Текст книги "Продается дом с кошмарами"
Автор книги: Светлана Гончаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
«Вот и Робинзон, ныне покойный. Как я и предполагал, – сказал он вслух, жуя колбасу. – Лежит, бедолага. Только поразить меня уже ничем нельзя! Как стемнеет, возьмусь за тачку. Каждый день всё у меня происходит в своё время – по расписанию, как у собаки Павлова».
Костя поднялся в спальню, из которой исходило голубоватое свечение. На столе сиял раскрытый ноутбук с горделивыми строчками «Часть первая. Глава 1». Далее следовало всё, что полагается, про Баррекра и зловонную жижу, а также «Спран криво улыбнулся и сказал: «Пришёл твой конец!»
«Что за лажа! – возмутился Костя. – Опять этот Спран! Кто же мне гадит? Просто невозможно творчески работать! Про Спрана я прошлый раз, как только увидел, сразу всё вымарал. А тут, полюбуйтесь, снова он возник, да ещё и сказал что-то, сволочь. Неужели это старуха Каймакова, продвинутый пользователь, чудит? Или аптекарша с хвостом? Или Робинзон пришёл, настучал фразу, спустился в гостиную и помер? Нет, это уж совсем чушь собачья!»
Костя удалил чужой текст и задумался. Несчастный Баррекр уже вторую неделю бедовал с жижей в сапогах и никак не мог сдвинуться с мёртвой точки. Почему? Ведь ещё в городе всё про него было придумано!
Костя высоко, как композитор Галактионов, воздел руки над клавиатурой и попробовал вообразить Баррекра. Однако тот, мелькнув размытой тенью, вдруг стал уменьшаться, блекнуть, скукоживаться, пока не превратился в крохотное пятнышко, вроде того, что остаётся, когда прихлопнешь мошку. Зато возникла одна очень простая мысль: «Электричества нет, а ноутбук сейчас работает от сети. Может, уже дали свет?»
Полный надежд, Костя стал теребить выключатель настольной лампы, потом вскочил и попробовал зажечь люстру. Никакого результата. Зато ноутбук работал отлично. Даже фраза «Спран криво улыбнулся» вновь прицепилась к Костиной писанине, пока он пытался оживить электроприборы.
«Нет, сосредоточенной работы в таких условиях не получится, – решил Костя. – Какой Баррекр, когда труп пора везти в овраг!»
Действительно, близилась полночь. За окном было темно, будто стёкла снаружи заклеили чёрной бумагой. Посвистывал ветер. «Это хорошо, что погода дрянь, – решил Костя. – Значит, все давно уже по домам сидят. Инесса топит баню. Не пойду сегодня к ней: у меня покойник. Это уважительная причина».
В овраге деревья шумели и маялись на ветру. Дорожку сплошь занесло палыми листьями. Тачка катилась бесшумно, и Костя так понадеялся на спасительный камуфляж глухой ночи, что потерял бдительность. Он шёл себе вперёд и думал о чём-то постороннем, далёком.
Знакомое дерево над тем краем обрыва, куда Костя обычно спускал трупы, было уже близко, когда негромкий голос прорезался почти над ухом.
– Полпервого только, а ноги уже затекли, – сообщил этот голос.
– Давно, Данила, ты в засаде не сидел, вот и разнежился, – отозвался другой.
Костя замер, как вкопанный. Ужас окостенил его, тьма заискрила перед глазами. Застыл он, как был, с поднятой ногой, и боялся сменить позу. Когда он не подозревал, что встретит кого-нибудь, то катил свою тачку беспечно и бесшумно. Но теперь малейшее его шевеление стало производить стуки, скрипы и шорохи. Как назло, и ветер начал стихать.
Духу на бегство не хватило; Костя только немного отступил назад, на боковую тропку. Кусты, разросшиеся за лето, смыкались над ней. Улучив один из последних шумных вихрей, Костя вместе с тачкой влез в эту колючую чащу.
«Теперь осталось ждать. Теперь только бы не чихнуть!» – дрожа, заклинал Костя.
Один из участников засады как раз то и дело чихал, хотя тоже пробовал сдерживаться. Этот чих был страшно близок. Особенно пугало, что чихающий не был виден. Что это за люди? Где они? Сколько их? Кого они караулят в кустах у самого обрыва? Ведь именно из кустов ветер доносил до Кости вонючие струйки сигаретного дыма и разговоры полушёпотом.
– Замёрз, как цуцик, – жаловался один. – Явится этот гад, я его первым делом для сугрева так отмутызгаю, что небу станет жарко.
– Только без лишнего усердия, – говорил второй. – Он нам, Данила, живой нужен. Дело трудное, громкое. Хорошо бы самим все ниточки распутать и городским нос утереть. Тогда оба на повышение пойдём.
Теперь Костя догадался, что за карьеристы сидят в засаде – это его знакомцы, сыщик Данила Карманов и следователь Прухин. Вспомнив их суровые лица, Костя ужаснулся. Эти молодцы способны проторчать в кустах до рассвета, и тогда он со своей тачкой станет отлично виден. Убраться бесшумно уже не выйдет: ветер совсем стих. Все звуки вдруг сделались такими резкими и громкими, как будто ветки скрипели, а птицы шуршали перьями и почёсывались где-то у микрофона.
Засада скучала в зарослях.
– Артура Зайцева убил бизнесмен Коровин, к бабке не ходи, – просипел из темноты, очевидно, Прухин, человек аналитического ума. – Есть информация, что они были знакомы, вместе тусили одно время по клубам. Родственники это подтверждают. На пустой даче Боголюбовых Коровин очутился явно по наводке Зайцева. Потом Зайцев выкопал из-под помидоров золото Салтанаева и спрятал всё на той же даче. Не зря мы там под столом царский червонец нашли!
«Ага, ещё один потерянный червонец, – думал Костя, прикорнув у тачки. – Робинзон по фамилии Коровин с монетами обращался не слишком аккуратно. Крыша у него, должно быть, поехала от одиночества и нежданного богатства – на табуретке вавилоны из империалов строил, друга Артура прикончил… Такой на вид приличный – и на тебе!»
– А я не стал бы вычёркивать из подозреваемых наш местный криминалитет, – заметил Данила Карманов.
– Тольку-Ногу, что ли? – фыркнул Прухин. – Вспомни, какой у него размер галош. Откуда тогда женские следы? Наши бабы с ним не водятся, приезжих краль не было.
– Ну и что?
– А то, что тридцать шестой размер с каблучками надо как-то объяснить. Не забывай это, пожалуйста.
– Я и не забываю! Из-за мелких бабьих следов мне знаете, кто больше всех не нравится? Гладышев этот, плейбой городской. Писатель хренов! И ведь никто никогда не видел, чтоб он что-то писал. Скорее всего, это бандитская легенда. Может, он и букв-то не знает? Зато насчёт баб ходок. Мы с Бабаем сегодня утром в рабочем порядке дачу Колдобиных осмотрели…
– С понятыми? – забеспокоился Прухин.
– Да нет, просто по-дружески зашли, а Гладышева дома нету. Пришлось осмотреть помещение. Дмитрий Александрович, как вы думаете, что мы там обнаружили?
– Дай подумать! Если б царский червонец или босоножки композиторши, я бы уже знал.
– Нет, нашли не босоножки, – интригующе понизил голос Карманов, – а целую кучу использованных презервативов. В каждом углу! Особенно много под кроватью. Постель, между прочим, смята, как будто на ней черти горох молотили. Представляете, что там творится по ночам?
– Угу, – вздохнул Прухин, очевидно, с завистью.
«И тут мне кто-то нагадил! – беззвучно возмутился в своём укрытии Костя. – Интересно, кто именно – аптекарша или Инесса? Кто-то из этих двоих! Ведь когда я вечером домой вернулся, всюду был полный порядок: постель убрана, никаких презервативов… Наверное, их Карманов с Бабаем на экспертизу забрали. Интересно, что она покажет, если я не при чём?»
– Согласен, этот разгульный дачник вызывает большие подозрения, – сказал Прухин. – Согласен также, что он мог совершить защищённый половой акт с неизвестной, у которой нога тридцать шестого размера. И которая, следовательно, стащила у Галактионовой старые босоножки… Они вдвоём убили Зайцева и Смыкову, затем и Коровина, после чего завладели червонцами Салтанаева… Но где же тогда червонцы? Кто эта неизвестная? И почему Гладышев до сих пор тут слоняется вместо того, чтоб сбежать с награбленным? Ведь в город он ни разу не отлучался?
– Не отлучался, – признал Данила. – Зато вчера туда ездил Михаил Петров, больше известный как Кривой. Это дружок Толькин.
– Зачем он ездил?
– На базар, яблоки продавать. Натряс ночью у дачников Шнурковых целую гору и унёс – заявление их домработницы у Бабая лежит. Петров-Кривой стащил вдобавок лопату и массажный коврик для ног. Я провёл оперативную работу, но вернуть удалось только коврик. Лопату, Кривой говорит, вообще не трогал, а яблоки продал и купил водки. Сейчас Толька, Кривой и третий их кореш, Фесенко, эту водку пьют и песни орут. Сам слышал.
– Значит, будем разрабатывать Гладышева. Надо его прищучить! И мы прищучим,– грозно пообещал следователь. – Зачем он сюда приехал? Откуда берёт сексуальных партнёрш? Не связан ли с организованной преступностью? Завтра же, Данила, сделаешь в город запрос, и мы…
Целиком изложить план прищучивания следователь не успел, потому что со стороны деревни донёсся топот. Земля задрожала и заколебалась. Если б дело было где-нибудь в Индии, было бы ясно, что это взбесившийся слон сорвался с привязи и ринулся в родные джунгли, всё круша на своём пути. Но в Копытином Логу так топотать мог только участковый. Издали было слышно его пыхтение и треск ломаных сучьев. Скоро и сам Бабай возник во тьме, огромный, как гора.
– Атас! – выдохнул он. – Данилка! Товарищ следователь! Ушли они!
– Чего ты гремишь, как бомбовоз? – шёпотом, но гневно возмутился Прухин. – Мы тут в засаде, забыл? Ты срываешь следственные действия.
– Да ушли они! – чуть не плакал Бабай.
– Кто ушёл? Толком говори, Игорь Кондратьевич, – потребовал Данила.
Бабай простонал:
– Толька-Нога ушёл и шайка его!
– Что?
– Виноват…Я по вашему заданию проводил наружное наблюдение: сидел в своей «Ниве» напротив Толькиной избы и рогожей закрывался. Может, в потёмках и закемарил на минутку. Открываю глаза, слушаю – не то что-то. Ведь сперва они все хором блатной шансон горланили, а тут Розенбаум один распинается, да ещё под гитару и дудку какую-то. Что за хрень? Вылез я, проверил: дома никого нету. Снялись, гады, с вещами, а на столе магнитофон наяривает. Я кассетку прокрутил – так и есть! Они, черти, сначала себя записали, вроде они поют спьяна, потом и Розенбаума подпустили. Кассетку врубили, а сами-то давно сбежали огородами. Вроде как издеваются они над нами…
Теперь стонать пришлось следователю Прухину.
Он набросился на Бабая:
– Ты ж наверняка сам их и спугнул! А может, и предупредил, что наблюдение установлено! Я, думаешь, не в курсе, что они всё лето к твоей веранде пристройку делали? С чего бы это? За твои красивые глаза?
– Обижаете, Дмитрий Александрович! Не такой я, – оправдывался Бабай. – Они за водку работали!
«В сравнении с которой кальвадос поросячья моча, – вспомнил Костя. – Бандиты, значит, сбежали. Только вот куда? Не хотелось бы опять с ними встретиться»
– Я выговор тебе, Загладин, выхлопочу, – грозил Бабаю следователь.
– За что?
– За развал дела! За срыв следственных мероприятий! За ротозейство и халатность!
– Какое ротозейство, Дмитрий Александрович, – заурчал вдруг Бабай совсем другим голосом, не плачущим, а бархатным. – Какая халатность, когда я главный вопрос разрешил!
– Какой это?
– А со следками тридцать шестого размера.
– Неужели? – засомневался Данила Карманов.
Бабай доложил:
– Проснулся я в «Ниве», увидел, что Толька с друганами слинял, и дом его обыскал. По двору тоже прошёлся. Сделал там предварительный осмотр местности и сунул руку в собачью конуру.
– Зачем?
– Интуиция! Словами такого не объяснишь.
– У Тольки что, и собака есть? – удивился Прухин.
– А как же! Рыжий такой кобель, дикий. Таскается всюду, кур давит, яйца ворует, дичь, мышей добывает. Да наши собаки все такие – самостоятельные. Толькин пёс самый отвязный. Его даже в райцентре часто видят. Дома он редко бывает.
– К чему эти подробности? – нетерпеливо прошипел Прухин.
– К тому, что конура этого пса до холодов стоит в основном пустая. Это пока он в бегах. А зимует он завсегда на дому. И такой хозяйственный, всякую всячину к себе в логово тащит, утепляется к морозам. Раз вижу, шапка женская с тремя помпонами у него в зубах – у дачниц, наверное, стянул.
– Короче! – взорвался Прухин, но Бабая остановить не смог. Тот невозмутимо продолжал свой сказ:
– Тогда я взял и проследил. И что вы думаете? Пёс шапку с помпонами затащил в свою конуру. Для тепла. Хозяйственный! И вот нынче я на всякий случай руку-то в конуру и сунул. Не зря – там вон что. Улика!
Бабай, торжествуя, предъявил находку товарищам. Костя вытянул шею, чтоб её увидеть, но за бескрайней спиной Бабая ничего разглядеть не удалось. Даже когда Данила зажёг фонарик, обзор лучше не стал.
– Вот так штука! – изумился Данила, разглядывая то, что принёс Бабай.
– Интуиция, – самодовольно повторял тот.
Только когда следователь, изучая улику, вылез из гущи веток, Костя узнал, что Бабай нашёл в конуре. Это был валенок-опорок небывалой величины. К подошве валенка ладно была приделана белая женская босоножка старомодного фасона.
– Вот тебе и сообщница, – уныло констатировал Прухин. – Значит, все убийства – дело рук Толькиной банды. И преступники сбежали прямо у тебя из-под носа, Загладин!
– Виноват, – потупился Бабай. – Только уследить мне одному за троими было трудновато. Вы же тут оба сидели!
– Мы разрабатывали другую версию, – оборвал его Данила. – А сейчас надо действовать, то есть ловить Тольку по горячим следам. Обойдём деревню и дачи, узнаем, может, бандиты угнали машину или мотоцикл…
– Или три велосипеда, – подсказал Бабай.
– Да! – согласился следователь. – Пешком на ночь глядя куда они пойдут? Затаиться в лесу они, конечно, могут, но завтра мы и лес прочешем. Сейчас оповестим все окрестные поселкомы, все посты – пусть встречают на дорогах, в транспорте. Завтра утром, как пить дать, возьмём всех троих тёпленькими!
– А здесь, значит, засаду снимаем? – спросил Данила.
– Снимаем. Упорхнули наши пташки, – вздохнул Прухин.
Костя не шевелился ещё долго после того, как вся компания удалилась в сторону деревни. Ноги у него затекли и не разгибались. Он выбрался на тропинку и начал приплясывать в стиле техно, чтоб размяться и поскорей завершить своё чёрное дело.
Наконец бренное тело бедняги Робинзона сползло в темноту оврага. Костя налегке покатил свою тачку в сторону дач. С души у него будто камень свалился.
«Скоро, скоро все кошмары кончатся! – думал Костя. – Бандитов должны поймать. Но даже если они и смоются, ментам теперь ясно, кто именно за червонцами охотился. И кто убийствами промышлял. Не я! Послезавтра приезжают Колдобины. Ждать их не буду, уеду утром, первым же автобусом. Гори эта проклятая дача и весь Копытин Лог синим пламенем!»
Костя вообразил, что едет уже в автобусе, на коленках у него ноутбук, а за окнами прощально бегут навстречу окрестные леса. Картинка вышла такой живой и греющей душу, что он забылся и перестал замечать, что творится вокруг. А творилось неладное: прямо навстречу ему шли по тропинке люди. Они шарили по сторонам фонариками, отчего выскакивал из тьмы и тут же мерк то золотой придорожный куст, то ствол старого дерева.
Костя спохватился, только когда один из встречных заговорил вполголоса, а другой засмеялся.
Голоса были знакомые: это возвращались Прухин с Кармановым. Но зачем? Какая, впрочем, разница, когда они вот-вот появятся из-за кустов и ослепят своими фонарями!
На миг Костя замер, как спугнутый заяц. Неизвестно, в подобной ситуации проносятся ли идеи спасения в заячьем мозгу?
Костя мыслил пусть лихорадочно, но логично. Выбор был у него невелик. Ринуться в овраг и сломать там шею? Развернуть тачку и по возможности тихо следовать впереди сыщиков? Но куда они идут? И сколько придётся так топать, рискуя быть освещённым и обнаруженным? Удастся ли вообще сделать тачкой поворот и не затрещать ветками бузины, которая, как нарочно, в этом месте разрослась неимоверно?
Выход нашёлся сам собой. Сделав по инерции ещё несколько шагов, Костя заметил очередную дыру в мичуринском заборе. Дыра была обширна и напоминала корявую раннесредневековую арку. В высокой траве был к ней вытоптан путь, и даже, кажется, кусты специально подрезаны.
Недолго думая, Костя устремил тачку в дыру. Он оказался в чужом саду. Незнакомые деревья обступили его, недовольно шелестя.
Тут же Костина нога угодила во что-то скользкое. Он упал и слегка подвернул ногу. «Чёрт, это я в яблоко гнилое втоптался! Здесь всюду под ногами яблоки. В потёмках и покалечиться недолго, – ворчал он про себя.– Теперь всё, молчок. Шаг влево, шаг вправо – расстрел!»
Он затаился рядом с тачкой и стал слушать, как в разных местах сада то ближе, то дальше валятся яблоки. Достигая земли, они производили тупой звук, такой знакомый – тум!тум!тум!
Скоро голоса Прухина и Карманова настолько приблизились, что смутное бормотание сложилось в слова.
– Сволочь Бабай! Дрых в машине вместо наружного наблюдения, – возмущался Данила Карманов. – Как пить дать, Толька с подельниками сбежал ещё засветло. А как иначе, если Фесенко в семь часов уже побывал в ломбарде? До Нетска одной езды часа три! Да в ломбард ещё зайти надо. Плюс пока оттуда в милицию позвонили, да пока Фесенко взяли, да пока нам сюда сообщили, что его взяли…
Следователь Прухин не терял надежды:
– Попомни, Данила, моё слово: остальные двое ещё где-то здесь. Фесенко они послали на разведку. Он из них самый на вид приличный и неброский. До Нетска, думаю, он добрался на попутке – и сразу в ломбард, почву зондировать. Червонцев было на полтора миллиона, а он заложил только две монеты.
«Наверное, тогда в лесу Кривой успел эти два за пазуху сунуть», – подумал Костя.
– Да, Дмитрий Александрович, это удача, что Фесенко взяли, – сказал Данила. – Подельники-то не знают, что он спалился! Сидят где-то здесь, в Логу, и ждут результатов. Где будем искать?
– Тебе как местному лучше знать.
– Думаю, они прячутся в бане у алкоголика Дудкина, – предположил Данила. – Этот старый хрыч давно водит с Толькой дружбу, поскольку тот наливает. А бане дудкинской лет двести. Говорят, под нею вырыт подпол размером с трёхкомнатную квартиру. А уж оттуда подземный ход, говорят, до самого Конопеева ведёт, если не дальше…
Прухин фыркнул:
– Куда уж дальше-то? В Китай, что ли? Хоть ты, Данила, не повторяй этот деревенский бабий бред. Но баньку мы проверим, и если наши подозреваемые там…
– Ой! – громко и отчётливо вдруг раздалось во тьме.
Глава 11
– Это они! Давай, обходи слева, – тихо командовал Прухин, шаря фонариком по непролазным кустам.
– Ага, тут и пролом в заборе! Сюда, Дмитрий Александрович. Гасим свет и вперёд! Возьмём тёпленькими!
Услышав этот воинственный шёпот, Костя по-пластунски пополз в сторону. Лишь прикосновение невидимого крапивного листа отрезвило его. Когда щека вспыхнула колючим огнём, он бесповоротно решил: «Всё! Конец! Я пропал!»
Ойкнул минуту назад именно он. И совершенно против желания! Просто огромное спелое яблоко, твёрдое, как камень, повинуясь законам природы, сорвалось тогда с ветки и пало на Костину голову. Если б он ждал удара, то стерпел бы, но яблоко свалилось внезапно.
И как это Ньютону, которого стукнуло точно так же, могли прийти в голову умные мысли? Костя ничего дельного не придумал. Зато перед его глазами мелькнули и тихо растаяли бледные искры. В носу стало горячо, разум на мгновение померк, но ойкнуть Костя успел. Правда, Костино яблоко было отборное, сортовое, а у Ньютона треснуло, скорее всего, дичкой.
Сыщики тем временем вторглись в сад. Они шли вдоль забора, выхватывая неестественным фонарным светом деревья и бурьяны, которые до того мирно дремали в потёмках. Костя бросился к тачке и стал лихорадочно загружать её яблочной падалицей.
За этим занятием и застали его Прухин с Кармановым. Некоторое время они молча наблюдали, а Костя, щурясь от яркого света, машинально брал с земли яблоки и швырял их в тачку.
– Ай-яй-яй, молодой человек! – сказал наконец следователь. – Никак не ожидал от мастера слова такого конфуза. Я понимаю, конечно, что у Шнурковых сейчас полно проблем, и организовать охрану сада руки не доходят. Понимаю, что ранее судимые воруют тут яблоки для продажи. Но вы!
«Значит, я сейчас у Шнурковых? – удивился про себя Костя. – Это неплохо: с Ириной насчёт яблок я уж как-нибудь объяснюсь. Скажу, что позвонила бабушка и попросила свежих фруктов… Впрочем, это глупо: ведь у Колдобиных тоже яблок завались».
– Я жду объяснений, – потребовал Прухин.
Данила направил свой фонарик Косте прямо в глаза.
Костя пролепетал:
– У Колдобиных очень кислые яблоки. Невозможно в рот взять! У меня кончились деньги, и я хотел сварить хоть компоту, причём без сахара, потому что на сахар тоже не осталось, а из колдобинских выходит жуткая кислятина…
Слова у Кости выскакивали сами собой, легко и бойко. Он даже улыбаться не забывал. Таким говорливым может быть только лжец, и опытные сыщики посуровели.
– Кабы ты был голодный, то воровал бы картошку и топинамбур, – заметил Данила.
– Я с лопатой плохо управляюсь, – признался Костя. – И в деревню идти далеко. На дачах картошка только у Смыковых, но там старушку убили прямо на грядке. Я ни за какие деньги туда не полезу, а вот яблоки…
– Зачем же ты одних гнилушек набрал? – продолжил допрос неумолимый Данила.
Он пошарил фонарным лучом в тачке. Там действительно лежали плоды сплошь с коричневыми боками, битые, а то и вовсе сморщенные.
Костя потупился:
– Целые я оставлял хозяевам. Всё-таки я не вор, просто жизнь заставила. А эти я отсортирую, почищу и сварю. На кастрюлю компоту хватит! Но если вы собираетесь меня задержать, я всё сейчас же верну. Мне и самому неудобно.
Костя вынул из тачки несколько гнилых яблок и забросил подальше в темноту.
– Да ладно, мы шум поднимать не будем, нам это ни к чему, – махнул рукой сердобольный Пряхин. – Есть у нас дела и поважнее. Так и быть, вези к себе это дерьмо. Только смотри, не зарься больше на чужую собственность! Не то привлечём тебя к административной ответственности. Не полезешь больше?
– Никогда! – пообещал Костя так горячо, что сыщики снова засомневались.
– Я буду за тобой приглядывать, пока мы здесь, – погрозил пальцем Карманов. – Бабай сигнализировал, что ты пьёшь, а теперь вот мелкая кража… Смотри, доиграешься!
С такими напутствиями Костя покатил свою тачку домой. Сыщики двинулись дальше по тропинке.
Сначала Костя хотел вывалить яблоки в овраг, но потом решил, что лучше поддерживать ложь до конца. Может, в самом деле наварить компоту? Правда, спичек нет…
Только когда Костя поставил тачку, полную гнилья, в чулан и запер дверь на засов, он понял, какая беда прошла мимо. Вау! Он выкрутился! Он ловок и умён, как чёрт! Он всех обвёл вокруг пальца! А завтра он отсюда уедет, и поминай, как звали.
Ему стало так весело и легко, что он прошёлся по кухне лунной походкой. Ритм он отбивал кулаком по подвернувшейся сырной доске. Эх, жаль, электричества нет, нельзя подзарядить ноутбук, послушать музычку! Дыра она и есть дыра – даже романы тут не пишутся. Да ещё и Спран какой-то сам собой всё лезет и лезет… Ничего, роман можно и дома навалять, когда Ксюшка с Гришей уберутся на съёмную квартиру. Всё поправимо! Всё трын-трава! Последняя ночь в Копытином Логу – разве это не чудо?
Костя снова представил себя в утреннем автобусе и улыбнулся.
Именно в эту счастливую минуту кто-то постучал в стекло веранды. Костя замер, всё ещё улыбаясь, однако завтрашнее утро сразу показалось страшно далёким.
Стук не унимался.
Костя вышел на веранду. Он увидел, что огромная полная луна, круглая, как бубен, стоит над миром. На ней снова можно было разглядеть моря и кратеры. Ровный свет заливал угомонившийся сад – теперь там стояла абсолютная тишина. Ни один листок не шевелился, отчего всё вокруг казалось ненастоящим. Стулья в углу веранды выглядели непомерно большими, страшными. На белом полу крестом лежали чёткие синие тени.
Силуэт стучавшего тоже был синим, поэтому Костя не сразу его узнал. Подойдя ближе, Костя разглядел полупрозрачные уши и бледное лицо охранника Ефимова.
– Спичек дай! – попросил Владик и стукнул о стекло костяшками бледной руки.
– Увы, спичек у меня нет, – честно ответил Костя.
– Тогда, может, выпьем? – предложил охранник.
«Чего он привязался? Спятил, что ли, со скуки у себя в будке?» – подумал Костя.
Ефимов сегодня в самом деле выглядел странновато. Он как будто ещё больше осунулся, подсох и глядел на Костю с такой ненасытной тоской, что тому стало не по себе.
– Выпьем, а? – канючил охранник.
– Я не пью, – сказал Костя с достоинством. – Обратитесь к Дудкину. Тот семьдесят лет не просыхает, кажется.
– А водички попить? – перешёл Влад на писклявый сиротский говорок. – Вынеси стаканчик воды, пить хочу – умираю. Жалко, что ли?
– Не жалко, но…
Костя не кончил фразы и отшатнулся: Владик нетерпеливо заскрипел длинными ногтями по стеклу. Он улыбался. Ни радости не было в этой улыбке, ни приязни. Пустые глаза смотрели куда-то в сторону, губы открыли ряд мелких зубов, и только клыки, как у волка, были длинные, крепкие, загнутые.
«Что это с ним? – изумился Костя. – И как только такие зубы у него во рту помещаются? Я столько раз с ним говорил и ничего не замечал. Выдвижные они, что ли? Или накладные, для Хеллоуина? Чертовщина какая-то!»
– Дай, дай попить водички! – всё настырнее требовал Владик, а клыки его становились всё длиннее. Они почти достигли подбородка. Редкие волосы на Владиковой макушке стали дыбом и серебрились в лунном свете. Пустые глаза налились властной силой.
Костя обмер. «Да это вампир! – сообразил он. – Нет, немыслимо – вампир в Ушуйском районе? Но эти зубы, эти жуткие ногти, этот покойничий взгляд… Я погиб!»
Спотыкаясь, он бросился на кухню, чтобы спрятаться в буфете. Вдруг он увидел на стене примелькавшийся декор – гирлянды лука и чеснока. Прошлогодний чеснок почти высох. Недавно Костя попробовал это украшение на зуб и нашёл несъедобным. Однако если Ефимов в самом деле вампир, а не снится… Надо попробовать!
Одну связку чеснока Костя надел на шею, другая рассыпалась. Пришлось взять в руки по крупной головке.
Костя вышел на веранду.
Владик ещё не ушёл. Он нетерпеливо извивался под окном и даже пару раз лизнул стекло жадным чёрным языком. Костя приблизился к нему, внутренне дрожа. Яркий свет луны слепил глаза. Облизав губы, Костя почувствовал горечь и удивился: «Что такое? Неужели и воздух отравлен? Или лунный свет на самом деле горький? Нет, нельзя сдаваться…»
Потрясая чесночными головками, как маракасами, Костя подошёл к стеклу почти вплотную.
– Уходи отсюда! Ступай в свою будку! – приказал он Владику подрагивающим, но громким голосом.
Охранник присмирел. Он ещё сверлил Костю своими пустыми глазами, ещё скалил клыки и даже пустил с губы длинную струйку, но уже не лез к стеклу. Потихоньку он стал отступать в тень, отброшенную старой яблоней. Вид у него сделался довольно жалкий.
– Иди к себе! – уже более уверенно потребовал Костя и погрозил Владику чесноком.
Когда бледная физиономия и пятнистый камуфляж охранника растворились в потёмках, Костя отошёл от стекла и устало опустился на стул. Стул оказался венский, скрипучий и непрочный.
«Надо пойти на кухню и засесть там до утра с чесноком на шее, – решил Костя. – Для бодрости можно побрызгаться холодной водой. Спать нельзя ни в коем случае, не то явится это чудище – и всему конец. Тех грибников и туристов, что тут пропали, наверняка Владик загубил. Находили же тела со сцеженной кровью… Нет, лучше об этом и не думать!»
Он направился к умывальнику и скоро уже сидел на табуретке решительный, прямой, с мокрыми волосами и с чесноком не только в руках, но и во всех карманах.
Однако через несколько минут бдения его веки сами собой стали слипаться. Нарисовались за ними сначала радужные полосы, а потом и вовсе какая-то ерунда – зимний тротуар, очень скользкий, вокзал в Курске и Анна Михайловна Шварц с огромным чемоданом. Борясь с этими видениями и потеряв всякое представление о своём месте во времени и пространстве, Костя начал крениться влево. Он обязательно упал бы с табуретки, если бы новый стук в стекло веранды его не разбудил.
– Чёрт! – вскинулся Костя. – Кого несёт…
Тут же в его сознании восстал образ Владика и заслонил призрачный курский вокзал.
Ужас и решимость вскипели в Косте одновременно. Он вскочил и бросился на веранду, крепко сжимая в руках чесночные головки.
– Пошёл к себе в будку! – закричал он.
Но за стеклом скрёбся и деликатно постукивал вовсе не Влад Ефимов. Это был старик Дудкин, хранитель песенных сокровищ Копытина Лога. Старик улыбался Косте довольно противно, нетрезво, но совсем не плотоядно. Подсвеченный лунным лучом, он казался сегодня необыкновенно лохматым. Костя готов был поклясться, что в сивой шевелюре старого алкоголика бугрились небольшие кривые рожки.
– Эй, дачник! – нахально начал Дудкин. – На опохмел дай!
– Какой опохмел глухой ночью? – удивился Костя. – Даже не знаю, что вам посоветовать. Впрочем…Может, лавка на остановке ещё не закрыта? Сходите туда.
Дудкин презрительно фыркнул:
– Я бормотуху не пью! Уж лучше к Демьяновне загляну или к Афанасьевне – те нальют. Но не даром.
– И не стыдно в такой час пенсионерок будить?
– Чертовок этих? Они только рады будут. Дай сотню, не жмоться!
– Не дам, нету, – отрезал Костя.
«Пусти такую нечисть на порог, даже дверь чуть-чуть приоткрой – и неизвестно что начнётся, – подумал он. – Интересно, этот дед тоже вампир? Вроде бы клыков не видно. Да и вообще, кажется, ни одного зуба у него нет».
– А, может, у тебя водка найдётся? – продолжал приставать Дудкин. – Очень водочки хорошей хочется. Пусти, дачник, ради компании.
– Серый волк вам компания, – парировал Костя и тут же осёкся: ему показалось, что под ближайшим деревом, в густой тени, дрогнуло и запрыгало бледное пятно зверской Владиковой физиономии.
– Идите домой, дедушка, Бог подаст, – заторопился Костя кончить разговор. – Ни водки не дам, ни денег.
– Жила! – возмутился Дудкин.
Чтоб отвязаться от него, Костя постучал по стеклу чесночной головкой.
Это не произвело на Дудкина никакого впечатления. Древний пьяница продолжал кривляться под окном, требовать водки и обзывать Костю последними словами. Голос был у него пронзительный, гнусный, с издевательским пришепётываньем. А под яблоней явно шевелился и желал подойти поближе настырный Владик! Правда, на показ чеснока он реагировал моментально, зато Дудкин совсем распоясался.
– Дай сотенную, скупердяй! – вопил он, приплясывая в том же стиле, что и перед композитором Галактионовым.
В сердцах Костя сквозь стекло показал ему фигу. Странным образом это обуздало старика. Он приветливо улыбнулся, будто увидел хорошего знакомого, и отошёл в тень, где томился Владик.
Что происходит под яблоней, разглядеть было трудно, но Костя подозревал, что охранник шушукается там с Дудкиным и выдумывает, как влезть в дом.
«Что теперь делать? – задумался Костя. – Торчать тут, на веранде, или засесть на кухне? Я слышал, что лунный свет плохо действует на психику. Значит. лучше отойти в помещение, где луны не видно. Но ведь за двумя негодяями тоже надо следить! Если этот чёрт рогатый и Владик Дракула вопрутся сюда, мне конец».
