Текст книги "Попутного ветра!"

Автор книги: Светлана Дильдина

Глава 6

   Лаверта

   Друг имеет право на собственные секреты. Если вместо поддержки начать лезть к нему в душу, кем будешь после этого? Этого принципа Натаниэль придерживался всю жизнь. А сейчас его пытались заставить на принципы наплевать. И заодно на дружбу.

   – Скажи, что с ним?

Она не просила – требовала. Воробышек, пытающийся оттолкнуть со своего пути большого кота…

Най упрямо отворачивался, огрызаясь – и старался случайно не нагрубить:

– Послушай, ты ему доверяешь? У него может быть своя тайна?

– Мне плевать на его тайны, я хочу знать, как он!

– Живой, здоровый… ну, что тебе еще? Ничего я не знаю!

С девушками, которые ему нравились чисто по-дружески, Най вел себя очень неровно. Становился вдруг неуклюжим, привычная ленивая грубоватость приобретала некоторую нервозность. Не мог решить для себя, как стоит обращаться с особью женского пола, которая не годится в возможные пассии. А Ника стояла перед ним, мерцая светло-серыми, серебряными глазами, одинокая, беззащитная и очень решительная.

– Я не собираюсь вешаться ему на шею. Но я прошу одного – честности. Если… КОГДА увидишь его, передай…

– Послушай, Ника, я и так ему уши все прожужжал! Ника, мол, Ника, позвонил бы ты, что ли, девчонка изводится…

– Ах, вот как… – она сникла, и серебро потускнело, – И что же он?

– Он? Помнит… Он же тебя… в общем, он не может, значит, сейчас появиться.

Ника направилась к двери, едва не натолкнувшись на оленьи рога. Уже занеся ногу над порогом, обернулась:

– А всё же скажи ему. Если ему не хватает смелости или ума хотя бы послать пару строчек!

* * *

   Лаверта

   Айшан

   Лаборатория Лойзы называлась «Рубин» и занималась исследованием крови. Эти данные было не слишком тяжело получить, точнее, совсем не тяжело, если знать, где вести поиск.

   Судя по интервью, которое дал собственно Лойза избранной прессе около года назад, можно было вычислить, что больше всего его занимает проблема свертываемости крови… и он тогда казался довольным. Не сказал ничего дельного, но Микеле как-то проговорился, передал слова отчима, – «исследователи там наворочают. Еще не хватало, чтобы кровь человека сворачивалась в мгновение ока».

   У Айшана мурашки поползли по коже.

   Он-то часом думал, что «Рубин» производит незаконные операции на живых существах… похоже, ошибся. Не операции, но оружие, даже если сами так не считают: с раскопок Тара-Куино люди привезли с собой зародыши смерти… и растили их долгие годы.

   – Мики… – проговорил он вполголоса.

   Отчим недолюбливал пасынка, но, считая его глупым мальчишкой, мог и обронить что-нибудь, не предназначенное для чужих ушей. Как однажды сказал.

   Только Микеле тогда доверял Айшану – сейчас, видимо, нет, раз старательно обходит бывшего друга стороной. Знает?

   Возможно…

   Айшан внаглую использовал удостоверение, чтобы пройти в архивы учреждений, где ранее работали те, ныне умершие. Понимал, что ничего особо секретного там не найдет – не дураки работают с информацией, нужное скроют.

   Порой в голову приходила безумная мысль – предложить обмен… только выдумку сразу раскусят, а ничего серьезного у Айшана нет.

   Разве что…

   Если бы все же встретиться с Микеле.

   Если бы удалось понять, что можно и что нельзя говорить, Айшан преподнес бы свою версию, далекую от реальной, и взятки с него были бы гладки – что знал, то и принес.

   После копания в очередном архиве не хотел возвращаться домой – шел по парку, потом по набережной, время от времени садился на встреченные лавочки и смотрел – то на воду, покрытую мелкой рябью – штиль, то на листву, еще по-молодому яркую. Думал.

   Натаниэль – существо ленивое, но если всерьез возьмется убеждать, Мики его послушает. И придет. Если не замешан ни в чем и вправду серьезном. Или – придет, чтобы отвести подозрения.

   Или все дела обстоят иначе, а Айшан уже совсем забыл, каково это – просто жить, не оглядываясь, вдруг кто стоит за спиной.

* * *

   Най напрасно старался выкинуть из головы разговор с Никой. Злясь на себя и весь свет, он признавал – в ее словах есть определенная правота. И Мики… не изверг же он. И чуткости ему не занимать – достаточно будет лишь намекнуть, и сообразит сам.

Микеле объявился в следующий четверг. Судя по замкнутой физиономии, сквозь которую еще проглядывала былая беспечность, ничего нового – тем паче важного – в его жизни не произошло. Ни события, ни разговора.

   Покосившись на принесенную Мики свежую газету, Най передал настойчивое пожелание их общего товарища. Прибавил:

   – Он вообще чудной последний год… Дело твое, но я бы встретился.

   Кивок был ответом.

   – А еще…

   Най посмотрел на сбрызнутых серебристым светом воробьев, подумал о Нике. Перевел взгляд на друга – утонув в кресле, Мики листал «Журнал автомобилиста», а мыслями явно был где-то далеко.

Отчаянная просьба-требование Ники вызвали во рту привкус терпкой горечи. Никаким ликером не перебьешь.

Най потянулся к гитаре, ничего не сказав.

* * *

   Около часу ночи на панели дежурного в приемной Службы зажегся сигнальный огонек. Дежурный поднял трубку, выслушал пару фраз и быстро потянулся к другой панели, набирать номер.

   Звонок раздался в квартире Войты, когда тот едва переступил порог.

   – Да чтоб вас, – пробормотал капитан – надежда, что на сегодня работа закончена, не оправдалась.

   Он не отличался необузданным воображением, но перед глазами стояла картина, вероятно, не слишком далекая от действительности: бегущая по венам алая кровь темнеет и сворачивается, плотными хлопьями-тромбами закупоривая сосуды. Один и тот же нереальный кадр прокручивался в голове – идущий по улице человек делает вдох, хватается за сердце и медленно оседает.

   И – будто камера отъезжает назад – становится видна улица, усеянная трупами.

   Хотя это вряд ли; если решатся убивать, а не просто грозить, то лишь избранных. Смерть от естественных причин. Почти естественных.

   Из лаборатории Лойзы пропала недавняя, ценнейшая разработка.

   Мики

   Най передал, что Айшан хочет меня видеть. Совестно стало – друг называюсь. И вообще… Все по-дурацки, скрываться – так от всего мира. Нет же, выбрал себе доверенное лицо. А мать изводится, и Ника…

   Своего телефона у меня уже не было – незачем, с того света еще никто не дозванивался, а на этом я старательно прячусь. Позвонил Айшану из кафе – долго ждал ответа, хотел уже отключить аппарат. Потом голос раздался, мягкий и ровный, как обычно. Солнечный голос.

   Сразу на душе потеплело. Какая же я скотина, в самом деле.

   Айшану потребовалась доля секунды, чтобы сообразить, кто говорит. Я, наверное, одну букву произнести успел… а он уже понял. Растерялся, кажется. Только в отличие от Ная не слишком обрадовался. Так мне и надо…

   – Я сейчас неподалеку. Зайти к тебе?

   – Да, обязательно! Ох… Нет! – он запнулся. Голос на миг отдалился от телефона, будто Айшан оглянулся.

   – Так я не понял, – теперь пришла моя очередь растеряться.

   – Нет, подожди…Где ты сейчас? – тон его изменился неуловимо.

   – Я? В кафе…

   – В каком?

   – Да неподалеку… – сначала не понял, что мне не понравилось в голосе Айшана. Потом дошло. Он мастерски умел расположить к себе, и трудно было удержаться, не захотеть с ним поговорить по душам… но сейчас голос звучал напряженно, нервно, ответа Айшан прямо-таки требовал… неприятно. В таком тоне беседовать?

   – Знаешь… сейчас мне пора. Удачи, я позвоню, – я быстро отсоединился. Прислонился к стене и крепко задумался. Как-то неправильно… будто и не Айшан вовсе. Кажется, у него что-то случилось, ничем иным не мог объяснить странную нервозность – а ведь он сам меня звал. Что-то хотел сказать. Что?

   Я дал слово себе в следующий раз первым делом найти Айшана.

   И снова не решился заглянуть домой. Вел себя как трус… а ведь родителей кто-нибудь да оповестит, что я в очередной раз болтался по городу. Мать после таких новостей наверняка бьется в тихой истерике и пьет сердечные капли, ругая неблагодарного сына, отчим отмалчивается и читает газету по второму и третьему разу – он так всегда поступает, когда не может понять то, что хочет. Когда неприятности врываются в его спокойную гавань.

   Но я не мог показаться на глаза им – и Нике… Пусть лучше от других узнают, что со мной все в порядке.

   Возле сквера на Радужном толпился народ. Я притормозил, всмотрелся. Что-то происходило – люди отнюдь не молча стояли, крики, гул голосов раздавались по всей улице. Зазвенело разбитое стекло. По машине ударили… Кто опять чего не поделил, и с кем?

   Городского патруля не было – но не разорваться же им.

   Я остановил Ромашку – почудилось, он взволнованно задышал, потянулся вперед. Люди сбегались к скверу, кто-то нырял с размаху в толпу. Я теперь видел все четко, спасибо Пленке. Движения-вспышки, будто мелькали перед глазами кусочки мозаики, движения собравшихся были как у марионеток – подчеркнутые, неестественные. Женщина закричала. Ярким пятном пронесся перед глазами обрезок трубы, наполовину алый от крови.

Смысла лезть в толчею для меня не было – вмиг окажусь под ногами. А стоять и смотреть казалось довольно гадким занятием, похуже подглядывания в замочную скважину. Поэтому я поехал прочь, ощущая тяжесть во всем теле. Вот так преспокойно уезжать было неправильно… это все-таки мой город. Разве оттого, что  перестал быть спокойным и солнечным, он больше не заслуживает помощи и любви?

А Пленка дышала ровно; ей ничего не угрожало, она ничего и не поняла.

Когда я сворачивал на боковую уличку, мимо меня по проспекту пронеслась «Скорая».

   В Лаверте стоят церкви разных конфессий. Многоликий, и вместе с тем – удивительно неприкаянный город. Ни одну религию не принимает, как свою.

   Бальи на могилах соседствуют с искусственными цветами, сложенные из картона и бумаги птички делят плиты городских площадей и постаменты памятников с алыми свечками-таблетками. Птички рвутся летать, свечки горят, подмигивая небу – все, мол, в порядке…

   Все перемешалось в одном котле и было не отринуто – отстранено, ровно настолько, чтобы разглядывать исподтишка, мирно и равнодушно.

   Я слез с Ромашки, прислонил его к сохранившейся части стены. Кладбище старое, лет пятьдесят уже на нем никого не хоронили. И памятники старые – таких давно не ставят. Сейчас наконец-то построили крематорий, от человека остается урна с прахом. А сверху – столбик, будто пенек: было дерево, а теперь нет.

   Вроде как правильно, экономия места – только цинично как-то…

   Здесь сохранились полуразрушенные склепы, или надгробия – статуи, барельефы. А карточек не было. Надгробия… на одном из камня проступала фигура женщины, тянулась к солнцу. Скульптор хорошо передал движение – хотелось протянуть руку, помочь подняться. На другом по разные стороны стелы мужчина и женщина стояли, опустив головы… мне показалось, что они испытывали вину друг перед другом. Муж и жена? Интересно, при жизни они друг друга любили?

   Я бродил от одного памятника к другому, цепляясь ногами за корни, спотыкаясь – то камень, то выбоина. Глинистая земля, красноватая. Хорошая, чистая земля.

   И тихо, только крапивник поет. Пасмурно – будь солнце, наверняка летали бы шмели, вон какой пышный ранний вьюнок! Пахнет медом и жизнью…

   Раньше мне казалось, что на кладбище полно людей, просто мы их не видим. А сейчас поражался пустоте. Никого… Просто земля, кусты, камни. Даже таких, как Юла, нет.

   Мне отчаянно захотелось хоть с кем-то поговорить. Я в каждый памятник всматривался, и порой мне казалось – на камни прикреплен медальон, вроде тех, что сейчас делают. Только без дат, одни лица. Хоть так познакомимся.

   Лица – старые и молодые, хмурые и веселые…

   Снимки, не более того.

   Людей все равно не было.

   А многие боятся ходить на кладбище, даже днем – привидения, мол… мне бы хоть завалященькое, чтобы так тошно не было!

   Ничего.

   Выражение «взгляд обжег спину» я всегда считал не больно удачной метафорой. Как же! Я оглянулся резко, успел заметить рукав – человек скользнул за угол склепа.

   Следят ведь. Не призраки, вполне живые.

   То ли я совсем замечтался, хвоста по дороге не заметил, то ли они очень опытные – второе вернее.

   Пора.

   Я неторопливо зашагал к Ромашке. Хотите узнать, куда я все-таки пропадаю? Сейчас покажу.

   Ромашка стоял на месте, я знал, что он никому не дастся. Ну, попросту не поедет… а машина-эвакуатор у них вряд ли с собой. За углом стояла серая «аона». Именно она за мной и направилась, и не отставала, пока я не съехал с внутренней обводной на одну из радиальных трасс. Тогда серая «аона» сменилась темно-зеленой, в первую минуту я ничего не сообразил. Думал, оторвался, даже немного расстроился. Потом, поняв, что «хвост» на месте, приклеенный намертво, принялся развлекаться – повернул назад. Они еще раз сменили машину, на сей раз на светло-серую, марку я на расстоянии не разобрал. Не наша какая-то… И явно поняли уже, что я с ними играю.

   Когда я притормозил у поворота (впереди дорога была видна), с боковой развилки выехал грузовик, остановился весьма неудобно – пришлось объезжать, совсем сбавив скорость. А вскорости меня ждал пост дорожного патруля. Успели предупредить – дорога была перегорожена, вроде как у всех проверяли документы. Значит, решили задерживать.

   Я снова скинул скорость, на сей раз до пятидесяти, и принялся хохотать – такого удовольствия не испытывал с детства, с благословенных времен, когда мы с Наем носились по крапиве, играя в «охоту на ловца».

   «Аона» сзади приближалась. Съехать с трассы – спрыгнуть, точнее – вполне себе можно, и уйти по бездорожью до леска, а там нормальный мотоцикл не пройдет, но не Ромашка. Жаль… с носом остаются не только они, но и я, потому что по-прежнему ни лешего не понимаю

   Я остановился, всмотрелся в палевое горячее небо. Пора назад.

   Игры кончились.

Глава 7

   Лаверта

   Усто явился в первом часу ночи. Не позвонил – постучал в дверной косяк.

Натаниэль распахнул дверь, не спрашивая, кто там, он никогда не спрашивал и не осторожничал.

При виде человека в сером кожаном плаще – дальнего родственника – отступил на шаг, но стал так, что пройти в квартиру было невозможно.

– Привет, племянничек, – прогудел гость.

Усто обладал спортивной фигурой, голубыми глазами навыкате и подрагивающим кончиком носа.

   – Не пустишь?

– Ну, проходи, – Най посторонился, с тоской глядя на потолок. Хорошо бы люстра сейчас сорвалась, и… люстра висела, как влитая.

– Все один? – Усто привередливо оглядел прихожую, затем комнату.

– Конечно, один! У меня дом, а не гостиница!

– Ну, переночевать-то разрешишь, – без тени сомнения заявил Усто.

По чести сказать, Най приходился ему не племянником, а кем-то троюродным по материнской линии. При разнице в пятнадцать лет Усто вел себя весьма неровно – то как ровесник, то принимался поучать и отчитывать.

Махнув рукой на нежеланного гостя, Най заперся в ванной с книжкой про неуловимого убийцу, созданного из сверхпрочного сплава. Сидеть на бортике было не слишком удобно, однако всяко лучше, чем в самом лучшем кресле в одной комнате с Усто. Плеск льющейся воды успокаивал, а если пустить струю посильнее, можно притвориться, что голоса из-за двери попросту не слышно.

Родственник что-то рассказывал, не реагируя на молчание Ная.

«Хоть бы Мики появился», – думал тот, и тут же передумывал: «Нет, это совсем кошмар будет. Он еще и Мики начнет учить жизни… А Мики не из тех, что терпят зануд.»

   К ужину пришлось вылезти. Усто сам начал было распоряжаться на кухне – этого душа Ная не вынесла. «Утром он уйдет», – заклинанием вертелось в голове, и столь громко, что Рысь порой испуганно поглядывал через плечо – не сказал ли вслух? И мрачнел еще больше – подумаешь, давно пора было высказать все, не скрывая!

   И пришла ночь. Такая огромная, почти по-летнему ласковая… комаров не было еще, а родственник перестал жужжать над ухом и, кажется, заснул наконец.

   Поставить рядом гитару, чтобы в любой миг можно было дотянуться до грифа – а можно и не трогать гитару вовсе, от нее все равно тепло, как от родного живого существа. Забраться с ногами на подоконник и сидеть едва ли не всю ночь, глядя на бело-голубые крапинки звезд и мохнатые деревья внизу. Метеор-царапинка, или ангел спрыгнул на землю – отсюда не разберешь.

Почему спрыгнул, а не слетел? Так ведь с неба – как с вышки в холодную воду… и поначалу наверняка неприятно.

   Цепочка минорных аккордов – пусть кто-нибудь другой сегодня горланит радостное и забойное. Наю это не нужно.

 
   Ночью все кошки – рыси,
   Ночью все вздохи – бриз.
   Падает свет на крыши,
   Падают крыши вниз…
   Линия сна – прямая,
   Снов и падений – тьма.
   Пальцы скользят по краю,
   Пальцы сошли с ума…
   Ночью мой город шепчет
   Песню огней, стекла —
   И по следам ушедших —
   Строчки кошачьих лап…
 

Най задремал-таки в кресле, когда небо из бархатного стало атласным, светлее на тон. Свернувшись в глубоком старом кресле, Най видел блуждающих по небу единорогов – рогами они задевали созвездия, и те позвякивали. Это будет песня, подумал Най во сне, и во сне же вздохнул – ничего не выйдет. Он давно перерос сказки, а в мире нет места волшебным существам и звездной пыли.

Когда Най проснулся, Усто уже не было. Рысь не сразу поверил своему счастью – побродил по квартире, потягиваясь, выпил воды; сам не зная зачем заглянул в шкаф и кухонную тумбочку, словно опасаясь, не спрятался ли там надоедливый родственник.

Еле уловимо пахло лавандой – осознать, откуда идет запах, не получилось. А скоро Най вовсе перестал его замечать.

   Не замечал он также людей, которые с вечера этого дня неотрывно следили за ним – следуя по пятам, будто они ухитрялись становиться прозрачными, если Най оборачивался ненароком. Будто Натаниэль неожиданно обзавелся самостоятельными тенями…

* * *

   Мики

   Только у на пороге квартиры Айшана я понял, как мне не хватало именно этого человека. Он всегда был скорее фоном в нашей с Рысью дружбе, весьма значимым, но все-таки фоном. Солнечной ровной поддержкой, старшим, который ничем не показывает своего старшинства – и мы забывали про это, до минуты, когда хотелось узнать о чем-либо. Айшан многое знал… а помогал всегда без просьбы.

   Моему визиту он не удивился. Да и с чего бы? Много прошло времени с моего «воскресения». Пожалуй, хотелось бы знать – он-то способен вот так мне обрадоваться, до перехвата дыхания – не забуду, какие были у Рыси глаза… Айшан – способен ли?

   Сейчас он только улыбнулся, как всегда, приветливо и открыто.

   Протянул мне руку, крепко сжал. Задержал на секунду дольше, чем обычно, и всё. Нет, далеко не Рысь… Айшан всегда умел подойти очень близко – и держать дистанцию. В некотором смысле с ним было проще, чем с Натаниэлем, он никогда не стягивал внимание на себя и не грузил собственными проблемами. А ведь наверняка они у Айшана были… по чести сказать, всерьез об этом я подумал только сейчас. Да этого все устраивало, не говорит – и ладно.

   Теперь я сожалел о неспрошенном вовремя…

   Мы не успели толком поговорить – обменялись десятком не значащих фраз, как раздался звонок. Мой приятель, извинившись, вышел в соседнюю комнату – я мог без труда услышать его слова, а может, и слова собеседника, но предпочел сосредоточиться на другом – рассматривать репродукции, удивительно настоящие, будто окна в параллельный мир. Некрасиво казалось подслушивать, ведь в свидетели меня не приглашали.

   На балконе у Айшана сидел раскормленный соседский кот. При виде меня он спрыгнул в комнату, лениво потянулся и засеменил к выходу. Животные меня не боялись… хотя явно понимали что-то. Старались не находиться поблизости.

   – Пройдешь со мной? Через парк? – спросил Айшан, появившись. – Прости, я думал, сегодня у меня весь вечер свободен.

   Я легко согласился. На воздухе хорошо… Хотя рядом с Айшаном лучше идти поздней осенью, мимо чуть отсыревших кленов, по золоту и среди золота – темному, пахнущему горьким медом. Рядом с ним не жаль, что уходит тепло и лето.

* * *

   Айшан

   Мики изменился, очень.

   Наметанным взглядом Айшан выхватывал мелочи – кожа бледнее, движение более скупые, что ли… а сам – как бубен, тронь, и зазвенит; только при этом кажется куда спокойней, чем раньше.

   Пока шли парковой аллеей, пытался узнать, где все-таки пропадает друг детства… хоть косвенными вопросами о погоде, и то, понять – вблизи Лаверты или нет… бесполезно. Микеле виртуозно уходил от ответов или попросту спрошенное игнорировал.

   Где ж ты так наловчился, с восхищением и тревогой думал Айшан.

   Возле нарисованной на асфальте мелом прыгательной линейки Микеле остановился. С минуту смотрел на детский рисунок-игру. Потом поднял глаза, перевел взгляд на Айшана, улыбнулся. Очень искренне. Стало жутко, и почему, не понять… широкие глаза, широченные – с залив Лаверты, и полны непонятного знания, нехорошего… хотя, пожалуй, и доброго. Не разобрать.

   – Мики…

   – Да… – он отвернулся, исчезло наваждение. Пахло можжевеловыми почками, мокрой корой. Будет еще дождь – погоду предсказывать Айшан научился давно.

   – Я нашел у себя старый снимок – ты на раскопках. Помнишь, ты в такой оранжевой майке, с пузатым кувшином в руках?

   – О да, – сверкнул хвостик улыбки. – Тяжеленная дрянь была…

   – Жаль, что прекратили раскопки в Тара-Куино, – с искренним сожалением сказал Айшан. – Странная была культура… они будто питались смертью. И умели показать безобразное так, что оно становилось едва ли не притягательным.

   – Да, – Микеле кивнул задумчиво.

   – Не жалеешь? Сейчас ты на многое мог бы посмотреть по-другому.

   – Я и так на многое смотрю по-другому, – рассеянно сказал он.

   – Даже на смерть?

   – Да.

   – С чего такая перемена?

   Микеле вместо ответа нагнулся, подхватил небольшой сучок и с размаху запустил его в стоящую вдалеке банку – она торчала на пне, будто нелепое украшение. И рассмеялся, попав.

   – Ни с чего… все мы взрослеем.

   – Значит, слухи, что твой отчим привез с раскопок нечто интересное, не подтвердились, – усмехнувшись, отозвался Айшан. – А жаль, поверишь ли, я надеялся… такой материал мог получиться.

   – Я нашел коралловую веточку. Маленькую… – в ответной усмешке Микеле прыгали бесенята, резвились беспечные мальки – только губы на миг дрогнули, будто улыбку свело судорогой.

   – Коралловую? – удивленно переспросил Айшан. – Тара-Куино стоит не на море…

   – Какая жалость… значит, это был камень.

   – А почему не показывал, жадина?

   – А случайно сломал – прямо там. Приехал без трофеев…

   – Зато с температурой, – продолжил Айшан. Качнул головой: – Чучело…

   Больше о прошлом вопросов не задавал; и непринужденно болтали, смеясь. Только раз Микеле глянул на друга детства растерянно – когда Айшан вскользь упомянул о заправках и бензине для мотоцикла. Спросил, какую заправку предпочитает… Микеле молчал дольше, чем надо бы, и, увидев промчавшуюся мимо заграничную машину, обрадовано перевел разговор на другое.

   Скоро Айшан простился с другом – как обычно, легко и солнечно, будто расстались вчера, а увидятся завтра.

   Оставшись один, он вынул из кармана кружок, нажал кнопку – голоса зазвучали, его собственный и Микеле. Айшан проверил, что запись не обрывается, грустно посмотрел на лежащий в ладони кругляшок и сунул его в карман.

   Когда подходил к арке, ведущей во двор его дома, неподалеку затормозила серая «Весса» Немного помедлив, Айшан ускорил шаги, приблизился к машине и сел.

   «Весса» плавно покатила вперед.