Текст книги "Похищение Елены"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Потому что, как старая картина – мушиным навозом, гора была усеяна человеческими черепами. Костей видно не было – может, для этого следовало бы подойти поближе. Хотя царевич охотно принес бы в жертву свое любопытство, лишь бы быть от этого зловещего места как можно дальше.
И как можно быстрее.
Потому что на самой верхушке скалы часть крутого уступа зашевелилась, заворочалась и расправила золотистые крылья.
Толпа ахнула и подалась назад, едва не утащив за собой и героя, и злодея дня.
– Там, на самой вершине скалы, есть пещера. В пещере – золотое руно. Иди. Желаю тебе оставить твои кости где-нибудь неподалеку, чтобы их можно было потом забрать и закопать под порогом дворца, чтобы всякий проходящий топтал их, а твоя душа не знала покоя под их ногами, – напутствовал царь и, неприятно осклабившись, шепотом добавил: – Но если даже ты сумеешь добыть руно, не думай, что ты с ним далеко уйдешь. Клянусь, оно рано или поздно займет свое место на моих плечах.
Иван поморщился от такого вероломства, закусил губу и решительно шагнул вперед.
– Удачи тебе, Язон! – выкрикнул, перекрывая рокот толпы, Ирак. – Мы все равно будем ждать твоего возвращения! Проклятый дракон подавится!
Иван, как будто налетев на невидимую стену, остановился, повернулся и пошел назад. Гаттерийцы завыли, заулюлюкали, засвистели. Тут же, как из-под земли, появился торговец тухлыми яйцами и гнилыми помидорами.
– Я хочу попрощаться со своими друзьями, – твердо заявил Царевич.
– Мудрое решение, – издевательски склонил голову Ксенофоб.
Лукоморец быстро подошел к стеллиандрам и, обхватив за плечи Трисея и Ирака, тихо заговорил:
– Сейчас же уходите на корабль и забирайте с собой Язона – если у меня что-нибудь получится, боюсь, отплывать придется без прощального банкета. Ждите меня там. Если я не вернусь…
– Ион!..
– …найдите, пожалуйста, моего друга Сергия и все ему расскажите… Как я хотел его найти… И как… погиб… – От жалости к себе у Иванушки перехватило горло. – И передайте, что было очень приятно с ним познакомиться… И с вами тоже… И страна мне ваша успела понравиться… Особенно финики…
С этими словами, чувствуя, что по рейтингу прощальных слов уходящего на верную смерть героя его сентенции не попадают и в первую сотню, он развернулся и побежал в гору, с хрустом давя хрупкие от времени и солнца кости прочными подметками сапог.
Если бы Трисей не ухватил Ирака за тунику, юноша последовал бы за своим кумиром.
«Ну и педилы…» – в который раз подивился иолкец, мимоходом оттаскивая Ирака к кучке стеллиандров, одиноко стоящих на опушке у небольшого леска, где уже укрылись все местные зрители, и теперь трудно было сказать, больше в лесу деревьев или людей.
Первые ряды занимала царская семья, знать и главный передатчик. Поскольку оттесненным простолюдинам не было видно ничего, кроме спин впередистоящих, главный передатчик громко описывал то, что он наблюдает, а его подручные и ученики, рассыпавшись среди народа, как по цепочке передавали его слова стоявшим позади. И каждый приукрашивал свое повествование как только мог, потому что самый красноречивый после смерти главного передатчика занимал его почетное и очень доходное место. Главного передатчика холили и лелеяли, и поэтому, как правило, доживал он до очень глубокой старости, зачастую уже практически слепым и глухим, но с воображением и словарным запасом, усиленными годами.
Так рождались на гаттерийской земле самые невероятные легенды.
Утреннее солнце, хоть и молодое, нещадно слепило глаза, и Ивану приходилось карабкаться по камням, одновременно глядя вверх и прикрывая глаза рукой, как козырьком.
Дракона не было видно.
«Может, весь этот курултай его не разбудил? – отдуваясь и обливаясь потом, думал царевич, карабкаясь чуть ли не на четвереньках среди огромных, размером со слона, глыб, поросших короткой жесткой травой, и изо всех сил стараясь не наступать на черепа. – Может, удастся подойти тихонько, забрать золотую овчинку и – бегом вниз?.. Хочется надеяться, что невидимок драконы не видят, как и полагается… Хотя интересно, а нюх у них хороший? А слух? Что же я помню про них? А, у них размах крыльев около сорока метров. У молодых. А еще… Еще у них ушей нет. Зато есть когти, и ими они могут зацепиться даже за вертикальную скалу… А еще у них период спаривания летом… И зрачок вертикальный. А чешуйки шестиугольные. Или это у пчел соты? Ах, да. Еще круг кровообращения у драконов открытый… что бы это ни значило… Да зачем мне все это? Я должен вспомнить про нюх и слух. Нюх… Нюх… Эх, говорила мне мама – учи зоологию… Так кто ж его знал. Они же вымирающий вид. К несчастью… пока не вымерший…
Ох, да когда же наконец эта вер… ши… на…»
Ой.
Вот она.
А вон и пещера. И не пещера даже, а просто неглубокая ниша в стене с уступом, похожим на сиденье, на котором и лежала – руку протяни – зо…
Струя жидкого пламени ударила в камень над головой Иванушки, и огненные капли разлетелись, поджигая сухую редкую траву.
Он успел кинуться за одного из «слонов», и только это спасло его от погибели, а царя Ксенофоба – от преждевременного разочарования, потому что при прямом попадании даже костей бы от незваного гостя не осталось.
Над головой скрючившегося в тени глыбы Ивана, низко-низко, медленно-медленно поворачивая башкой цвета нечищеного медного самовара и раздувая ноздри, как бы принюхиваясь, проплыло золотисто-зеленое чудовище. На мгновение царевичу показалось, что один огромный желтый глаз остановился на нем, и сердце, просвистев мимо озадаченного желудка, ухнуло прямо в правую пятку.
Дракон, медленно ухмыльнувшись, стал заходить на второй круг.
«Гадская ящерица, – выругался сквозь зубы Иванушка, пытаясь одной трясущейся рукой развернуть бумажку, на которую еще вечером выписал заклинания трех волшебников, а другой стянуть сапог. – Могла бы и не заметить… Ну зачем нужна ей эта дурацкая шкура, а? Ладно, план „А“ провалился. План „Б“… Криббль, Краббле, Круббле!»
Прицельный залп из сапога-огнемета, кроме видимого удивления на лице кровожадного ящера, других результатов не принес и, не выскочи царевич вовремя из своего укрытия, у дракона появился бы слегка пережаренный, но вполне съедобный завтрак.
Третий, четвертый, пятый и шестой заходы последовали до отчаяния быстро один за другим, и оглушенный, ошарашенный Иван метался с места на место среди всплесков огня, лавы и горящей земли, не соображая больше, что делать и куда бежать.
Перед последним заходом дракон, похоже, решил сделать круг побольше, и у Ивана появились бесценные секунды, чтобы прийти в себя.
Поднявшись с трудом на непослушные ноги, он, к ужасу своему, увидел, что коварный ящер выгнал его на самую вершину скалы – ровную лысую площадку, на которой не было ни одного укрытия крупнее и прочнее человеческого черепа.
Где он?.. Где он?.. Где…
Проклятая рептилия появилась слева.
У царевича оставался последний вариант и последняя надежда. Тем более что однажды это уже сработало.
Краббле! Криббль! Круббле!
«Внутренний объем подпространства хранения переполнен, – приятно перекрывая торжествующий рев дракона, прозвучал из голенища слегка гнусавый женский голос. – Приложение выполнило недопустимую операцию и будет закрыто без сохранения всех размещенных объектов».
И не успел Иванушка опомниться или хотя бы спросить «Чё-о?», как сапог в его руках судорожно дернулся, и из него выпали «Инструкция пользователя» к волшебным сапогам, полбуханки черного хлеба, флакон средства для чистки ковров и дракон.
Новый, вернее, хорошо забытый старый дракон растянулся на брюхе, растопырив все четыре лапы, и по обалделости взгляда смело мог бы посоревноваться с самим Иваном.
Или с золотистым зверем наверху, если уж на то пошло.
Атакующая злорадствующая бестия поперхнулась собственным пламенем и, от неожиданности икнув, просвистела мимо и снова взмыла ввысь, заходя на восьмой круг.
Дракон из сапога зашевелился и, хотя Иванушка все еще оставался невидимкой, обернулся, набрал полную грудь воздуха и безошибочно злобным янтарным оком зафиксировал своего недавнего тюремщика.
А вот это был конец.
Это понял даже Иван.
Он бессильно опустился на колени, закрыл голову руками и стал смотреть короткометражный документальный фильм под названием «Моя жизнь».
А гаттерийский дракон, круживший заполошно в безоблачном небе, вдруг пронзительно затрубил.
Услыхав голос своего золотистого собрата, сине-фиолетовый сморгнул, закрутил головой, мгновенно позабыв про Иванушку, не дожидаясь, пока найдется источник этих раздирающих барабанные перепонки звуков, подпрыгнул, мощно взмахнув громадными крыльями, и взлетел.
Волной воздуха Иванушку отшвырнуло далеко в сторону, пребольно шмякнуло об скалу, а сверху на него свалилось и полностью прикрыло что-то горячее, жесткое и тяжелое, вроде ворсистого кольчужного одеяла.
Он вытер рукой с лица холодный пот, смешанный с гарью и желтой пылью, и осторожно выглянул из-под обгоревших ресниц.
В глаза ему сразу же ударил ослепительный золотой блеск фамильной реликвии царских семей двух стран.
Вот оно.
То, ради чего десять храбрецов приплыли сюда, рискуя свободой и жизнью.
От чего по всей правой стороне тела через несколько минут будет такой незабываемый обширный синяк.
Золотая шкура священного барана.
Или священная шкура золотого барана?
Ладно, оставим религиозные вопросы теософам. Пока эти мерзкие твари были заняты пожиранием друг друга, надо было бежать отсюда со всех ног.
Но где же они? Еще не хватало, чтобы они объединились, решив, что одного маленького тощенького лукоморца им вполне может хватить на двоих!
Иванушка с тревогой высунулся из-под шкуры и замер.
Целующиеся голубки на приглашениях на свадьбу мгновенно канули бы в Лету, если бы хоть один художник хоть один раз увидел бы целующихся драконов.
Золотистое и синее чудовища парили в небесах, бережно переплетя длинные чешуйчатые шеи, и, задыхаясь от нежности и безумной страсти, протяжно трубили, оповещая весь мир о зарождающейся любви.
«Вымирающий вид, – вспомнил царевич. – Может, последние в своем роду…»
Встретились два одиночества. И теперь было им глубоко наплевать и на жалкую золотую шкуру, и на беспомощного скорчившегося под ней человечка, и на эту странную страну, и на эти пыльные горы…
Были только он, она и бескрайнее синее небо.
Уходи, Иван. Они не заметят.
– …И превратился стеллийский царевич в дракона…
– …И, завывая, превратился заморский царевич в отвратительного дракона…
– …И, завывая, как тысяча демонов, обернулся заморский колдун в омерзительную драконоподобную тварь…
– …И схватился со старым драконом…
– …И не на жизнь, а на смерть стал биться с нашим драконом…
– …И небеса отпрянули в испуге при виде кровавой битвы, что завязалась между Добром и Злом… Ой…
– Извините, – машинально пробормотал Иван, уходя с ноги третьего передатчика на ногу жены крестьянина, стоявшей тут же рядом, потому что большого выбора у него не было, и, пройдя уже почти через весь лесок, на землю он ступал не больше пяти раз, и то случайно.
Там, где он прошел, зрители охали и ойкали, кое-где завязывались и тут же стихали вялые потасовки, но старички-волшебники постарались на славу, и никто так и не увидел ни Ивана, ни сокровище национального масштаба на его плечах, неторопливо, но решительно удалявшихся в сторону порта.
Проходя мимо Черной башни, которую при дневном свете человеку, даже несведущему в топографии Мзиури, невозможно было спутать с другими черными башнями, каковых в городе оказалось немало, Иван поднял глаза к единственному окошку под самой крышей, открытому настежь.
Монстера помахала ему рукой, а по губам ее скользнуло что-то очень похожее на улыбку.
Он смутился, покраснел, вспотел, споткнулся и не помахал в ответ.
Когда, пройдя метров пятьдесят, он все же набрался решимости и оглянулся с приподнятой в прощальном жесте рукой, все окна в башне были уже плотно закрыты.
«Показалось», – с облегчением соврал себе царевич, вытер пот со лба и прибавил шагу.
А в порту шел бой.
Раненые и убитые валялись повсюду, и, к своему ужасу, Иванушка узнал среди них некоторых членов команды «Космо» и героев.
Гаттерия их не отпускала.
Заклинание сапог-самогудов вспомнилось само собой и, сбросив сковывающую движения овчину на причал, Иванушка ставшим уже привычным жестом содрал с ноги сапог и выпалил: «Круббле-Краббле-Криббль!»
И тотчас же из голенища полилась тягучая, обволакивающая восточная мелодия, под которую, наверное, засыпали, засыпают и будут засыпать погонщики верблюдов в душных темных караван-сараях под огромными звездами Шатт-аль-Шейха еще долго после того, как когда-нибудь и где-нибудь у остальных людей наступит конец света.
Палило на поражение вездесущее солнце, раскаляя песок до температуры огня и воду до температуры песка, обливала бледным светом равнодушная луна, завлекали оазисы и приглашали миражи, а караван шел, покачиваясь, как флотилия на море, и горбоносые усталые верблюды терпеливо переставляли ногу за ногой, не глядя вперед, зная, что перед ними – вечность…
Вечность…
Покой…
Сон…
Прах…
Трах!
Сапог выпал из ослабевших пальцев Иванушки.
Музыка умолкла.
Царевич сконфуженно затряс головой, пытаясь понять, что он делает в этом незнакомом месте и куда подевались верблюды.
Вокруг него плескалось море и лежали груды окровавленных тел. Более окровавленные лежали тихо, менее окровавленные – глубоко дышали и умиротворенно стонали во сне.
«Ёшеньки-матрёшеньки, – изумленно присвистнул Иванушка, если бы умел. – Это я их всех усыпил! Ну ничего себе мелодия! Сколько же я тут продудел-то? Надо наших скорее будить да бежать, пока туземцы не проснулись».
Иван успел перетаскать всех стеллиандров на борт «Космо», сбросить в воду сходни, выловить их из воды, перенести на борт золотую шкуру, сбросить в воду сходни, опять выловить их из воды, перенести на борт Язона, сбросить в воду сходни и попытаться без особого успеха поставить паруса, уронить мачту, оттолкнуть корабль мачтой от причала, уронить мачту в воду, сам упасть в воду, выловить себя и мачту, уронить в воду паруса, выловить паруса и только после этого вспомнил, что, как из каждого заклинания, из этого выход был простой – «Бумс».
– «Бумс», – прошептал он еле слышно на ухо капитану, но надеждам его не суждено было сбыться: проснулись все.
Но пока озадаченные гаттерийцы пытались понять, что в нормальной пустыне делает такое неприличное количество воды, отчего караван-сараи, дувалы и минареты в мгновение ока превратились в непонятные строения неизвестной архитектуры и не следует ли подождать, пока самум сдует этот лукавый мираж, матросы «Космо», подгоняемые самыми страшными лукоморскими проклятиями Ивана, быстро поставили мокрые паруса и поймали попутный ветер.
И только когда отголоски фраз: «Нам от берега плыть, пенек бестолковый!.. Мачта – вот она! А это – весло! Это ж козе понятно! Чтобы паруса пошли вверх, веревку надо тянуть вниз. Быстрее!.. Возитесь, как улитки черепаховые… От берега нам надо плыть, от берега! Ну сколько раз вам повторять, что берег – это там, где кончается вода!.. Тысяча морских чертей!..»
Когда они уже приближались к горизонту, с пристани донесся одинокий вопль отчаяния, тут же потонувший в тысячеголосом реве ярости. Это под ногами нахлынувшей толпы окончательно проснулся командир отряда, посланного перебить стеллиандров, если они захотят сесть на корабль.
Она вздохнула, поплевала на тряпку и тщательно оттерла пятнышко, оставленное бесстыжей мухой на светлом образе ее героя. Отполировав после этого до блеска все блюдо, она трепетно поместила его на специальную подставку, сделанную своими руками, и поставила среди обширной экспозиции разнообразных тарелок, кубков, фресок, кувшинов, амфор, пифосов, гобеленов, салфеток и прочих предметов, на которых известными, малоизвестными и просто неизвестными ремесленниками было нанесено изображение Нектарина, совершающего разнообразные подвиги.
Вот миниатюра на пряжке: Нектарин, побеждающий Политаза. Там чеканка на умывальнике: Нектарин, выигрывающий чемпионат Мирра по гонкам на колесницах. Здесь вышивка крестиком на пододеяльнике: Нектарин, сражающийся со стоголовыми, сторукими и стоногими великанами. Триптих сканью на жаровнях: Нектарин, усмиряющий бешеного вола из Эритреи… Куда ни кинь взгляд – все или бестактно напоминало о сем доблестном муже, или открыто кричало о нем.
Что бы ни говорила родня.
Что бы ни твердили знакомые.
Что бы ни доносили сплетни.
Ведь это была Любовь.
Бескрайняя, как океан.
Чистая, как весеннее небо.
Безумная, как Канатчикова дача и Кащенко, вместе взятые.
Любовь с первой кружки.
Он вздохнул и машинально почесал обожженную крапивой щеку.
Уже вторую неделю он ходил и ползал кругами вокруг дома сестер-грай, и все без толку. Коварный план, предложенный оракулом за очень нехилую плату, – захватить единственное на троих око грай при передаче от одной сестры к другой и угрозами выведать, как найти их родственниц горгон, никак не срабатывал. Проклятые бабки просто не желали передавать свой дурацкий глаз – им постоянно пользовалась одна и та же старуха! Попытка же организовать антиграйские волнения в деревне привели лишь к тому, что теперь ему приходилось скрываться не только от самих грай, но и от всех поселян и питаться тем, что тайком утаскивал из их подношений грайям.
Крестьяне и пастухи, поставленные перед выбором – пойти против родственниц богов или против назойливого пришельца, – долго не колебались, выбрав второй вариант.
Тупое быдло!
А ведь время-то подпирало! Времечко-то ведь шло! Так можно было и мимо женитьбы пролететь! Не до старости же за чудовищами охотиться и в походах пропадать! Да и такие глупые и богатые царевны на дороге не валяются. И если бы не ее сквалыга-отец и завистливые старые девы-сестры, в дремучести своей не желающие иметь такого выдающегося зятя… Голову горгоны им, видите ли, подавай!.. Только после этого они рассмотрят кандидатуру… Ха… Да если у меня будет голова горгоны, я сам буду кандидатуры рассматривать!.. Устрою уж я им маленький сюрпризик… Будут они еще у меня в ногах валяться, упрашивать, чтобы я эту…
Чу!.. Что это? Какой-то шум у ворот?..
Ну-кася, ну-кася…
Выдающимся героем Нектарин стал не в последнюю очередь потому, что не упускал шансов, которые упускать было нельзя.
– Ожерелья! Ожерелья! А кому ожерелья! Блестят-переливаются, на шейку надеваются! Ожерелья кто купил – верно денежку вложил! А кольца кому, колечки! Размеры для всякого человечка!
Снайперский пинок – и калитка, не успев охнуть, отлетела к забору.
– Девушкам-красавицам украшенья нравятся! Подходи, торгуйся, душка, уступлю, поди, полушку!..
Зыркнув по сторонам и не приметив ни одной живой души ни в цветнике, ни во дворе, отрок Сергий разудалой походкой завзятого коммивояжера направился в дом, размахивая на ходу сверкающими связками трофейных драгоценностей.
– Гребни-серьги-кольца! Хочется – не колется!..
Прихожая… Никого. А туда ли я попал-то вообще?.. Как-то все подозрительно не так… Честно говоря, я что-то вроде пещеры ожидал или там развалин каких. Ну да ладно. Пришел – все посмотрю. А не то у хозяев спрошу, где этих замшелых старушенций искать. Где-то поблизости должны уж совсем быть. Как их там?.. Ага. Энохла, Мания и Агапао.
Куда теперь? Налево? Направо? Прямо? А может, дома нет никого? По грибы ушли? Ладно, пошли направо – начало осмотра…
Судя по жестким, прибитым к полу стульям и дырявой над ними крышей, это была комната для приема гостей. Пустая. А вон еще куда-то дверь. Может, хозяева там…
– …Убит!
– Е-4!
– Ранен!
– Е-5!
– Ранен!
– Е-6!
– Мания!
– Убит?
– Так нечестно!
– Ну так убит или нет?
– Ты жульничаешь!
– Кто? Я? Каким же образом, интересно?
– Не знаю! Но как-то!
– Ха!
– Ты подглядываешь!
– Сама ты подглядываешь! Глаз у Энохлы!
– Все равно! Почему ты тогда в семнадцатый раз подряд выигрываешь?
– Это не я подглядываю, это ты играть не умеешь!
– Ха! Ну давай тогда в шахматы.
– Не хочу.
– Ну в шашки.
– Тошнит.
– А когда тошнить перестанет?
– Не скоро! Уже от одного слова «шашки» тошнит! Бе-э-э!..
– Ну тогда давай в «города».
– При существующем уровне урбанизации это игра на пять минут!
– И в деревни.
– На шесть!
– Тогда в го.
– Опять!.. Фу-у-у!..
– Ну тогда сходи, возьми у Энохлы глаз и поработай в свинарнике!
– Нет, давай лучше в шахматы.
– Конь G-1 на F-3!
– Ты играешь этот дебют уже в семьдесят четвертый раз!
– А он мне нравится!
– Пешка на А-6!
– А сама-то!..
«Это они?!» – Волк осторожно просунул голову в слегка приоткрытую дверь.
Сказать, что увиденное жилище и его обитательницы абсолютно не соответствовали составленному им мысленному образу, – значит не сказать ничего. Где отвратительные старухи с грязными спутанными космами? Где ветхая избушка с затхлыми, заплесневелыми, рушащимися стенами?..
В уютной светлой комнате, густо заселенной скульптурами мускулистых воинов из белого и розового мрамора, на двух соседних диванчиках в обществе бесчисленных подносов со всевозможными фруктами, печеньем, булочками и лепешками с вареньем развалились две пухленькие старушки лет под восемьсот-девятьсот, с сиреневыми кудрявыми волосами и в розовых гиматиях. Рядом, на кругленьком кривоногом столике, стояли блюдо с финиками в меду и амфора с лимонадом. Пол был усеян бесчисленным множеством желтых и голубых подушек всех возможных форм и размеров – наверное, на тот случай, если хозяйкам комнаты надоест лежать на диване и они захотят сменить обстановку. Из огромного распахнутого в сад окна доносилось пение птичек, запах цветущих магнолий и навоза и чье-то отдаленное, но действующее на нервы ворчание. Серый не удивился бы, узнав, что это была та самая Энохла, наверное, такая же розовенькая и жизнерадостная.
Но что-то было не так.
Чего-то не хватало.
Чего-то такого, что обязательно должно было здесь присутствовать.
И он понял чего: пергамента, чернильницы, перьев, шахмат, шашек и го.
Все партии игрались грайями в уме. Чтобы не сказать «вслепую».
Во дают, старые вешалки! Интеллектуалки! Таким мои бусики-браслетики и даром не нужны, поди… Ухнулся мой планчик-то…
Единственно верное решение пришло мгновенно.
– А почему вы не играете в марьяж? Или в покер? Или, наконец, в «дурака»?
Старушки как по команде повернули головы в его сторону.
«Во что, во что?» и «А что это такое?» – прозвучало почти одновременно.
– Это известные карточные игры. Хотите, научу? – И, не дожидаясь ответа, Серый небрежно бросил на пол свой товар и из потайного кармана штанов извлек любимую колоду весьма кстати крапленых карт.
– Я коробейник Ликандр. Хожу по миру, продаю всякие безделушки – золотишко-серебришко, камешки разные самоцветные. Но самое главное мое сокровище – вот. Называется «карты». – Ловким жестом разделив колоду пополам, он протянул пощупать картонные прямоугольники грайям. – С их помощью можно развеселиться, если скучно, завести друзей, если ты одинок, разбогатеть, если беден. Ну или наоборот. Впрочем, это уже неинтересно.
– Ты что думаешь? Что мы не знаем, что такое карты?
– Может, ты считаешь, что мы и гадать не умеем?
– А при чем тут гадать? – несмотря на отсутствие зрителей, картинно пожал плечами Волк. – В них играть надо, а гадать можно и на апельсинах!
– В карты?
– Играть?
– Ясен день! А вы что думали? Ну так научить или как?
– Учи, коли не шутишь!
– Бери печенье, Ликандр! Наливай лимонад!
– Садись поближе, гостенек!
– Ну-с, – важно произнес Серый, пристроившись на самом большом пуфике и протирая о рукав банан в шоколаде. – Начнем с «дурака»…
Через час под его чутким руководством Мания выигрывала у Агапао уже пятую партию подряд. К обоюдному восторгу проигравшая старушка залезала под рахитичный столик и кукарекала, с грохотом переворачивая при этом все, что находилось в пределах досягаемости ее коротких ручек и ножек.
Одной из первых пала жертвой расписная амфора. Хоть Серый и попытался подхватить ее в последний момент, но все равно было уже слишком поздно. От удара об единственные в комнате десять квадратных сантиметров пола, не занятых подушками, она треснула, и остатки липкой сладкой жидкости веселым ручейком закапали на руки лукоморца.
– Тьфу ты, зараза, – громко выразил он свое отношение к происшедшему и поскорее выбросил негодную посудину за окошко в крапиву. Там, похоже, она приземлилась на что-то мягкое, что издало звук, странно похожий на «ой».
– Кажется, я поросенка вашего пришиб…
Предположение Серого вызвало новый приступ хохота.
– Нашего!..
– Они у нее по три раза в день разбегаются.
– Опять, наверное, Энохла сама с собой в нарды играет.
– А почему она не играет с вами?
– Потому что третий – лишний!
– И бурак выдергивать кто-то должен?!
– Не бурак, а бурьян!
– Еще одна юная натуралистка на мою голову.
– Горожанка изнеженная!
– И вообще, свиньи, куры, сад, цветник – это была ее идея.
– Цветы хорошо пахнут.
– Она думала, что мы тоже будем там работать!
– Она точно не думала, что ТЫ будешь там работать.
– Она же из ума выжила! Грайе – копаться в земле! Она бы еще коз пасти пошла! Или на кифаре на виноградниках играть!..
– Ну Мания, не будь такой жестокой. На кифаре она играет не так уж и плохо…
– Да, неплохо. Если бы у нас было одно ухо на троих! Ее понятие о сельской жизни меня убивает! Жимолость!.. Цыплята!.. Еще немного – и крестьяне вообразят, что здесь поселилась Фертила, и начнут паломничество!
– Хоть какое-то будет разнообразие, – неожиданно вздохнула Агапао.
– Тебе очень хочется с ней поссориться?
– Мне очень хочется найти наше предназначение… – неожиданно посерьезнела Агапао.
– О-о-о!.. Начинается!.. – в картинном отчаянии хватаясь за голову, простонала ее сестра. – Хочется-перехочется!
Тут волчье любопытство не выдержало.
– Извините, конечно, бабушки, что лезу не в свое дело… Но о чем это вы все толкуете? Какая кефира? Какие цыплята? Какое предназначение? И почему все-таки ваша Энохла с вами не играет?
– Я же сказала: третий – лишний!
– Ладно, не обращай внимания, вьюноша, – махнула рукой Агапао.
– В самом деле! Давай-ка лучше показывай следующую игру!
– Да-да, как ее!..
– Покер. Только понадобится бумажка. Или пергамент. Или папирус. Что там у вас изобрели, чтобы вести запись… – Волк растерянно замолк. – Вон, возьми пергамент в ореховом шкафчике в углу.
– Чего молчишь-то? – первой забеспокоилась Мания.
– Ты что, забыл, как в него, этот покер, играть? – встревожилась Агапао.
– Да нет… Просто я вспомнил, что с записью могут возникнуть некоторые проблемы…
– Не волнуйся, мы обе грамотные!
Серый хотел было уточнить, что не в грамоте дело, но внутренний голос отсоветовал ему делать это, и он продолжил:
– И к тому же тут и в марьяже, кроме этого, понадобится третий человек…
– ???!!!
– Ну, то есть, втроем надо в него играть.
– Что?!
– Три человека, говорю, надо.
– ЭНОХЛА! – в один голос взревели старушки. – Энохла! Бегом сюда! Ликандр, кричи!
– А-а-а-а-а!!!
– Да не так кричи!
– А как?
– Кричи: «Энохла!»
– Зови ее!
– Давайте все вместе!
– Три-пятнадцать!
– Э-НОХ-ЛА! Э-НОХ-ЛА! Э-НОХ-ЛА! Э…
– А не проще ее сбегать позвать?
– Сама придет.
– Три-пятнадцать!
– Э-НОХ-ЛА!..
Где-то в глубине дома хлопнула дверь, потом другая, и, чуть не вынеся третью, в комнату влетела еще одна старушка, как две (или три?) капли воды похожая на двух первых.
– Вы что тут – с ума посходили? У меня аж куб… грабли из рук выпали! Я уж думала, что у вас, бездельниц, пожар случился! Или крыша обвалилась! Хотя почему она все-таки не обвалилась от вашего ора – я не по…
И тут ее единственный глаз цвета пламени узрел гостя.
– А это еще кто у вас тут?
– Энохла! Смотри!..
– Это бродячий торговец драгоценностями Ликандр! Он сейчас научит нас игре для троих!
– Что?..
– Что слышала, сестра! Игре для троих!
– В кости, что ли?
– В карты!
– Но на картах ведь гадают…
– В карты играют!
– А гадать и на апельсинах можно!
– Но если так… То… Предназначение…
– Да, сестричка. Да.
– Боги Мирра!..
Поросенок под окном вздохнул и грузно наступил на что-то керамическое.
Через пять часов три сестры уже умели играть во все карточные игры, какие только Серый смог припомнить. В ход пошли даже «шантоньский дурак», «Акулина» и «верю – не верю».
До испуганных случайных прохожих полдня доносились таинственные фразы, принимаемые ими за отрывки новейших гимнов:
– Хода нет – ходи с бубей!..
– Она просто перезаложилась на третью даму…
– Ага! Без лапки!..
– Шесть пик – Сталинград!..
– …За полвиста выходи!..
– Привет, валет!..
– Кукареку!!!
– Ха-ха-ха!..
– По старшей!..
– …Простая…
– Три туза…
– …не верю!..
– …Ага!..
Грайи все схватывали буквально на лету. К концу мастер-класса Волка не покидала уверенность, что через пару дней практики садиться с ними играть на деньги будет вершиной глупости. Даже краплеными картами. Или, скорее, тем более краплеными.
У него так и чесался язык снова спросить у бабок про какое такое загадочное предназначение они говорят и каким образом оно могло быть связано с колодой потертых вондерландских карт, по случаю прихваченной им из заведения мастера Вараса за день до отъезда.
Но, не получив ответа в первый раз, он не думал, что получит его во второй, а настраивать против себя шебутных старушек ему не хотелось – у него еще была важная задача, ради которой он не мог рисковать их расположением даже из-за непонятной тайны.
– Что-то засиделся я у вас. – Проглотив последний банан в шоколаде, отрок Сергий сделал вид, что засобирался.
– Постой, Ликандр!
– Ты куда?
– Ну как куда? Волка и продавца ноги кормят. А что-то в последнее время мой товар и так неважно расходиться стал… Говорят – мещанство… А вот приятель мой торговец скульптурой Литотрипс, наоборот, только успевает новые кошели под деньги покупать. Мода, что поделаешь.
– Ха! Мода! Я бы, например, лучше украшения носила!
– А я – статуи покупала!
– Тебе еще этих бесплатных мало!
– Послушай, Ликандр! – вдруг схватила его за руку Энохла. – Ты помог нам, мы поможем тебе.
– А и верно, сестрички!
– И правда что, Энохла! Надо отблагодарить такого уникального молодого человека!
– Ты говоришь, у вас там, в долине, статуями торговать выгоднее, чем драгоценностями?
– И выгоднее, и воруют меньше, и в случае чего от разбойников есть чем отбиться, – глубокомысленно подтвердил Волк.
– Ну так вот. Мы порекомендуем тебя…
– Тебе…
– …одних наших родственниц. Может, ты слышал про них. Они наши троюродные сестры.
– Они занимаются скульптурой? – с туповатой невинностью спросил Серый.
– Да.
– Они горгоны.
– ЧТО?!
– Ликандр, не бойся.
– Это не должно тебя беспокоить.
– Мы напишем тебе рекомендательное письмо.
– Главное – предъявить его до того, как они увидят тебя.
