Текст книги "Блондинки начинают и выигрывают"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Глава 13

Оказалось, внезапно потерявший меня Ефимыч испугался (боялся, что, пока он копошился в кустах, меня замели стражи порядка или избили бутылочные конкуренты) и позвонил домой жене. Успокаивая ее, он подробно описал, как мы с ним пили водку в вонючем подъезде, рылись в мусорных баках и собирали бутылки.

Естественно, впечатлительная Иришка совершенно не успокоилась, вообразила себе невесть что, распсиховалась и принялась рыдать, при этом тщетно пытаясь найти какую-нибудь подходящую к случаю инструкцию в любимом журнале. Но женские журналы по этому поводу хранили заговор молчания. Они не желали давать советы на тему, что делать, если ваш супруг собирает бутылки на помойке и ест тухлую «Докторскую» колбасу, предпочитая ее изысканной домашней снеди.

Вскоре недоразумение разъяснилось. Через полчаса воспрянувший к жизни Ефимыч уже нежился в кресле возле камина в гостиной, грея в ладонях бокал с темно-янтарным «Хенесси» и светясь красным разбухшим носом. Он любезно просвещал нас с научной точки зрения насчет происходящего.

– У Александра типичное раздвоение личности! Классический случай, чрезвычайно редкий… – заливался он гнусавым соловьем. – Раздвоение личности официально классифицируется современной психиатрией как диссоциативное расстройство. Оно встречается гораздо реже шизофрении… Апчхи!

– У Саши шизофрения! – пискнула Иришка, расширенными от ужаса глазами наблюдая, как Ефимыч самозабвенно зарывается лицом в любезно предоставленный ему носовой платок.

– Нет, что вы! Вы не так меня поняли, – перемежая трубные звуки гундосыми речениями, успокоил ее доктор. – Шизофрения не является расщеплением или раздвоением личности, как ошибочно полагают многие, и, кстати, раздвоение личности встречается гораздо реже шизофрении. Апчхи!.. Однако, думается мне, в последние годы диссоциативное расстройство у психиатров стало модным диагнозом и начало применяться к лицам с широким кругом симптомов. Я знаю нескольких пациентов с явно выраженными признаками шизофрении, которым изменили диагноз на диссоциативное расстройство. Все это вносит некоторую путаницу в представления пациентов и членов их семей, однако, я считаю…

– Доктор, а можно попонятнее? – взмолились мы хором.

– Ах да, простите. – Новый трубный глас прозвучал призывом к тишине и вниманию. – Я несколько забылся. Очень устал, к тому же эта простуда… Апчхи! В нашем случае мы имеем дело с так называемым расщеплением личности, или, как иногда говорят, с синдромом множественной личности. Это психическое расстройство, при котором внутренний конфликт конвертируется не в соматическую, а в психическую сферу…

– Мой муж – псих! – искренне возмутилась Иришка и тут же накинулась на меня: – Александр, как ты можешь…

– Потерпите, Ирина Алексеевна, я сейчас все объясню. Дело в том, что любое диссоциативное расстройство – это крайнее проявление защитных механизмов человеческой психики. Оно может сопровождаться: кратковременной потерей памяти на важные события, то есть амнезией, реакцией бегства, то есть уходом из дома и принятием новой идентичности, вхождением в образ совершенно постороннего и даже социально и поведенчески противоположного человека, а также трансоподобным состоянием с сильно сниженным откликом на внешние раздражители… Апчхи!

«Вот про трансоподобное состояние я и забыл! – воскликнул я про себя. И даже мысленно хлопнул себя по лбу. – Надо будет в воскресенье попробовать…»

– То есть, насколько я понимаю, в Александре как бы поселилась чья-то душа? – понятливо кивнула Иришка. – Теперь в нем живет несколько человек?

– Пока только два, – кивнул Ефимыч, предварительно оросив носовой платок изрядным количеством влаги. Пожалуй, лучше сразу выдать ему банное полотенце. – Но вы не совсем правы, Ирина Алексеевна. Никто в нем не поселился и не живет. Ваш муж по-прежнему является вашим обожаемым супругом, но только при этом он как бы раздвоился…

– Как бы раздвоился?! – подозрительно осведомилась жена.

Ей все это пришлось не по вкусу. Впрочем, можно было ее понять! Живешь себе, живешь, имеешь приличного мужа, а тут хлобысть – и вместо одного двое мужей, но с одной зарплатой.

– Да! Представьте себе дерево, расщепленное молнией на две половины. – Ефимыч самозабвенно закатил глаза. – Представьте две огромные ветви, живые и плодоносящие. Одна тянется к небу, протягивает к облакам свои опаленные страшным разрывом сучья, и ветви ее продолжают слабо зеленеть, но другая, склонившись долу, тоже радует глаз своим зеленым нарядом, образуя тенистый шатер для усталого путника. Второй ствол – родной брат первого. Нет, даже не брат, а его кровная половина, волей случая отделенная от него, возможно, навеки… У них общее основание, у них одни питающие корни, но живое тело уже расколото безжалостной силой и… Апчхи!

Поэт, право, поэт!

– И только науке под силу соединить их вновь в единое целое…

– Значит, выздоровление возможно? – Иришка с надеждой вскинула еще влажные ресницы.

В экстазе пламенной речи Ефимыч пророчески простирал одну руку в направлении пламени электрического камина, а другой страстно прижимал к груди совершенно мокрый платок.

– Возможно, Ирина Алексеевна… Для современной науки ничего невозможного нет… – отмахнулся он, снизив тон, и продолжал: – В нашем случае мы имеем довольное редкое явление расщепления личности у особи мужского пола, тогда как вышеупомянутое диссоциативное расстройство, как утверждают западные авторы, свойственно почти исключительно женщинам и, следуя воззрениям современной науки, является реакцией на сексуальные домогательства и физические унижения в детстве…

Иришка обратила ко мне внимательный взгляд.

– Александр, ты что-то скрывал от меня! Мне казалось, твое детство я знаю неплохо, ведь ты столько о нем рассказывал!

Эх, промашка вышла! Ну что мне стоило хоть однажды упомянуть в разговоре о какой-нибудь воскресной порке!

– Может быть, тот случай, в школьном туалете, – тупо пробормотал я первое, что взбрело на ум.

– Не забывайте, любезная Ирина Алексеевна, – Ефимыч назидательно поднял палец, волосы на макушке петушино распушились от жара, а очки блеснули кровавым отблеском, – не забывайте, что пациент в принципе может и не помнить причины своей психической травмы или не осознавать таковой. В случае детского насилия жертва сталкивается прежде всего с неизбежностью повторения травматической ситуации и возникает необходимость выработки защитной адаптивной стратегии, в буквальном смысле «стратегии выживания». Такой защитой личности и становится «диссоциация». Апчхи!.. При этом тело подвергается насилию, жертва не в состоянии предотвратить его, но единство личности сохраняется путем отщепления «Я» от собственного тела. Результатом становится переживание оцепенения, омертвения, дереализации. Бессознательно придумывается стратегия для того, чтобы выжить в непригодных для жизни условиях… Апчхи!

– Ничего себе непригодные для жизни условия! – возмутилась Иришка, обведя рукой обстановку гостиной, выдержанную в самых модных колористических тонах и в геометрических формах, вошедших в моду только в конце позапрошлого сезона.

– Речь идет не о вещном мире, а о мире духовном, – отмахнулся Ефимыч. – Сознание, не в силах адекватно реагировать на происшедшее, стремится вытеснить воспоминания в сферу бессознательного. И только методом психотерапии или гипнозом можно извлечь травмирующий инцидент из подсознания.

– Ну так извлеките! – потребовала моя дражайшая, капризно притопнув ножкой.

– Не так быстро, не так быстро, милая Ирина Алексеевна. – Трубный глас возвестил новый раунд переговоров. – Раздвоение личности – очень сложное психическое расстройство, и наскоком его не возьмешь. Каждый тип личности в пациенте стремится доминировать, он определяет поведение и отношение человека к окружающему миру в данный момент времени, причем окружающие, как правило, не осознают этого. Таким образом, что мы имеем в обычной жизни? Преуспевающий менеджер крупной компании, человек, достаточно высоко стоящий на социальной лестнице, примерный семьянин и любящий отец семейства – и асоциальный тип, маргинал по имени Кеша, приехавший из Сыктывкара… Кстати, не могу понять, почему из Сыктывкара? Ведь у вас, кажется, с этим городом ничего не связано?

Я только беспомощно развел руками. Что взять с психа!

– Причем, если первая личность обладает всеми внешними и внутренними атрибутами своего прототипа – развитой речью, прекрасными манерами, богатым словарным запасом, то вторая при этом обнаруживает самые характерные признаки своего образа. Его лексикон типичен для бомжа и совершенно чужд высококвалифицированному специалисту с прекрасным образованием. Изредка появляясь на поверхности сознания, Кеша отыскивает где-то одежду, соответствующую его состоянию, он прихрамывает, не брезгует рыться в помойках… Это воображаемый человек, но при этом он абсолютно реален…

«Абсолютно реален! Из плоти и крови!» – ухмыльнулся я про себя.

– Может, у тебя нога болит? – заботливо повернулась жена. – Нет, ты скажи…

– Он виртуозно матерится, он подозрителен, не доверяет никому, любит выпить…

– Я говорила тебе, не пей!

– Он ночует на чердаках, обедает в подъездах, причем с удовольствием питается тем, от чего у Александра, привыкшего к качественной домашней еде, непременно свело бы живот.

– Впрочем, если теперь ты будешь питаться на помойке, мы можем здорово сэкономить, – оптимистически ухмыльнулась жена, находя единственную светлую сторону в ситуации. Однако эта сторона при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж светлой. – Впрочем, еще блох нанесешь… Нет, пожалуй, тебе лучше теперь спать в другой комнате, – по-хозяйски распорядилась она.

Ефимыч между тем самозабвенно вещал:

– Переход от одного типа личности к другому осуществляется у таких больных внезапно, причем в остальном их психическое состояние остается совершенно нормальным. Вспомним рассказ о докторе Джекиле и мистере Хайде… Апчхи! У доктора были две ярко выраженные и совершенно разные личности. Каждая из них обладала своими собственными воспоминаниями, пристрастиями, голосом, мимикой, даже почерком. Вот и в нашем случае наряду с Александром, который любит рассуждать о прочитанных философских книгах, мы имеем маргинального Кешу. Кеша философии не любит, но умеет собирать бутылки на помойке, рыться в мусорных баках, просить подаяние на перекрестках и убегать от милицейских облав. Такое расщепление происходит из-за нарушения осознания себя как единого целого, переживания внутреннего распада. Случаи подобного расстройства часто служат материалом для захватывающих книг, кинофильмов и выпусков новостей, но встречаются они крайне, крайне редко! И, сказать без преувеличения, я просто счастлив, что мне выпала честь наблюдать такой уникальный случай в собственной практике. Просто счастлив! Спасибо вам, Александр. – Ефимыч громоподобно шмыгнул носом, высморкался и с чувством встряхнул мою руку. – Большое спасибо! Апчхи! Апчхи! Апчхи!

– Не за что! – мрачно буркнул я.

После ухода гостя Иришка понурилась и пробормотала с явственным сожалением в голосе:

– Лучше бы ты расщепился на миллионера, а не на какого-то помоечного Кешу.

– Так уж получилось, – пристыженно развел я руками.

Итак, мне поверили. Мою безнадежную расщепленность подтвердили компетентные ученые в лице температурящего Ефимыча. Теперь никто не удивится, заметив легкую хромоту или услышав нецензурные слова, с воробьиной легкостью сорвавшиеся с моего языка. Подобные странности отнесут на счет второй, расщепленной личности и воспримут как неизбежное зло.

С Ефимычем мы договорились, что во время наших сеансов он будет продолжать исследование травматических инцидентов моего детства, в надежде докопаться до первопричины расщепления моего «Я». Но консультацию у светил психиатрии я решительно отверг, мотивируя свой отказ тем, что не желаю прослыть ненормальным. Хотя на самом деле я опасался разоблачения. А Деревяшкин между тем уже вызывал меня к себе в кабинет и подозрительно осведомлялся, чем у меня забита голова и отчего продажи пиловочника хвойного, березового кряжа, безсучковой доски и горбыля, недавно поступивших на реализацию, находятся на критически низком уровне.

Я смотрел на его гневно подпрыгивающее брюхо и жирную складку под подбородком и думал, как было бы забавно прямо сейчас расщепиться во вседозволенного Кешу, обложить босса отборным матом, хромать и отчаянно драться. А потом вытряхнуть корзинку для бумаг ему на голову, выудить оттуда случайно затесавшийся бычок и хладнокровно задымить в лицо осточертевшему патрону, абсолютно не сомневаясь, что за это ничего не будет.

Наверное, разразился бы гром, скандал, паника! Вызвали бы Ефимыча, тот, авторитетно чихая, подтвердил бы, что со мной ничего поделать нельзя, ибо я сейчас не Александр Юрьевич Рыбасов, а Иннокентий Иванович Стрельцов в теле Рыбасова. При этом тело мое не может нести ответственности за поведение незаконно вселившейся в него чужой личности. Конечно, после такого меня сразу уволили бы, но полюбоваться на потрясенные рожи своих сотоварищей дорогого стоит!

А что было бы, если б, уступив назойливым просьбам Алины, вместо привычного, ужасно дорогого клуба «Фисташки» с лабиринтом темных комнат, где ошалевшие от темноты парочки безнаказанно предаются любви, я повел бы девушку собирать бычки у Центральных касс? Или вместо букета цветов, оформленного первоклассным флористом, преподнес бы ей три пустые бутылки из-под пива и хвостик сушеного леща? Она бы просто онемела!

Ничего, скоро я отдохну от обременительного внимания своих присных и близких. Я подсуну им замену. Суррогат, подделку, фальшивку, липу, имитацию, плацебо… А сам получу полную свободу действий и путевку на все четыре стороны! И поможет мне в этом настоящий, не расщепленный Кеша, который сидит сейчас на тесной кухне коммунальной квартиры и штудирует потрепанный учебник, силясь своим убогим умишком постигнуть азы новомодной науки под названием «менеджмент».

– О господи, да не знаю я ничего, ну сколько раз вам повторять! Да ничего у меня с ним не было! И не могло быть. И вообще, он не в моем вкусе. Мне вообще нравятся мужчины жилистые, такие, чтобы у них была выдающаяся челюсть, взгляд с мужественным прищуром и живот в квадратиках. А этот ваш Рыбасов вообще не такой. Мужественного в нем – одна надпись в анкетной графе «Пол мужской/женский, нужное подчеркнуть»…

А вы правда брат его жены? Нет, в самом деле? А совсем не похожи, скажу я вам. И лицо у вас такое… Интеллигентное, что ли… И очки. И борода опять же, с усами… Вы, наверное, его в два раза старше? Нет? Странно…

И что, у его жены претензии ко мне? Правда?

Вот удивительно! Просто глупо, я так думаю. Какие могут быть претензии, когда ничего такого не было? Так, танцевали один раз на вечере… Конечно, он меня сам пригласил! Для меня, честно говоря, это не стало неожиданностью. Я давно уже наблюдала, как он глазками в мою сторону постреливает. Что поделать, девушке с такой внешностью, как у меня, приходится быть начеку. Мужчины такую девушку просто не пропускают. Буквально не дают проходу. Так и липнут, так и льнут!

Ну, пригласил, короче… Сейчас, думаю, начнет к груди прижимать, отыскивать на спине бретельку от лифчика. Ну, думаю, и этот туда же… Женат, а своего не упустит! Я ведь в мужчинах во как разбираюсь! Каждый из них женат условно, но при этом отбывает пожизненный срок.

Уже стала думать, как бы его отбрить получше, а то Василий вернется, как увидит нас вместе, криков не оберешься. Потому что мой Петин такой глупенький, ужас! Ревнивый, кошмар! Как только увидит меня разговаривающей с кем-нибудь, злится жутко. А ссориться мне с ним резона нет. Потому что он вроде как мой начальник. Ну, не то чтобы начальник, а так, задания всякие передает от руководства. Если я его бортану, то он бог весть что про меня Деревяшкину наговорит. Своего места очень запросто можно лишиться, в пять секунд. А мне здесь нравится. Платят, правда, не очень, но от дома близко и контингент приятный.

Короче, танцуем… Сейчас, думаю, Рыбасов начнет в любви признаваться. А потом поведет в уголок и лапать станет. Жду этого. Один танец жду, второй… А он все не начинает! Лепечет про какие-то счета, про какие-то суммы, которые не туда отправил…

Быстренько я свои надежды похоронила. Буквально положила во гроб и заколотила гвоздями, образно выражаясь. Вот, думаю, придурок, правду про него в нашей конторе сплетничают, что он совсем с катушек съехал! Танцует с девушкой выдающейся (без ложной скромности) наружности и выдающихся (без преувеличения) прелестей, а вместо того, чтобы комплименты со скоростью скорострельного пулемета выдавать, заводит разговор о работе.

Я уж и по сторонам оглядываться начала, может, кто другой пригласит, повеселее. Но Рыбасов от меня не отлипает. Вопросами сыплет, как иной кавалер любовными нежностями. «Меня, говорит, давно интересует система бухгалтерии в нашей конторе, потому что хочу избежать подобных ошибок впредь». И так далее в том же духе… Соловьем заливается. Вот болван!

Я один раз зевнула, другой… Ну, пару раз ответила ему складно.

А потом говорю: «А что у вас с Алиной действительно уже все?» Тот аж дернулся весь, как будто ему два провода 380 вольт приложили к одному месту. «Какое отношение, – говорит, – имеет?..» – «Никакого, – говорю, – просто интересно. Знаете, в курилке всякое болтают».

А он мне: «С Алиной у меня ничего такого не было». – «Совсем такого не было?» – интересуюсь. «Почти, – отвечает, – а что?» – «А то, – говорю, – что ваша Алина мне уже взглядом дырку в черепе просверлила. А она вроде как моя подруга, мы с ней вместе всегда с работы к метро идем, и нет мне резона своей лучшей подруге у нее же на глазах гадости делать. Вот если бы ее здесь не было», – намекаю многозначительно, чтобы хоть немного его расшевелить.

Расшевелить, однако, не вышло. Он опять на свое разговор свел. Опять стал вопросы подкидывать, от которых у меня челюсти зевотой сводит и затылок ломит.

Ну то есть, понятно, что нормального разговору у нас с ним едва ли две минуты было. И то чисто по моей инициативе. А остальное – мура на постном масле. Ничего такого. Ну совершенно!

Короче, я его потом сплавила куда подальше. И Вася вернулся. Он все это время запаску на машину ставил и выдавленную неизвестным злоумышленником форточку фанеркой заделывал. Уж с ним-то найдется о чем поговорить!

А потом Вася сказал, что хочет меня проводить домой. А я сказала, что и сама прекрасно дойду. А он сказал, что не позволит таким хорошеньким ножкам ступать по такой холодной земле. А я сказала, к чему такая забота о моих ножках, если, как только речь заходит о наших отношениях, его словно параличом разбивает, словно мы в «замри-отомри» играем. А он сказал, что «замри-отомри» здесь совершенно ни при чем и он не понимает, почему наши отношения должны… А я сказала ему на это, что… А он сказал, что… А потом опять я сказала, что… А потом он…

А потом мы целовались в коридоре, а потом поехали ко мне домой.

И все, больше ничего у меня с ним не было. С этим Рыбасовым вашим, я имею в виду. Абсолютно ничего! Я ведь женскую солидарность тоже понимаю и потому с женатиками – ни-ни. Просто принцип у меня такой. Вот если бы он был холостой и лет на десять моложе… Или денег у него было побольше… Тогда бы… А так, что говорить?

Примерно на пятой минуте тягомотного танца, во время которого приходилось с наигранной пылкостью сжимать в объятиях слишком упитанное, на мой вкус, туловище дамы, я понял, что вряд ли смогу добиться чего-либо внятного от этой безмозглой дурочки. Между тем девушка то томно прикладывала свою тыкву мне на плечо, то протяжно зевала, то растерянно хлопала ресницами и капризно поджимала губы, считая, что этим самым производит ошеломительное впечатление. К концу пятнадцатой минуты допроса с пристрастием я так устал, как будто всю ночь разгружал баржи в порту.

Улялякина же липла ко мне так, как будто хотела, чтобы ею немедленно овладели прямо на глазах у всего трудового коллектива. Я даже вспотел немного, отдирая от себя настырную девицу, которая вела себя как трехлетний ребенок, которому врачи уже вынесли безутешный вердикт: врожденный идиотизм. Неужели она действительно работает бухгалтером, а не только красит ресницы и ногти на руках по пять раз в день? Мне захотелось немедленно проверить ее знание таблицы умножения, ибо я имел серьезные основания сомневаться в них.

Единственное, что удалось мне выудить из прекрасной бухгалтерши, – это название банка, куда уплывают попавшие на тайный счет денежки: Объединенный национальный банк. На вопрос, кто указывает ей, какие суммы и куда переводить, эта безмозглая особа томно заявила, что устала танцевать и ей хочется пить. На вопрос, кто управляет счетом в банке, она заметила, что на месте Недыбайлы ни за что бы не позволила себе надеть под серый костюм коричневый галстук в розовую клетку. И что, по ее мнению, полоска цвета индиго на сером фоне в данном случае пришлась бы как нельзя более кстати. На вопрос, как часто совершаются переводы на обнаруженный мной счет, она вдруг вспомнила, что у нее в туфле гвоздь и это ужасно мешает ей ходить. Потом без всякой связи с предыдущим замечанием пролепетала, что ей интересно, почему задерживается Вася, и спросила, смогу ли я довезти ее домой на машине, если она меня об этом попросит. Я сделал вид, что не понял вопроса, и, перебив ее, поинтересовался, возвращаются ли попавшие на счет деньги обратно. На это девица вздохнула и прошептала, что жутко любит песни Филиппа Киркорова и что Киркоров душка. И что он ей зверски нравится, потому что страшно напоминает ей покойного дедушку по материнской линии.

Больше я не смог выдержать ее простодушного чириканья. Слава богу, вернулся Вася и спас меня от натиска томной бухгалтерши.

Рыжий оболтус появился весь всклокоченный, местами измазанный машинным маслом и ужасно злой. Барышня немедленно прилипла к нему, как репей. Мне оставалось только посочувствовать ее бедному кавалеру и пожелать ему мужества.

Закончив утомительный допрос, я с облегчением ринулся к уставленному бутылками столу и по самый нос окунулся в бокал с живительной жидкостью цвета чистого горного хрусталя. Отдышавшись, окинул зал новым взором, на душе как будто полегчало.

Утешало только то, что если мне ничего не удалось выцарапать из этой особы, то и другим вряд ли это удастся. Но все же я кое-что узнал. Кое-какие зацепки мне удалось раздобыть. Она сказала, что счетами в иностранных банках управляют по таблице кодов. Но это значит, что…

– Поразительно развязная девица, – внезапно прозвучал поблизости каркающий голос.

Я повернул голову. Это была Галина Валерьевна. Она одиноко возвышалась за столом, вооруженная ножом и вилкой, и изредка мрачно буравила гневным взором танцующие пары. Вид у нее при этом был такой, как будто она мечтала наколоть голову несчастной Натальи на вилку, аккуратно отделить ее от тела ножом, а потом скушать.

– Да, весьма специфическая особа, – был вынужден признать я. – И очень активная!

– Не то слово! – Галина Валерьевна подвинулась ко мне чуть ближе. – Знаете, я работаю рядом с ней и не понимаю, как вообще начальство ее терпит. Ведь ей просто некогда работать! Половину рабочего времени она любезничает со всеми мужчинами, которые имеют несчастье сталкиваться с ней в силу служебных обязанностей, а другую половину – занята прикреплением к лицу пластов отвалившейся штукатурки.

– Просто ужас! – поддержал я. Кажется, я уже немного научился разговаривать с женщинами. – Какой кошмар!

– Вы абсолютно правы, – поддержала меня Галина Валерьевна. Кончик ее острого носа гневно задрожал, а щеки, против обыкновения, раскраснелись. – Я, собственно, завела этот разговор, чтобы только вас предупредить. Я видела, как она приставала к вам. Все это омерзительно, а вы человек, по-моему, семейный… Она просто хищница, охотница за женихами! Она собирает скальпы покоренных ею мужчин, развешивает их по стенам, а потом в полнолуние совершает ритуальные пляски.

Я оценивающе оглядел главбуха. Если даже она ничего не знает о тайне левых счетов, то хотя бы сможет рассказать что-нибудь про Улялякину. Глядишь, и мелькнут золотой рыбкой в болотистой тине ценные сведения…

– Не хотите ли бокал вина? – галантно осведомился я.

– С удовольствием! – кивнула моя собеседница и продолжала: – А как она одевается? А?

– Жуть!

– Действительно, да? Обтягивающее, короткое – все напоказ! Разве приличная женщина может позволить себе такое?

– Никогда!

– К сожалению, мужчинам импонирует подобная вульгарность. При этом они просто теряют последние крохи разума. Взять хотя бы нашего простачка Васю Петина. Он волочится за ней, даже не подозревая, что у него есть пяток-другой не менее удачливых заместителей.

– Неужели? Какой кошмар!

– А вы думали!.. Честно говоря, порой я с трудом сдерживаюсь, чтобы не высказать в лицо этой особе все, что о ней думаю. Иногда так и подмывает. Как сейчас, например.

– Не хотите ли еще вина?

– Да, пожалуй… Представьте, а ведь она практически не может работать бухгалтером. Конечно, скажете вы, у нее есть корочка об окончании каких-то курсов, но на самом деле по специальности она не знает ничего!

– Неужели действительно ничего?

– Уверяю вас, абсолютно ничего! Так, парочку простейших операций она, конечно, освоила под моим чутким руководством… Умеет перегонять деньги со счета на счет, когда ей прикажут, и оформлять бумажки. Собственно, только из-за этого ее и держат – как удобный инструмент, предназначенный нажимать кнопки на компьютере. Не более!

– Но хоть таблицу-то умножения она знает? – с надеждой спросил я.

– Не твердо… Ее держат просто как ширму. Ведь она глупа как пробка и не сможет ничего рассказать даже под наркозом. У нее просто не хватит словарного запаса. Я делаю за нее львиную долю работы, я ухожу домой порой в десять часов вечера, в документах у меня комар носа не подточит, а ее в шесть часов словно ветром сдувает!

– Неужели?

– Представьте себе! – Галина Валерьевна совсем раскраснелась от вина и долго сдерживаемой обиды. – Мне достаются все шишки, а ей… Бонусы! Меня вызывает начальство и чихвостит за каждый просчет, а ей выписывают тысячные премии!

– Потрясающая несправедливость! – горячо поддержал я.

Глупо было не подлить масла в бушующий огонь разоблачения. И я подлил:

– Кстати, а ведь я слышал недавно на совещании у Деревяшкина, на конец квартала намечена очередная ротация кадров.

– И что? – встрепенулась Галина Валерьевна.

– Кажется, Петин предложил, чтобы должность начальника бухгалтерии заняла обсуждаемая нами особа.

– Все ясно! – Горькая усмешка искривила тонкие, без малейшего намека на помаду губы. – Меня, стало быть, отправят в утиль. Уволят! Ха, ну и пусть! Я посмотрю тогда, что станет с их бухгалтерской отчетностью! Я-то себе работу найду в два счета, а вот эта вертихвостка…

– Нет, о вашем увольнении пока и речи не идет. Просто номинально начальником отдела будет считаться она.

– Ну конечно! – Пучок волос на затылке гневно дернулся. – Я стану делать за нее всю черновую работу, а она будет только ставить подпись!

– Увы, увы, мир так несправедлив… Трудно искать в нем правды… – фальшиво вздохнул я.

– Не так уж трудно! Достаточно спросить об этой правде знающего человека.

– То есть вас?

– То есть меня! – Остренький носик обидчиво шмыгнул. – Уж я не стану покрывать их темные делишки, если спросят.

Ведь это я желал спросить ее о темных делишках, именно я! Это я мечтал узнать страшную правду о темных махинациях в нашей конторе! Я придвинул стул поближе к своей собеседнице.

– А скажите, Галина Валерьевна, правда ли, что… – Голос интимно понизился, чтобы ничьи уши не уловили даже обрывка сказанной фразы.

Галина Валерьевна заговорщически оглянулась и тоже наклонилась ко мне.

– Правда. Я, конечно, сейчас точно не могу сказать, но если поднять документы… Тем более, что они не больно-то маскируются…

– Вы не собираетесь домой, Галина Валерьевна? Вечер, кажется, движется к своему логическому завершению. Я мог бы вас подвезти.

– С удовольствием, Александр Юрьевич. С огромным удовольствием…

Через час я знал все. А еще через два дня распечатка счетов и коды к ним покоились в моем «дипломате». Я был вооружен и, следовательно, очень опасен.