всей полнотой папской юрисдикции. Как и прежде, в XIII в. отношения Святого Престола со Священной Римской империей были напряженными. Новый претендент на императорскую корону Фридрих II Гогенштауфен, будучи сыном Генриха VI и королевы Сицилии Констанции, считался наследником не только Германии, но и Сицилии, которую папы всегда воспринимали как часть патримония св. Петра, что создавало дополнительные трения в отношениях между светским и духовным государями. В глазах папы Фридрих II, хотя и был избранным германским королем, но только понтифик путем коронации мог сделать его императором – ведь именно папы перенесли Империю из Константинополя на Запад в лице Карла Великого. Папа Иннокентий III по традиции видел в императоре лишь помощника Святого Престола в осуществлении универсальных целей Церкви. Борьба за верховенство в «христианской республике» продолжилась, и в ней, как мы увидим, Иннокентий III и его преемники прибегали к всегдашним мерам – отлучению, интердикту и даже низложению государя, преступая таким образом границы, разделяющие духовную и светскую власти. В конечном итоге к середине XIII в. растянувшийся на века конфликт «священства» и «царства» завершился падением Гогенштауфенов. Борьба двух важнейших в средневековом обществе институций, составлявших на самом деле нерасторжимое целое – Империи и папства – и сражавшихся за верховенство в христианском мире, закончилось. Империя перестала играть роль универсального общеевропейского фактора – она стала германским делом, а Европа как единое церковное государство завершила свое существование. Идея христианской теократии, столь характерной для Средневековья, миновала свой расцвет и пришла в упадок.

Отныне папство в своей борьбе за укрепление власти сталкивалось уже не с Гогенштауфенами, которые были его креатурой и одновременно универсальной силой средневекового общества, но с королями. Но если императоры разделяли с папством общие ценности – о едином церковном государстве, его провиденциальных целях и пр., – то правители династических монархий их откровенно отвергали. Политика понтификов, которая зиждилась на принципах универсальной христианской монархии, была неприемлемой для национальных монархий.

Начало XIV в. отмечено новыми столкновениями и между папством и светской властью – французской династией Капетингов, которая враждовала с понтификами подобно тому, как ранее боролись против них Гогенштауфены, – но теперь этот конфликт не имел даже отдаленного сходства с прежними коллизиями «священства» и «царства». Спор возник по поводу прав французского короля Филиппа IV собирать налоги с Церкви. Действия монарха вызвали жесткую реакцию папы Бонифация VIII, но на сей раз конфликт кончился полным поражением папы. Изданная в 1302 г. в связи с событиями папская булла Unam sanctam повторяла прежние папские аксиомы – в ней была высказана идея верховенства папской власти, со ссылками на теорию двух мечей, обосновывалась необходимость подчинения римскому первосвященнику ради спасения души, перечислялись все притязания папства, и пр. Это была поистине лебединая песня средневекового папства. Булла не возымела желаемого действия – на созванной Филиппом Красивым ассамблее 1302 г., впервые представлявшей все сословия, король потребовал суда над папой. В ответ Бонифаций VIII, подобно Григорию VII или Иннокентию III, грозился отлучить французского короля и освободить его подданных от присяги, но в результате – какой контраст! – был захвачен злейшими врагами из сеньориального дома Колонна в своей резиденции в Ананьи, где вскоре скончался после нанесенных ему оскорблений. Изложенные события знаменовали начало длительного процесса упадка папской власти…

На протяжении этой сложной эволюции папства, его борьбы за верховенство над мирскими государями, крестовый поход, как мы увидим, всегда оставался важнейшим средством расширения влияния Святого Престола, укрепления его политического авторитета. В это время только папа, используя свою «законную власть» (auctoritas principis) и опираясь на августиновскую идеологию справедливой войны, мог объявлять поход; организовывать проповедь; отпускать, основываясь на «власти ключей» (potestas clavium), грехи крестоносцам и во время очередной крестовой кампании возглавлять «христианскую республику». Как мы надеемся показать, эпоха крестовых походов была отмечена невиданным ростом власти понтификов, которые стремились осуществить идею единства христиан. Растущее влияние папства проявилось в это время во многих сферах жизни средневекового общества, и апогей крестоносного движения во многом совпадает с расцветом папской власти.