Текст книги "Королеву играет свита"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Еще бы, – хмуро ответила Катя и принялась расстегивать куртку.

Значит, все же не отвертеться ей от «трудовой повинности»…

– В общем, так, – деловито продолжал Аслан. – У тебя прилавок широкий, много места занимает. Значит, с тебя плата должна быть больше. Правильно рассуждаю?

– Ну!

– Значит, или плати каждый день за место двойную таксу, или давай сразу за полгода пять сотен. Что выбираешь?

– У меня… у меня нет таких денег, – растерялась Катя. Она никак не могла понять, о чем ей толкует этот молодчик с сизым лицом.

– Нет денег, есть деньги – все равно плати, – усмехнулся тот.

Теперь наконец все стало понятно…

С похоронным лицом Катя стянула с себя куртку, потом опустилась на стул, принялась молча снимать разбухшие от слякоти сапоги.

– Ты что это? – Лицо Аслана удивленно вытянулось. – Зачем?

– Я же сказала, у меня нет денег! Аслан все понял и внезапно расхохотался.

– Ты что, тетка? – заливаясь смехом, проговорил он. – Ты давно себя в зеркало видела? На рожу-то свою посмотри!..

Катя в недоумении остановилась.

Отсмеявшись, Аслан произнес окрепшим голосом:

– В общем, так. Сроку тебе – неделя. Или гони всю сумму – или убирайся с рынка. Ясно?

Катя пулей вылетела из «крышевой» комнаты. Лицо ее пылало.

Бывает ли большее унижение на свете! Она предложила себя мужчине, а он презрительно отверг, да еще и посмеялся над ней!

Вернувшись домой, она первым делом бросилась к зеркалу и точно впервые взглянула на себя со стороны. Как она изменилась за прошедшие шесть лет!

Одутловатое, обветренное лицо, поредевшие, тусклые от постоянного пребывания под шапкой волосы, фигура бесформенная от сотни одежек, надетых для тепла…

Действительно, такой женщине вряд ли удалось бы кого-нибудь соблазнить.

Катя опустилась на кровать и беззвучно, сухими глазами, зарыдала. Что с ней сотворила жизнь, что с ней сделал рынок, в кого она превратилась? Неужели это из-за нее мужчины теряли голову, швырялись деньгами, как тот капитан Витя из Новосибирска или океанолог с Курильских островов? Неужели это в нее когда-то, пусть на полсекунды, пусть на миг, был влюблен сам Высоцкий? Неужели это ее любил красивый и статный офицер ВВС Нельсон, неужели она, его жена, жила в роскошном особняке в тени развесистых пальм, имела служанку, ходила на приемы, где сверкала красотой среди сиятельного истеблишмента страны? Теперь в это невозможно было поверить. Катя откинула волосы, вытерла проступившие в углах глаз слезы. Что же, прошло ее время… Видно, ее жизнь и впрямь уже закончена. Но у нее еще есть дочь, ее кровиночка, ее Лара… Только бы она была счастлива, только бы ей было хорошо! Она готова отдать всю себя без остатка, только бы дочь не повторила ее ужасной судьбы!

Пришлось все свои накопления отдать бандитам за место и снова, сцепив зубы, выйти на рынок. Катя еще яростнее впряглась в работу. Во время шоп-туров в польский город Белосток, куда она ездила раз в две недели за товаром, она так ожесточенно кидала тяжелые сумки и передвигала ящики с товаром, что удивляла этим даже дюжих мужиков.

– Вот еще, платить за погрузку! – гордо фыркала она. – За погрузку плати, таможне плати, за место плати, «крыше» плати… А народ не больно-то спешит покупать, то и дело приходится розничную цену опускать. А мне что тогда останется? Какой навар?

Годы тяжелой работы не прошли для нее даром. Однажды в Белостоке она привычно рванула на себя огромный тюк и внезапно не смогла разогнуться от резкой боли в спине.

– Ой, мамочки, – только и смогла она прошипеть сквозь зубы.

Пришлось все же заплатить грузчикам за услуги. Всю ночь в автобусе Катя пролежала крючком, сцепив зубы от боли. Вернувшись домой, вместо работы она отправилась к врачу.

– Межпозвоночная грыжа, – констатировал он. – Кем работаете? А… – протянул он понимающе. – Вот что, работу вам придется бросить.

– Я не могу бросить работу! – воскликнула Катя, бледнея.

– Вам что дороже, здоровье или деньги? – Это был риторический вопрос. И на него не было ответа.

– А можно как-то вылечиться?

– Может, и можно, только не у нас. Нужна операция. Правда, у нас такие операции делают плохо, все равно останетесь инвалидом на всю жизнь, со спайками, швами и прочими прелестями существования. После операции вам светит третья группа инвалидности. Это значит, что пенсию вам платить не будут, потому что теоретически вы работоспособны, а вот практически… Практически на рынок вы уже не вернетесь. А вот в Москве… Там действительно могут помочь.

– Но там, наверное, лечат только за деньги. Ведь это теперь другая страна.

– Конечно за деньги, – согласился врач. – Зато нормально сделают. Там, в Москве, западные технологии, врачи мирового уровня… А я могу только купировать приступ. На время. Но сама проблема останется на всю жизнь.

Понурившись, Катя вышла из кабинета врача. Надо же! Только ее дела пошли на лад, только она стала подумывать о том, чтобы нанять себе работницу, а потом открыть маленький магазинчик, как вдруг… Новая неудача! На роду ей суждено маяться, что ли?

Катя в слезах поведала родителям о посещении врача.

– Решайся на операцию, – сказал отец, – ты еще молодая, а со здоровьем не шутят.

– Да, молодая, – мрачно усмехнулась Катя. – Сороковник скоро стукнет.

Почти вся жизнь прожита. Во всяком случае, лучшая ее половина.

Лара глядела на мать печальным, проникающим в душу взглядом. К пятнадцати годам из пухлого ребенка, эдакого пупсика с угольными глазами, она превратилась в тонкую длинноногую тростинку со смуглой, шоколадного цвета кожей и европейскими чертами лица. Только волосы у нее оставались типично африканскими – черными, непокорными, с крутыми блестящими завитками. Через несколько лет она обещала стать настоящей красавицей.

Кроме внешних данных, она еще была очень музыкальна, пластична, обладала своеобразной, свойственной только африканцам дикой грацией. Дядя Славик, все еще обретавшийся на поприще рок-музыки, обещал со временем пристроить ее в группу на подтанцовку. Для экзотики туда охотно брали чернокожих и мулатов.

После визита к врачу Катя ни о чем не могла думать, только о собственном здоровье. Она постоянно прислушивалась к своему организму, ловя в нем малейшие изменения, которые раньше оставляла вовсе без внимания. Теперь же они казались ей важными и значимыми.

В Московском медицинском центре ,по телефону сообщили, что операция ей, представительнице ближнего зарубежья, обойдется в три тысячи долларов. Это была неслыханно огромная сумма!

Ну, допустим, тысяча у нее сейчас в обороте, а где взять еще две?

У родственников? Родственники – отец, мачеха, сводный брат – бедны, как церковные мыши. У родной матери? Катя мрачно усмехнулась. Российские газеты пестрели сообщениями о том, что ее сестра Даша недавно вышла замуж за удачливого предпринимателя, нефтяного магната. Захлебываясь от восторга, журналисты описывали свадьбу в «Метрополе», медовый месяц в круизе вокруг Европы на личной яхте, рассказывали, что жених подарил своей невесте белый «мерседес», перевязанный шелковыми ленточками, точно коробка с тортом.

Итак, богатых родственников у нее не было, друзей тоже…

– Даниель! – пришла в голову спасительная мысль.

Даниель – вот кто ей поможет! Ведь сумма, которая для нее целое состояние, – по московским меркам это тьфу, ерунда. Для богатой Москвы сущие гроши. А она отработает, отслужит…

Катя сдала весь свой товар Амиру по оптовой цене, вернула вложенную в него тысячу долларов и купила билеты в Москву, никому не сказав, зачем она туда едет.

Уже отправляясь на вокзал с чемоданом, она задержалась возле почтового ящика. Там, в глубине, что-то смутно белело.

Ее словно что-то толкнуло в грудь. Какое-то странное предчувствие. Она остановилась, опустила сумку на пол и, шалея от нетерпения, выцарапала из ящика долгожданный голубоватый конверт. Он был надписан знакомым, родным и таким любимым почерком Нельсона…

Муж писал, что он жив и здоров, что несколько лет провел на базе повстанцев в плену, ремонтировал вертолеты ОПЕН. Что его освободили, когда правительству президента Душ Картуша удалось договориться с руководством мятежников о перемирии и об обмене пленными.

Он писал, что в стране произошли большие политические изменения и скоро все будет по-другому, с войной навеки покончено.

В 1997 году весной представители повстанцев официально вошли в правительство Нголы, а летом формально завершилось создание единой национальной армии. В марте 1998 года правительство Душ Картуша признало повстанцев в качестве политической партии. Это означало, что война из лесной и окопной теперь станет политической, бескровной, и у страны появился шанс завершить непрерывную двадцатипятилетнюю бойню.

Однако не все идет гладко, писал Нельсон. ОПЕН по-прежнему имеет по всей территории страны превосходно организованные, укомплектованные и оснащенные современной техникой компактные военные формирования в десять тысяч штыков. Порой случаются обострения ситуации из-за контроля над долиной реки Кубанго в провинции Северная Нгола, главном алмазодобывающем районе страны.

Отец Нельсона после недолгой эмиграции вновь занял крупный пост в коалиционном правительстве. Особняк семьи Жасинту, разрушенный во время военных действий, теперь восстанавливают наемные рабочие из Южной Африки.

Нельсон писал, что постоянно думает о своей жене и дочери, что он их любит и хочет увидеть. Он просил их вернуться. Теперь, когда настал мир, нечего бояться. Они с Катей будут жить еще лучше, чем раньше, а Лару дед Жонас отправит учиться в престижный европейский колледж – молодому государству нужны образованные люди, высококлассные специалисты. При связях его отца это будет несложно устроить…

Письмо взволнованно задрожало в Катиной руке. Неужели все это правда?

Неужели она вновь станет важной белой леди, перед которой трепещут слуги, которой с уважением пожимает руку сам президент? Неужели ее дочь будет учиться в Европе и со временем войдет в элиту страны?

Катя уронила письмо и недоверчиво покачала головой. Перед ее внутренним взором вновь встало мертвое лицо падре Насименту, облепленное мухами, с высунутым сизым языком… В ушах вновь звучали сухие щелчки выстрелов, вновь вгрызались в красноватую пыль пули из пистолета пьяного полицейского… Она вновь видела на перекрестке улиц труп застреленного пьяными солдатами ребенка – привычная для Луанги, набившая оскомину картина.

Нет, вряд ли она сможет вновь выдержать все это. В Нголе она была счастлива, только есть ли она теперь, эта Нгола? Может, это только миф, созданный ее воображением? Может, Нельсон на самом деле давно умер и его письмо – это клочок бумаги, написанный призраком?

У них с Ларой нет денег даже на билет до Луанги… Ей предстоит операция… В Нголе давным-давно перестреляли всех врачей. Что ей там делать со своей больной спиной?

Муж денег прислать ей не сможет – вывоз валюты из страны категорически запрещен. А кому в Киеве нужны нгольские куанзы, на которых от инфляции нули вырастают быстрее, чем трава весной?

В памяти Нельсона она, наверное, осталась такой, как пять лет назад, – грациозная женщина в широкополой шляпе, в легком платье с открытой спиной. А теперь она… Страшно взглянуть на себя в зеркало – совсем старуха в свои неполные сорок лет, испитая, прокуренная карга, одно слово – торговка с рынка!

А каким стал ее муж после долгого плена? Она вспомнила туземную деревню, в которой однажды побывала вместе с падре и его сестрой. В жутких условиях, под палящим солнцем люди стареют так быстро. Каким теперь стал Нельсон? Наверное, согнулся, поседел, растерял зубы? Сможет ли она вновь полюбить его такого?

Нет, она не поедет! Зачем, к чему? Ей нужно делать операцию, ей нужно позаботиться о своем здоровье.

Катя поднялась со ступеньки и, сунув письмо в карман, заспешила на вокзал. Ее ждала Москва.

Глава 16

Алевтина вовсе не обрадовалась неожиданному визиту подруги. Она выглядела постаревшей и измученной. Ее подросший сынишка зло посмотрел на гостью и ушел в комнату, демонстративно хлопнув дверью. Квартира, некогда такая красивая и уютная, теперь носила следы разрухи и запустения. Оторванные обои, ржавые потеки на потолке…

– Можно у тебя остановиться? – Катя удивленно огляделась по сторонам.

А где же Даниель, на которого она так рассчитывала?

Мужчиной в доме и не пахло.

– Можно, но только кормить я тебя не смогу, – шмыгнула простуженным носом Алевтина. – Сами перебиваемся с хлеба на воду.

– А где же твой муж?

– Объелся груш! – с неожиданной злостью выкрикнула подруга. – Бросил он нас, сволочь черномазая! – Она протяжно, тягуче зарыдала. – Говорили мне девчонки, не спеши за эту гориллу замуж выходить. Все они такие… Обезьяны чертовы! Даже на сына своего теперь смотреть не хочет.

– Что, совсем не помогает? – осторожно спросила Катя.

Видимо, еще одна ее мечта грозила рассыпаться в прах при столкновении с безжалостной действительностью…

– Иногда подкидывает пару долларов на еду. А так…

– Он все еще занимается своим бизнесом? – спросила Катя осторожно.

– Естественно! – зло проговорила Аля. – Чем еще он может заниматься?

Только дурью и способен торговать. Мне уж надоело милицейские наезды отбивать.

Несколько раз дверь вышибали, меня в кутузку таскали. Уже отсидел два года, недавно выпустили.

После этих слов Катя успокоилась. Значит, у Даниеля по-прежнему водятся деньги. Она попросит у него в долг, а если он потребует отработать – пожалуйста! Она пару раз скатается в Киев с пакетом для земляка Даниеля.

Особого труда это не представляет.

– Я поживу у тебя? – спросила Катя. – Мне нужно обследоваться в медицинском центре. Ты не бойся, я заплачу за постой.

– Живи, – пожала плечами Аля. – Какая там плата! Продукты покупай, и ладно…

Первым делом Катя направилась в медицинский центр. Выложила за консультацию доктора наук и необходимые анализы кругленькую сумму и убедилась – там действительно могут ей помочь.

Клиника выглядела роскошной и преуспевающей – евроремонт, деревья в кадках, дорогие машины около входа…

– В сущности, три тысячи долларов за подобную операцию вместе с предварительным обследованием – это не так уж и дорого, ведь речь идет о самом драгоценном, о здоровье! По нашей методике в мире работают еще только два центра – в Лос-Анджелесе и Лондоне. Эти операции требуют дорогостоящего импортного оборудования, поэтому и цена так высока. За границей подобная операция обходится в десять раз дороже.

Врач оценивающе оглядел пациентку. Потертая кожаная куртка и видавшие виды джинсы внушали сомнения в ее платежеспособности.

– Я достану деньги, – твердо произнесла женщина.

– Хорошо, тогда назначим день операции, – кивнул врач. – У меня очень, очень плотный график…

Полуподвальное помещение бара «Релакс» сверкало цветными мигающими огоньками. Катя нерешительно остановилась на пороге. Несколько пар глаз с любопытством уставились на нее. Понятно почему – ведь она была единственной белой в .этом помещении. Когда-то она чувствовала себя привычно среди черных.

Но не здесь. Почему-то не здесь.

Белая посетительница неуверенно приблизилась к стойке.

– Что-нибудь выпить, пожалуйста.

Оглянулась по сторонам: черные лица безразлично отвернулись, иностранная речь вновь зазвучала над столиками, загремела музыка. В полумраке бара отыскать среди десятка неотличимо схожих людей Даниеля казалось невозможным.

– Мне нужен Даниель, ты его знаешь? – спросила Катя бармена.

В голосе ее зазвучали повелительные нотки – таким тоном она обычно разговаривала в Луанге с торговцами на рынке и обслугой в магазинах. Тоном белой женщины, имеющей право на уважение уже только потому, что она белая…

Но бармену, видно, был чужд этот тон. В этой стране было столько белых, что светлый цвет кожи теперь не вызывал у него должного уважения. Он небрежно кивнул подбородком на столик неподалеку.

Отхлебнув мартини. Катя слезла с высокого стула возле стойки и близоруко прищурилась в темноту.

– Даниель? – спросила она неуверенно. Как ни странно, Даниель мгновенно узнал ее.

– А, Катя! – улыбнулся он. – Что ты здесь делаешь?

– Тебя ищу. У меня к тебе важное дело…

– Садись, я скоро освобожусь. – Даниель был как-то странно, не по-московски приветлив.

Вскоре они остались одни, и Катя, волнуясь, приступила к рассказу.

Однако жалостливая история про работу на рынке, сорванную спину и мужа, отыскавшегося наконец в Нголе, не произвела должного впечатления на ее собеседника.

– Знаешь, Катя, я ведь в долг никому не даю. Работа такая, – протяжно, совсем по-русски вздохнул он.

Катя понурилась. Она знала, она предчувствовала провал! Неудачи преследуют ее, точно разгневанные Эринии.

Они настигают ее, жалят, лишают последней надежды. Вот и сейчас…

– А если я отработаю? – осторожно спросила она. – Ты же знаешь, на меня можно положиться… Ведь тогда, шесть лет назад, я тебя не подвела.

Даниель горячо закивал.

– Да-да, я помню. Тогда ты сделала все хорошо. Но и работа, согласись, была нетрудной, да и сумма небольшой. Большая сумма требует большой работы, маленькая – соответственно, маленькой…

– Что я должна делать? – с готовностью отозвалась женщина.

Даниель расслабленно откинулся на стуле. Он сидел широко расставив колени, будто расползаясь по сиденью – типичная поза африканцев. Его рука со светлой ладонью опустилась в карман и выудила оттуда сотовый телефон.

– Бабо, это ты? – небрежно бросил он в трубку и залопотал что-то на чудном булькающем наречии.

Катя сидела ни жива ни мертва. Только бы он поверил ей, она готова на любое дело! Она сделает все, что он попросит!

Наконец Даниель сунул телефон в карман, довольно улыбаясь.

– У меня в Пакистане, в Исламабаде, есть один хороший друг, земляк, – начал он издалека. – Его зовут Бабо, «дедушка» по-нашему. Мой земляк бизнесмен, у него очень большое дело. Если бы ты согласилась привезти мне весточку от него, я был бы очень доволен и, конечно, помог бы тебе.

– Весточку? – Катя непонимающе нахмурилась.

– Весточка будет не очень большая, – объяснил Даниель. – Несколько килограммов.

– Я согласна.

Только выйдя из бара. Катя наконец в полной мере осознала, что ей предстоит. Ей предстоит через несколько границ провезти тысячи доз, тысячи человеческих смертей в обмен на несколько зеленоватых купюр. И она согласилась на эту смертельную опасность почти задаром. Пакистан – мусульманская страна, а мусульмане, как известно, за распространение наркотиков карают смертной казнью.

Женщина опустилась на заметенную снегом скамейку возле безымянной церквушки и беззвучно, как она научилась в последнее время, заплакала. Выбора у нее не было.

Вскоре добрый Даниель выдал ей тысячу долларов в счет гонорара и обещал еще две, когда она вернется с товаром. На руках у Кати образовалась огромная по украинским меркам сумма. С такими деньгами она сразу же почувствовала себя более уверенно.

В посольстве Республики Нгола в Москве ей сказали, что она с дочерью в любое время может выехать к мужу. Катя тут же приобрела два билета до Луанги на рейс голландской компании КЛМ через Амстердам с открытой датой вылета – для себя и для дочери.

Внутри нее все пело. Неожиданно она почувствовала себя легко и удивительно, будто только что родилась на свет. Казалось, нынче ей все по плечу, удача наконец осенила ее своим сияющим крылом. Временный приступ страха прошел, опасения рассеялись.

Какая ерунда! Она слетает в Пакистан и вернется оттуда с товаром. Да, это, конечно, немного опасно. Всегда есть небольшой риск, но, как известно, кто не рискует… Даниель сказал ей, что пакистанский канал у него хорошо отлажен.

Он, Даниель, и сам бы сгонял в Исламабад, да у него куча дел, некогда. Кроме того, как не дать заработать жене земляка, как не помочь бедной женщине, попавшей в беду…

У его друга Бабо в Пакистане очень, очень большие связи, значительно покачал головой Даниель. У него все куплено – и таможня, и посольство, и служащие в аэропорту. Это совершенно безопасно. Абсолютно! Это так же легко, как прокатиться из Киева в Москву – небольшая проверка на границе, где излишне ретивого таможенника можно надежно усмирить зеленой долларовой бумажкой. В конце концов, Пакистан – это не Иран, вот там действительно с наркотиками ожесточенно борются, бросая армию и полицейских на борьбу с распространителями дурманного зелья. Там попавшегося с товаром перевозчика могут осудить на смертную казнь, и даже дипломатические переговоры не смогут его спасти.

Приговор приводится в исполнение немедленно.

Пакистан – дело другое. Там, конечно, тоже ведут борьбу с наркотиками, но как-то лениво и неохотно. Гораздо больше правительство страны интересует создание ядерной бомбы и затяжной конфликт с Индией.

После этой лекции о международном положении Катя почувствовала себя совсем легко. Не так страшен черт, как его малюют! В ее голове уже зрели грандиозные планы на будущее. Она вернется из поездки и первым делом отправится на операцию. Недельки две, конечно, она проваляется в больнице, никуда не денешься, со здоровьем не шутят. А потом они сразу садятся в самолет с Ларой – и прости-прощай ужасная торгово-рыночная, рознично-закупочная, российско-украинская маета!

У них начнется новая жизнь. Конечно же они вновь будут счастливы!

Маршрут был разработан и продуман до мелочей. Вернувшись в Киев, Катя сразу же начала оформлять документы для поездки.

Первым пунктом ее долгого пути был некогда советский и некогда братский Таджикистан. Там, по сведениям Даниеля, было легче оформить выезд в Пакистан, чем на Украине или в России, где не очень-то приветствовались визиты граждан в малоразвитые и подозрительные страны.

Душанбе оставил у нее двойственное впечатление. С одной стороны, в нем еще оставалось что-то от столицы братской социалистической республики, а с другой – в городе уже сказывалось разрушительное азиатское запустение. Катя остановилась в небольшой гостинице в центре города. В номере не было горячей воды и света, по стенам ползали огромные усатые тараканы, а подозрительные люди в драных ватных халатах бродили по этажу и, жадным взглядом заглядывая в номер, предлагали «корабль» (спичечный коробок) анаши за смешные деньги.

– Кароший анаша, крепкий анаша, – шептали они с надеждой. – Кароший будешь, совсем дурной. Хочешь героин? Кароши, чистый!

Но Катя никому не открывала. Она боялась быть обворованной.

По широким, прямым как стрела пустынным проспектам бродили меланхолические коровы. Звякая бубенчиками, они рылись на помойках, ощипывали пыльную траву на обочинах. Потом приходили их хозяйки в платьях и шароварах и, покрикивая, доили своих кормилиц. Машин на улицах было мало, все они были ужасно старые – заслуженные пенсионеры советских времен.

Среди местных жителей владелец одного мешка муки считался богачом, владелец трех мешков – баем, миллионером. На рынке, по-восточному обильном и баснословно дешевом, по-русски говорили лишь старики и люди среднего возраста, еще помнящие времена, когда Таджикистан был экзотическим цветком в пышном соцветии советских республик. Молодежь в большинстве своем русского не знала и не хотела знать.

Как сообщили Кате, для получения пакистанской визы от нее требовалось рекомендательное письмо от украинского посольства, одна фотография и примерно тридцать долларов за визу. Для своих «ридных» дипломатов у Кати уже была заготовлена правдоподобная версия.

В посольстве Украины она показала письмо своего мужа на португальском языке, куда ею собственноручно было дописано и выделено красным заветное слово «Исламабад». Она утверждала, что муж ее, вернувшись из плена, выехал туда для работы и теперь зовет супругу к себе.

– Я не видела его семь лет! – плакала Катя. Впрочем, при воспоминании о Нельсоне она плакала вполне искренне.

В украинском посольстве ей выдали рекомендательное письмо, составленное с восточной сладкоречивой пышностью. Оно представляло собой лист бумаги с текстом на английском языке: "Украинское посольство в Душанбе шлет привет пакистанскому посольству в Душанбе и просит выдать пакистанскую визу гражданке Украины Сорокиной-Жасинту Е.Ю., номер паспорта такой-то… Примите наши уверения в любви к Пакистану вообще и к Вам в частности. Подпись. Печать.

Дата".

Для получения визы пришлось сфотографироваться в черном платке – пакистанцы не принимали фотографии простоволосых женщин. Смуглый мужчина с бородой, но в европейском костюме взял снимки, рекомендательное письмо и забрал деньги. За визой ей велели явиться через неделю, когда посольство проверит по своим каналам, не входит ли гражданка Сорокина-Жасинту в число опасных для Пакистана граждан.

Таким образом, дорога к грядущему счастью была открыта. Из Душанбе прямые рейсы в Исламабад не летали. Пришлось брать билет до Дели с посадкой в пакистанском Лахоре. Как объяснил Даниель, от Лахора до столицы страны Исламабада всего триста километров, поезд ходит несколько раз в день, и добраться нет проблем.

Так в теплый ноябрьский денек Катя вылетела навстречу своей новой судьбе.

В разрывах облаков внизу показались коричневые некрасивые горы с заснеженными вершинами. Заложило уши – самолет резко пошел на посадку, как будто падал.

На пропускном пункте пакистанский солдат в юбке, кокетливо надетой поверх брюк, небрежно пролистал паспорт, даже не взглянув на большую дорожную сумку, которую Катя опасливо прижимала к себе.

На стене небольшого магазинчика в аэропорту красовалась художественно выполненная надпись, похожая на предупреждение: «Love Pakistan or leave Pakistan» – «Люби Пакистан или оставь Пакистан».

При выходе из здания аэропорта Катю мгновенно облепила толпа местных жителей. Смуглая орда одинаковых бородатых лиц умоляюще предлагала ей «change money»', «hotel» или такси до города всего за двести рупий. Обменяв американские деньги на рупии с портретами безбородого Мухаммада Али Джинны, основателя Пакистана, Катя двинулась вперед, игнорируя приставания зазывал. Ее предупредили, что все предложения у них завышены в десять раз в расчете на то, что она иностранка и легко поддастся на уговоры. Ведь у европейцев не принято торговаться.

Несмотря на неприступный вид чужестранки, свора бородатых мужчин в грязно-белых или коричневых халатах и рваных сандалиях неотступно тащилась за ней, умоляюще воркуя:

– Леди, такси, плиз… Леди, такси… Чендж мани, хотел, леди…

Цены, сообщаемые местным жителям и ей, отличались минимум вдвое. За поездку до железнодорожного вокзала с нее потребовали пятьсот рупий.

– Are you crazy? – сердито осведомилась Катя. – С ума сошел?

– Yes, – ответил таксист в чалме, следуя по пятам назойливой бородатой тенью.

В конце концов они договорились на пятьдесят рупий, и по счастливому лицу шофера Катя поняла, что он все же ее крупно надул.

Четырехмиллионный Лахор встретил ее хаосом, толчеей, грязью, рыжеватой бензиновой копотью и назойливыми приставучими нищими, которые цеплялись за одежду, не давая пройти. Средневековые узкие улицы были запружены непрерывным потоком, напоминавшим движение фарша в мясорубке. Непрерывно гомоня и сигналя, медленно двигались телеги, кобылы, ослы, рикши, велосипедисты. Достижения современного технического прогресса были представлены авторухлядью из всех стран мира.

Над городом туманным облаком висел удушливый дым. Разукрашенные грузовики, извергая черные выхлопы (в Пакистане самый отвратительный бензин в мире), непрерывно сигналили, разгоняя неторопливых ослов, на спинах которых дремали смуглые мужчины с темными веками в чалмах или тюбетейках. То и дело встречались люди, отправлявшие естественные надобности в арык прямо по улице.

Гудели переполненные автобусы, пассажиры запрыгивали в них на ходу, гроздьями свешиваясь из открытых дверей. Некоторые особенно ловкие забирались на крышу и путешествовали там почти с европейским комфортом, другие висели, цепляясь за окна, грозя каждую секунду свалиться под колеса.

Траки-грузовики важно продвигались в автомобильном водовороте, солидно трубя, как слоны в стаде мелких животных. Они, как гробницы святых, светились фонариками от колес до крыши, мигали, звенели миллионами цепочек и бубенчиков.

Изображения Каабы были наклеены на стекле, как раньше в Союзе – портреты Сталина. В кузов трака обычно было наложено сверху до пяти метров груза, тюки и коробки подвешивались и к переднему бамперу, и сзади. Со стороны казалось, что по дороге неторопливо катится гора. Пассажиры смело путешествовали на крыше кабины и на подножках. Они не боялись попасть под колеса, ведь в Пакистане к машинам относятся как к живым существам: если автомобиль задавит человека, его немедленно сжигают (автомобиль, а не человека).

Вечерело, и Кате показалось рискованным отправляться в дальний путь ночью в незнакомой стране. Она решила переночевать в городе и утром двинуться дальше.

Шофер привез ее в «hotel». Он долго закатывал глаза, уверяя ее, что отель очень хороший и очень дешевый.

– Expensive hotel? – недоверчиво спрашивала пассажирка. – Дорогой отель?

– No, inexpensive!'(Нет, недорогой (англ.).) – клялся таксист и подымал глаза к небу, ища подтверждения своих слов у Аллаха.

В холле отеля возвышался печальный старик в шлепанцах и коричневом халате, с заплывшими гноем глазами. По-видимому, он был глух как тетерев, на английские вопросы не реагировал, продолжая мирно дремать.

– Инглиси самажта? – наконец спросила Катя, заглянув в разговорник.

– Инглиси най самажта! Урду, – оживился старик. Его слова означали, что в английском он не смыслит ни бельмеса, а знает только урду.

Наконец из внутренних покоев дома появился сам хозяин отеля.

Восторженно цокая, он повел гостью осматривать апартаменты. В комнате постоялице продемонстрировали кувшин с водой, тазик, ведро для туалета и постель, постланную прямо на полу. Хозяин взял с нее за услуги два с половиной доллара и, непрерывно кланяясь, убрался восвояси безмерно счастливый.

Сцепив зубы. Катя решила, что одну ночь в этой ночлежке она все же выдержит. Как говорится, не баре!

Спать еще было рано, и она решила побродить по городу. Хотелось есть и пить, а попросить у хозяина еды она не решалась.

Старик с гноящимися глазами даже не проснулся, когда она проскользнула мимо него.

Город оглушил ее гомоном, гудками машин, гортанными выкриками торговцев. Узкая улочка петляла, как горная речка, шумя на перекатах-перекрестках. В каждом доме на первом этаже находилась лавка-магазин, где продавалось практически все – бананы, таблетки от желтой лихорадки, сандалии, ношеные халаты, старые очки с проволокой вместо дужки. В потоке пешеходов неторопливо двигались торговцы, толкая впереди себя передвижные тележки и непрерывно расхваливая немудреный товар. Под ногами мягко курилась серая пыль – стояла сухая теплая погода. В дождь, очевидно, проезжая часть утопала в непролазной грязи.