Текст книги "Продается дом с кошмарами"
Автор книги: Светлана Гончаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– У меня деньги в другой рубашке, – робко, но честно признался Костя. – Может, я в другой раз за книжками зайду?
Лучше бы он что-нибудь соврал – истина, как всегда, выглядела неубедительно. Анна Михайловна не поверила ни одному Костиному слову. Её взгляд стал настолько тяжёл, что Костя потупился.
– Ну что ж, не хочешь – как хочешь, – сказала она равнодушно и спрятала обе пачки книжек в ящик. – Только скажу напрямую: рановато тебе ещё печататься. Персонажи у тебя вторичны, сюжеты вымучены. Сколько тебе лет?
– Двадцать…
– Я так и думала! Нельзя писать прозу в двадцать лет – не о чем ещё. Жизненного опыта, наблюдений кот наплакал. Что ты в жизни видел, кроме манной каши? Нет уж, ты поброди по свету, попробуй, поищи. Ты где работаешь?
– В фирме «Нео».
– Что вы там делаете? Строите? Инвестируете? Плавите сталь?
– Продажа компьютеров и составляющих…
– Ещё хуже! Нет, ты сперва жизни понюхай, смени профессий хотя бы с десяток, а потом уж на роман замахивайся. Ты знаешь, кто в нашей нетской организации хорошо пишет? Только тот, кто лиха хлебнул. Скирдеев, например. Прежде чем опубликовать свой первый рассказ, он сантехником поработал, плотогоном, визажистом, ассенизатором на селе. А Колька Пушкарёв! Он был капитаном дальнего плавания, потом осветителем в театре, кондитером, банщиком. Почему бы тебе не потрудиться хотя бы банщиком? Или дворником?
– А как же Бунин?
Анна Михайловна поморщилась:
– У нас в организации такого нет. Ах, этот… Ну, причём тут Бунин?
– Он никогда не был ассенизатором.
Анна Михайловна окончательно разозлилась. Усы её встали ершом, а сизые глаза почернели.
– Как это не был? – пророкотала она. – Ещё как был! В экзистенциальном смысле. Он прошёл школу провинциальной прессы, а это та ещё бочка с дерьмом. Взять хотя бы наш паршивый «Нетский курьер»…Бунин! Да он лично с Чеховым и с Толстым встречался. Это тоже не для слабонервных. И потом, к чему ты сюда Бунина приплёл? Ты что, его наследник в творческом смысле? С твоими-то орками?
– Нет, что вы! – отрёкся Костя от почётного родства с классиком.
– Так в чём же дело?
Она ждала ответа, жестоко прищурив глаза. Что ей сказать в своё оправдание, Костя не знал. Не толковать же снова про новую рубашку! Ещё глупее рассказывать, как он купил четыре лимонных книжки Замараева. И можно разве признаться, что безумно хочется славы, что писать нравится больше, чем курить, что «Коготь тьмы» отличная вещь, и когда перечитываешь его, то мороз дерёт по коже!
Нет, ничего этого нельзя. Анна Михайловна и без того была в гневе, и духи её пахли неистово. Когда она злилась, то всегда молодела. Что-то в ней мелькало тогда от давней Анечки – той самой, которая легко перепрыгивала в Артеке трескучие пионерские костры. Именно такая Анечка-фурия хлестала когда-то по щекам пьяного Севку, который снова заночевал у какой-то дряни (а он уверял, что спал в котельной на мешках с углем; перепачкан же он был и углем, и губной помадой, и белокурый чей-то волос змеился на плече его потасканного пиджачка). О, жизнь казалась тогда бесконечной, а любовь невыносимой. Побитый Севка всю ночь запоем писал стихи, утром хватался за ножницы…
– Ладно, – примирительно сказала Анна Михайловна Косте. – Вот устроишься
плотогоном, тогда милости просим. А сейчас рано тебе печататься… Гладышев Константин Анатольевич.
Последние слова она считала с чёрной папки. Был там указан и Костин адрес, и телефон домашний и мобильный, и компьютерный ник. Только ничего из этого не понадобилось.
Конец, конец!
Когда Костя вышел на улицу, его багровое лицо, взмокшие волосы и вялость движений вполне соответствовали вывеске «Баня», под которой он остановился. Только на душе его было холодно и скверно.
Почему всё так вышло? Это же несправедливо! «Коготь тьмы» лучше, красочней и мощней, чем все писания этой чёртовой бабы с усами. Надо было спросить, работала ли она сама плотогоном. Хотя какая разница – и так всему конец. Куда нести теперь «Коготь»? Выложить в Сети? И наплевать на «Нетские увалы»? Это самое гнусное издание в мире. Туда берут всех подряд. А эти обложки цвета собачьих колбасок! А стихи Замараева! А его портреты с прямостоячими ушами!
Бранясь про себя, а иногда, может, и вслух, Костя шёл по проспекту Энтузиастов, по самому солнцепёку. Август кончался. Деревья стояли пыльные, потрёпанные. Асфальт лип к подошвам, как ириска (у, гнусная розоватая «Ириска»!) Пахло тоже противно – выхлопами «Жигулей», пролитым пивом, гнилыми сливами и почему-то мочой. Нестерпимо палило солнце. Дети визжали обезьянними голосами. На редкость уродливые девушки проходили мимо.
Интересно, как бы они выглядели, и чем бы пахло вокруг, если б «Коготь тьмы» приняли в «Увалы»?
Размышляя об этом, Костя свернул с проспекта в переулок Мечникова. До сих пор он морщился и отбивался локтем от призрака Грачёвой-Шварц, который реял перед его мысленным взором где-то сбоку, таращил глаза и не желал отвязаться. Вот почему Костя не сразу заметил, что следом за ним в переулок свернула иномарка зеленоватого цвета.
Ехала машина медленно, колёса нежно шуршали по асфальту. В это время дня переулок Мечникова всегда пустоват, и Костя наконец обратил на иномарку внимание. Первым делом он подумал, что в жизни не купил бы вещи такого скверного цвета. Бледно-изумрудный – фу! Такого цвета, должно быть, бывают трусики у некрасивых девственниц… Но почему машина ползёт рядом? Кажется, она следует именно за ним, Костей: никого больше в переулке не видно. Что всё это значит?
Вдруг Костя вспомнил, что подобным способом Берия высматривал на улицах Москвы хорошеньких школьниц. Затем он хватал их, засовывал в машину и вёз в Кремль для мерзких утех. Но причём тут Берия? Да и Костя вовсе не школьница. Может, его преследует какой-нибудь знаток мужской красоты? Но зачем? Чтобы продать в гей-гарем на Ближнем Востоке?
Костя прибавил шагу. Машина тут же поравнялась с ним. Он оглянулся. За тонированным стеклом маячил безликий силуэт водителя. От этого Косте стало ещё противнее. Похоже, его в самом деле хотят похитить и увезти в горы на кирпичный завод, где до скончания века будет он месить глину и спать на нарах, поужинав мамалыгой… Ну уж нет!
Костя круто развернулся и пошёл по переулку в обратном направлении. Только тогда машина остановилась. Беззвучно распахнулась её дверь, похожая на надкрылье жука, и донёсся весёлый голос:
– Костян! Гладышев, привет! А я всё смотрю – ты или не ты?
Костя нехотя заглянул внутрь машины. Там сидел кто-то упитанный в белой майке. Раньше Костя никогда не видел этого парня.
– Не узнаёшь? – огорчился упитанный. – Пять лет за одной партой сидели, а ты не узнаёшь?
– Кирилл?
Кирилл Колдобин был Костиным соседом по парте пять последних школьных лет, вот и пришло на ум это имя. Толстый парень в машине до сих пор казался незнакомым – щуплого длинношеего Кирилла он ничем не напоминал.
– Ну да, Кирилл! Я это, я! Три года всего прошло, а ты отворачиваешься, как неродной. Я-то тебя почти сразу узнал. Давай сюда, садись, потрындим!
Костя неохотно уселся рядом с парнем, который выдавал себя за Кирилла. Тот набросился с расспросами:
– Ну, как ты? Где сейчас? Компьютерами торгуешь? Это круто, молоток! Наших кого встречаешь? Самохина давно видел? И что?.. Да ну! Три года дали? Нехило… А Катька Зворыкина, ты знаешь, замуж вышла. Живёт теперь в Буркина Фасо с ихним каким-то принцем. Уже две двойни от него родила. А ты хоть родил кого-нибудь? Нет? А чего? Я-то? Я да. У меня дочке четвёртый год! Мало, правда, вижу её, потому что жили гражданским браком, теперь разбежались. Ну, а ты чего теряешься? Тоже родил бы кого-нибудь. На потомков глядеть прикольно – представляешь, морда с кулак, а вылитый ты!
Кажется, это в самом деле Кирилл Колдобин. Тот точно также болтал без умолку, побрызгивая слюной, и напоминал кран, который съехал с резьбы, и потому закрыть его никак нельзя.
– Не ты один меня не узнаёшь, – бодро сообщил Кирилл. – Недавно Зинаиду, физичку нашу, встретил. Хотел поздороваться, а она дёрнула от меня, как от чумы – думала, я у неё сумку с картошкой свистнуть хочу. Так и не догнал…Ну да, точно, весу я немного набрал, но это профессиональное. У меня ведь ресторанный бизнес – отец подарил, чтоб я не болтался без дела. И знаешь, Костян, я втянулся. Забегаловки «Во блин!» видел? Мои! Ты не думай, я в тренажёрном зале каждую неделю потею. Это на мне не жир, это мышечная масса!
Костя заметил, что на Кирилловом животе мышечная масса образовала идеально правильный шар. Голос Кирилла журчал и булькал, в машине работал кондиционер, и потому было прохладно и сумрачно. Бесшумно проплывали за смуглыми стёклами редкие прохожие. Призрак Грачёвой-Шварц понемногу отступил и сгинул, но терпкая боль осталась. «Коготь» не напечатают! Жизнь кончена…
– Ты, Костян, заснул, что ли? Ты меня слушаешь?
Кирилл ткнул Костю в бок тренированным локтем. В ответ Костя зевнул.
– Что, ночью тёлка какая-нибудь спать не давала? – весело посочувствовал Кирилл. – Я и сам вчера после клуба…
– Я всю ночь работал, – отрезал Костя, который ночью преспокойно спал.
Кирилл возмутился:
– Что, шеф у тебя зверь? Заездил? На сверхурочных сидишь? Вот гад!
– Я писатель, – ни с того ни с сего вдруг объявил Костя.
– Да ну!
Если б Кирилл остался прежним тощим пареньком, от удивления его лицо бы вытянулось. Теперь же оно осталось круглым, только болтливый рот из весёлого смайлика превратился в узкую «о».
– А что ты пишешь? – спросил Кирилл.
– Разное. Фэнтези в основном. Смотри, вот это скоро выйдет отдельной книгой.
И Костя показал Колдобину папку с «Когтем». Врал Костя редко и неохотно, а тут как-то само собой вышло. В конце концов, фантаст он или нет? Сколько можно слушать, как этот жлоб распинается про свои блинные?
– Днём я в фирме, а ночью пишу, – сурово пояснил Костя, и была это сущая правда. – Но скоро всё будет по-другому – я перехожу на профессиональный литературный труд. Вот доработаю роман, и привет! Я даже отпуск взял, чтоб обрубить все концы.
– Отпуск? А куда едешь? – оживился Колдобин.
Про фэнтези сказать ему было нечего, зато тема отдыха задела за живое.
Костя в ответ только усмехнулся:
– Да не еду я никуда, балда. Я же сказал: роман до ума буду доводить. Мне теперь нужна тишина и полное одиночество. Чтоб только я и мой ноутбук…
– А я в Сан-Тропе послезавтра намылился, – перебил его Кирилл, и снова забулькал свинченный кран. – Мы с пацанами договорились: тёлок возьмём и оторвёмся по полной! Не бывал в Сан-Тропе? Зря! Там классно! Это не то, что Эмираты – там тёлкам топлесс никуда ходу нет, да и шуму арабы не любят. А в Сан-Тропе ори сколько хочешь, были бы деньги – цивилизация! Это родители у меня всё в Эмираты ездят. Вчера мне устроили бэнц: только я с пацанами насчёт Сан-Тропе сговорился, как отцу тур за полцены предложили. Горящий, в эти гребаные Эмираты. А отец мой, ты сам знаешь, за копейку удавится – настоящий советский человек. Вцепился в этот тур, как ошалелый, а я чтоб дома сидел, на даче… Дача ещё эта хренова… Ну нет, я всё равно как-нибудь с пацанами вырвусь!
Прохлада колдобинской машины Косте надоела. Захотелось выбраться наружу – в духоту, зной и собственную жизнь. Не сидеть же тут до вечера, развесив уши?
В школе от болтовни Колдобина можно было только сбежать. Поэтому Костя решительно сунул руку в углубление на двери. Там вместо ручки оказалась какая-то бородавка. Костя на бородавку нажал, но дверь и не подумала открыться. Зато вдруг сильно запахло бананами.
– Ты что, радио хотел врубить, музон послушать? Радио вон там, а это отдушка, – пояснил Кирилл. – Классная штука, особенно если кого в салоне развезёт – отрыжка после японской кухни и всё такое… Я как-то в Сан-Тропе устриц обожрался, и ты не поверишь…
Костя кашлянул, чтобы перекрыть шум колдобинского крана. Он собрался прощаться, но Кирилл вдруг завопил:
– Идея! Точно! Как удачно я тебя встретил!
– Я спешу, – сказал Костя в ответ.
Он отвернулся и стал шарить по двери в поисках настоящей ручки.
– Да постой ты! Идея! Костян, ты только послушай! – кричал и брызгался Кирилл, хватая Костю то за рукав, то за чёрную папку. – Погоди ты! Идея есть!
– Какая у тебя может быть идея?
– Классная! У моих родителей дача в Копытином Логу. Они себе новую строят, в Грезине, а эту на продажу выставили. Понимаешь, надо чтоб в Копытином пожил кто-нибудь, пока они в Эмиратах,а я в Сен-Тропе. За порядком на даче посмотреть и вообще…
Продолжая обшаривать дверь, Костя надменно посоветовал:
– Вы состоятельные люди, наймите кого-нибудь.
– Да не соглашается никто! Такое уж это место,– простодушно начал Кирилл и вдруг осёкся. – Короче, всё путём, но…
– Что «но»?
Кирилл замялся:
– Гонят всякую пургу, мол, место с мутью…
– Бомжи шалят? Соседи ночью клубнику воруют?
– Да нет! Странности там всякие случаются…
– Аномальные явления?
– Во-во, вроде того. Только фигня всё это! Я тыщу раз там бывал и с пацанами, и с тёлками – никаких явлений не видал. И кто только первый эту бодягу замутил? Наверное, нарочно, чтоб цены на дачи сбить. Всё путём будет, Костян. Ты мне ещё спасибо скажешь!
– Это за что?
– За тишину и одиночество. Там этого добра выше крыши. Ты же хотел! Я тебя за язык не тянул, ты сам про это говорил. Эх, если б ты знал, какая в Копытином Логу тишина…
Глава 2
Если не в Сан-Тропе, то хоть куда-то надо сбежать!
Во-первых, отпуск начался. За две недели вполне можно написать новый роман, продолжение «Когтя». Костя даже название придумал – «Амулет вечности». Но дома работать невозможно. Только в вечность погрузишься, как раздаётся голос матери:
– Костик, вынеси мусор!
Считается, раз он в отпуске, значит, бездельничает, и надо срочно дать ему в руки помойное ведро.
– Я работаю, – огрызается Костя.
– Это не работа, а порча глаз, – отвечает мама.
– И сколиоз у тебя, Костенька, не забывай, – ласково добавляет бабушка. – Вот если бы ты разгрузил позвоночник да сбегал за подсолнечным маслом…
– Пусть вообще из комнаты убирается! – шипит сестра Ксюшка. – Гриша вот-вот придёт.
Гриша – Ксюшкин жених. У него утиный нос, покатые плечи и нрав довольно занудный. Но Ксюшка выбрала именно его: ей уже двадцать шесть, а Гриша очень в неё влюблён. Свадьба через месяц. Значит, ещё целых тридцать вечеров Гриша будет звонить в дверь и улыбаться на пороге. В одной руке он будет держать букет практичных астр (они долго не вянут), а в другой коробку конфет «Буревестник».
Конфеты и астры поступают бабушке, а Ксюшка с Гришей топают в Костину комнату. Им, видите ли, нужно лирическое уединение. Кто жил в панельной трёшке большой дружной семьёй, знает, какая это роскошь.
Конечно, Ксюшка могла бы принять жениха у себя, но комнату она делит с бабушкой, а у бабушки артрит, так что диван занят. Гостиная у Гладышевых проходная, для интима годится лишь Костина конурка. Прощай, «Амулет вечности»…
Добро бы интим был настоящий! Как-то по ошибке Костя ввалился к влюблённым и увидел, что Ксюшка с Гришей сидят на кровати, держатся за руки и смотрят друг на друга, как два барана. И ради такой ерунды Гладышевы переходят на шёпот? И бродят по квартире на цыпочках, будто шайка воров?
– Костик, ты не понимаешь! Гриша романтик, а в наше время это большая редкость, – говорит обычно бабушка, закладывая книжку «Красота и здоровье после восьмидесяти» фантиком от конфеты «Буревестник».
– Гриша не подарок, но лучше, чем ничего, – утверждает мама страшным шёпотом.
И беззвучно разливает суп. Бабушка, как всегда, отдыхает в своей комнате, а все прочие Гладышевы сгрудились на кухне и стараются не греметь посудой.
Отец ворчит:
– Кто сказал, что ничего – это хуже?
– Гриша менеджер по продажам и скоро пойдёт на повышение, – напоминает мама. – После свадьбы он будет снимать квартиру.
– Давно бы уже снял и трахал там Ксюшку, – шипит Костя.
Мама еле слышно возмущается:
– Как ты так можешь о сестре!
– А что? Это как раз бы и значило, что у жениха серьёзные намерения. Чего он сидит, как пень? Может, он вообще импотент? У меня нехорошее предчувствие, что после свадьбы этот романтик влезет с Ксюшкой в мою берлогу, и ничем его потом не вышибишь.
– А что, пацан дело говорит, – соглашается отец, – Чего он с квартирой тянет? И «Буревестник» его, скажу вам, невысокого полёта. Вахтёрше дарить такую муру неловко, не то что невесте.
– Сам виноват: сказал, что это любимые конфеты твоего детства, – напоминает мама.
– Я давно вырос и вполне могу переварить «Вишню в коньяке». Или просто коньяк.
– Каждый день покупать «Вишню» накладно. Он ведь менеджер не в конфетном, а в мебельном магазине.
– Так принёс бы табуретку!
– И корыто – наше-то совсем раскололось, – добавляет Костя. – Как Ксюшка могла в этого буревестника влюбиться, не понимаю.
– Молод ты ещё, жизни не нюхал, – замечает отец мудрым голосом. – Знаешь, человек иногда возьмёт да и влюбится в какую-нибудь образину…
Мать всегда настороже:
– Это кого ты имеешь в виду?
– Не себя же, – спохватывается отец. – Я про Коровина подумал и про его Ирку…
И такая дребедень каждый день!
– Всё, еду за город, – объявил Костя. – Привет Грише!
– Чуть не забыл! Запомни хорошенько адрес: Копытин Лог, улица Мичурина, строение восемь, – ещё раз повторил Кирилл Колдобин. – Если пожар начнётся или ещё что-нибудь такое… Да не пугайся, Костян, я так, на всякий случай говорю. Ну, а теперь вылезай! Я всегда покупателей тут притормаживаю – кажу товар, так сказать, лицом.
Костя выглянул из машины. На мгновение он ослеп: после мрака салона солнечный свет был невыносим. Оглушил и шум листьев, небывало громкий.
Костя замер и зажмурил глаза. Какие-то травы тут же припали к его ноге, выставленной из машины, и осыпали туфлю колючками (их Костя ощутил даже под пяткой). Интересно, чем это здесь пахнет? Да ничем особенным – землёй, солнцем, листьями, просто жизнью. Только с ума сойти можно от такого запаха. Парфюм Кирилла, очень дорогой, рядом с этой роскошью стал отдавать чуть ли не хлоркой.
Наконец Костя выбрался из машины. Он запрокинул голову. В невероятной синеве над ним плыли громадные белые облака, как-то особенно сложно устроенные. Они каждую секунду меняли очертания, разбухали, раскрывались, как странные гигантские цветы.
– Ух ты! – только и сказал Костя.
– Разве это ух? – не согласился Кирилл. – Чего ты наверх пялишься? Чего там ловить? Ты сюда глянь! Швейцария!
И он развернул Костю в сторону дач.
Конечно, о здешних живописных местах Костя слышал. Даже вчера показали по телевизору целых два репортажа из Копытина Лога – один про грибника с обабком рекордной толщины, другой про пьяного тракториста, который на своём железном коне врезался в ёлку. Но наяву всё оказалось ещё краше.
Собственно Копытин Лог – курчавый от зарослей распадок – изгибался дугой и таял за горизонтом в вечной синеве, которая всегда заводится там, где начинается бесконечность. Лес выглядел совершенно диким. Костя предположил, что медведей там водится не меньше, чем на картине Шишкина.
Населённый пункт того же названия, Копытин Лог, расходился по холму двумя рукавами. Налево, за бетонным забором, высились крыши респектабельных дач в скандинавском стиле. Направо стекал в овраг скудный серенький ручеёк изб. Избы были одна старее и кривее другой. Дряхлая улица густо заросла бурьяном – не похоже, чтоб в избёнках кто-то жил. Даже тишина показалась здесь Косте особой, странной, какая бывает на раскопках (он где-то читал об этом). Берендеева деревня! Ангкор-Ват, покинутый людьми, пожираемый лесом!
Вдруг за деревенским забором, который совсем завалился набок и напоминал развёрнутый дощатый веер, Костя заметил тривиальную бельевую верёвку. На верёвке болтались и реяли пёстрые тряпки, включая красный кружевной бюстгальтер.
Значит, деревня обитаема? Костя пригляделся. И точно: даже самый ветхий и неказистый домишко оказался тут не так прост. Ветер нагнул тополь, который закрывал крышу, и продемонстрировал Косте белую скорлупку антенны спутникового телевидения.
– Видал? А я что говорил! – самодовольно сказал Колдобин. – Нашу хату посмотришь и совсем ошалеешь.
Они с Костей снова загрузились в машину и покатили вдоль забора дачного посёлка. На въезде имелась будка. В будке сидел охранник, с ног до головы облачённый в пятнистый камуфляж. Это был дюжий, поразительно бледный мужчина с синими губами. Его оттопыренные уши были так тонки, что просвечивали.
– Владик, привет! Это мой друг Костян Гладышев. Запомни его: он на нашей даче жить будет, – сказал Кирилл бледному.
Он притянул Костю за шею к открытому окну машины. Владик подошёл ближе.
– Пропуск я ему сделал, но ты лучше, Влад, его в лицо запомни, – попросил Кирилл.
Владик уставился на Костю большими тусклыми глазами. В ответ Костя вздрогнул: он вдруг подумал, что Владик вряд ли его видит. Бледный охранник казался холодным, причём в самом буквальном смысле – температура у него была наверняка та же, что у стула, на котором он в сидел в своей будке. А из самой будки веяло прохладой. Наверное, там работал кондиционер.
В дачном посёлке улица Мичурина оказалась единственной. На ней стояла всё та же археологическая тишина. Большинство дач продавалось.
– Всё у нас, как ты хотел – нигде ни души, – бодро сказал Кирилл (он заметил, что Костя приуныл). – Сочиняй себе на здоровье! Ни одна собака не помешает.
Собак действительно не было ни слышно, ни видно. Костя очень этому удивился: ведь в деревне всегда где-нибудь, пусть очень далеко, лает собака. А здесь шумели лишь деревья, и в их глубине кто-то возился, каркал и крякал.
– Всё, приехали!
Кирилл припарковался прямо на улице, у железной калитки. Едва Костя вышел из машины, как прямо перед его носом пролетело и стукнулось о землю большое зелёное яблоко.
Кирилл отбросил яблоко носком туфли.
– Наше! Сорт «Привет космонавтам», – с гордостью сообщил он. – Кислятина – мама, не горюй!
Треща яблоневыми ветками, которые свесились через забор на улицу, Кирилл открыл калитку. За калиткой зеленела лужайка. Траву в этом сезоне тут явно никто не стриг. Зато посреди лебеды на высокой стойке торчал романтический восьмигранный фонарь. Лампочки в нём не было. Пучок толстых рваных проводов висел сбоку и несколько напоминал выпущенные кишки.
А вот дача Колдобиных оказалась хоть куда – деревянная, о двух этажах, на вид очень прочная. И зачем продавать такую?
Интерьеры дачи, конечно, были не из гламурных, но хорошо здесь пахло деревом, пылью и сушёными яблоками. В комнатах, набитых разномастным скарбом, никакого стиля не просматривалось. Облезлый торшер в виде кулька на палочке – дитя шебутных 60-х – весело подмигивал плазменному телевизору (правда, Кирилл предупредил, что телевизор не работает). В маленькой комнатке без окон теснились сразу четыре одинаковых тахты. Домодельная табуретка растопырила ноги на приличном персидском ковре. Сработали её, похоже, из ломаных венских стульев и загрузили проспектами сети «Кнопка и скрепка» (отец Кирилла владел канцелярскими магазинами).
– Спать тебе лучше в комнате для гостей, – посоветовал Кирилл. – Там кровать не проваливается.
Звучало это загадочно, но кровать в самом деле оказалась хороша. Зато обои в комнате были женские, розовые. По ним нервно плясали цветочки вверх и вниз головками. Напротив кровати в железной рамке висела маленькая, с тетрадку, репродукция картины «Девятый вал».
– Что-то повсюду у вас Айвазовский, – заметил Костя. – И на кухне я такую же картинку видел, на стенке, где лук и чеснок развешаны. Кажется, в коридоре тоже?
– Бабка моя эту хрень очень любила, – пояснил Кирилл. – Понавешала, где попало. Сейчас она в Майами живёт, у неё там и без картинок кругом вода. Оушен! Ныряй не хочу.
Сад на улице Мичурина шумел не хуже океана. Дом Косте тоже понравился: просторный, комнат много. Особенно приглянулась одна, с крупной мебелью и камином красного кирпича. На каминной полке здесь стояла пара массивных подсвечников – ловкая подделка под старину. В кованой стойке выстроились рядком кочерга, совок и ещё какая-то штуковина, назначения которой Костя не понял.
«Настоящая английская гостиная», – решил Костя. Он живо представил, как после напряжённого творческого дня будет сидеть в этом вот клетчатом кресле и смотреть на огонь в камине. А за окном лишь ночь и звёзды… Даже Бунин, которым Костю попрекнули, и тот не отказался бы от такого комфорта! Вот только кресло стоит развернуть, чтоб Айвазовский не был виден. Может, на время совсем снять репродукцию? Вряд ли у Бунина в каждом углу торчал «Девятый вал»…
– Располагайся, Костян, а я в город покатил, – сказал Кирилл. – Сам видишь, условия райские. Главное, лохов здешних не слушай. Как начнут гнать…
Костя насторожился:
– Ты обещал аномальные явления. Скажи, какие именно? Я должен представлять, что у вас тут творится. Дачи грабят, что ли?
– Да нет! Какие грабежи? Ни одного случая за пятнадцать лет. Забор у нас капитальный, а охранника ты сам видел. Не знаю, как других, а меня его морда всегда в ступор вгоняет. На вампира он похож, не находишь?
– Пожалуй, – согласился Костя. – А что ещё аномального тут есть?
– Как тебе сказать… Болтают всякое.
Костя развесил уши, надеясь, что поблизости можно напороться на пузыри времени или встретить если не вождя орков, то хотя бы завалящего гоблина. Однако Кирилл упомянул лишь местных алкоголиков и деревенского козла, посещающего огороды.
– Но огорода у нас нет, так что насчёт козла будь спокоен. Тишина здесь, какой нигде не найдёшь, – заверил Кирилл.
Костя поёжился:
– Диковато как-то – пустые дачи вокруг. Я что, совсем один тут буду на много километров?
– Что ты! У нас полно народу, только присмотреться надо. Вон видишь ту задницу? Розовую, в голубой цветочек? Это тёща Смыковых. Она целыми днями в грядках копается, портит пейзаж. А ты говоришь – один!
Действительно, в зелени, дальше по горке, виднелся женский круп в летних ситцах.
– Слева от нас никто не живёт, и давно уже, – признался Кирилл. – Зато справа дурдом. День-деньской толчётся целая орда! Тут у нас Шнурковы. Они весну и лето на даче живут всем табором. С ними не соскучишься… Хай, Артур!
Приветствие предназначалось крупному, плечистому члену семьи Шнурковых. Был он в одних плавках и ехал в вечность на велотренажёре, установленном прямо на террасе.
Приглядевшись получше, Костя обнаружил и других Шнурковых. За стрижеными кустами мелькала белобрысая детская головёнка. Ребёнка развлекали: профессорского вида дама, скорее всего, няня, истошно визжала и брызгалась из лейки. Молодая блондинка загорала на газоне, хотя была уже непроглядно смугла. У забора коренастая девица трясла пластиковый коврик. Устроилась она так, чтобы пыль несло в сад Колдобиных.
– Ника, домработница Шнурковых, дура дурой, – доверительно сообщил Кирилл. – По-моему, это она у нас в прошлом году шланг спёрла.
Костя испугался за свой ноутбук.
– Не боись, – сказал Кирилл. – Воровства у нас никогда не бывает. Просто Ника клептоманка. Она шланг спёрла и на заборе у Щелкуновых развесила. Хотя, может, и не она это, а сороки…
Костя вообразил могучих птиц, ворующих садовые шланги, и испугался ещё больше. В детстве его однажды клюнул деревенский петух. Копытин Лог, выходит, не такое уж райское местечко? Птицы хулиганят, из-под кустов тянет сыростью, да и яблоки валятся на крышу со зловещим стуком.
– Чего ты такой бледный стал? – удивился Кирилл. – Говорю же, тихо у нас. Вон и мент топает! Наш участковый. Моя милиция меня бережёт!
В самом деле, по улице Мичурина продвигался милиционер средних лет. Он был так широк и толст, что в своём сером форменном облачении напоминал грозовую тучу. И ход у него был, как у тучи – ровный, медленный, тяжёлый.
– Здрасьте, дядя Игорь, – почти по-родственному поздоровался Кирилл.
– Привет, шкет, – отвечал милиционер.
Кирилл был крайне упитанным молодым человеком, но, судя по всему, милиционер, как и Костя, помнил юного Колдобина костлявым пацаном.
– Вот это Костя Гладышев, – представил друга Кирилл. – Он поживёт недельки две на нашей даче.
– Это хорошо, – равнодушно сказал участковый.
Его лицо, большое, как подушка, и красное, как спелая малина, ничего не выражало. Крошечные глазки так далеко отстояли друг от друга, что их взгляд было трудно уловить. Но если присмотреться, выходило, что зрачки участкового сфокусированы на тяжёлой ветке. Она качалась где-то между Костей и Кириллом. Ветка была сплошь усажена крупными яблоками, такими пронзительно-зелёными, что от одного их вида во рту больно, фонтанчиками, брызгала слюна.
– Слушай, Кирюшка, я яблоки у вас стрясу? – спросил вдруг участковый.
А может, и не спросил, а просто поставил перед фактом.
Кирюшка охотно согласился:
– Давайте, дядя Игорь. Хоть сейчас! Мы их всё равно не собираем – кислые. А вы за Костяном приглядите.
Левый милицейский глаз медленно повернулся в сторону Кости, тогда как правый продолжал оценивать яблоки.
Дядя Игорь спокойно поинтересовался:
– Что, Кирюшка, буйный у тебя дружбан? Как те, что в прошлом году приезжали? Колёса, клей? Девочки-малолетки? Мальчики голубые?
– Что вы, – отмахнулся Кирилл, – ничего криминального! Просто Костян у нас человек городской, к жизни на свежем воздухе не привык… Да не бзди, Костян! Я только хотел сказать, что нас дикая природа кругом. Мыши, зайцы, барсуки.
– Ладно, будем твоего дружка иметь в виду, – пообещал дядя Игорь.
Оба своих глаза он уже направил к горизонту и побрёл дальше по улице. Костя долго смотрел ему вслед. Чем больше удалялся участковый, тем толще казался. Неужели бывают в природе такие широкие штаны?
– Дядя Игорь Загладин, – с уважением вздохнул Кирилл. – Он молоток! Знаешь, как все его тут зовут? Бабаем. Детишек пугают: кашу есть не будешь, Бабая позову, он заберёт.
– Думаю, действует безотказно.
– Не то слово! Классный мужик Бабай.
– А яблоки ему зачем?
– Водку варить. Такой, как у него, нигде в мире больше не найдёшь. Пробовал я в Сан-Тропе кальвадос. В сравнении с бабаевским чудом это какая-то поросячья моча! Старухи местные тоже неплохо варят, но у Бабая первач – это что-то. Здравствуйте, Фёдор Леопольдович!
– Здравствуйте, юноши!
Знаменитый бетонный забор когда-то окружал дачи надёжно, как кремлёвская стена. Однако бури жизни всё-таки пробили в нём небольшие бреши. Эти бреши дачники затягивали металлической сеткой. Пролезть сквозь неё было нельзя, а вот обзор расширялся.
В заборе возле дачи Колдобиных было целых две дыры. В одну дыру виднелись деревенские избушки, другую закрывали заросли. Кое-где настырные кусты уже продели свои тощие руки-крюки сквозь ржавые ячеи, выпустили пробные листочки и даже подвесили несколько красивых ягодок, на вид волчьих. Сбоку в сетке была узкая щель. Бурьян лез в неё изо всех сил – казалось, кто-то просовывает туда букет.
