Текст книги "Скоморох"

Автор книги: Свенельд Железнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 3

Когда скоморох и его спутница подошли к Новгороду, они уже многое знали друг о друге. Отроковица рассказала, что ее отец княжий огнищанин Белоглав, уйдя на покой после похода на греков, купил землю в Зеленой Пойме и завел семью. В той же усадьбе он поселил своего младшего брата, Синемора, который еле-еле сводил концы с концами после того, как попал в полон к свейским варягам и отдал последнее на выкуп. Отстроив хоромы, братья стали возделывать поля и рожать детей. Умилка – первая дочь Бело-глава – имела пятерых сестер и ни одного брата. Последних ей заменяли Зяма и Куря – дети Синемора, родившиеся еще до переселения в Зеленую Пойму, а потому самые старшие из ребят. Это было веселое время, полное игр и задорного смеха. Вспоминая о нем, Умилка не могла удержаться от доброй улыбки. Радостные мгновенья светлого счастья навсегда оставили след в ее душе. Беззаботное детство кончилось, когда грянула беда. Несчастье случилось из-за жадности новгородского епископа Луки Жидяты. Поставленный в Новогороде волей великого князя Ярослава, он получил от господина огромные полномочия. Сидеть сложа руки Лука не стал. С первых же дней стал разбираться с десятиной, которую новгородцы обязаны платить церкви. Сначала застонали купцы, ибо их прижали первыми. Потом завыли посадские, почуяв чужую руку в мошне. Наконец дело дошло и до служилых людей. Гриди заявились в усадьбу Белоглава и потребовали десятину. Он отказал, сославшись на верную службу князю. Гриди пригрозили карой за ослушание, но в тот раз ушли ни с чем. Через месяц к Белоглаву приехал его старый боевой товарищ и воевода Ян Творимирыч. Он гостил три дня, но так и не добился того, чтобы церковь получила оброк. Умилка слышала, как Ян Творимирыч обещал заступиться за товарища перед епископом, а пока советовал воздержаться от поездок в Новгород. На том и расстались. Гроза грянула через седмицу. Ночью не меньше сотни церковных холопов собрались близ усадьбы Белоглава. Вперед выехал Лука Жидята. Он потребовал выдать десятину, в противном случае обещал жестоко покарать ослушника.

Белоглав решил стоять до конца. Он надел доспех, взял топор и приготовился дорого продать жизнь. Однако Лука не собирался выходить на честный бой. Епископ поджег усадьбу. Всех, кто выскакивал из огня, гриди жестоко секли мечами и кололи копьями. Щадить и миловать Лука строго-настрого запретил. Расправа должна была стать примером для всех ослушников. Спастись удалось лишь троим – Зямы, Кури да Умилки тогда не было дома. Они ушли накануне в ночное, пасти коней, а когда вернулись, застали лишь головешки и обугленные тела. Коней дети продали за бесценок, однако и тому были рады. На вырученные деньги с грехом пополам пару лет протянули. За это время выучились обходиться без крыши над головой, да и в лихих заработках преуспели.

Закончив рассказ, Умилка попросила, чтобы теперь скоморох поведал о себе. Тот пожал плечами – мол, ничего примечательного в его жизни не было – однако отказать не смог. Рассказал, как потерял отца, убитого татями на лесной дороге, как потом жил с матерью у ее родичей в Городце на Соже. Узнала Умилка о скитаниях Радима и его вольной жизни, о его скоморошьем пропитании и вечной мечте заняться чем-нибудь важным. Про свои несчастья в новгородской земле Радим упомянул лишь вскользь. Особо гордиться ему было нечем. Не пугать же отроковицу повестью о мстительной ведьме или бесовском кресте! В любом случае, Умилка с интересом слушала. Ей нравились неторопливая речь Радима и его подтрунивание над самим собой.

К городским воротам подошли вместе с толпой окрестных земледельцев и скотоводов, спешивших на утренний торг. Повозки, груженные мешками с зерном, натужно скрипели рассохшимися колесами. Чалые лошадки и бурые коровки понуро брели пыльной дорогой, следуя за хозяевами. По мосту, перекинутому через ров, пускали размеренно, чтобы не было толчеи. Два сторожа – оба одетые в кольчуги и опоясанные мечами – успешно справлялись с задачей.

– Куда прешь! Стой! – Сторож хлестнул плеткой незадачливого пастуха.

– А теперь двигай! – И хлестнул снова.

Смерды безропотно сносили все. Но Радиму не особенно улыбалось получить поперек спины, поэтому он сразу понял, зачем Умилка поспешила заслониться от сторожей медленно бредущими буренками. Скоморох проделал то же самое. Однако ростом и статью Ра-дим значительно отличался от Умилки. Девушка прошмыгнула незамеченной, а вот скомороха сторож приметил.

– Стой! Куда?! – Сомнений не было, что обращаются к Радиму. – А ну, сюда!

Радим подчинился. Когда заслонявшая скомороха корова прошла мимо, сторож ухмыльнулся:

– Хотел нестеганым пройти, смерд? Ух, закачу по полной.

Свистнула плеть. Скоморох выгнулся, и она прошла мимо.

– Ах, ты! – Сторож ударил снова, целя в лицо. Радим наклонился, потом выпрямился. Задержка из-за упражнений с плетью привела к тому, что за спиной скомороха стала скапливаться толпа. Поднялся ропот – люди спешили на торг. Второй сторож, похоже, не разделял настроения соратника, поэтому вмешался в замятию.

– Брон, хватит. Посадник недоволен будет, если вирники придут, а на торгу никого нет. Пусти его.

– Ладно, – нехотя согласился первый сторож. – Только я тебя запомнил, смерд. Ловчить вздумал! Жди в граде – замещусь, разыщу тебя. В голосе сторожа прозвучала неприкрытая угроза. Радим тяжело вздохнул: умеет же он находить неприятности на ровном месте. Скомороха толкнули в спину, и он поспешил к ожидавшей в воротах Умилке. Отроковица широко улыбнулась:

– А ты – герой!

– Ох, лучше бы я им не был.

– Чего так?

– Жилось бы в удовольствие.

По Торговой улице, мимо усадеб Словенского Конца, Радим и Умилка прошли на Торжище. Чего здесь только не продавали! Скоморох не помнил града, где бы он видел такое скопление делового народа. Даже в стольном Киеве было спокойнее. Там протиснуться между палатками было просто. В Новгороде же местами возникали такие заторы, что Радим опасался застрять в них надолго. Иноземцев кругом было немерено. Каждый второй был одет либо по-гречески, либо по-франкски, а кое-кто носил вовсе незнакомое Радиму платье. Продавали мыслимое и немыслимое. Наряду с молодым зерном и откормленным скотом, тонкими паволо-ками и причудливыми височными кольцами, торговцы предлагали пестрых заморских птиц и шкуры диковинных зверей, прозрачные кувшины с разноцветными жидкостями и исписанное рунами оружие.

– Скорее сюда! – Умилка дернула Радима за рукав.

Она тащила его за одну из палаток. Там девушка опустилась на корточки, жестом приказав скомороху сделать то же самое.

– Что? Что такое?

– Смотри, едут!

Через толпу пробирались двое вершников в длинных синих плащах. Они внимательно вглядывались в суетящихся людей, время от времени покрикивая на тех, что мешали проезду. Судя по длинным мечам в кожаных ножнах и драгоценным гривнам на шее, это были не простые новгородцы.

– Кто такие?

– Гриди бискупли! Тебя ищут!

– Ты их знаешь?

– На плащи глянь. Бискуп нарочно другим синий цвет носить запретил. Чтобы боялись, как увидят.

Вершники проехали мимо. Умилка поднялась на ноги:

– Пошли! Нам мимо Готского двора. Хоть бы там гридей не было.

– Пошли…

Радим еле поспевал за верткой Умилкой. Один раз он чуть не сшиб зазевавшегося торговца вяленой рыбой. Тот рассыпал товар, и вслед скомороху полетели ругательства. Когда они потонули в рыночном гомоне, спутники уже стояли на берегу Волхова. От увиденного у Радима расширились глаза.

– Вот это да!

– Не зрел такого? Верно говорят, ни в одной земле такого чуда нет, – заявила Умилка.

Через великую реку тянулся длинный деревянный мост. Он покоился на десятках толстых дубовых столбов. Настил был положен на такой высоте, что под ним проходила большая ладья с отомкнутой мачтой. Даже в стольном граде Киеве Радим не видел ничего подобного. Днепр никогда не мостили. Водная гладь широка, течение могуче. Как только держится это чудо?

На левом берегу Волхова виднелся детинец. Толстыми дубовыми городнями он опирался на высокую каменистую осыпь. Множество вежей грозно смотрело узкими бойницами на реку. Высоко над стенами сверкали золоченые купола Святой Софии. Совсем как в Киеве. Недаром Новгород кличут полуночной столицей. Есть чем очи порадовать.

У моста стоял вирник в синем плаще и собирал плату.

– Одна резань! Одна резань! Не стесняйтесь, проходите! В Святой Софии скоро к обедне зазвонят! Торопитесь, люди православные!

Радим вопросительно посмотрел на Умилку. У него не было и резани.

– Мы через мост не пойдем, – заявила девушка. – Княжье дворище, где посадник бытует, на этом берегу. Вон частокол за площадью видишь?

– Вижу.

– Нам туда.

Княжье дворище, известное как Ярославово, было крепким острогом. Ограда в два человеческих роста плотно окружала многоярусный терем и хозяйственные постройки. Поодаль виднелась небольшая церковь. Она была посвящена Святому Олаву, королю и крестителю Норги, много лет назад попытавшемуся вернуть власть над своей страной с помощью великого князя Ярослава, но павшему в битве.

– Мы пришли. Вот хоромы посадника.

– Благодарствую, Умилка. Чем смогу, отблагодарю. Хочешь, приходи сюда завтра поутру. Думаю, я разживусь чем-нибудь у боярина.

– Не надо, Радим. Братья и так много у тебя отняли.

– Значит, мы больше не увидимся? Радиму отчего-то стало грустно.

– Все может статься… Прощай, Радим!

– Счастливо, красавица!

Умилка шмыгнула между прохожими и затерялась в толпе. Радим, тяжело вздохнув, постучал в калитку.

– Кто таков? – спросил привратник – дюжий детина в железном доспехе.

– К боярину. Слуга его верный Радим пожаловал.

– Первый раз о таком слышу.

– Я в Новгороде доселе не был. Потому обо мне и не говорили.

– Ты из каких краев?

Радим задумался – аи впрямь, из каких он краев?

– Из земли низовской. Пусти меня к боярину, он все тебе скажет, ежели захочет.

Привратник хмыкнул, оглядел скомороха с ног до головы и освободил проход.

– Эй, малой! – крикнул он холопчонку. – Проводи человека к боярину. Он сейчас плотничает.

– Слушаюсь, господин…

Радим последовал за холопчонком в обход терема. Они прошли мимо птичьего двора, миновали конюшню, в которой юный конюх натирал бока двум породистым жеребцам. Далее виднелся небольшой навес. Там были сложены бревна, поленья и свежеструганые доски. Около грубо сколоченных козел расположились несколько человек. Двое, в поту и опилках, возились с какой-то деревянной конструкцией, трое других стояли рядом и давали указания.

– Не эту! Вон ту, балда, досочку бери!

В белой шелковой рубахе, голубых шароварах и расшитых золотыми узорами яловых сапожках Остромир и без слов выглядел хозяином. За три года, что Радим его не видел, боярин совсем не изменился. По-прежнему аккуратно причесан, светел ликом и прям осанкой. Может, чуток погрузнел в животе, однако это ему не мешало. Наоборот, придавало солидности.

Рядом с Остромиром стояли другие видные люди. Один, одетый во все черное, включая длинный плащ с колпаком, держал руки скрещенными на груди. На пальцах черного человека блестели драгоценные перстни. Опытным взглядом Радим определил, что камушки в украшениях редкие, яркие, чистой воды се-марглы. Второй товарищ боярина был разодет еще пышнее. Его грузное тело еле вмещалось под парчовую накидку, перекинутую через плечо. Руки богатея были унизаны браслетами и кольцами, на шее висело несколько золотых цепей с драгоценными подвесками, крестообразная фибула на груди сверкала прозрачными адамантами.

– Господин! К вам гость! – громко сказал холоп-чонок.

– Кто еще пожаловал?

– Доброго здравия, светлый боярин! – Радим склонился в поклоне.

Остромир сильно удивился. Его брови поползли вверх, усы зашевелились.

– Неужели Радим? Давно о тебе даже слуху не было. Какими судьбами?

– За вашей милостью, светлый боярин!

– Что-то новое… Раньше ты от меня все ускользнуть норовил.

– Напраслину возводите, господин светлый боярин! Просто я своим был промыслом занят, а вы своим. Не вините сирого. Нынче только вы мою голову спасти можете.

– Что случилось?

Остромир заметил, что все вокруг прислушиваются к разговору. Он нахмурился:

– Что встали? Работайте, работайте! Чтоб мне к вечеру будку сколотили! А то велю Косолапому вас порвать, нерадивых.

Тут же застучали топоры, запели наструги – холопы вернулись к своему занятию.

– Так что произошло?

– Обобрали меня, господин, лихие люди без резани оставили. Все мое состояние на мне теперь, ничего иного не осталось. А собирался я в дальние страны плыть, ремеслом своим чуток подзаработать. На Руси, сами знаете, тесно стало. Попы нас гоняют, а вирники три шкуры дерут. Помогите, светлый боярин, гривной-другой. Я, чем хотите поклянусь, что как вернусь – отдам.

– Ну вот, а я думал, что интересное расскажешь. Ты же, как все, за серебром пришел. Да еще за море Удрать собираешься.

– Помилуйте, светлый боярин! Иначе мне по миру идти или в кабалу запрягаться.

– У каждого своя судьба. А не хочешь ли честно заработать свою гривну? Помнится, я звал тебя к себе, да ты не пошел. Теперь, верно, согласишься.

– Я б рад, господин светлый боярин, да в Новогороде мне оставаться тревожно. Похоже, бискуп до ужаса зол на скоморохов. Меня давеча ночью поймать пытались его гриди. Еле утек.

– Лука-то? Он зол. Да за мной будешь как за каменной стеной. Я тебя не собираюсь заставлять скомо-рошить.

Внезапно вперед подался человек в черном. В его глазах полыхали злые огоньки.

– Боярин, сей скоморох – тот самый. Владыка будет вам очень благодарен, если у нас не возникнет разногласий.

– Кто? Радим? Да его даже Коло Скоморохов за своего не считает.

– Владыка о другом ведает. Сей ночью мы упустили именно Радима. Однако теперь он от нас не уйдет, ведь верно, боярин?

Тут Радим и узнал человека в черном. На дворе Боровичка он представлялся как Григорий, диакон Святой Софии. Вот угораздило! Скоморох попятился.

– Радим, извиняй, однако ничего поделать не могу. Дела церковные не в моем попечении. Придется тебе с Лукой побеседовать. Только сильно не страшись, я за твоей судьбой прослежу.

– Ох, помилуйте, господин великий боярин! Не выдавайте! Не дайте попам меня сгубить! – Радим рухнул на колени.

– Если все им честно расскажешь – ничего тебе не будет.

– Что расскажу?

– Все, что спросят.

– Благодарствую тебе, боярин. Владыка сей милости не забудет. Отплатит сторицей, – Григорий легонько поклонился.

За спиной Радима, откуда ни возьмись, появились трое дюжих молодцев в синих плащах. Они несильно, но настойчиво подтолкнули его в сторону ворот. Скоморох не успел надышаться вольным воздухом, как снова оказался в полоне.

Глава 4

Лука Жидята встретил пленника в мрачной каменной клети, насыщенной сыростью и запахом тления. Через небольшое зарешеченное оконце под сводчатым потолком проникал скудный свет. В полутьме угадывались очертания грубо сколоченного стола и пары скамей. Епископ сидел спиной к свету, поэтому разглядеть его лица Радим не мог. В глаза бросились только длинные пышные волосы и густая борода, из-за чего голова Луки казалась непропорционально большой. Перед епископом лежали каравай и головка сыра. Он отщипывал от них небольшие кусочки и отправлял в рот. Проглотив, Лука запивал вином, прикладываясь к глиняному кувшину с тонким горлышком.

Рядом с епископом стояли несколько мускулистых гридей в тонких льняных рубахах с закатанными рукавами. В руках они держали плети и дубинки. Радим понял, что шуток здесь не любят.

– Владыка, мы поймали скомороха, – с гордостью заявил Григорий, подходя к епископу.

– Молодцы, – скрипучим холодным голосом ответил Лука. – Поставьте его так, чтобы я видел его глаза.

Несколькими грубыми тычками в бока Радима пе-Редвинули под луч дневного света.

– Помилуйте, владыка! – Скоморох поспешил рухнуть на колени. – Ничего не творил против вас, не заду…

– Пусть вернется на место и помолчит.

Радим получил хороший удар коленом в зубы, но не упал. Сзади его подхватили под руки и поставили на ноги. Отплевываясь кровью, Радим заскулил от боли.

– Какой-то он несурьезный.

– Так скоморох же, владыка, грязный смерд.

– И такие люди замышляют против меня. Ая-яй… Епископ задумался, потом поднялся из-за стола и подошел к Радиму:

– Отвечай, кто тебя послал? Ефрем? Туровид? Имя Ефрема скомороху ровным счетом ничего не говорило. А вот Туровид а Радим помнил хорошо. С этим парубком он как-то угодил в серьезную переделку в Ладоге. Бояре плели интриги, ведьма ворожила, а скоморох оказался между ними. Туровид тоже тогда шкурой рисковал. Однако, как позднее понял Радим, из добровольного интереса. Парубок-то то непростой оказался: из волхвов, верховный заводила Коло Скоморохов. О нем, что ли, епископ расспрашивает?

– Никто меня не посылал, владыка. – Разбитый рот мешал говорить. – Сам пришел. Хотел за море податься.

– Дудика, подоткни ему малость. Удар поддых согнул скомороха пополам.

– Так что насчет Ефрема и Туровида?

– Не вели казнить, владыка! О каких Туровиде и Ефреме молвите? Много их по свету.

– Говори обо всех.

– Про Туровида слыхал. Он заводила Коло Скоморохов.

– Туровида вспомнил. Уже хорошо. А Ефрема не знаешь?

– Слыхал о многих с таким именем. Да не припомню, чтоб свиделся хоть с одним.

– Лукавишь…

– Честно, не знаю! Вот вам крест, владыка!

– Чудно крестишься. Ну, да ты – скоморох, нехристь, что с тебя взять. Как думаешь, Григорий, Ефрем тут действительно ни при чем?

– Сомнительно, владыка. Митрополит в этом деле точно замешан.

– Вот и мне так кажется. Ладно, выкладывай, зачем тебя Туровид в Новгород послал? Что велел?

– Никто меня не посылал, владыка!

– Дудика…

Тяжелый кулак гридя обрушился на голову Ради-Скоморох повис на руках сторожей безвольной уклой.

– Перебрал, Дудика!

– Винюсь, господин…

Епископ вернулся за стол. Он отщипнул сыра и начал жевать.

– Плесните на него.

Гриди приволокли два ведра холодной воды, окатили Радима. Охая, он пришел в себя.

– Говори, – потребовал Лука.

Радим прекрасно понимал, что он может либо честно молчать и снова получить хороших тумаков, либо беззастенчиво врать, оттягивая расправу. Второе явно было предпочтительнее. Сдохнуть от кулаков Дудики он всегда успеет.

– Туровид меня послал. Убьет, если узнает, что я рассказал. Я должен сесть на ладью и плыть за море.

– В Рим? – Куда?

– К римскому бископу?

– Да, да, владыка, к нему, к нему самому. Они большие друзья с Туровидом.

– Неужто? Что думаешь, Григорий?

– Врет. Зачем бы поганый язычник к святейшему престолу отправился?

– Кто знает… Отвечай, зачем тебе в Рим?

– Весточку от Туровида передать. Этому… биску. пу…

– Интересно. Ужель и там вороги?

– Сомнительно, господин. Врет скоморох.

– Какую весточку, отвечай!

– Ну… – Радим задумался, силясь сочинить нечто правдоподобное. – О скоморохах. Мол, мы всегда друзья ему.

– Григорий, ты слышал?

– Невероятно, владыка! Туровид – самый отъявленный волхв. Его князь терпит только потому, что отец терпел. Святейший престол ни за что с ним общаться не станет!

– Правду иль кривду говоришь, скоморох? Смотри, не играй со мной!

– Правду, истинную правду!

– В пыточную его. Проверим.

– Пощады, государь мой, владыка!

К крикам Радима прислушиваться никто не стал. Его схватили за руки и поволокли к невысокой двери, обитой железом. Дудика отворил проход, пропуская остальных внутрь. В пыточной пахло несколько лучше, чем в каземате со столом. И все благодаря паре жа-ровень с полыхающими углями. От одной из них шел аромат слегка подгорелого мяса.

– Как тут дела? – спросил епископ полуголого детину у жаровни.

– Все, что мог, он сказал. Сознался, что помог скомороху улизнуть. А Туровида не знает. Святейшего митрополита тоже.

– Чего еще жаришь?

– Румяню, господин. Может, что добавить пожелает.

Епископ пригляделся к обнаженному человеческому телу, подвешенному на вертел.

– Помер он. Снимай.

– Слушаюсь, господин.

Радим и так не стоял на ногах, а тут еще жуткое зрелище обожженного трупа. И для кого освобождают место – для него! Неужели скоморох печально окончит дни, покрывшись волдырями и углем, зажаренный, будто поросенок?

Радим решил, что будет сопротивляться до последнего. Силы к нему отчасти вернулись. А дальше пусть будет как решат боги.

Обгорелое тело бросили прямо под ноги Радиму. Скоморох с ужасом признал в замученном хозяина постоялого двора, с которого он бежал прошлой ночью.

– Узнаешь пособничка? С тобой будет то же, коли врать станешь.

– Ох, не вру я, владыка. Всем, чем пожелаете, клянусь!

– Что ж про Ефрема кривду сказал? Как ты можешь к бископу римскому ехать, да бископа киевского не знать?

– Бес попутал, владыка! Простите, государь мой!

– Хорошо. Тогда говори, что против меня готовите? Если ты за море собрался, то кто на меня зуб точит?

– Откуда ж мне знать, владыка! Что против помышляют, не ведаю!

– А вот мои люди из Киева другое в своей весточке написали. И кому верить?

– Неужто про меня там писали? Не может быть такого, владыка! Никогда я против господина бискупа не замышлял!

– Верно, имени твоего в весточке не было. Но много ль к нам скоморохов на днях явилось? Вот Григорий говорит, что ты один. Ему тоже не верить?

– Может, прозевали другого! Я ж в том не виноват!

– Негодяй, на что намекаешь! – полыхнул гневом Григорий. – На жаровню его!

Гриди с треском разорвали на скоморохе рубаху.

– Постой, Дудика. Не суетись, Григорий. Откуда у тебя эта отметина? – Лука заинтересованно разглядывал плечо скомороха.

– От рождения, святой отец…

– Не может быть. Я видел людей с такими пятнами, но они стоили им очень дорого.

– С ним что-то не так, владыка? – заинтересованно спросил Григорий, заглядывая через плечо епископа.

– Неважно. Слова скомороха мне кажутся разумными. Я бы тоже одного человека на такое дело не послал. Григорий, Дудика, прочешите окольный град и окрестности снова. Ищите других скоморохов.

– А сего мучить будем, владыка?

– Нет. Все, что хотел, я выяснил. Он больше не нужен.

Гргорий недовольно поморщился:

– И что с ним делать? За него Остромир просил. У Радима бешено застучало сердце.

– В мешок и в колодезь. Как обычно. Остромиру скажешь, что скоморох ушел на все четыре стороны.

– Слушаюсь, владыка.

Приговоренный не успел даже дернуться, как его повалили на пол, скрутили пеньковой веревкой и засунули в большой холщовый мешок. Рот забили грязными обгорелыми лохмотьями. Для верности пленника пару раз стукнули головой о каменную стену.

* * *

Черная земля смыкалась на горизонте с кроваво-красным небом. Багровые мороки медленно плыли над головой. Радим стоял по колено в грязи и вдыхал смрад разложения. Что это? Где он? Горячий ветер принес запах серы.

Скоморох обернулся. За спиной высился черный-черный лес. Откуда-то из чащи донесся унылый звериный вой. Дрожь пробежала по телу Радима. На голове зашевелились волосы. Вой повторился, и с каждым мгновением он становился все громче и громче. Лесная тварь приближалась.

Радим попытался сделать несколько шагов в сторону кровавого горизонта. Грязь плотно вцепилась в ноги, не давая двигаться. Скоморох отступил назад. Здесь грязь была пожиже. Скоморох мог идти только к лесу.

Вой повторился. В глубине черной стены деревьев вспыхнули и погасли два алых глаза. Радим покрылся холодным потом. Что теперь?

Тяжелое дыхание неведомой твари все громче. Запах серы стал невыносимым. Радим собрался с силами, чтобы не закричать. Он знал, что в Пекло попадают большие грешники, но никогда не верил, что таковым окажется сам.

Алые глаза показались снова. Они смотрели на скомороха с ужасающим вожделением. Тварь готовилась к броску. Но Радим уже не боялся. Чему быть – того не миновать. Если суждено сгинуть в пасти ужасной твари, пусть это случится скорее. Все одно – хуже Пекла ему ничто не грозит.

Радим шагнул в сторону леса.

Тварь завыла и бросилась прочь. Глаза скомороха полыхнули алым огнем.