Текст книги "Скоморох"

Автор книги: Свенельд Железнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

КРОВЬ СКОМОРОХА

Глава 1

С Ильменя веяло прохладой, обычной для этих мест в конце серпеня. На ветру поскрипывала калитка, ведущая во двор, огороженный высоким тыном. На Причальной улице Городища было пусто. Уже давно отзвонили вечерню, и добрые люди уснули, оставив заботы до утра.

Тишину разорвал густой лай собак, потом послышался топот копыт: по улице рысью проехали вершники. Их было пятеро, все рослые, на ухоженных конях под боевыми седлами и с крепкими сбруями. Темные шерстяные плащи защищали всадников от порывов ветра, а длинные мечи, опоясывавшие четверых из них, – от недобрых людей.

Коней осадили у скрипучей калитки.

– Мы с Дудикой войдем, – сказал тот вершник, что был без меча. – Стерегите ворота, привяжите животин и ждите. Ежели свистнем, немедля рвите к нам.

– Делайте как диакон велит, – подтвердил сказанное самый широкоплечий из ватаги. – И никого не пускать – ни туда, ни сюда.

– Угу, – кивнули здоровяки.

Спешившись, Дудика и диакон уверенным шагом направились к крыльцу большого дома. Оконца не были затворены ставнями, а потому падавший из них свет хорошо освещал натоптанную дорожку. Пахло домашней скотиной и свежей едой. Навстречу гостям выбежал хромой детина:

– Просим, просим! Проходите! Хозяин рад, очень рад.

– Отрадно, – негромко проговорил диакон.

– А ну, с дороги! – Дудика грубо оттолкнул мешавшегося под ногами детину.

Не замедляя шага, приезжие вошли в дом. Внутри было ненамного светлее. В центре клети полыхал очаг, пара лучин освещала длинный стол, поставленный у стены, огарок свечи теплился у образа Богородицы в красном углу. Диакон и Дудика перекрестились. Остановившись у самой двери, осмотрелись.

– Видишь кого похожего?

– Нет.

– Надо искать. Слово было верное. Дурить нас тот холоп не посмел бы.

Углядеть всех, кто находился в доме, было трудно. Мало что некоторые лежали на полу, с головой укрывшись дерюгами, и зычно храпели, так еще сумрак скрадывал закутки и закоулки. Явно бодрствовали только трое. Два мужа, лет по тридцати от роду, сидели за столом и, вяло переговариваясь, хлебали мутноватое пиво из потемневшего, потрескавшегося жбана. Низкорослый толстячок в замасленной рубахе, подвязанной кожаным ремешком, суетился у очага.

– Надо хозяина попытать. Он всех примечать должен. Гостеприимцы – скользкие твари, но мы тоже не лыком шиты.

Диакон и Дудика направились к очагу. Языки пламени лизали нанизанную на вертел тушу кабана. Шипел на углях жир. Пахло так вкусно, что Дудика сглотнул слюну.

– Добро пожаловать, гости дорогие, к Боровичку на роздых и горячую кашу. Рассаживайтесь поудобнее. Могу предложить меда сладчайшего и мясца свежайшего.

– Ты – хозяин? – спросил диакон.

– Да, да, гости дорогие, Боровичок стоит перед вами. Очень рад, что почтили меня своим вниманием. Как величать почтенных господ? Вижу, вы из храбрых мужей. Уж не из княжьей ли дружины?

– Много болтаешь, толстяк. Отвечай, не заходил ли к тебе сегодня скоморох?

– Может, сначала угощенье, а дело потом, гости дорогие? Я тут…

– Отвечай, живо! – вступил в разговор Дудика, хватая Боровичка за горло.

– Хочешь с нами в хитрого и тупого поиграть? – нахмурился диакон. – Не выйдет, заруби себе на носу, толстяк. Мы пока по-доброму спрашиваем. Так видел скомороха?

Шум у очага отвлек мужей, грустивших у полупустого жбана. Они окинули мутным взором грубых гостей и решили вмешаться:

– Эй, вы, лиходеи! А ну пустите Боровичка!

– Щас мы вам накидаем! – пошатываясь, один из мужей поднялся со скамьи и стиснул кулаки.

Как ни высок был Дудика, но тот, кто приближался к нему, почти доставал притолоки. Рука воина стиснула рукоять меча. Со всех сторон зашевелились постояльцы.

– Назад, смерды! – закричал диакон. – Ослепли, что ль? Не видите, кто перед вами стоит? Я – Григорий, диакон Святой Софии! Кто нам поперек пойдет, именем Божьим пойман будет!

Для большего эффекта диакон распахнул плащ, чтобы все увидели богатый золотой крест, висящий на груди.

– Прости, отче! – Мужи повалились на колени. – Не ведали, что творили. Бес попутал, да хмель в голову вдарил. Темно тут… Не приметили…

– Молчать, – коротко ответил Григорий.

– Благослови!

– Молчать!

Дудика пинками погнал пьяниц в угол. Диакон повернулся к Боровичку, продолжая начатый разговор:

– Где скоморох?

Увлеченный расспросами хозяина постоялого двора, Григорий не заметил, как один из постояльцев тенью скользнул под стол. Пока шел разговор, он сидел, прижавшись к стене и стараясь не дышать. Точнее, замер он после того, как вошедшие упомянули скомороха.

– Был тут один. Но уж верно не знаю, скоморох он или кто, – начал Боровичок. – Как мешок свой расшнуровал, так я личину липовую увидел. Может, и не скоморох вовсе.

– Где он?

– Хорошее серебро мне дал. Я ему в своей горнице постелил. Там, верно, и спит. А может, гуляет где. Я его вечор не видел. Эй, Хромец, покажи важным господам, где моя горница!

Хромой детина, глупо улыбаясь, вынырнул из темноты. Он услужливо приоткрыл низкую скрипучую дверь и осветил порог лучиной.

– Пойдешь с нами сам.

– Э-э, милостивые господа. У меня тут хряк добрый на вертеле. Сгорит, вот вам крест, ежели не прослежу. Не вводите в убытки, помилуйте.

– Пусть Хромец последит. Двигай. Дудика грубо толкнул Боровичка в спину, понуждая идти.

– Смотри, Хромец, не подведи!

– Не подведу, хозяин!

Детина и Боровичок многозначительно переглянулись. Потом хозяин, приняв лучину, направился в смежную клеть. Григорий и Дудика пошли за ним.

– Ежели кто из добрых гостей хочет выйти до ветру, то самое время, – негромко пробурчал Хромец. —

Только смотрите, у ворот трое богатырей ждут, никого мимо себя не пускают.

Из– под стола осторожно выглянул человек. Тихо, как мышь, пробрался к выходу. Пьяницы заметили только, как дверь на миг открылась, впуская порыв ветра, и негромко захлопнулась.

Спускаться по ступеням крыльца беглец не стал. Он ловко перемахнул через огородку, приземлившись на раскисшую от дождя землю. Ноги разъехались в стороны, чтобы не упасть, пришлось упереться в грязь руками.

Радим – так звали беглеца – охнул, беззвучно проклиная месяц, проведенный без скоморошьих забав. Совсем расслабился, думал – раз до пристани без приключений добрался, то и тут обойдется. Оказалось, нет, новгородская земля поглубже заманила да побольнее стукнула. Совсем не ожидал Радим, что вот эдак придется бежать в ночь, накануне уже договоренного отплытия, оставив все добро преследователям. Хорошо, туго набитая мошна с собой. Личин, цветастых тряпок да бубенцов, конечно, жалко, но если утром удастся пробраться на ладью, то барахло – дело наживное.

Радим поднялся и, стараясь как можно меньше шуметь, двинулся вдоль стены дома.

– Стой! Кто таков? – раздался внезапный окрик. Беглец застыл как вкопанный.

– Кто и куда? – из-за баньки вышел воин, укутанный в темный плащ.

– Я… э… ме… – Радим заговорил заплетающимся языком, имитируя пьяную речь. – Мне… э… по нужде…

– Далеко не ходи. Сюда за угол, а потом возвращайся в хоромы.

– Ох… Я… э…

Беглец зашел за баньку и оказался в тупике. Слева один сруб, справа другой, а прямо перед носом высокий плетень, отделяющий двор Боровичка от соседнего. Долго размышлять Радим не стал. Цепляясь за бревенчатые венцы, он вихрем взобрался на крышу баньки, откуда одним прыжком перемахнул через забор.

На него с лаем бросились лохматые псы. Подхватив с земли полусгнивший дрын, Радим пустил им в собак. Те, что потрусливее, еще во время замаха показали хвост, а единственный смельчак завертелся на месте, получив удар в грудь. Воспользовавшись его замешательством, скоморох добежал до ближайшего строения. Здесь пришлось повторить ловкий трюк – молнией взлететь на самую крышу. На мгновение остановившись, беглец оценил положение. Окольная улица осталась где-то справа, чтобы до нее добраться, придется миновать еще пару дворов.

На этот раз он не стал спускаться. Скинув сапожки, скользкие от налипшей грязи, Радим босиком засеменил по кромкам оград. Раскинув в стороны руки – в каждой по сапогу – он искусно удерживал равновесие, пока не спрыгнул на улицу. Через полсотни ударов сердца, обувшись и стряхнув пот со лба, довольный собой скоморох уже бежал прочь от Городища…

Темнота царила беспросветная, а потому Радим не сразу понял, обо что запнулся. До него дошло, что это была специально подставленная клюка, когда он услышал человеческие голоса и увидел опускающуюся на голову дубину. Попытка увернуться не увенчалась успехом. Сознание покинуло беглеца.

Глава 2

Посреди почерневших от пожара развалин, в бывшем подполе спаленной избы горел тусклый костерок. Вокруг сидели два чумазых отрока и одна растрепанная отроковица. Их рубахи, подпоясанные обрывками волосяных веревок, представляли собой смесь заплат и незалатанных дыр, спины были прикрыты от ночного холода потертыми дерюгами. Ступни босых ног повернуты к тлеющим углям. Чуть в стороне, между обломками рухнувшей притолоки, лежал обнаженный бородатый мужчина, на вид чуть старше тридцати годов. Его руки и ноги были опутаны ивовыми прутьями, так что он не мог и пошевелиться.

Отроки перебирали тряпье, снятое с мужчины, а девчонка пересчитывала монеты, высыпанные из мошны на холщовый лоскут. Глаза юных татей светились радостью, на лицах играли улыбки.

– Богатая добыча, Зяма! Сыто заживем! – закончив с монетами, сказала отроковица.

– Скока там?

– Много! У меня пальцев не хватило. Ни на руках, ни на ногах.

– У! Хоромы купим и холопов!

– И сапожки знатные! С фигурной вышивкой!

– Не… Зачем нам хоромы? Мы ж люди вольные. Ты бока, что ли, пролеживать хочешь, Куря? Умилка и та согласится – купим струг и уйдем варяжить.

– Боюсь, на струг все ж не хватит. Зяма, может, как наши родничи хотели, уйдем в лес, поставим двор, улей, бортничать зачнем?

– Умилка, ты же помнишь, чем то для родничей обернулось.

– А мы тихо уйдем, и подальше от Новгорода.

– Все одно, ежели не люди бискупа, так княжьи тиуны нас найдут. Тогда либо каждый год отдавать будешь, либо пожгут.

– Неужто, Зяма, скрыться от них никак нельзя?

– Никак. Бискупу Бог помогает. А Бог – всемогущ.

– А нам он почему не помогает? Я к Святой Софии каждую седмицу хожу.

– Отчего ж не помогает? Смотри, какую добычу подарил. Ты столько серебра раньше видела?

– Только у княгини, когда она к Пасхе выходит и милостыню несет.

– То-то и оно!

– Зяма, – вмешался в беседу Куря, – а что с этим мужичонкой делать будем? Он в себя приходит. Стукнуть еще разок?

– Можно и стукнуть. А потом придушить надо. Он нас видел, потом узнает – бед не оберешься.

– Братишка, зачем! Он же в беспамятстве! Бросим тут, уйдем скорее! – сказала отроковица негодующе.

– Тут нельзя. В Городище все знают, что мы в погорельцах бытуем. Он быстро найдет, кто его огрел да общипал. Придется прятаться. Нам се надо, Умилка? Да и потом, смотри, он уж очухался, нас слушает, запоминает. Придушим, и дело с концом.

– Пощадите! – подал голос Радим, очнувшийся от нестерпимого холода. – Я ничего не помню. А если и помню, забуду быстро, – только скажите.

– Он обещает, Зяма! Я прошу, Зяма, не убивай его! Мы ведь никого не убиваем! Таков уговор.

– Уговора не было, Умилка. Я говорил, что резать не станем. Душить – не резать.

– Точно, Умилка, отходь пока в сторону. Мы с Зя-мой все сделаем.

– Пощадите, ребятки! Вы же добрые христиане!

– Не всяк кто крещен – добр. А мы с тех пор, как бискупли гриди родничей пожгли заживо, вельми озлоблены.

– Но в Бога-то верите! Хоть в какого. Ни Перуну, ни Христу не угодно, чтоб невинного изводили за просто так.

– Что ж за просто так. Не было б у тебя мошны, так не придушили бы. За серебро ты нас потом из-под земли достанешь. Дай удавку, Куря.

Отрок снял пояс. Он подергал за концы, проверяя прочность веревки.

– Ох, ребятки! Хуже вашего бискупа поступаете. Он хоть поймать меня хочет, а вы сдушегубить. Почто такая судьба скомороху?

– Зяма, не смей! – Умилка заступила дорогу отроку. – Не допущу братишек любимых до смертного греха!

– Что ж раньше допустила, когда обобрать его решили?

– Я грешница, но в пучину не паду и вас не пущу! Смотрите, его тоже бискуп гонит, он тоже от дурного пастыря страдает, а вы вместо помощи ему смерть учинить хотите.

– Зяма, не слушай ее. Давай души, я подержу. Куря сел на ноги пленнику, прижав их к земле.

– Пощадите! Клянусь Сварогом, вы не пожалеете! Хоть какую роту принесу, только не губите.

– Куря, прекрати! – Умилка схватила брата за плечи. – Оставь его!

– Ладно, Умилка, остынь. Куря, отойди, – Зяма сел на корточки перед головой Радима. – Как тебя звать-то?

– Радим.

– Значит, Радим, говоришь, бискуп на тебя зуб имеет? Отчего так?

– Честно, не ведаю. Хоть и есть кое-какие домыслы. Я ж скоморох. Сами знаете, как попы нас любят. Да еще, верно, кто-то в Новгороде прознал, что меня в ведовстве винят. Поклеп, ребятки, да разве докажешь.

– А за что винят?

– Была тут история, еще три лета назад, при великом князе Ярославе Владимирыче. Один бес из пекла на землю вышел: начал народ губить. Так случилось, что я рядом оказался да помог с тем бесом справиться. Но не подумайте, что шептал какие наговоры или молнии с небес призывал. Просто запалил того беса, а он, глядь, и сгорел. Зяма задумчиво произнес:

– Может, и не зря тебя в ведовстве винят, Радим. Вон как очаровал сестренку. Опасен ты.

– Отчего же? Ребятки, да будь я ведун или волхв какой, разве лежал бы сейчас тут связанный и беспомощный?

– И то верно.

– Так что с ним делать-то будем? – спросил Куря. Взгляд Зямы переместился сначала на удавку, потом на Радима, затем опять на удавку.

– Была не была. Пусть клянется отцом и матерью, что не будет нам мстить за то, что мы с ним учинили. Тогда жизнь оставим да одежду возвернем. Серебро же отныне наше.

– Ты что, Зяма! Я уж к его портам присмотрелся. Мои-то совсем драные!

– Куря, купим тебе порты. Серебра хватит. А Радим пусть обиду на нас не таит. Мы – тати, чего ж еще от нас ждать.

– Ты чудо, Зяма! – Умилка чмокнула братишку в щеку. – Клянись скорее! – обратилась она к пленнику.

– Клянусь отцом и матерью, что мстить вам не буду. Что еще сказать?

– Ничего. Куря, распутай Радима. Умилка, неси его одежу.

Вскоре Радим уже сидел у костра и ел печеную корюшку вместе с юными татями. Жизнь снова начала налаживаться, смерть прошла стороной. Однако боги явно предостерегали скомороха – нечего ему в этой земле делать. Не будет тут скомороху счастья. А ведь ведал, что в Новгородчине попы скоморохов казнят с особым рвением. Сгинул тут уж не один десяток гусляров. Рассказывали, что епископ местный Лука Жи-Дята крепкою рукой христианство насаждает. Да и про татей в новгородских пределах Радим знал не понаслышке. Пришлось ему из-за них хлебнуть лиха три года тому назад.

Тем не менее было нечто такое, что тянуло скомороха к полуночи. Ни жадные до чужих душ епископы, ни кровавые тати не могли остановить его. Радим сам толком не понимал, отчего вернулся в эти края. Может, дело в заманчивом предложении могущественного новгородского боярина Остромира? Три года назад тот позвал бездомного бродягу на сытое место среди своих мужей. Но Радим отказался. Причем сделал это без долгих размышлений и душевных мук. Скоморох был твердо уверен, что с Остромиром ему не по пути. Этого боярина он знал уже давно и хорошо помнил, как тот плел интриги в Ладоге против воеводы Эйли-ва. Участвовать в господских играх скоморох зарекся. Он прекрасно понимал, кто окажется крайним, если боярина постигнет неудача. Лучше уж без крыши над головой, да без ножа в спине.

Теперь же, побродив по Руси, вдоволь натерпевшись от палящего солнца, полуночного ветра да княжьих тиунов, Радим решил, что с такой жизнью надо завязывать. Дошел до скомороха слух, что есть в Норге или Свитьоде князь, добрый до скальдов и веселых людей. Молвили, каждому, кто своим искусством блеснуть умеет, дарит щедрый властитель хоромы и дворню, золото и серебро обильно. Поверил слуху Радим и собрался искать счастья в чужой земле.

Долго ли, коротко ли собирался, но двинулся наконец скоморох в путь. Пошел Радим известной дорогой – через Новгородчину. Со смешанными чувствами миновал он знакомые местечки и деревеньки. Чем больше припоминал скоморох, тем тревожнее становилось на душе. Но мысли об отступлении не было. Наоборот, Радиму все сильнее и сильнее хотелось добраться до Новгорода, единственного русского города, до сих пор не открывавшего перед ним ворота.

К Новгороду скоморох прибыл завечер. Внутрь путников уже не пускали. Поэтому Радим отправился к Городищу, которое еще называли Холмоградом. Крепостных стен у Городища практически не осталось, но вот присыпы сохранились. Они высоко вздымались вокруг вросших в землю жилищ смердов, придавая пейзажу воинственный вид. Идти сюда насоветовали добрые люди. На Ильмене, сказали они, укупить местечко в ладье дешевле, чем в большом граде. Две версты, что разделяли Новгород и Городище, скоморох прошел еще до темноты. Он быстро нашел постоялый двор и на следующий день отправился на поиски струга. Тут ему немного не повезло – совсем недавно местные корабельщики ушли за море. Пришлось проситься к чужеземцам. Те обещали отчалить через пару дней. Радим уже стал подумывать, не податься ли в Новгород, полюбоваться изблизи на храм Святой Софии, покрутиться на шумном Торжище. Однако усталость взяла свое. Целый день Радим провалялся на лавке да просидел у очага. Так и не побывал нигде, кроме пристани. Теперь, похоже, в Новгород идти все же придется. Ведь оставшемуся без гроша скомороху никто места на ладье не даст.

– Мне в Новгород надо. К боярину Остромиру, – сказал ребятам Радим.

– К посаднику? – насторожился Зяма.

– Когда я его последний раз видел, он лишь боярином был.

– Как княже Владимир Ярославич отошел, а Изяслав, брат его, Новгородчину взял, Остромир у нас за княжьего посадника. С бискупом одну лямку тянут. Зачем он тебе?

– Кун в рез взять. Вы ж меня нищим оставили.

– Не забывай, ты клятву давал!

– Мстить я не собираюсь. Ничего Остромиру не скажу о вас. Просто некого мне больше в этих краях о резе просить. Вас разве что.

– Мы не дадим, не мечтай, – агрессивно ответил Куря.

– И не думаю даже. Проводите меня до Остромирова двора?

– Почему бы и нет? – улыбнулась Умилка.

– Потому что мы не дураки, – сказал Зяма. – Кликнешь стражу, а нам тикать?

– Я ж клятву давал.

– Давал. Но кто тебя знает.

– Зяма, давай придушим его!

Радим напрягся. Теперь он был свободен. Зяма и Куря – парни крепкие, но скоморох гораздо опытнее, сопротивление может оказать серьезное. Левой рукой Радим незаметно собрал в горсть рассыпчатой земли. Если кинуть в глаза – противник будет слеп какое-то время. Скоморох оперся на правую руку, готовясь резво повернуться на ней, если отроки учинят какую глупость.

– Добро, не тронем тебя. Но и в Новгород с тобой, Радим, не пойдем. Может, ты не знаешь, но Ост-ромир и бискуп наш, Лука Жидята, душа в душу живут. Вместе кровушку из народа пьют.

– Ох, жаль. Но хоть скажите, как терем-то Остро-миров найти?

– Я тебя провожу, Радим.

– Не делай так, Умилка! Сам найдет. Княжье дворище всякий знает.

– Ты мне не указ, Зяма. А завтра праздник, я все одно в Святую Софию идти собиралась.

– Я – старший. Меня надо слушаться.

– Зяма, братишка, я слушаюсь. Ты не веришь Ра-диму, потому не идешь. А я ему верю. Он добрый, сразу видно.

– Спасибо, Умилка, – поблагодарил скоморох. – Может, я и не такой добрый, как кажусь. Но тебя не обману.

Радим уже давно проникся симпатией к спасительнице, а теперь просто не знал, как ей угодить. Улыбка Умилки порождала мысли о весеннем солнышке, драгоценном адаманте в золотой оправе, прозрачной колодезной водице в жаркий летний день. Радим зачарованно любовался отроковицей до самого рассвета. Она спала, свернувшись калачиком, высунув из-под теплой дерюги только кончик носа, но и этого было достаточно, чтобы наслаждаться ее присутствием.

Зяма видел, что скоморох бодрствует, и тоже не сомкнул глаз. Курю старший отрок уговорил лечь. Тот недолго отнекивался. Весь остаток ночи храп Кури то и дело нарушал окрестную тишину.

Утром Умилка быстро сполоснула лицо припасенной водой. Утеревшись рукавом, сказала, что готова идти ко граду. Радим немедленно поднялся.

– Смотри, Радим, если с Умилкой что случится… Мы тебя из-под земли достанем. По кусочкам раздерем.

– Не беспокойтесь. Я лучше себя ворогам отдам, чем ее.

Куря недружелюбно хмыкнул. Зяма последний раз попытался остановить Радима:

– Не ходил бы все-таки к Остромиру. Бояре скоморохам не друзья.

– Верни мошну, не пойду.

– Лучше я дам тебя Куре придушить.

– Поздно, – коротко ответил Радим и отвернулся к Умилке: – Веди.

Зяма и Куря долго смотрели вслед скомороху и отроковице. Радим и Умилка шли, не оборачиваясь.