Текст книги "Крестовые походы. Идея и реальность"

Автор книги: Светлана Лучицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Часть IV

Глава 16
Образы крестовых походов в европейской культуре

Изучив историю крестоносного движения в различных ракурсах, мы можем в заключение попытаться проследить, как на протяжении веков воспринимались эти события в европейской культуре.

Крестовые походы – один из тех ярких исторических феноменов, который в наших представлениях определяет саму сущность западного Средневековья. Они были неразрывно связаны с самыми важными процессами, происходившими внутри средневекового общества, а сами эти события породили мифы и образы, которые существуют до сих пор. История восприятия крестоносного движения насчитывает уже без малого тысячу лет, и каждая эпоха интерпретирует его по-своему, обнаруживая в этом явлении новые, до определенного времени скрытые потенциальные смыслы. На протяжении целых столетий образы крестовых походов использовались в идеологии и общественно-политической борьбе, а вызванные к жизни крестоносным движением коллизии были предметом исторического осмысления во времена Реформации и Просвещения, в эпоху колониализма и модерна. Тема крестовых походов актуализировалась всякий раз в новом историческом контексте, появлялись все новые и новые интерпретации, отвечавшие на запросы общества. Невозможно даже в самом кратком виде осветить процесс создания образов крестовых походов, так как сам сюжет, по-видимому, никогда не будет исчерпан.

***

На самом деле, эта мыслительная работа начинается уже во время Первого Крестового похода, который вызвал настоящий литературный взрыв – создаются первые описания похода, хроники и литературные сочинения, повествующие о событиях и персонажах крестоносной эпопеи. С XI по XVI вв. историки и хронисты, теологи и политические деятели рассказывают о священной войне, которая в эту эпоху являлась важной чертой средневекового общества. Потому возникшие в этот период интерпретации событий являются скорее частью священной войны, чем историографией в полном смысле этого слова. Позже появятся исторические труды, чьи авторы будут пытаться дать оценку событиям, исходя из представлений и системы ценностей своей эпохи. Но с самого начала крестоносная эпопея была не только предметом размышлений средневековых историков и писателей, но и источником вдохновения для поэтов, художников и музыкантов.

Уже Первый крестовый поход, который можно считать своеобразным архетипом крестоносного движения, породил героические фигуры Готфрида Бульонского, Танкреда, Петра Отшельника, чьи деяния прославлялись в военно-героическом эпосе. Первые стихи о событиях стали складываться еще во время осады Антиохии: храбрость и религиозное воодушевление воинов, готовых принять мученическую смерть в борьбе с неверными, были воспеты в «Антиохийской песни», записанной в конце XII в., за ней последовала фантастическая поэма об экзотических приключениях христианских рыцарей, находившихся в плену у сарацин – «Пленники», а затем «Песнь об Иерусалиме», подробно рассказывающая об осаде крестоносцами священного города, завершившейся взятием Иерусалима и избранием Готфрида Бульонского правителем нового христианского государства. В середине XII в. средневековые поэты придумывают романтические легенды о жизни и деяниях герцога, а также его легендарном деде Элиасе – Рыцаре Лебедя, ставшем прообразом Лоенгрина. События крестовых походов находят отражение и в изобразительном искусстве – им посвящаются фрески в капелле тамплиеров в Крессак Сен-Жени и церкви Понсе-сюр-Луар, витражи базилики Сен-Дени и пр. Один из самых выразительных и впечатляющих своей достоверностью памятников этой эпохи – надгробная скульптура во францисканской церкви в городе Нанси, изображающая трогательную встречу графа де Водемона, вернувшегося из долгого крестового похода, и его супруги. Средневековая художественная фантазия развивается параллельно крестоносному движению и, похоже, реагирует на происходившие изменения. Так, в XIII в., по мере того, как энтузиазм по отношению к крестовым походам идет на спад, военно-героический эпос уступает место лирике. Эти новые мотивы звучат в творчестве провансальского трубадура Жоффре Рюделя, который в своих сирвентах воспевал любовь к далекой принцессе (amor de lohri). Согласно легенде, поэт, влюбившись в графиню Одиерну Триполитанскую – скорее в ее образ, нарисованный его фантазией, – отправился в Святую Землю, чтобы встретиться с дамой сердца, но, не выдержав тягот пути, скончался у нее на руках. В то же время, когда творил Рюдель, во Франции и Германии возникает совершенно новый жанр «песней о деяниях» (chansons de geste), в которых изображаются муки принявшего крест рыцаря, разрываемого между долгом, диктующим отправиться в Святую Землю исполнить обет крестоносца, с одной стороны, и чувством к возлюбленной и желанием остаться дома – с другой. Французы Конон де Бетюн, Ги де Куси, немцы Вальтер фон дер Фогельвейде и Тангейзер рассказывают о страхе крестоносца перед разлукой и опасностями морского путешествия, воспевают службу Иисусу Христу и любовь к Прекрасной Даме. Уже в эпоху Людовика Святого, когда совсем угас религиозный пыл крестоносцев, сочувствие и интерес к крестовому походу пытался оживить французский трувер Рютбеф с изумительной верностью передав в своих стихах ту искреннюю веру в идеалы движения, которая отличала первых крестоносцев и к тому времени была уже практически утрачена.

В XII–XIII вв. события крестовых походов вызвали мощный всплеск художественного творчества, а затем крестоносная история перестает быть предметом непосредственного отражения в литературе и искусстве, но связанные с ней образы находят в произведениях средневековых творцов косвенное преломление. Герои крестоносной эпопеи – Готфрид Бульонский и Роберт Гвискар – изображены Данте в «Божественной комедии» в раю, на пятом небе. В XIV–XV вв. процветает посвященная крестоносцам книжная миниатюра – от иллюстраций Жана Коломба к «Хожениям за море» (Passages d’Outremer) до иллюминированных рукописей Гийома Тирского, воспроизводивших историю крестоносного движения в визуальных образах. Внимание художников часто привлекает фигура св. Франциска, проповедующего Евангелие султану Аль-Камилю. Этот эпизод Пятого крестового похода был изображен Джотто в росписях капеллы Барди в церкви Санта-Кроче во Флоренции. Великий итальянец возвращается к этому сюжету, украшая фресками верхнюю церковь св. Франциска в Ассизи, где он запечатлел критический момент встречи христианского святого и мусульманского властителя: султан заставляет святого пройти испытание огнем, дабы доказать истинность свой веры. В XVI в. другое важное событие крестоносной эпопеи – битва при Лепанто – становится сюжетом картин венецианских художников, прежде всего Веронезе, который написал для дворца дожей картину, представлявшую собой аллегорию морской битвы, победу Креста над Полумесяцем. В других полотнах, написанных Веронезе для зала Большого Совета, он изобразил на самом деле бесславные события крестового похода 1202–1204 гг., но созданные его кистью художественные образы служили прославлению мощи и величия морской республики.

Тема крестовых походов кажется вечной, она постоянно будоражит воображение художников и поэтов в эпоху Возрождения. В это время великие писатели избирают сюжетом своих произведений завоевание и освобождение Святой Земли и снова придают этой эпопее былой блеск. Самое значительное произведение, которое было вдохновлено на закате Ренессанса крестоносными идеями, но потом само стало источником образов и мифов о крестовых походах – стихотворное сочинение Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим» (1575). В нем на фоне любовной интриги между христианским рыцарем Ринальдо и сарацинской волшебницей Армидой строится основной сюжет, посвященный подвигам крестоносцев. Рыцарская поэма представляла собой подробный рассказ о взятии Иерусалима и оказалась удивительно созвучной хроникам Первого крестового похода: в ней те же описания битв и сражений, молитв, религиозных процессий, те же видения и картины. Уже скоро после своего появления творение Торквато Тассо вызвало желание подражать его автору: в продолжение темы поэт и драматург Лопе де Вега пишет «Завоеванный Иерусалим» (1609), а композитор К. Монтеверди заимствует романтическую любовную коллизию поэмы для своей оперы «Танкред и Клоринда» (1624).

Примечательно, что Торквато Тассо прославлял крестовые походы в те времена, когда эта идея уже не вызывала благочестивых чувств и воодушевления. В своих стихах он рисует идеальную христианскую Европу, в едином религиозном порыве сражающуюся против неверных. Подобная героизация прошлого должна была воодушевить европейцев на борьбу с Османской Портой. Но ирония заключается в том, что именно тогда Европу, стоявшую перед необходимостью сражаться против турок, раздирали противоречия: то было время религиозных войн и ожесточенных идейных конфликтов между католиками и протестантами, которые осуждали крестоносное движение. В осмыслении феномена на первый план выходят исторические труды.

***

С особой силой протестантская критика крестовых походов прозвучала в сочинении английского писателя Джона Фокса – «Истории турок» (1566), а его идеи были подхвачены немецким гуманистом Матвеем Дрессером (ум. 1607) и другими современниками. Священные войны, значение которых Фокс не оспаривал, по его мнению, потерпели поражение по вине римских пап, использовавших крестоносное движение для укрепления своей власти. Крах крестовых походов стал также следствием пагубного католического учения, в котором дело спасения души превратилось в предмет торга. Сама цель крестоносцев завоевать священный город, как считает Джон Фокс, противоречила божественным предначертаниям, – ведь этот проект был неугоден Богу, желавшему разрушить земной Иерусалим. Протестанты старательно развенчивали идею священной войны, с точки зрения католиков, санкционированной Богом и ведущейся ради отвоевания христианских святынь.

Этой задаче было подчинено ставшее необычайно популярным сочинение английского священника и историка Томаса Фуллера – «История священной войны» (1639). По его мнению, крестовый поход был войной исключительно политической, ведущейся римскими папами ради собственных целей – например, ради возвышения над восточной Церковью. Крестоносное движение было, как считал Фуллер, пустой тратой времени и усилий. Освобождение Святой Земли, к чему продолжала призывать католическая Церковь в XIV–XV вв., было ложной целью, так как в то время христианам следовало сосредоточиться на другой, более важной цели – борьбе против турок. В своем труде английский историк также нападал на все те институты и учреждения католической Церкви, которые составляли главную опору крестоносного движения: он подверг жесткой критике католический клир и практику паломничества, высмеивал средневековую веру в чудеса и порицал суеверные обряды.

Дискуссия о природе и сущности крестоносного движения была весьма оживленной на протяжении XVI–XVII вв., а не-прекращающиеся дебаты о характере крестоносного движения заложили основы секуляризованной историографии крестовых походов. Благодаря постоянному столкновению мнений и позиций, протестантские историки создали свое видение истории событий, отнюдь не идеализируя историческое прошлое, но и не отвергая его.

Критика крестоносного движения несколько смягчалась по мере того, как отступала турецкая угроза. Но она же вызвала и реакцию католиков. Косвенным ответом на протестантскую версию крестоносного движения можно считать «Историю крестовых походов» (1675) французского историка-иезуита Луи Мэмбура. В отличие от протестантов, приверженный римско-католической Церкви писатель изображает крестовые походы как самое славное событие западной истории – с его точки зрения, то был подвиг веры, который совершили преданные католицизму благородные воины, в первую очередь французская знать. Выдающиеся крестоносцы идеализируются в книге историка, а их деяния превозносятся до небес – Готфрид Бульонский, Танкред, Раймунд Сен-Жильский и др. олицетворяли в его глазах славное героическое прошлое Франции. Со времен Мэмбура во французской историографии было принято превозносить заслуги Франции и ее государей в крестовых походах, а крестоносное движение стало предметом особой гордости французов. Труд клерикального историка был также настоящим панегириком королю-Солнцу Людовику XIV.

Восемнадцатый век создал свой образ крестовых походов – эпоха Просвещения внесла совершенно иные оттенки в восприятие этого исторического феномена. Подобно тому как протестанты, исходя из своей критики католической Церкви, бичевали алчность и амбиции римских пап, просветители, опираясь на дорогие им принципы рационализма и свободомыслия, считали крестоносное движение совершенно бессмысленным предприятием и порицали слепую религиозную веру и феодальный порядок, сделавшие возможными крестовые походы. Подобная интерпретация этого феномена нашла отражение в сочинении Вольтера «Опыт о правах и духе народов» (1756), включавшем и этюд по истории крестовых походов. С точки зрения французского философа, их причиной был паталогический фанатизм священников, который, «подобно эпидемии», распространялся в средневековом обществе: зараженные этой «болезнью» люди верили, что «идут защищать Иисуса Христа» и мстят за Бога. Эта фальшивая вера, наряду с политическими интересами, и была главным мотивом для крестоносцев, отправлявшихся в далекие и бесполезные экспедиции. В целом все мероприятие, по мнению философа, было пустым и затратным, и единственный его результат состоял в том, что «Восток стал могилой более двух миллионов людей».[130]130
  Voltaire J.-M. Esssai sur les mceurs et l’esprit des nations et sur les principaux faits de l’histoire depuis Charlemagne jusqu’a Louis XIII. P., 1756. Vol.l. P. 585.


[Закрыть] Вместе с тем именно влиянием крестоносного движения, которое, как полагал Вольтер, расшатало основы феодального строя, философ объяснял возникновение в XII–XIII вв. коммунального движения. Взгляды просветителя на крестовые походы были вполне созвучны идеям нарождающейся Французской Революции и характерной для нее критике Средневековья и феодального строя.

Самое существенное влияние на дальнейшее развитие исторической мысли и оценки крестоносного движения оказал британский ученый Эдвард Гиббон, перу которого принадлежит шеститомная «История упадка и разрушения Римской империи» (1766–1788). В ней отражены типичные для эпохи

Просвещения взгляды, которые будут воспроизводиться в трудах позднейших историков на протяжении долгого времени. В оценке крестоносного движения Эдвард Гиббон исходил из представления об исторической нецелесообразности крестовых походов, противоречивших, по его мнению, «здравому смыслу». «Безрассудное желание завладеть каменной гробницей вызывает у нас скорбь и удивление»,[131]131
  Gibbon E. The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. L., 1776–1789. Vols. 1–6. Цит. по кн.: Егоров Д. H. Крестовые походы., 1914. Ч. 1. С.42–43.


[Закрыть] – писал он в своем сочинении о крестовых походах. Ученый полагал, как, впрочем, и Вольтер, что главной их причиной стал бессмысленный «дикий фанатизм», двинувший в путь бесчисленные толпы, которые «затопили Азию» и «обезлюдели Европу». Считая крестовые походы эпохой мракобесия, невежества и варварства, английский историк тем не менее полагал, что вопреки самому себе это движение способствовало позитивным изменениям: отток знати на Восток, ее обнищание подточили феодальное «готическое здание», и это в конечном итоге привело к освобождению от сеньориальной власти средневековых городов, которым предоставлялись хартии.

***

Если в XVI–XVII вв. протестанты развенчивали крестовые походы как неудачное мероприятие римской Церкви, а католики прославляли их как героическую эпоху, если в XVIII в. просветители, исходя из своих общественно-политических взглядов, критиковали крестоносное движение как проявление слепого фанатизма и варварства, то в XIX в. палитра мнений и суждений об этом историческом феномене стала еще более разнообразной. Новые интерпретации отражали происходившие в обществе изменения, связанные с расширением европейской колониальной экспансии, ростом национализма, а также ослаблением Османской империи, которая перестала представлять угрозу для европейского континента. В этом столетии Европа в своем развитии совершает гигантский рывок вперед: она постепенно начинает доминировать в разных сферах – политике, торговле, науке и индустрии – ив таком контексте переосмысляет свое прошлое. Принципиально иные оценки исторических явлений должны были соответствовать ее образу самой себя и отвечать чувству превосходства – так крестовый поход стал своего рода зеркалом, в которое смотрелась Европа. Новые взгляды на эту эпоху стимулировались также историческими событиями – такими, как, например, военная кампания Наполеона в Египте и Сирии в 1798–1801 гг. или завоевание Алжира в 1830–1847 гг. Переоценки истории вновь сопровождались всплесками восторженного отношения к крестоносному движению и сентиментальной ностальгией по тем его чертам, которые веку Просвещения казались смешными и отталкивающими. Созданные в XIX в. интерпретации этого исторического явления представляют собой странную смесь эмоций и разума, замешанную на энтузиазме, – здесь и идеи романтизма, и национализма, и колониализма, и либерализма. Возможно, впервые за всю историю восприятия крестовых походов писатели в начале XIX в. (Вальтер Скотт и др.), благодаря огромным усилиям своего воображения, попытались посмотреть на эти события глазами средневековых людей.

После жесткой критики эпохи Просвещения, после Великой Французской революции в Европе возрождается культ рыцарства, в связи с чем оживляется и интерес к крестоносному движению во Франции, Англии и других странах. Автор исторических романов на эту тему, шотландский поэт и писатель Вальтер Скотт восхищался рыцарством и рыцарскими ценностями, но его изображение крестоносцев трудно назвать лестным. В своем первом романе «Айвенго» (1819), который вдохновил композитора Россини на создание одноименной оперы (1826), писатель изобразил Англию времен Ричарда Львиное Сердце – знаменитого короля-крестоносца. В следующем романе – «Талисман» (1825) – действие вообще происходит во времена Третьего крестового похода в Палестину. Обычно Вальтер Скотт в выгодном свете представляет западноевропейских рыцарей, но при этом тамплиеры выглядят в его романах нетерпимыми и неискренними. Сарацин и евреев он часто изображает положительными героями, а самыми главными его персонажами являются Ричард Львиное Сердце и Саладин, соперничающие друг с другом в рыцарской храбрости и благородстве. В целом, отношение Вальтера Скотта к крестоносному движению не было однозначным, но «Айвенго» стал самым популярным историческом романом о крестовых походах.

Романтическая переоценка крестовых походов, которая являлась неким зеркальным ответом на критику просветителей, была типична для французских писателей эпохи Реставрации, одним из ярких представителей которой был зачинатель романтизма Франсуа Рене Шатобриан (1768–1848). Убежденный роялист и ярый противник революции, он создал клерикально-романтическую концепцию крестоносного движения, рассмотрев его как проявление извечного конфликта добра, воплощенного в христианстве, и зла – религии ислама. Уже в своем философском трактате «Гений христианства» (1802), прославляющем христианство как самую лучшую религию, Шатобриан называет крестовый поход историческим событием, «достойным эпической поэмы» и всяческого одобрения. В 1811 г. он публикует свою книгу «Путевые заметки. От Парижа до Иерусалима» (Itineraires de Paris а Jerusalem et de Jerusalem а Paris), написанную вскоре после путешествия по Востоку, во время которого он посетил Константинополь и Иерусалим, где был принят в рыцари Гроба Господня. В этом сочинении Шатобриан полностью оправдывал крестоносную деятельность: с его точки зрения, в этих войнах речь шла о том, какой религии господствовать: исламу – религии деспотизма, рабства и зла – или христианству – религии свободы и просвещения. По мнению французского писателя, крестоносцы, сражаясь против мусульман, спасали цивилизацию Европы от варварства: крестовые походы, «ослабив магометанские орды», помешали западно-христианскому миру «стать добычей турок и арабов»,[132]132
  Chateaubriand F.-R. de. Itineraire de Paris a Jerusalem et de Jerusalem a Paris. P., 1811. Vol. 2. P. 292.


[Закрыть] как это произошло с Грецией.

Такую же высокую романтическую оценку крестовые походы получили в творчестве французского историка Жозефа-Франсуа Мишо, автора шеститомной «Истории крестовых походов» (1812–1822). Позже он также издал «Библиотеку крестовых походов» (Bibliotheque des croisades) с выдержками из источников (1829). Монархист и сторонник аристократии, историк, как и в свое время Шатобриан, идеализировал крестоносную эпопею как самое героическое деяние Франции: для него крестовые походы являются порождением высокого религиозного и воинского энтузиазма. В «Истории крестовых походов» – настоящем гимне французской знати и рыцарства – Мишо в романтическом свете рисует вождей крестоносцев и французских королей – Людовика VII, Людовика Святого – и прославляет их подвиги. Вообще самым главным результатом крестоносного движения для него является «слава наших предков», которая и составляет «реальное благо нации». По его мнению, победы крестоносцев – это также «удивительный триумф, который заставлял самих мусульман уверовать в первенство франков». Ж.-Ф. Мишо был, пожалуй, первым писателем, кто, исходя из убеждения о превосходстве западных народов над мусульманами, интерпретировал крестовые походы как процесс распространения цивилизации в Азии и тем самым фактически обосновал систему господства развитых стран Запада над Востоком. Крестоносное движение, как он писал, привело к основанию в Сирии и Палестине «христианских колоний», благодаря чему западная культура утвердилась в далеких землях.[133]133
  Michaud J.-F. Histoire des croisades. P., 1840–1856. 6 vols. Vol. 6. P. 371.


[Закрыть]

Мы видим, как в трудах Мишо и других авторов намечается тенденция рассматривать крестовые походы как своего рода «протоколонии» именно в тот период, когда Франция и другие страны начинают активно развивать колониальную политику. В связи с этим история крестоносного движения становится чрезвычайно актуальным сюжетом. Устанавливая колониальное господство в Старом и Новом Свете, западные державы отныне будут ссылаться на историческое прошлое и необходимость способствовать развитию цивилизации. Со временем крестовые походы становятся неким прообразом экономической и политической гегемонии Европы, и сама идея того, что крестоносное движение сыграло свою роль в прогрессе западного общества, воспринимается как аксиома. Так к романтической ностальгии по крестоносной эпопее примешивалась колониальная идеология, которая надолго утвердилась в Европе.

Как бы то ни было, в связи с новыми интересами Запада энтузиазм европейского общества в отношении этой эпохи возрастал, и реабилитация крестоносного движения продолжилась. Уже к середине XIX в. в сознании большинства французов крестовые походы отождествляются со славным периодом в истории Франции. В период Июльской монархии французский король Луи-Филипп задумал проект, который стал важной вехой в процессе осмысления исторических событий. Французский монарх создал в Версале «музей истории» с «залой крестовых походов» (salle des croisades), открытой в 1840 г. Пять салонов Версальского дворца были украшены фресками, посвященными важнейшим военным сражениям, портретами самих крестоносцев, изображениями их гербов. Аристократы начинают искать крестоносцев среди своих предков, а парвеню Июльской монархии – придумывать несуществующие родословные. В этих поисках им помогают «академические мошенники» – профессиональные историки, специалисты по генеалогии, связанные со двором и знатью. Самым известным среди них был Эжен-Анри Куртуа, который изготовил сотни фальшивых хартий крестоносцев для представителей французской элиты. Так или иначе энтузиазм высшей знати в отношении своих крестоносных предков только подогрел интерес общества к истории средневековых военно-религиозных экспедиций.

В искусстве же XIX в. история крестовых походов стала неиссякаемым источником образов и тем, с помощью которых художники, писатели и музыканты выражали самые разные идеи. В операх Дж. Россини «Армида» (1817) и «Граф Ори» (1826), полотнах представителя дюссельдорфской школы Карла Фридриха Лессинга («Возвращение крестоносца» (1835) – самое знаменитое из них) отразились скорее романтические представления о крестовых походах, имевшие мало общего с исторической действительностью. С другой стороны, картины итальянского художника Франческо Айеца («Крестоносцы у стен Иерусалима», 1838–1850) и живописца батальных сцен Эмиля Синьоля («Взятие Иерусалима», 1847) представляли собой попытку иллюстрировать исторические события. Современники нередко прочитывали в посвященных этому сюжету произведениях близкие им смыслы. История крестовых походов также становилась для писателей поводом для размышлений о судьбе Европы – как, например, в романе «Танкред, или Новый крестоносец» (1847) Бенджамена Дизраэли. А опера Джузеппе Верди «Ломбардцы в Первом крестовом походе», поставленная впервые в 1843 г. в Милане, возбудила патриотические чувства итальянцев, которые в Святой Земле увидели Италию, в крестоносцах – самих себя, а в сарацинах – ненавистных им австрийцев. Со временем тема крестового похода завоевывает все новые области искусства, не избежала ее и драматургия: историческая пьеса Бьернсона, к которой Эдвард Григ написал оркестровую сюиту «Сигурд-крестоносец» – была посвящена крестоносной экспедиции 1107 г. История крестовых походов вряд ли была просто интеллектуальной модой – интерес к этим сюжетам не был случайным. В 1841 г., в тот самый момент, когда осуществлялся версальский проект увековечения этих событий в исторической памяти Франции, Эжен Делакруа создал свою знаменитую картину «Вступление крестоносцев в Константинополь», в которой он в благожелательном свете изобразил рыцарей под предводительством Бодуэна I Фландрского, выслушивающих мольбы жителей города о пощаде. А в 1877 г. было предпринято новое роскошное издание «Истории крестовых походов» Мишо, для него знаменитый иллюстратор Гюстав Дорэ создал серию из ста изумительных по точности исполнения гравюр, сделавших это сочинение историка еще более популярным.

Но к середине XIX в. чисто описательный метод Мишо, на котором был основан его величественный труд, оказавший огромное влияние на умы, изживает себя, а оценки крестоносного движения постепенно освобождаются от жесткого влияния политики и идеологии. Существенный перелом, ознаменовавший разрыв с этой традицией, произошел после того, как в 1841 г. немецкий историк Генрих фон Зибель опубликовал свой труд «История Первого крестового похода», положивший начало научному исследованию истории и прежде всего критике источниковедения крестовых походов. Зибель показал, что самые популярные хроники, на которые целиком полагались его предшественники, не могут рассматриваться как оригинальные источники, так как были написаны на основе более ранних сочинений. По мнению ученого, ключ к пониманию источников лежал в изучении самого процесса формирования историографической традиции крестовых походов – от первоисточников, запечатлевших факты, пересказанные очевидцами событий, к более поздним сочинениям, написанным на основе самых ранних текстов, и далее – к позднейшим легендам. Зибель не только впервые поставил исследование исторического феномена на научную основу – его книга была в то же время своего рода протестом ученого-аналитика против восторженного отношения к крестовым походам «романтической школы».

Между тем во Франции историки обратились к изучению источников по истории крестоносного движения, переработав издание Ж.-Ф. Мишо «Библиотека крестовых походов» и начав подготовку грандиозной серии под названием «Собрание историков крестовых походов» (Recueil des historiens des croisades, 1841–1906), включавшей все арабские, армянские и западные источники по крестоносной тематике. В разных странах ученые – австриец Р. Рерихт, немец Г. Хагенмейер, французы Г. Шломберже и П. Риан – в своих трудах задали совершенно новые стандарты изучения истории крестовых походов, создавая новые интерпретации, в основу которых был положен беспристрастный анализ источников. Тогда же французским историком Полем Рианом в 1875 г. было основано Общество латинского Востока, которое ставило задачей способствовать исследованиям по истории крестовых походов, и вскоре оно стало издавать «Журнал латинского Востока» (Revue de I’Orient latiri). В свою очередь в Германии в 1877 г. возникло «Немецкое общество по изучению Палестины» (Deutscher Verein zur Erforschung Palastinas), которое ставило сходные научные цели. Но, несмотря на качественно новый уровень осмысления исторического материала, даже основанные на «критическом методе» сочинения о крестоносном движении часто были несвободны от прежних предрассудков и стереотипов.

Начиная с середины XIX в. крестовые походы играют важнейшую роль в происходящем в Европе процессе конструирования национальных идентичностей и становлении национальных мифов. Неслучайно именно тогда в разных европейских столицах появляются памятники, связанные с почитанием национальных крестоносных традиций: В 1848 г. в Брюсселе был открыт памятник Готфриду Бульонскому – крестоносцу, который рассматривался как национальный герой и государственный деятель обретшей независимость Бельгии – этот памятник до сих пор украшает Королевскую площадь столицы. В 1860 г. у здания парламента в Лондоне была поставлена конная статуя Ричарда Львиное Сердце, крестоносца, также почитавшегося в качестве героя в Англии – стране, которой он на самом деле уделял ничтожно малое внимание. Во Франции не только для монархистов и бонапартистов, как мы видели, но даже для республиканцев память о крестоносном движении была важным способом самоидентификации нации.

В самых разных странах различным фактам, связанным с крестовыми походами, начинают уделять пристальное внимание, подчеркивая их значение для национальной исторической памяти. В России битва на Чудском озере 1242 г. – эпизод борьбы русских против Ливонского ордена – стала тем событием, которое породило весьма стойкий миф об Александре Невском – «защитнике православия и земли Русской». Сопротивление гуситов рыцарям-крестоносцам в свое время сплотила чехов, а память об этих событиях была чрезвычайно важна для осознания чешским народом общности своей культуры и истории. В Польше таким ключевым для формирования национального самосознания событием стала Грюнвальдская битва 1410 г., описанная в трудах историков и воспетая в произведениях искусства, – неслучайно в конце XIX в. писатель Генрик Сенкевич создает свой роман «Крестоносцы», посвященный борьбе поляков и литовцев против Тевтонского ордена в конце XIV – начале XV вв., а художник Ян Матейко пишет грандиозное историческое полотно «Грюнвальдская битва», являющееся ярким примером «романтического национализма» в искусстве. В Испании особое внимание уделялось борьбе против неверных, завершившейся отвоеванием у мавров Гранады, и достаточно рано память об этих событиях приобрела характер политического мифа испанского национального государства. В общем, наверное, не было такого явления в истории Европы XIX в., которое бы сыграло столь мощную роль в формировании национальных идентичностей, как крестовые походы.