Текст книги "Звездные судьбы (Исторические миниатюры)"

Автор книги: Светлана Бестужева-Лада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Через семь лет после гибели Дмитрия скончался царь Федор Иоаннович, Династия, основанная Иваном Калигой, прекратилась. Хотели было короновать вдову Федора – Ирину, в девичестве Годунову, но та, будучи женщиной очень неглупой, предпочла надеть монашеский клобук. Инокиня Александра – под таким именем постриглась Ирина – тихо окончила свои дни в монастыре и, наверное, немало молитв вознесла за здравие своего чрезмерно азартного брата. А Борис Годунов занял престол, не имея на него, в глазах общества, никаких прав. "Всенародное избрание" его царем означало только, что верховное боярство не смогло занять единую позицию и выставить "альтернативную кандидатуру", как это произошло впоследствии с Михаилом Романовым.

Царь Борис оказался достаточно хорошим правителем (страна при нем отдохнула от войн с внешними врагами), но очень плохим политиком внутренним. Множество знатных боярских фамилий было подвергнуто им всевозможным унижениям и преследованиям. Это было бы ещё полбеды, пойди Борис путем своего царственного зятя Ивана Грозного. Но он не осмеливался никого казнить: только ссылал, заставлял постричься в монахи, подвергал бесконечным мелким пакостям. То есть вел себя не как царь, а как заурядный склочник, за что. естественно, со временем и поплатился. Мало кто верит в то, что Борис умер своей смертью. Наверняка он был отравлен, и немудрено: любому подсыплют яду в суп, если он прикажет знатному боярину выщипать бороду по волоску и при этом оставить в живых. А именно так поступили по приказу Годунова с боярином Бельским.

Больше всех при этом пострадала семья Романовых, обладавшая серьезными правами на занятый Борисом престол. Все братья Федора Никитовича были сосланы или посажены в тюрьму. С Федором же Никитовичем поступили особо: его самого и супругу, Ксению Ивановну, насильно постригли в монахи: его под именем Филарета, а её – под именем инокини Марфы. Местом пребывания Филарета определили Антониево-Сийский монастырь, в 100 верстах от Холмогор, а Марфу отправили в женский монастырь в Заонежье. Их дети – сын Михаил и дочь Татьяна – также отправились в ссылку далеко-далеко от Москвы.

Разумеется, для столь сурового обращения с родовитейшими людьми государства нужен бьп более или менее убедительный предлог. Его и нашли, не гоняясь за оригинальностью. Романовых (всех сразу) обвинили ни больше ни меньше, как в казнокрадстве и по этому поводу учинили ночной вооруженный обыск их усадьбы. Что искали, то и нашли – мешки с пряностями ("корешками"), якобы украденные с царского склада. Как видно, традиции ночных арестов и обысков с подброшенными уликами на Руси имеют весьма глубокие корни.

Конечно, многочисленная и хорошо вооруженная дворня Романовых оказала Годуновским особистам-стрельцам достойное сопротивление.

И вот что интересно: среди этой дворни находился некто Георгий (или Юрий) Отрепьев, которому Федор Никитович оказывал особое покровительство. Одни считали юношу побочным сыном боярина. Другие... спасенным от смерти царевичем Димитрием.

Будущее развитие событий показало, что Федор Никитович прекрасно умел не только просчитывать партию на много ходов вперед, но и вовремя переметнуться из одного стана в другой. Игра рискованная, но в случае удачи приносящая ощутимый выигрыш.

Казалось, что после насильственного пострижения в монахи путь к светской власти для Филарета был отрезан. Он мог мечтать только о том, чтобы проложить дорогу к трону своему сыну. Единственному, между прочим, сыну, что делало игру ещё более азартной.

В возрасте 47 лет начал Филарет свою вторую жизнь. Первые годы в монастыре прошли для него в состоянии, как сказали бы сейчас, депрессии. Он безумно тосковал о семье, беспокоился о том, жив ли ею сын и наследник, и даже малодушно – как он сам впоследствии говорил – молил Бога послать ему смерть, чтобы избавить от невыносимых страданий ссылки. Бог же судил своему новому слуге совсем иную судьбу.

В Польше объявился "чудесно спасенный" царевич Дмитрий, более известный в истории под именем Лжедмитрия I. А на самом-то деле Гришка Отрепьев. И тут же поведение Филарета резко изменилось, хотя теоретически он находился в строжайшей изоляции и никаких связей с внешним миром не мог иметь. Но разве можно бьию уследить за всеми бродячими монахами, нищими, паломниками, которые кочевали из монастыря в монастырь и по России, и по Польше?

Безусловно, Филарет поддерживал связи со своими тайными сторонниками (а возможно, и с самим Лжедмитрием). Во всяком случае, "смиренный монах" вдруг начинает проявлять все признаки душевного подъема.

Дальнейшие события лишь подтвердили то. что у Филарета были прекрасные осведомители. Борис Годунов скоропостижно умирает, самозванец вступает в Москву, и на опальных бояр Романовых проливается ска зочный ливень милостей.

Лжедмитрий I с почетом вернул Филареп из ссылки в Москву, где ему торжественю пожаловали сан митрополита Ростовского. Были и многие другие милости, но Филаре предпочел немедленно отправиться в пожалованную ему епархию и – что особенно интересно! – не сделал даже попытки вызвать к себе жену и детей. Возможно, одна, или две тайные встречи и состоялись, но обостренное чутье политика, очевидно, подсказывало новоиспеченному митрополиту Ростовскому, что лучше не напоминать о существовании его наследника. О том, что самозванец недолго процарствует, Филаре знал лучше, чем кто бы то ни было, коль скоро он сам, по-видимому, принимал достаточно активное участие в создании это!й фигуры. Григории Отрепьев был нужен ему лишь для того, чтобы свалить династия Годуновых и посеять смуту в стране. Немало потрудившись для появления первоп русского самозванца (сколько их потом будет!). Филарет удалился в Ростов и стал терпеливо выжидать.

Этот удивительный человек даже очевидные поражения умел обратить в свою пользу. Лжедмитрий I бьл убит московской чернью – Филарет остался в стороне, хотя его ближайший сподвижник – Василий Шуйский, ввязавшись в самую гущу событий, вынырнул оттуда с российской короной на голове. И тут же – какое удивительное совпадение! – появляется Лжедмитрй II. Его отряды планомерно разоряют российские земли, тушинский вор – самозванец номер два – выбирает себе штаб-квартиру в нескольких верстах от первопрестольной, и большинство бояр устроились так, что завтракали в Кремле у царя Шуйского, а обедали в Тушине, у "царя Дмитрия".

И опять "счастливое совпадение", на которые так богата биография Филарета. При дворе Лжедмитрия II были, как бы теперь сказали, "заполнены все вакансии" – самозванец щедро раздавал титулы и саны. Лишь одно место почему-то оказалось вакантным – патриарха. Поэтому митрополита Ростовского опять осыпали милостями и почестями, и он согласился принять сан, хотя незадолго перед этим архиепископ Тверской не пожелал покориться самозванцу и был убит. Венец мученика, по-видимому привлекал Филарета значительно меньше чем шапка Мономаха. Во всяком случае он исправно совершал все богослужения и рассылал патриаршьй грамоты по областям.

Второй самозванец также потерпел поражение и был убит. Царь Василий Шуйский пытался крепче взять бразды правления свои руки, но бояре уже вкусили прелесть свободной жизни. К тому же кто-то (кто бы это мог быть?) донес боярам, что Шуйский за их спиной ведет переговоры с полякам и близок к успеху. Это решило судьбу первого и последнего царя из династии Шуйских. Бывшие подданные и друзья принудили Василия постричься в монахи, несмотря на его отчаянное сопротивление.

Путь к престолу вроде бы свободен, да и сам престол снова пуст. Но Филарет пред почел придерживаться своей традиционно политики выжидания. И снова не ошибся:верхушки русского дворянства возникл желание возвести на русский престол поль ского королевича Владислава и установить России нечто вроде парламентской монар хии. Поскольку польские войска в это вре мя уже находились под Смоленском, т причина возникновения подобного желания у бояр была вполне очевидной. Короля Сигизмунда III тоже вполне устраивала идея закончить русский поход не только триумфом, но и воцарением там поляка. В конце концов из Москвы под Смоленск было отправлено Великое посольство обсуждать эту чистой воды авантюру. Во главе посольства был... конечно же, патриарх Филарет!

Случайно или намеренно, но его сопровождали 124 наиболее активных политических деятеля России. Москва, то есть Кремль. или, как сказали бы сейчас, "высшие эшелоны власти" были тем самым обезглавлены. В ночь с 20 на 21 сентября 1610 года в Москву вошли польские войска.

Нет, Великое посольство не было арестовано. Оно благополучно прибыло под Смоленск и начало переговоры об официальном возведении на российский престол королевича Владислава. Русские выдвигали два обязательных условия: переход королевича в православную веру и немедленное прекращение военных действий – в том числе отвод армии Сигизмунда III от Смоленска. Второе условие поляков не смущало, но первое! Восемнадцать месяцев польский король пытался уговорить русских закрыть глаза на вероисповедание их будущего царя, предлагая взамен деньга, земли, почести, титулы. Кое-кто из бояр уже готов был уступить. Но не Филарет!

Патриарх Филарет оставался непреклонным, рискуя не только свободой, а и самой жизнью, но не только за интересы России. Во всяком случае не это заботило его в первую очередь. Он использовал последний шанс посадить на российский престол своего сына, местонахождение которого тщательно скрывал. Легендарный Иван Сусанин, между прочим, пожертвовал жизнью для того, чтобы запутать поляков и не дать им обнаружить местонахождение Михаила Романова и его матери, инокини Марфы. Откуда такая прозорливость у простого русского крестьянина? Как он мог знать о судьбе сына Филарета? По-видимому, знал.

То ли терпение польского короля истощилось, то ли ему донесли о двойной игре русского патриарха, но дело кончилось тем, что Филарет был отправлен в Польшу. Официально – в качестве пленника. И действительно, в крепости Мариенбург Филарет провел долгие восемь лет. Но отнюдь не в цепях и на соломе, а во вполне комфортных условиях. Теоретически без всякой связи с внешним миром. Но вспомним: такое уже было, когда его заточили в северный монастырь.

Именно в Мариенбургской крепости Филарет задумал и отшлифовал грандиозную программу экономических и политических реформ, которые впоследствии с блеском воплотил в жизнь в России... И из этой самой крепости он подготовил восшествие на престол своего сына. Более того, руководил этим процессом. Сохранились свидетельства его тайной переписки с боярином Шереметевым, возглавлявшим при выборах нового царя партию сторонников Михаила Романова. Несомненно, используя свой богатейший опыт, Филарет давал практические советы, сыгравшие в конечном итоге решающую роль.

Судя по всему, советы он давал не только боярам. Когда, договорившись между собой об избрании Михаила на царство, бояре направили челобитчиков к будущему царю, встретили их не то чтобы очень ласково. Скорее наоборот. Послы не сразу добились своей цели. Будущий царь встретил их с "великим гневом и плачем, что он государем быть не хочет". Проще говоря, Михаил Федорович закатил послам истерику, полностью поддержанную, кстати, его матерью. Марфа Ивановна вполне резонно указывала послам, что не желает благословлять сына на верную гибель, поскольку примеров безвременной кончины царей было за последние несколько лет великое множество. Резонно, но...

Но когда послы от уговоров устали и охрипли (а уламывали они Михаила с матушкой шесть часов подряд), то пришлось перейти к угрозам типа того, что "сам бог взыщет с раба своего Михаила за окончательное разорение государства". Как ни странно, аргумент инокине Марфе показался достаточно убедительным, и она, положившись все на ту же божью волю, дала сыну свое благословение, а за него – согласие. Но скорее всего Марфа Ивановна точно придерживалась сценария, разработанного Филаретом – её мужем и отцом Михаила. К тому же в России того времени считалось просто неприличным соглашаться принять царский венец, не заставив народ хорошенько попросить и поплакать.

Михаила, судя по всему, родители не сочли нужным посвящать в свои игры. Немудрено, что он ехал в Москву с зареванными глазами: шестнадцатилетнему мальчишке, к тому же, мягко говоря, не очень умному, было страшно соваться в змеиное гнездо, хоть и "по воле божьей".

После воцарения сына Филарет с триумфом вернулся в Россию. А вскоре последовало официальное заявление Михаила о том, что "Каков он государь, таков и отец его государев. Великий государь, святейший Патриарх и их государское величество нераздельно". Куда уж яснее! Фактически первым царем династии Романовых стал патриарх Филарет – в миру, в первой своей жизни Федор Никитович, во второй жизни – смиренный монах, таинственный старец в клобуке. Именно он провел те реформы, которые превратили Россию в великое государство.

Во-первых, тихо и незаметно произошла земельная реформа, о которой мало кто знает: поземельная подать уступила место подворной. Теперь каждый крестьянский двор должен был платить в казну определенную сумму, независимо от того, какое количество земли было у него в запашке. Таким образом поощрялось развитие земледелия. Во-вторых, Московское государство, постоянно нуждаясь в деньгах, не пошло по легкому пути увеличения налогов, а постаралось извлечь максимальную выгоду из торговли с иностранцами через Архангельск. С английскими и голландскими купцами в Россию потекла иностранная серебряная монета ("ефимки"). А главное, стали приезжать, как сказали бы сейчас, "иностранные специалисты" – офицеры, ученые, инженеры, врачи. Так что "окно в Европу" прорубил, конечно, Петр, но уже его прадед пытался проделать какое-то подобие "форточки" для притока свежего воздуха. И небезуспешно.

Наконец, церковь в России обрела такой блеск, величие и авторитет, каких у неё до того времени и не было. Притихли и бояре: тонко изучивший за время польского плена способы управления "ясновельможными панами", Филарет применил свои знания на практике.

Истинный правитель России, основатель царской династии Романовых скончался 1 октября 1633 г. – на 12 лет раньше своего царственного сына, успев сделать для страны за 14 лет своей третьей жизни очень и очень многое.

Возможно, не вполне правомерно проводить прямую параллель между ним и его известным современником – герцогом и кардиналом де Ришелье во Франции. Но и внешняя политика обоих, и умелое использование ими тайньи пружин церковной и светской власти, сосредоточенных в одних руках, имеют довольно большое сходство. Да и положение, которое они занимали при формальных монархах, весьма схожее. Разве что Филарет был внешне скромнее и потому таинственнее.

Со смертью Филарета закончилась целая эпоха в истории Российского государства. Фигура достаточно загадочная: почти все бумаги, написанные его рукой, истреблены, а официальная биография выхолощена и прилизана до неузнаваемости. Сохранилось только одно косвенное свидетельство того, что Филарет добивался российской короны в первую очередь для себя самого. В середине прошлого века в Коломне, в палатах митрополита, нашли портрет Филарета в патриаршем облачении. Портрет перевезли в Москву и там заметили на полотне корону. Открылось, что очень плохая живопись неизвестного мастера XVII в. покрывала другую, более старую: Федор Никитович Романов в царском облачении с порфирой на плечах и со скипетром в руках. И надпись: "Феодор, царь всея Руси". Примерял-таки Филарет шапку Мономаха!

И ещё одно можно сказать с полной уверенностью: если бы Пушкин мог знать всю историческую правду, если бы при нем было известно то, что открывают историки сейчас, Александр Сергеевич, несомненно, написал бы не "Бориса Годунова", а "Федора Романова".

НЕРАЗГАДАННЫЙ КАРДИНАЛ

Или герцог де Ришелье

Этот человек сделал для блага Франции столько, сколько ни до него, ни после не делал никто. И никого современники и потомки не ненавидели так сильно, как кардинала Ришелье.

Существует великолепный анекдот о том, как Петр Первый посетил в Париже гробницу кардинала Ришелье. Обращаясь к статуе, русский император с пафосом произнес: "Великий человек, живи ты в мое время, я отдал бы тебе половину моего царства, чтобы ты научил меня управлять другой половиной!" В ответ кто-то из сопровождавших Петра французов заметил:

"И совершили бы огромную ошибку. Ваше Величество. Он быстро бы прибрал к рукам и вашу половину".

Таков действительно был Арман Жан дю Плесси – герцог и кардинал Ришелье, первый министр короля Франции Людовика XIII, а фактически настоящий король. Двадцать лет он держал Францию в своих железных руках и вознес её на высочайшую ступень могущества.

Ришелье боялись и ненавидели как аристократы, так и простонародье. Одни обвиняли его в том, что он губит "старую, добрую Францию", подрывая влияние крупных феодалов. Другие – в том, что он душит "всяческое свободомыслие и прогресс, насаждая жесткий деспотизм". А уж потомки-литераторы превратили кардинала в бессердечного тирана-монстра, безжалостно сокрушавшего человеческие судьбы. Если судить о нем, например, по роману Александра Дюма "Три мушкетера", то примерно такое впечатление и складывается. Так что же на самом деле представлял собой великий кардинал?

Жизнь его полна загадок и тайн. И начинаются они с того, что никто не может точно назвать дату его рождения. В регистрационных книгах прихода той церкви, которую посещали господа дю Плесси из замка Ришелье, не сохранились записи 1580-1600 годов. Они... кем-то вырваны.

Семья дю Плесси де Ришелье принадлежала к родовитому дворянству провинции Пуату. Отец Ришелье входил в число ближайших сподвижников короля Генриха III, который возвел своего любимца в ранг главного прево Франции, пожаловав одновременно орден Святого Духа.

Когда Арману исполнилось девять лет, его отдали в один из престижных парижских коллежей – Наваррский, где обучение было преимущественно светским. Через шесть лет Арман блестяще знал латынь, прилично говорил по-итальянски и по-испански, знал во всех деталях античную историю. В 15 лет получил титул маркиза де Шиллу и поступил в военную академию, которая готовила кавалерийских офицеров для королевской армии. Юный маркиз де Шиллу получал огромное удовольствие от занятий. Сын, внук и правнук военных, он готовился стать "человеком шпаги" – элитой французского дворянства. Любовь к военному делу, привычки и вкусы, привитые ему в академии, Ришелье сохранил до конца своих дней. Распорядись судьба иначе, капитана королевских мушкетеров звали бы не де Тревиль, а де Шиллу.

Но два года спустя жизнь юного маркиза внезапно и круто изменилась. Его старший брат отказался занять место епископа в Люссоне, которое традиционно приносило семейству Ришелье скромный, но прочный доход. Он предпочел постричься в монахи, а следующий по старшинству брат не испытывал ни малейшего желания сменить камзол придворного на сутану епископа.

К счастью для матери, младший сын Арман ставил интересы семьи выше личных. Правда, претендент на титул епископа должен был иметь не меньше 23 лет от роду. Но король собственным решением утвердил назначение Ришелье, как только тому исполнилось 20 лет. А природные способности в сочетании с редким трудолюбием позволили новоиспеченному епископу к 22 годам стать в Сорбонне доктором теологии. Но это напряжение стоило ему здоровья: ужасные мигрени, лихорадка и бессонница будут преследовать Ришелье до последних дней его жизни.

Несколько лет – вплоть до трагической гибели короля Генриха IV епископ Ришелье проводит в своей епархии в Люссоне. Именно там началась его непримиримая борьба с протестантами, но он не стремился "искоренить ересь", считая это невыполнимой задачей. Его цель была проще и приземленное: сделать гугенотов послушными и преданными подданными короля Франции, оставив им свободу вероисповедания. И тогда, и впоследствии религия была для Ришелье лишь частью политики.

Его вполне устраивала бездарность Марии Медичи в государственных делах и её слабохарактерность. Посредственность государя – залог успеха не только авантюриста-временщика, но и талантливого политика, волею судьбы оказавшегося возле трона. Так скромный епископ в одночасье стал фигурой государственного масштаба.

Через год королева-регентша сделала Ришелье личным духовником юной супруги французского короля, 14-летней Анны Австрийской. Ему было тридцать лет. Год спустя он стал государственным секретарем по иностранным делам, что устроило – случай беспрецедентный! – все иностранные державы. Расположение звезд было явно благоприятным для Ришелье.

Но в 1617 году был убит фаворит и злой гений королевы Марии Медичи Кончино Кончини, долгое время игравший королевой, как куклой. Его пренебрежительное отношение к королю Людовику – по некоторым слухам, его же сыну, – озлобило юного монарха. После убийства Кончини Людовик сослал свою мать в Блуа под строгой охраной. Вместе с ней добровольно, отказавшись от всех своих постов, уехал и Ришелье. Впрочем, выбора у него не было: Людовик ненавидел всех, кого любила его мать. Ссылке в Люссон Ришелье предпочел добровольный отъезд в Блуа и на несколько лет оказался вне французского двора с его интригами и происками. Вместо себя он оставил своего ближайшего друга, монаха-капуцина отца Жозефа. Этот человек сделал для Ришелье так же много, как сам Ришелье для Франции.

Два года спустя судьба вновь улыбнулась Ришелье. Новый всемогущий фаворит короля Людовика, герцог де Люинь, предложил поженить своего племянника и одну из племянниц Ришелье, обещая свое содействие в получении кардинальского сана. Герцог, правда, уже начинал раздражать короля, слабохарактерного и капризного, своей властностью, но зато герцогиня де Люинь была первой женщиной Людовика, и это значило многое. Герцогиня была прекрасна и умна: именно ею восхищался Александр Дюма, описывая неотразимую герцогиню де Шеврез, подругу и наперсницу королевы Анны Австрийской. Вторым браком красавица была за ничем не примечательным герцогом де Шеврезом, чью фамилию сумела обессмертить достаточно своеобразно.

В августе 1624 года кардинал Ришелье стал первым министром Людовика XIII, который, не будучи семи пядей во лбу, все-таки признал политический талант "скромного" служителя церкви. На этом посту Ришелье бессменно пробыл восемнадцать лет, три месяца и двадцать дней – вплоть до самой своей смерти. Правда, лучшие годы остались позади, но новая – куда более короткая! – полоса жизни позволила кардиналу стать тем, кем он стал истинным королем Франции.

Постепенно Ришелье полностью подчинил номинального короля своей воле. Настолько, что Людовик, позволяя себе поистине ребяческие выходки против своего "тирана", и мысли не допускал о том, чтобы с ним расстаться. Первый министр уже значит для него больше, чем мать, жена и все фавориты, вместе взятые. К тому же он понимал то, чего никак не могла постичь Анна Австрийская: кардинал вовсе не мстил ей за отвергнутую любовь, он пытался и с успехом! – помешать сумасбродной красавице расшатывать сложное здание внутренней и внешней политики Франции, повинуясь капризу или любовному влечению. То, что Ришелье в свое время приволокнулся за королевой Анной, бесспорно. Но он волочился – и куда более успешно! – за её свекровью, королевой Марией. Политика, карьера, интересы государства – вот что двигало кардиналом, когда он расточал комплименты венценосным дамам и целовал им ручки. А если бы он мог стать возлюбленным Анны, его могущество утроилось бы. Во всяком случае не пришлось бы тратить столько сил, денег и энергии на борьбу с королевой.

Вообще отношение Ришелье к женщинам – это ещё одна загадка великого человека. И одновременно ключ к пониманию этой незаурядной личности. Судя по всему, кардинал просто-напросто использовал женские слабости в своих поли-гических интересах. Ласки Марии Медичи позволили ему поднятьcя к самому трону, а сумасбродные выходки её невестки Анны Австрийской практически занять этот трон. Повторюсь: если бы Ришелье удалось стать любовником королевы Анны, он получил бы ту же неограниченную власть, только несколько более приятным способом. А так ему пришлось использовать неприязнь, которую король питал к своей прекрасной и неверной жене...

В конце концов и в личной жизни Ришелье устроился более чем остроумно: его любовницей стала его собственная племянница. Фактической или фиктивной – неизвестно, хотя слухов было предостаточно, что, собственно, и требовалось Ришелье. Деньги оставались в семье, любящая племянница заботилась о здоровье любимого дядюшки, и никто не мог упрекнуть кардинала в том, что он – гомосексуалист или, того хуже, импотент. Прекрасная Франция не потерпела бы власти над собой человека, не способного удовлетворить женщину.

Вот кого кардинал любил страстно, так это кошек. Их у него всегда было около десятка, и их игры заменяли ему светские развлечения – утомительные и небезопасные. В Лувре кардинал мог в любой момент получить удар кинжалом от какого-нибудь своего врага. А их было предостаточно: от королевы до любого мушкетера короля.

Ришелье вполне хватало заговоров, которые постоянно возникали против него среди высшей знати. В 1626 году ему чисто случайно удалось обезвредить "заговор де Шале" (по имени одного из его участников). Брату короля, принцу Орлеанскому, исполнилось 18 лет, и он официально был объявлен наследником престола – детей у Людовика и Анны так пока и не было. Кое-кому пришла мысль ускорить события и посадить принца Орлеанского на трон в обход Людовика, женив его для пущей верности.... на той же Анне Австрийской. Она-то не возражала, но кардинал вряд ли одобрил бы такую "рокировку" на троне, С помощью прекрасной герцогини де Шеврез нашли будущего убийцу кардинала, а пока – любовника посредницы. Маркиз де Шале был на все согласен ради прекрасных глаз герцогини, но его погубила болтливость: он доверил тайну родному дяде, а тот посоветовал ему не доверять любовнице и, пока не поздно, покаяться кардиналу. Де Шале так и сделал. Кардинал поблагодарил молодого авантюриста и... приказал обезглавить его.

Казнь де Шале была первым звеном в длинной цепи репрессий, предпринятых кардиналом против строптивой аристократии. Два сводных брата короля – герцоги Вандомские – были заточены в темницу, один из них там и умер. Около десятка представителей старинной аристократии были обезглавлены. Затем начались военные действия против мятежной протестантской Ла-Рошели, где Ришелье также погубил – огнем, мечом и голодом – свыше 16 тысяч человек. Одерживать военные победы кардиналу помогал герцог де Монморанси, которого ничем не наградили, а Ришелье получил звание генералиссимуса.

Так получилось, что король опасно заболел и, вообразив, что пришел его последний час, покаялся перед женой и матерью в своих прегрешениях, поклявшись немедленно отправить кардинала в отставку.

Тут же образовался новый заговор во главе с обиженным герцогом де Монморанси. Анна Австрийская уведомила принца Орлеанского о его близком восшествии на престол, который он наследует вместе с рукой королевы после смерти короля. Уже обсуждали, как поступить с кардиналом, уже решили его обезглавить, когда Людовик неожиданно для всех начал выздоравливать.

Разумеется, кардиналу донесли о заговоре во всех подробностях, но он не торопился мстить. Это было одной из отличительных черт Ришелье: не действовать сгоряча, дать эмоциям улечься, а врагам успокоиться. Тем страшнее потом обрушивался на их головы карающий удар.

Видя, что кардинал бездействует, заговорщики решили поменять тактику и добиваться от короля отставки кардинала, сгоряча им обещанной. Король увиливал и тянул время не только потому, что боялся Ришелье, но и потому, что понимал: могущество Франции без кардинала немыслимо. Наконец, королева-мать, ставшая со временем одной из самых непримиримых противниц кардинала, "дожала", и Людовик уже взял в руки перо, чтобы подписать соответствующий указ, как вдруг в его кабинете появился Ришелье с просьбой... об отставке.

"Семейные узы для вас дороже короны и счастья подданных – оставляю вас с матерью, супругой и братом, которые не раз доказали свою преданность Вашему Величеству".

Людовик едва ли не на коленях умолил кардинала остаться. Королева-мать сбежала в Бельгию, принц Орлеанский последовал за нею. А герцог де Монморанси, маршал Франции, победитель англичан на море, испанцев и протестантов на суше, был посажен в тюрьму, обвинен в открытом мятеже и приговорен к смертной казни. Возможно, король и помиловал бы человека, родословная которого насчитывала более 700 лет, первого дворянина королевства после принцев крови, молодого, красивого, богатого и... любимого. Но любимого совсем не той, кем нужно. На беду герцога, при нем во время ареста оказался портрет Анны Австрийской с её локоном. Кардинал хранил этот "довод" до последнего и, лишь когда увидел, что Людовик готов помиловать его злейшего врага, заявил, что за Монморанси просит ещё одна особа – королева. И вручил королю злосчастный медальон. Через три часа после этого голова маршала Франции слетела с его плеч.

Последней в долгой череде казней стала расправа над шевалье де Сен-Марсом и шевалье де Ту. Это произошло в 1642 году, а несколько месяцев спустя кардинал слег, поручив вниманию короля нескольких своих доверенных людей, в том числе некоего Джулио Мазарини, будущего кардинала, первого министра и тайного мужа Анны Австрийской.

– Будьте спокойны, – ответил король больному, – ваши желания будут исполнены, но я надеюсь, что ещё не скоро.

То ли король не понял серьезности происходящего, то ли радовался близкой смерти кардинала, как радовался вообще любой смерти в своем окружении, неизвестно. Но от кардинала он вышел даже не с улыбкой, а с громким смехом. Впрочем, он и казнь своего фаворита воспринял с восторгом.

– Сколько мне ещё осталось жить? – спросил больной у окружавших его врачей.

Лишь один из них осмелился сказать:

– Монсеньор, думаю, что в течение ближайших суток вы либо умрете, либо встанете на ноги.

– Хорошо сказано, – тихо заметил Ришелье.

Больше он уже почти ничего не говорил, только перед самой смертью попросил любимую племянницу оставить его одного.

– Помните, я любил вас больше всех на свете. Будет нехорошо, если я умру у вас на глазах.

Кошки оставались вокруг его ложа до самого конца...

Великий французский математик и философ Блез Паскаль как-то заметил, что "господин кардинал не пожелал быть разгаданным". И действительно, вокруг его личности вот уже триста с лишним лет идут острые дискуссии. Но отрицать несомненные заслуги герцога-кардинала никто никогда не мог.