Текст книги "Попутного ветра!"
Автор книги: Светлана Дильдина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Глава 12
Натаниэля я вновь не застал. Начал тревожиться… На трассу он не попадал, точно, я бы почувствовал, даже если не сам вышел встречать. Но что-то случилось… я пытался звонить – бесполезно.
Тогда я наступил на собственную гордость и набрал номер Айшана. И даже не стал противиться приглашению в гости.
– Я его опять не поймал. Третий раз уже…
Айшан разглядывал наглого голубя на подоконнике. Наконец выдавил:
– И не застанешь.
На меня так и не посмотрел.
– Погоди. Най…
– Он не вернется, Мики.
– Почему? Что он сделал?!
– Он… знает лишнее. Случайно, и все-таки знает. Но даже не в этом суть. Боюсь, его подозревают в чем-то, к чему он, скорее всего, непричастен. Никто не станет рисковать, особенно сейчас, когда Лаверта вот-вот перейдет на военное положение. Никто его не отпустит. Если ты догадаешься, о чем речь, то хорошо. Если нет, то тебе и не надо.
Сегодня Айшан был удивительно спокойным. То есть он всегда был спокойным и светлым, а сегодня – особенно ровным, невозмутимым. Только свет весь куда-то девался.
– Мики, то, что ты упомянул в нашу прошлую встречу – детали – откуда ты знаешь?
– У меня тоже источники есть, – буркнул я, почувствовав себя виноватым. Глупо, наверное – ну, скажите, с чего? Я ведь кругом прав, куда ни кинь… прямо святой, тьфу.
– Ну хорошо, – он на секунду задумался. – Ты наверняка составил обо всем свое мнение, и переубеждать тебя смысла не вижу. Выслушаешь?
Я неловко пожал плечами.
– Ну… да. Конечно.
Мне показалось, что Айшан сейчас улыбнется – как обычно, по-дружески. Нет. Но лицо самую чуточку прояснилось.
– Ты знаешь, с четырнадцати лет я проходил на некоторые совещания, конференции, закрытые для большинства. Юным адептам журналистики многое позволено. Я с вами только половиной делился, Мики.
Я не сводил с него глаз. Пропуск… ладно, понятно. Когда к тебе подходит такой солнечный мальчик, вежливый и раскованный, трудно с ним не заговорить. Но Службы?
– Поначалу мне поручали разные приятные мелочи… я и не подозревал, кто мне их поручает. Они ведь не дураки, Мики. Знают, что с кого взять и кого как воспитывать. Особое дозволение, надо же… А потом меня стали просить о мелочах менее приятных. Например, пристальней поглядеть за тем или этим, сообщить… я долго ничего не подозревал. Потом, уже на втором курсе, до меня дошло наконец.
Он просительно посмотрел на меня, и я на автомате протянул ему пачку. Э, ведь Айшан не курит. Значит, нервничает всерьез. А с виду не скажешь… Сигарету он взял, но не зажег – прикусил.
– В общем, я отказался, положил пропуск на стол. Меня отпустили – я ждал куда худшего, а со мной были вежливы, очень. Сожалеющее так сказали – мол, раз так, что поделать… а месяц спустя муж сестры влетел на работе в крупные неприятности. Сестра ходила на третьем месяце, и выкидыш у нее уже был. Еще одного могла не пережить. А мне позвонили…
Он зубами рванул уголок сигареты, сплюнул бумажку, смахнул просыпавшуюся "начинку" с губ.
– И снова – обходительные такие. Посочувствовали, поговорили о Лаверте – мол, нестабильно же, а молодежь – штука опасная и легко управляемая, если кто не туда направит… Я согласился, а потом сорвался через некоторое время. Тогда меня пригласили снова, подержали у себя сутки, мило беседуя. Показали пару досье, и нескольких задержанных. Я испугался, Мики. Мне слова худого не сказали, но я не хотел попасть к тем, кого видел в камере. А разговаривать они хорошо умеют. Эдакая пушистая рукавица, под которой – стальная хватка. Уговорил себя, что и правда все хорошо. Что приношу пользу… Вот так.
– А мы? – раньше я бы безоговорочно осудил его за трусость. Теперь не мог… и простить не получалось.
– А что – вы? Вами тогда никто не интересовался. Думаю, вас бы прикрыли, если что… а делиться с тобой или Наем подробностями – увольте. Лучше сразу с крыши спланировать…
Он нервно усмехнулся:
– Я на соревнованиях надеялся – может, крыло подведет. Только жаль его было – красивое, ну и – друг, как тебе Ромашка. Ничего. Инстинкт самосохранения – великая вещь…
Айшан отложил наконец несчастную истерзанную сигарету, чуть склонился ко мне:
– Мики. Я правда рад тебя видеть. Всегда, еще с детства. Но больше тебе тут оставаться не нужно. Говорил же в прошлый раз – ты не хочешь слышать.
– А за тобой они не присматривают? – спросил я чрезмерно грубо.
– Да как сказать… О Рыси знают – я ни при чем, совсем. Но ждут наверняка, что ты можешь придти… поэтому прости, Мики. Лучше тебе побыстрее покинуть город, или хоть скрыться у кого-нибудь совсем неизвестного.
– Или меня на выходе уже поджидают?
Он через силу сглотнул, светлая прядь закрыла глаз.
– Нет.
Совесть моя наконец-то проснулась. Это Най у нас параноик… мне вроде как не к лицу. А если Айшан просто предупредил, от чистого сердца, не пытаясь расставить ловушку?
– Тебе-то плохо не будет?
Он замялся с ответом, и ответил очень честно:
– Если не узнают, то нет. Потому и говорю – уходи наконец! – Прибавил с горечью: – Я же мошка, не более. Ты думал – тигр?
* * *
Най устал находиться под замком. Он пробовал хамить, но столб, наверное, вышел бы из себя быстрее, чем эти люди. То есть они вполне ощутимо испытывали раздражение, но не тогда, когда этого хотел добиться Натаниэль. Най ощущал себя стрижом на земле – неповоротливым, нескладным, никчемным. И злился уже на себя.
Разговаривать было тяжко. Не просто стриж… а такой, прилипший к асфальту, и остается только смотреть, как на тебя медленно наезжает каток…
Сотрудники Службы нервничали и чего-то боялись, это Най понимал. Может, поэтому попытки Рыси огрызнуться не трогали их? Негласные контролеры Лаверты напуганы были чем-то посерьезней.
Его уверениям в непричастности, похоже, не верили. Оставалось смотреть перед собой на воображаемый экран и рисовать на нем бессмысленные картинки. Руки скучали без грифа; с тоски Най барабанил пальцами по стенам, будто переставлял аккорды; потом как-то, разозлившись вконец, принялся внаглую выстукивать ритм прямо на столе следователя. Тот морщился, но терпел.
Когда и это не помогло, как не помогали хамство и колкие выпады, Натаниэль понял, что перестает себя уважать. Коридоры и стены давили, и без того хотелось завыть или расквасить чью-нибудь ухоженную невозмутимую рожу. Одни и те же слова каждый день… Когда с ним перестали быть вежливы, пробуя разные меры воздействия, он совсем перестал контролировать, что и как говорит.
Еще в раннем детстве на него нельзя было орать – вместо нормального ребенка мгновенно возникал озлобленный замкнутый комок нервов. Рак-отшельник, панцирь которого переливается радиоактивными оттенками алого…
Больше Най не видел картинок на виртуальной стене.
Зато увидел кое-что другое – идея злой молнией блеснула в мозгу. Поняв, что нашел способ отыграться за всё, он даже засмеялся.
– Считаете себя всех умнее? Лаверту превратили в отстойник… дышать нечем на улицах… Ну ничего, скоро вы все получите. Вся ваша долбаная Служба разлетится нафиг.
– И что же? – мягко спросил человек напротив.
– А то… – Най вспомнил лицо Мики, усмешку его, застенчивую порой, и сказал мстительно: – Кое-кто вам скоро покажет, где раки зимуют!
– Например? – голос человека стал чуть более напряженным, но Рысь этого не заметил.
– Иначе не выдергивали бы людей из квартир и не ловили на улицах… можете быть уверены, то, что вы ищете, первым делом шарахнет по вам!
В это мгновение он ощутил душевный подъем – и сопричастность к тайне. Най ненавидел житейские дрязги, ищеек, политику – но сейчас мечтал плюнуть в рожу всему, к чему испытывал ненависть, и поверил, что знает куда больше, чем на самом деле.
Войта порой ощущал себя режиссером любительского спектакля – режиссером, а порой и участником. И мальчишка этот казался нелепым с озлобленной закрытостью своей – будто плохой актер, не понимающий, что фальшивит, сам искренне верящий в происходящее.
Вот такие придурки либо отрицают действительность, либо, напротив, ломятся на баррикады и гордо подставляются под пули, считая, что это принесет кому-то пользу, а им – вековую славу.
И капитан "левого крыла" не сдержался. Он ничего не нарушил – не в первый раз таким тоном говорили с подозреваемыми, и этому доставалось… Но тогда Войта действовал согласно инструкции и необходимости, теперь же – сорвался. То, что никто никогда этого не поймет, вряд ли оправдывало.
– Считаешь, что ты под защитой закона? Да положить нам на этот закон, это ты понимаешь? Ты хоть что-нибудь понимаешь, придурок?! Думаешь, кто-то знает, где ты? Для того чтобы пристрелить такого, как ты, и списать на бесследное исчезновение, и возиться не потребуется! Выпендривается он еще!
Слова Войты были угрозой, не действием, но Рыси хватило – и не в том смысле, как хватило бы многим.
Он приподнялся и бросил сквозь зубы:
– Ладно, я знаю, зачем, откуда и почему появляется Мики, но хрен вы это от меня услышите, ясно?! Можете хоть обвыпрыгиваться из штанов! – и выразительным жестом дополнил свою реплику.
Может, в менее напряженное время сказанным в запальчивости словам Рыси не придали бы такого значения. Но сейчас, когда Лаверта ходила по краю, любая зацепка могла стать ключевой.
…Очень болела голова, не хотелось двигаться, сосущую тоску сменял страх, и так по кругу. Ему не давали нормально спать; порой включали свет в камере на полную – слепящую – мощность, тогда глазам было больно и через закрытые веки; а порой уводили его в сырую холодную темноту.
Айшан объяснил бы ему, что методы называются "ограниченное физическое давление".
И еще объяснил бы, что не стоит попадать под каток-асфальтоукладчик. Тому ничего не будет, проедет и не заметит, а от человека останется блин.
Най перестал понимать, какой сейчас день, который час. Время от времени его вызывали в очередной попытке добиться ответа. Назойливые, зачастую бессмысленные вопросы сменялись угрозами, и в лицо постоянно направлен был луч света. Натаниэль не понимал, что даже откровенная чепуха, которую приходилось выслушивать, была тщательно рассчитанным приемом – сбитый с толку, человек проговаривался.
Только Наю нечего было сказать.
…Будто домашний щенок – привольно, удобно рычать из-под крыльца, особенно когда большой и сильный некто стоит неподалеку. Считал себя циником, а к тому, что могут ударить, оказался попросту не готов.
* * *
На подоконнике рос очень красивый кактус – с плоскими вытянутыми стеблями, с виду пушистый, а не колючий, увенчанный, будто короной, бледно-желтым цветком. Айшан предпочел сначала вдоволь наглядеться на кактус, и лишь потом перевести взгляд на хозяина кабинета. Слишком трудно это – показывать, что поводок и ошейник больше терпеть не хочется.
– Я знаю, что мой друг Натаниэль Хайма у вас. И вы знаете, что мы дружим с детства.
– Конечно. Присаживайтесь, – в голосе Войты было вежливое дружелюбие.
Айшан сел на указанный стул. Человек напротив смотрел внимательно и будто чуть улыбался – глазами.
– Вы что-то хотите от нас?
– Хочу знать, почему он арестован. Если вообще арестован по закону. Сомневаюсь, иначе никто не делал бы тайны.
– Помилуйте. Он всего лишь задержан до выяснения обстоятельств. А открыть причины, боюсь, не в моей власти.
– Я могу с ним увидеться?
– В настоящее время это нежелательно.
Воцарилось молчание, но Айшан, понимая, что ему предлагают уйти, остался на месте. Войта сцепил пальцы, облокотился о стол.
– Хорошо. Вы проявили себя как отличный сотрудник, и заслуживаете некоторых объяснений.
Он предложил Айшану пачку дорогих сигарет, тот мотнул головой, отстранился даже.
– Как угодно… – приветливость не покинула лица Войты. – Вам следует, пожалуй, узнать, что в доме вашего друга нашли некое очень опасное вещество. И у нас нет доказательств непричастности Натаниэля к действиям тех, кто это вещество похитил. Скорее, наоборот.
– Вы можете для разнообразия говорить по-человечески? – не сдержался Айшан. Войта улыбнулся краешком губ.
– А по-человечески я скажу, что в хреновую историю влезли ребята. Что Натаниэль, что Микеле.
– Что с ним? – напрягся Айшан.
Войта повернул к нему раскрытую ладонь. Знак доверия
– Об этом я вас хотел бы спросить.
– Мы разговаривали… но я ничего не знаю.
– Прискорбно.
– Най… Натаниэль… не может он быть ни в чем замешан. Если только кто-нибудь его не подставил. Он в последние месяцы не желал даже слышать о чем-то, кроме своей гитары.
– Я вас понимаю, – антрацитовые глаза, и пепельница на столе точно такая же – темная, поблескивающая, тяжелая. – Переживать за друзей – естественно, и мне приятно встретить искреннюю заботу о друге. Но бывают моменты, когда преданность сродни слепоте, Айшан.
– Я не слепой.
Войта чрезвычайно мягко спросил:
– Вы располагаете какими-нибудь сведениями о Микеле Сарина или, к примеру, о деятельности некоторых связанных с ним и Натаниэлем лиц?
– Кого именно? – ровно спросил Айшан.
– Если да – вы сами их назовете.
После недолгого молчания Айшан произнес:
– Нет.
Уточнять ничего не хотелось, и слово можно было истолковать как угодно – но его правильно поняли. Войта поднялся, подавая сигнал – Айшан тоже может встать и идти. Сказал совсем по-родственному:
– Очень надеюсь, что мы останемся друзьями. Да, конечно, волна постепенно точит гранит, но человек, бросившись на гранитную глыбу, попросту расшибет тебе лоб. Аллегория ясна?
– Более чем.
* * *
Мики
О том, что к Наю, кажется, наведались ранним утром какие-то люди, и после визита никто Рысь не видел, я узнал от Вероники. На сей раз между нами не промелькнуло даже искры – меня заботила только участь Натаниэля, а Вероника все понимала, кажется. Я расспрашивал ее, вспоминая слова Айшана. Что именно было сказано? Не помню. Какое-то предостережение… зато яснее ясного стало, кто именно приехал за Рысью.
Очень хотелось уткнуться лбом в стену и замычать от бессилия. Вероника стояла сзади; ее рука осторожно скользнула по моему плечу, поглаживая. Лишь дружеское сочувствие было в этом жесте.
– Мики… Плохо тебе?
– Нет… ничего.
Выскочив из подъезда, завел Ромашку и помчался куда глаза глядят. Подумать… Остановился я посреди стройки: рабочие разошлись, охрану никто даже не думал поставить. Себе дороже, мало ли кому взбредет в голову ночью шляться по котлованам? Зато и меня никто не найдет. Разве что снова следят. Тем лучше… Сидел допоздна в недостроенном крыле дома, будто мог что-то придумать.
Я готов был пойти, рассказать обо всем… пусть хоть на части режут, пытаясь понять, что у меня внутри, все равно не успеют – моя трасса опять позовет. Уже встал, ногу через порог перенес, и так застыл.
Леший… ну как расскажу? Хорошо, мне поверят, но ведь потом всех, не одного Натаниэля, затаскают по спецзаведениям, расспрашивая, изучая – вдруг Пленка – это заразно… потом от них будут шарахаться, как от зачумленных. Всех, кто был на раскопе в Тара-Куино, Айшана и его семью, и Нику с родней…
Я ткнулся лбом в косяк, приподнял голову и как следует стукнулся об него. Идиот… гордо пошел "сдаваться". Вот уж точно – поздно метаться, лежи себе в ящичке, все за тебя решено.
– Адамант!! – заорал я в темно-серое небо с угольными разводами туч.
Никого. От крика только штукатурка сыплется на голову, а не ангелы прилетают с горних вершин.
Глава 13
Лаверта
Завтра, 25 апреля, возле Факела на Алани ожидается ставший традиционным сбор-фестиваль учащихся выпускных классов. Несмотря на то, что официально сбор не проводился уже шесть лет, власти не сочли уместным объявить о его запрещении и предпринять меры, дабы не допустить стечения народа к Факелу.
Тем не менее, глава Службы безопасности Лаверты обратился к молодежи с предостережением и просьбой не допускать эксцессов.
Как сообщает управление охраны порядка, на поляну предполагается направить патруль для контроля и защиты собравшихся.
– Если мы начнем разгонять детишек, это сочтут провокацией. И подтолкнут молодежь к очередной вспышке – душители свободы, как же…
– А если не запретить, не исключены крупные неприятности другого рода. В конце концов, официально мероприятие не проводится несколько лет. А что мы смотрели сквозь пальцы – о "простых людях" я невысокого мнения, он они все же способны понять, что мы заботимся об их безопасности!
– Сделаем все, чтобы обеспечить безопасность собравшихся. Боюсь, скоро нам придется особое положение вводить, а не праздновать…
– Да они ничего не нарушают вроде, – в голосе давнего сослуживца послышались просительные нотки. Ах, у него же дочь – выпускной класс. Наверняка тоже там будет. Или отец запретит? Так будут одноклассники дочери. Тоже невелика радость, разбираться с ними задержанными.
* * *
Мики
Я впервые увидел каменный Факел лет в десять, как раз до поездки с отчимом в Тара-Куино. Высотой в два человеческих роста, высеченный из белого гранита, он не казался нелепым. А мог бы – кому из скульпторов под силу изобразить в камне огонь?
Кому-то, неведомому мне, удалось.
Вечерело уже, когда я съехал с трассы на широкую лужайку у Факела. Там толпился народ – легкие столики, пара машин с напитками и выпечкой. Гитару услышал, невольно повел глазами, отыскивая Ная. Не он… Ну да, еще бы. А мы никогда не собирались здесь, да и компании тесной в школе не сложилось. Поэтому я искренне позавидовал тем, кто здесь веселился.
Раньше народу было намного больше, но уже несколько лет официальные мероприятия у Факела не проводили. А в этом году запретили вроде.
Не знаю, что думали городские власти. По-моему, просто решили не связываться. Не больше ста человек, ведут себя тихо… а если попытаются спихнуть их с лужайки, не исключен общественный резонанс. Все стали напуганными, только одни звереют, другие наоборот…
Я им вновь позавидовал – смелые… Одно дело собираться, когда нет официального разрешения, но нет и запрета. Другое – зная, что могут примчаться охранники правопорядка и снести лагерь к лешему.
Меня окликнули незнакомые девчонки – через пять минут они перестали быть незнакомыми. Скоро я сидел в кружке их друзей. Хорошо было, мне стало стыдно – немного – за свой непраздничный вид.
Попросил было телефон, позвонить… Айшан не ответил; я набрал еще один номер… сбросил вызов и отдал телефон владельцу. Тот спросил, потерял я свой, что ли? Я улыбнулся, не желая врать – кажется, он решил, что это означает "да". Он подумал, вытащил из кармана рюкзачка другой телефон, протянул мне – на, бери… Помотал головой на мое удивленное возражение:
– Да на, раз нет своего. Это я пару дней назад нашел, мне не нужен. Старый, но работать должен хорошо, я эту модель знаю. Как блокировку снять – разберешься? Хотел продать, да ладно, бери так.
Я провел с ребятами около получаса. Хотелось и больше, но стоило поторопиться, исчезнуть отсюда, пока чувствую только радость, а не звериную тоску по несбыточному.
Вот вернусь в свою конуру, и пусть меня Адамант утешает… стало смешно.
Весело простившись, я выбрался на шоссе. В кармане ветровки лежал листок с адресами и телефонами – на всякий случай записали, пусть будет и на бумаге. Я вытащил его, прочитал внимательно, будто мог узнать что-то важное. Хотел выбросить – рука не поднялась, и сложенный листок снова устроился в кармане.
Я поехал прочь; как можно быстрее, не оглядываясь. В ушах все еще звучали смех и песни.
А у поворота я встретил автобус.
Автобус из малолитражек, человек пятнадцать в нем ехало. Мчался на скорости не меньше восьмидесяти… а водитель – я понять не сумел – был то ли пьян, то ли случилось что. Голова его моталась из стороны в сторону, и за руль он, похоже, только держался.
В желудке стало противно, скользко и холодно, словно проглотил осьминога… поворот возле Факела, крутой поворот… если водитель сейчас же не сбавит скорость, автобус вынесет с полосы, и он проедет аккурат по собравшимся. Там же палатки, столики летние… люди просто не успеют сообразить.
Значит, я заранее с ними познакомился… приятно будет увидеться.
По-моему, я что-то сказал. Непечатное. А может, попросту взвыл от безысходности. Дорожный патруль пропустил автобус, может, тогда все с ним было в порядке? А следующий – за поворотом. Можно кинуться туда, я успею. А если там, как часто бывает, зеленые пацаны, едва получившие удостоверение? Что они будут, стрелять по колесам? Если им это придет в голову, все-таки дорожный патруль – не военные. Да и опытные… уже нет, долго, автобус слетит раньше.
Я достал из кармана найденный телефон, набрал номер "скорой". Плевать, что телефон заблокирован. И точно – экстренные службы оказались доступны.
– Радиальная трасса четыре, поворот на Факел, срочно. Автобус с пассажирами. Авария.
Отключил связь прежде, чем успели задать вопрос. Чем быстрее приедут, тем лучше, а тон у меня, кажется, был вполне убедительным.
И я, скорее всего, не помогу Рыси… еще и придумать не сумел, как, а теперь уже не придумаю. Но Рыси вряд ли грозит смерть… буду надеяться, что не грозит. Потому что иначе я все равно выберу тех, кого больше – беспечных мальчишек и девчонок там, у каменного факела. Принцип меньшего зла, так, кажется, это зовется?
Дурак он был, тот, кто такое придумал. Прав, но дурак.
Сумерки. Серое бетонное полотно. По обочинам – невысокий кустарник, будущий перекати-поле. Чистенький новый автобус, в сине-белую полоску – летит, фары включены.
На мгновение мне стало плохо. Приступ тошноты подкатил… Тогда, полгода назад, я ничего не успел понять. Теперь понимал, какой фарш должен остаться от нас с Ромашкой.
Но так, наверное, честно.
Автобус приближался – мне казалось, очень быстро. Моя собственная скорость меня не заботила – тот отрезок, что я пролечу здесь, там будет половиной версты, по гладкой дороге – достаточно, чтобы разогнаться. Ромашка, похоже, рвался вперед… я на миг сжал руль.
Правое переднее колесо, лучше всего – так, скорее всего, не пострадает ни водитель, ни пассажиры.
Всё.
* * *
Лаверта
Автобус развернуло, будто невидимая лапа схватила его и сбила с направления – он сошел с трассы, левыми колесами замолотил по гравию обочины, не удержавшись, повалился набок, перевернулся.
Раздались крики, испуганные сойки кружили над растущими неподалеку соснами.
По шоссе мчалась "скорая".
* * *
Мики
Я открыл глаза, понял, что сижу, прислонившись к стене. На меня смотрел Адамант, очень серьезно, молча.
Я облизнул губы, не в состоянии говорить. Адамант начал первым:
– Два человека попали в больницу – водитель автобуса и пассажир. Ничего особо серьезного. Остальные отделались ссадинами и синяками.
– Хорошо…
– В последние доли секунды я забрал тебя и Ромашку оттуда. Вы принадлежите этой трассе больше, чем той. Но память среды сильна – мир не успел понять, что вас уже нет. Автобус отлетел в сторону, как ты и хотел. Эксперты решат, что водителю удалось каким-то чудом справиться с управлением.
Ответить хотел – а что отвечать? Спасибо ему сказать, наверное – надо… я правда рад, что еще живу…
Он налил воды в граненый стакан, шагнул, протянул мне. У меня рука дрогнула, половину я пролил себе на колени. Хотел вернуть стакан, но пальцы разжались, негибкие и скользкие – сосиски, не пальцы. Стекло стукнуло об пол; хоть не разбилось. Потом бы пришлось осколки выметать – трудно, тут весь пол в сучках и щелях.
– К солнцу хочу… Снег, дождь… не могу больше.
