Текст книги "Скоморох"

Автор книги: Свенельд Железнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Двор Армена был одним из самых больших. Дюжина построек, жилых и хозяйственных, стояла полукругом рядом со свежесрубленной церковью. Ее купол венчал золоченый крест, а перед дверью висел медный колокол. От креста, тускло мерцающего в свете луны, веяло холодом.

Радима, как ни удивительно, пригласили в хоромы наравне с купцом. В предвкушении дармовой кормежки скоморох не ударил в грязь лицом и при входе перекрестился на икону в красном углу. Армен одобрительно кивнул и доброжелательно похлопал гостя по плечу:

– Дорогой, что ж ты в скоморохи подался?

– Ничем другим не умею на хлеб насущный заработать.

– Это плохо. А знаешь ли молитвы Божьи?

– Конечно, батюшка. Чай, не чудин какой-нибудь.

Сара шумно рассмеялась. Яков нахмурился и попытался что-то сказать о чуди. Армен его слушать не стал. Ему понравилась речь Радима, но и обижать иудеев желания не было.

– Мы с тобой позже поговорим, дорогой.

Слова прозвучали многообещающе. Никак пресвитер собрался провести душеспасительную беседу. Хорошо, что в дом приглашены Яков и Сара, а то проповедь началась бы прямо сейчас.

Медовуху разлили по серебряным ковшам и поднесли гостям. Следом на стол водрузили огромное расписное блюдо с ячменными лепешками и вяленой рыбой. Прислуживавшие девки были румяны и нарядны, свою челядь пресвитер явно баловал. Яков загляделся на одну из молодиц и тут же получил тумак от Сары. Армен расплылся в улыбке. Беседу повели об урожае.

За разговором Радим особенно не следил. Его в первую очередь волновал хозяин дома. Скоморох постоянно подливал ему медовухи – в надежде, что батюшка напьется и будет не в силах проповедовать. Армену нравилась услужливость Радима, он с благосклонностью смотрел на его старания. Задумка полностью оправдала надежды. К концу пира хозяин дома совершенно обессилел, начал распевать псалмы на греческом языке и был унесен челядью в постель.

Холопы помогли гостям разместиться: Якову и Саре в хоромах, а Радиму на сеновале. Как только голова скомороха коснулась зарода, глаза закрылись, и он провалился в объятия сна.

Наутро его ждала бадья свежей водицы и вышитое крестами полотенце. Скоморох помылся и хотел уже попрощаться с гостеприимным хозяином, как тот взял его за руку:

– Не спеши, дорогой. Сходим в церкву, помолимся святым образам.

Отказываться было неудобно, поэтому скоморох послушно двинулся вслед за пресвитером. Попытавшись вспомнить хоть что-то из христианских молитв, Радим обнаружил у себя серьезный провал в памяти. Давненько не приходилось обращаться к христианскому Богу. Что-то там про Богородицу, Деву-Морену… Нет, про Морену быть не может. Морену волхвы почитают, а значит, христиане ругают. Ох, как бы не попасть впросак.

Однако все разрешилось в лучшем виде. Армен ударил в колокол, и к церкви стал стекаться местный народ. Радиму удалось сделать так, чтобы его оттеснили от пресвитера и задвинули чуть ли не в последний ряд. Армен будто забыл о скоморохе, он поздоровался с прихожанами, роздал черствые краюхи нищим, а потом прошел к алтарю и встал на колени. Народ наполнил небольшую церковь так плотно, что у Радима появился соблазн тихонько утечь и покинуть Волочек не прощаясь.

Ему помешало то, что «здравая мысля приходит опосля». Он был уже под сводами христианского храма, а вокруг падали на колени верующие. Пришлось упасть и скомороху. Все истово крестились и что-то бормотали. Радим повторил движения ближайшего к нему христианина и сказал «бу-бу». Догадавшись, что такими речами он, вероятно, оскорбляет Христа, скоморох зашептал слова искреннего раскаяния:

– Ох, угораздило меня. Ты прости уж неразумного, христианский Бог. Я о тебе мало что соображаю. Так что не думай, что бу-бу – это обида какая. Нет! Это заумь такая. Я тебя почитаю. Каждый ведь по-своему почитает. Я вот так. Ежели что обидное, ты уж прости.

Что Радим хорошо усвоил, это то, что Христа надо всегда просить о прощении. Он это любит. С другими богами такое не проходило, им жертву подавай, желательно такую, чтоб надолго запомнилась, а Бог христиан требовал лишь признания вины. Очень удобно, между прочим, сообразил Радим. Может, в самом деле креститься, взять Христа в покровители?

Армен начал читать проповедь, смысл которой скоморох понял мало. Попеременно говоря то по-славянски, то по-гречески, пресвитер вещал о грехах, перечислял их и давал советы. Радиму запомнилось только одно: «Не возжелай жены ближнего своего».

Фраза была повторена столько раз, что скоморох решил: это – самый распространенный грех в Волочке.

После проповеди Армен угостил всех кислым вином и ячменными облатками. Радим тоже выпил и съел предложенное. Не ахти какое блюдо, но кто знает, когда в следующий раз придется перекусить?

Из церкви пресвитер вывел скомороха под руку, поинтересовался, понял ли тот что-то. Услышав восхищенную речь и увидев смирение в глазах, Армен буквально растаял и тут же предложил Радиму остаться Волочке навсегда. Звонарем.

Предложение застало скомороха врасплох. Вроде как и отказаться неудобно, и застрять при железке не больно хочется. Радим сказал, что подумает. Армен похвалил гостя за рассудительность и одобрительно похлопал по плечу:

– Думай, дорогой, думай. А чтобы лучше думалось, пойдем в хоромы. Я тебе Писание Святое читать буду.

Вот так попал! Радиму стоило чудовищных усилий не скорчить кислую морду. Надо было уходить из церкви во время службы. Теперь поздно.

Чтение Святого Писания сначала показалось безумно скучным. Потом, когда молодицы принесли вина и каши, стало веселее. Перекусив, Армен продолжил чтение, а Радим принялся бороться со сном.

Но вот сморило и пресвитера, он зевнул и сообщил, что на сегодня пока все. Радим горячо поблагодарил проповедника и слезно попросил завтра продолжить. Естественно, оставаться в Волочке еще на день Радим не собирался. Вот поспать чуток – и можно идти.

Но человек предполагает, а жизнь располагает. Когда Радим встал, потягивась и улыбаясь, рядом уже ждал Армен. Он повел скомороха на вечерню.

Уйти из церкви Радим не смог, ибо на этот раз пресвитер пригласил его к самому алтарю. Проповеди не было, зато Армен спел заунывную песню. Слова оказались на незнакомом Радиму языке, вероятно, на греческом, поэтому подпеть скоморох не решился, хотя очень хотелось. Не подпевали и прихожане, так что все прошло как и задумывалось.

Вечером был пир. Опять в гостях оказались Яков и Сара, которые никак не могли договориться с местными мужами о плате за волок ладьи. Купец непрестанно жаловался на жадность смердов, его жена тихонько над ним посмеивалась. После второй братины свежего ячменного пива Радим повеселел и даже начал шутить. Похоже, он чем-то обидел Якова, и тот поспешил улечься спать в свой угол.

Сквозь пьяный дурман скоморох разобрал негромкиe одобрительные слова Армена, отправившегося лично проводить гостя на сеновал:

– Хорошо ты о иудеях сказал, дорогой. Хорошо. Так им и надо. Безбожники.

На следующий день повторилась та же история, что в предыдущий. Радим постоянно намеревался уйти, по тем или иным причинам не мог. Местные уже стали узнавать его и здороваться. Из обрывков разговоров скоморох понял, что Армен представил его как будущего звонаря. Надо бежать! И как можно скорее. Эднако после вечернего чтения опять пришли разозленные неудачным торгом Яков и Сара, снова было пиво, и снова гудела голова. Вот так и приходят к оседлому образу жизни.

Радим спал крепко, его не разбудили ни первые, ни вторые петухи. К третьим он вяло приподнял веки, но тут же закрыл, ибо вспомнил, что никуда не торопится. День долгий, надо выспаться после вчерашнего. Сквозь дрему до него донеслись обрывки разговора.

– Эй, хозяин, – зычный голос, судя по произношению, принадлежал норманну. – Видел человека по имени Радим, который приплыл с купцами?

– Ты бы хоть спешился, язычник поганый, не с холопом говоришь!

– Не зазнавайся. Я здесь по указу князя.

– Я тоже им тут поставлен. Ступай вон!

– Не хочешь говорить? Как знаешь… Десять кун на дороге не валяются.

– Ты о чем, язычник?

– Тот, кто выдаст мне Радима, получит десять кун.

– Алчность – это грех. Ступай вон!

Послышался топот копыт, негромкие вскрики, потом наступила тишина. Пронесло! Радим улыбнулся, не открывая глаз. Все-таки хорошо, когда люди помогают друг другу.

Ближе к полудню Радима разбудили негромкие голоса, доносившиеся откуда-то издалека. Спать уже не хотелось, поэтому скоморох прислушался.

– Тот, кого ты ищешь, здесь! Он на сеновале!

– Веди!

– Сюда, сюда…

Радим встрепенулся. А ведь это за ним идут! Те норманны, которых прогнал Армен, вернулись. Надо срочно бежать! Радим подхватил свой мешок и попробовал оторвать доску на задней стене. Поздно. Дружинники во главе с лысым Сигватом, которого Радим видел в Лощинке, быстро окружили сжавшегося в углу Радима.

– Собирайся.

Радим сопротивляться не стал. Вздохнув, он поднялся на ноги и пошел в неволю. Новгородская земля явно не благоволила скомороху. Интересно, его отдадут Остромировым катам или за околицей наденут личины и разберутся с ним по-разбойничьи?

– Э-э! А мои десять кун? – поинтересовался Яков, ждавший около сеновала.

– Получишь у князя. Он скоро приедет.

– Постойте! Я не собираюсь дожидаться князя!

– Не мешай. – Сигват повел Радима к лошадям.

– Проклятые лиходеи, вы обманули меня!

Не обращая на Якова внимания, дружинники оседлали коней и тронулись прочь со двора. Радим полагал, что его снова унизительно перекинут через круп жеребца, но в этот раз повезло. Для скомороха была приведена чалая кобылка с потертым, но очень удобным седлом.

Во время пути Сигват и его люди не проронили ни слова. Радиму тоже не хотелось говорить. Обсуждать свою незавидную судьбу с удачливыми охотниками не хотелось. Когда Волочек скрылся в пыли, поднятой копытами лошадей, пленник подумал, что предстоит неблизкая дорога. Однако он ошибся. Уже через три полета стрелы отряд въехал в небольшую деревеньку, де, судя по обилию вежей и костров, располагалась; няжья дружина. Приблизившись к покосившейся из-e с поросшей мхом крышей, ратники спешились.; а пороге появился улыбающийся Валуня.

– Нашли-таки! Повезло тебе, Радим. Ежели б Остромир до Волочка раньше нас добрался, попал бы ты в беду. Свистуны за брата своего Третьяка вражду на тебя замыслили.

От такой встречи скоморох немного опешил. – Будьте здравы… А что от вас-то ждать?

– Ужо ничего плохого. Знакомься, это Сигват ярл, воевода князя государя. Лучший боец во всей земле юлуночной. Мой наставник. Он поклялся, что спасет тебя, коли разыщет.

– Благодарствую. Но по что такая честь?

– Не прибедняйся, Радим. Знаешь ведь, зачем Остромиру нужен? Вот и нам в том же поможешь, конечно, коли захочешь. Мы принуждать не будем.

– Ничего не понимаю…

– Ладно, пойдем в избу. Щас за чаркой сбитня все и обсудим.

Радим, одинаково счастливый и удивленный, пошел следом за Валуней.

Глава 7

В пространном разговоре за столом выяснилось, что князь Владимир Ярославич разделил дружину на три части, одну оставил при себе, а две послал к Большому Козину, селу в десятке верст от Волочка. Каждый отряд шел своей дорогой, прочесывая лес и собирая сведения о татях. Дело в том, что появился слух, будто злые люди сотворили с Большим Козиным то же, что и с Лощинкой. Ни мужа, ни жены, ни дитяти там якобы не осталось.

Князь намеревался истребить разбойников. Потому он старался не дать ускользнуть негодяям, направив войско двумя дружинами – по двум путям на разных берегах Меты. Во главе отрядов Владимир поставил самых доверенных людей – Остромира и Сигвата. При столкновении с татями каждый был обязан, не медля, слать гонца к товарищу за подмогой. Рисковать князь запретил, и победу упускать заказал, ибо, как начнется распутица, ничего серьезного предпринять уже будет нельзя.

Радима же вспомнили благодаря Остромиру. Тот, обнаружив, что скоморох бежал, обмолвился, что упустили чародея. Когда боярина попросили пояснить, что он думает о Радиме, тот заявил: судя по ожерелью, они имели дело с человеком, который в силах указать дорогу в логово татей. Очень плохо, что он утек. В погоню не пустились, но выспрашивали всех встречных о беглеце. Первому повезло Сигвату. Его люди наткнулись на рыбака, который видел, как плясун в личине развлекал купцов на ладье. Валуня расспросил нечаянного свидетеля об одежде скомороха и убедился в том, что это был Радим. Долго уговаривать Сигвата первыми взять скомороха не пришлось. У норманна были личные счеты с Остромиром, который, пользуясь своим родством с князем – а он был зятем Ярослава Киевского, мужем его младшей сестры, – всегда старался унизить храброго ратника. Теперь представилась отличная возможность отплатить ему той же монетой.

– Да что ты, Валуня! Я – не ведун, дорогу к логову татей не лучше тебя представить могу!

– Радим, но ты ужо ведьму в Ладоге нашел? Значит, и сейчас ворогов отыскать сможешь. Делай то же самое.

– Что делать? Там град был, а тут леса. Там все вокруг терема крутилось, а тут незнамо куда идти. Запутал вас Остромир.

Сигват слушал разговор скомороха и отрока молча. Серьезное выражение не сходило с его лица, даже когда Радим пытался шутить.

– Как подлинный чародей, я должен был вас очаровать. Однако вижу рожи кислые, очи грустные… Не дело – когда сбитеня еще целый жбан!

– Опечалил ты нас, Радим. Не хочешь товарищам помочь.

– Не возводи напраслину, Валуня! Я лишь сказал, что Остромир меня не за того принимает. Чем смогу – помогу! Вот, к примеру, когда бежал из Березейки, в лесу на безликих наткнулся. Еле утек. Чудные речи они молвили, о боге своем говорили, погибель всем иным готовили.

– У Березейки? А ты не ошибся с татями? Как же они успели тем же днем Большое Козине разорить? Туда полдюжины поприщ скакать.

– Не ведаю. Может, этих татей не одна ватага, а много?

– Господин говорил, что они одного предводителя слушают. Те, кто выжил после встречи с татями, называют его кривым, или однооким.

– Точно! Видел такого в лесу! Одного ока на личине нет, лыс, совсем как Сигват, заливает соловьем о каком-то лоне святом!

– Жаль, ты в Березейку не вернулся. А то б накрыли разбойничков.

– Ох, Валуня, разбойничков б накрыли, да и меня тоже под горячую бы руку порешили.

– И то верно.

Сидели долго, до самых звезд. Когда кончился сбитень, послали за вином. Обсуждали, как можно найти татей, где на их стоянку выйти. Ничего определенного не решили. Упились так, что глаза слиплись, а голова стала упорно падать на грудь. На этом и Покончили. Утро вечера мудренее. Скомороху посте-лили на полу у самого очага. Куда легли Валуня и Сигват, Радим не запомнил: хмель усыпил быстрее ус-талости.

Разбудил скомороха скрежет у самого уха – будто два камня терлись друг об друга и никак не могли притереться. Глаза открывать не хотелось, ибо сон был приятный, расцвеченный красавицами-молодицами, давеча виденными у Армена. Однако, когда в лицо пахнуло жаром, Радим заставил себя расцепить веки. И тут же пожалел.

В очаге пульсировали жизнью алые угли. Приняв образ полыхающего ока и тонкого пламенеющего рта, они живо напомнили скомороху ночь в баньке.

– Не-ет… Опять… – простонал Радим и закрыл глаза.

Однако видение не пропало. Даже сквозь опущенные веки алое лицо было хорошо различимо.

– Тебе не ш-шкрыться, ш-шмертный! – послышался шипящий голос. – Покайш-шя в грех-хах-х! Верниш-шь в ш-швятое лоно!

Страха, как это случилось в первый раз, не было. Радим был встревожен, напряжен, но отнюдь не напуган. Ему не нравилось, что какая-то пакость портит его сон, но знание того, что алое лицо только на вид ужасно, а вообще не кусается, пламенем не плюется, придавало уверенности.

– Двинеш-шься меж-жду шош-шен и придеш-шь к заветной ш-шели! Не ш-шворачивай! Не размыш-шляй! Вш-штань и ш-штупай к святому лону!

Скомороху показалось уместным спросить:

– Что это за лоно?

– Ш-швятое лоно земли скиф-фской одно наш-шве-те! Поклониш-шь ему! Верниш-шь к нему!

– Скифской? Это где такое? Я в Новгородчине не знаток…

– Торопиш-шь, ш-шмертный! Чаш-ш ш-штраш-шного ш-шуда близок! Штупай к ш-швятому лону!

– Я бы все-таки хотел выспаться…

– Отвергнувш-шие зов сдох-хнут! Принявш-шие щ-швятое лоно будут ж-жить веш-шно!

– Клянусь Сварогом, надоело…

С оглушительным шипением алое лицо исчезло. Очаг принял обычный вид.

– Радим, это ты? – Рука Валуни легла скомороху на плечо.

– Я… Ты видел?

– Что?

– В очаге. Лик.

– И ты его видел? У меня ужо душа в пятки спряталась, как приметил! Что это было-то?

– Не ведаю. Я его уже в Березейке видел. – Да ну?

– Точно. Только тогда я с ним не говорил. А сейчас вот решился.

– Неужто? Я только его слышал, а тебя нет… Как змеюка шипел что-то про лоно святое и сосны.

– Сосны… Да, он еще Скипию какую-то поминал.

– Это что?

– Морена ведает! Странная речь была. Одно понял: за собой зовет. Только куда – не ясно.

– Мне ясно, – из темноты раздался голос Сигвата. Он поднялся с лавки и зажег лучину от тлеющих углей. – Отсюда есть две тропы: одна через березовую рощу, другая через сосновый бор.

– Ты тоже все слышал, Сигват?

– Да, Валуня. И не в первый раз. Как и скомороху, мне это порождение Хеля вчера являлось. Не знаю, темный альв или раб Фенрира говорил с нами, но мы должны извести его.

– Что мы можем супротив этой жути, Сигват? Я аж окаменел весь, как чудище увидел.

– Поперву страшновато, – согласился ярл. – С нами боги! Снаряжайся.

Валуня нехотя направился к своей лавке. Боязнь боролась в нем с природной удалью.

– Може, рассвета дождемся?

– К рассвету мы только соберемся. Иди, поднимай людей. Скоморох, вставай, поедешь с нами.

– Надо? – тоскливо спросил Радим.

– Я рта не смог раскрыть, чтоб с альвом говорить. Ты же сумел. Ежели нам понадобится толмач, это будешь ты.

– Вот ведь беда! – в сердцах воскликнул Радим. Стоило ему только промолчать – ив поход его бы не взяли.

– Не задерживай, – коротко сказал Сигват и, гремя оружием, вышел на улицу.

Радим стряхнул с себя солому, взвалил на плечо мешок и отправился следом. Когда край солнца показался над горизонтом, сотня вершников колонной выступила в сторону соснового бора.

Глава 8

Погода стояла прохладная, не то что в предыдущие дни. Облака бороздили серое небо, грозя ненастьем. Ветер шумел в вышине, играя верхушками стройных сосен. На землю падали шишки, обломанные сучья и жухлая хвоя.

Воины ехали друг за другом. Разговоров почти не вели, лишь иногда перекидывались негромкими фразами. Все были хорошо вооружены. Без кольчуги и шишака в колонне ехал только Радим. Скомороху обещали, что, если начнется бой, его прикроют. Кроме того, Валуня дал ему продолговатый франкский щит и короткую су-лицу. Если управляться с сулицей Радим умел – благо на охоту ходил, – то ратный щит держал в руках чуть ли не первый раз в жизни. Скоморох старался обходить войны стороной, и доселе это ему удавалось.

Сигват поднял руку, дружина остановилась. Отряд вышел на распутье, и теперь предстояло решить: идти по хорошо утоптанной дорожке направо – или налево, по узенькой тропке, исчезающей в кустах боярышника.

– Сосен справа совсем нет, – заметил Радим. – Слева, за гаем, похоже, снова бор.

– Ясно, – одобрительно кивнул ярл. – За мной!

Колонна двинулась налево. Если воины и были недовольны тем, что пришлось продираться сквозь заросли, то не подали виду. Они знали порядок и были готовы идти за Сигватом хоть в пекло.

Радиму с самого начала не нравился этот поход. Когда тропа повела в чащу, его беспокойство обострилось. Пришло ощущение неминуемой беды, комом встало в горле. Небеса способствовали гнетущему напряжению: белоснежные облака сменили сизые тучи, заслоняя и без того бледное солнце. Похоже, собирался дождь.

Валуня ехал во главе колонны, поэтому именно он первым попал на опушку леса. Сигват и Радим прибыли следом за ним. Открывшаяся картина их настолько заворожила, что они замерли с открытыми ртами.

– Нашли… Это, должно быть, и есть святое лоно, – скоморох пришел в себя первым.

Лес со всех сторон окружал голый холм, на котором не росло ни былинки. У подножия бежал темный ручей, исчезавший в ближайших зарослях. На вершине холма стоял огромный косой крест, двумя концами вкопанный в землю. К толстым бревнам был прибит человек – руки к верхним концам, а правая нога – к нижним. Левой ноги ниже колена не было – только обрывки жил и сухожилий. Лохмотья одежд несчастного развевались на ветру, голова безвольно поникла.

– Он распят? – с дрожью в голосе спросил Валуня и не дожидаясь ответа, перекрестился.

– Да, – коротко ответил Сигват. – Это христианский бог.

– Не может быть! – возразил Валуня. – Бог на небесах.

– Проверим, – ярл тронул коня острогами и рысью помчался к вершине холма.

Ратники последовали за предводителем. Радим благоразумно задержался возле опушки. Очень уж неприглядное зрелище, от которого на поприще разило недоброй волшбой.

Вдалеке громыхнуло, начал накрапывать моросящий дождь. Радим запахнул кафтан и поежился. Может, пока ратники занимаются крестом, самому тихонько обратно податься? Обнаружат его отъезд не сразу, и сомнительно, что организуют горячую погоню.

Мысли Радима прервал треск веток. Скоморох обернулся и увидел, как колышутся верхушки кустов. Кто-то стремительно ломился через заросли! Тяжелый топот и хруст нарастали, поэтому скоморох почел за благо присоединиться к дружине.

– Идут! – выпалил он, еще издали. – Чужие идут!

– Где? – Сигват стоял у подножия креста, разглядывая распятого человека.

Отвечать Радиму на пришлось: на опушку высыпала толпа оборванцев, вооруженных топорами и рогатинами. Впереди шел Кривой.

– Всем спешиться! Изготовиться! – приказал Сиг-ват дружине.

Ратники послушно исполнили указ: спрыгнув на землю, заняли место в плотном строе товарищей. Первая полусотня сомкнула щиты и приготовила сули-цы. Вторая полусотня, вооруженная луками, изготовилась осыпать противника ливнем каленых стрел. Валуня занял место в первых рядах, Сигват встал рядом и занялся подсчетом противников, а Радиму поручили следить за лошадьми.

Татей было очень много – сотни три-четыре, все в невыразительных личинах. Увидев хорошо вооруженных воинов, они остановились под защитой деревьев. Но бежать оборванцы не стали, чего-то ждали.

Небо почернело, ветер и дождь усилились. Громкий шипящий голос вспорол напряженное ожидание:

– Ш-швятое лоно ж-ждет ваш-ш, греш-шники! Вкуш-шите плоть и кровь Гош-шподни! Очиш-штитеоь от ш-шкверны! Вернитеш-шь к ш-швоим братьям!

Ратники в ужасе обернулись, ибо голос шел со спины. Говорил распятый человек.

– Напейтеш-шь моей крови, я лью ее для ваш-ш! Ш-шгрызите мою плоть, я ш-штрадаю за ваш-ш!

Вид распятого человека стал более ужасен, чем когда он был неподвижен. На лице читалось бесконечное страдание, тело тряслось в конвульсиях, боль пульсировала в членах. Из ран на руках и ногах хлынула кровь. Ручейками она потекла к подножию креста, скапливаясь в луже.

– Спаси меня, Господи… – прошептал Валуня и перекрестился.

Его примеру последовали другие христиане. Раздались тревожные голоса:

– Страсти господни!

– Он вернулся. Чтобы спасти нас!

Строй распался, многие бросились на колени. Сигват попытался образумить своих людей, но без толку. Только самые закоренелые язычники не поддались всеобщей панике и крепче сомкнулись вокруг предводителя. Увы, их было не больше дюжины.

Как только тати увидели, что ратники вмиг превратились в богомолов, они двинулись из леса. Кривой шел впереди, сжимая в каждой руке по небольшому топору. Его облик дышал злобой и яростью. На тех, кто упал на колени или валялся на земле, тати внимания не обращали. Их натиск был направлен на Сигвата и его окружение.

– К бою! – скомандовал ярл, и оставшиеся в строю тут же забыли всякие сомнения.

Луки метнули стрелы, следом полетели сулицы. Раненые тати попадали под ноги товарищей, но это не остановило натиск. Оборванцев было слишком много. Кривой размахнулся и метнул свои топоры, целя в Сигвата. Один из ратников прикрыл ярла щитом. Топор с треском сорвал медный умбон, пронзил доски и впился в руку воина. Раненый выронил щит. Второй топор ударил ратника в грудь, мигом выбив дух.

Кривой обнажил меч и бегом бросился вперед. Это послужило сигналом для всех татей. С диким криком они ринулись на врагов, швыряя копья и стрелы. В кровожадном вихре столкнулась многосотенная толпа и небольшой доспешный отряд. Рогатины впились в щиты, топоры зазвенели по шишакам, мечи застучали по кольчугам.

– Шыны воз-злюбленные! – шипящий голос преодолел шум битвы и донесся до каждого. – Дайте греш-шникам прох-ход к святому лону!

Кривой остановил бой, тати отступили на десяток шагов. Сигват и несколько оставшихся в живых ратников замерли во враждебном окружении.

– Слышали? – обратился к дружинникам Кривой. – Пусть тот, кто хочет жить, признает свою вину перед Господом и вкусит его плоти и крови!

Приблизившись к одному из дружинников, замерших в коленопреклоненной позе, тать поднял его за волосы:

– Вот ты! Ступай к Господу! Пей кровь! Ешь плоть!

– Нет… Нет… Не могу… – запричитал испуганный воин.

Кривой повторять повеление не стал. Его меч мигом отделил голову дружинника от туловища.

– Ты! И ты! Ежели не вернетесь в святое лоно – умрете! – Кривой был беспощаден.

Дружинники послушно направились к кресту. С ужасом поглядывая на распятого человека, они вплотную приблизились к нему.

– Не бойтеш-шь, ш-шины мои… – ласково прошипел он.

Поток крови из культи усилился, словно приглашая к угощению. Дружинники неуверенно лизнули алую жижу.

– Вы приш-шли к ш-швятому лону! – подбодрил их шипящий голос. – Теперь вкуш-шите моей плоти! У ж-живота… Да, да, да…

Тряпица, прикрывавшая срамное место распятого человека, закрывала и страшную гниющую рану на животе. Дружинник с отвращением отодрал ткань. Почерневшее мясо обнажилось.

– Делайте, что велит Господь, или умрите! – крикнул Кривой.

Один дружинник, закрыв глаза, погрузил зубы в тело распятого человека. Выдрав кусок, он с мукой его проглотил. Второй дружинник заколебался. Он отшатнулся от креста и, закрыв лицо руками, заплакал.

– Потерянная душа, – зло сказал Кривой.

Он взмахнул мечом. Голова дружинника упала рядом с отсеченными кистями.

– Следующий! – потребовал Кривой.

Подавленные и запуганные воины, набожно крестясь, стали по очереди подходить к распятому человеку. Они послушно пили кровь, кусали гниющее мясо и, ошеломленные, отходили прочь.

Те, что сомневались в спасительности предложения человека с креста, стали пробираться к Сигвату и его людям. Занятые лицезрением актов обращения, тати не обращали на них внимания. Одним из первых, кто пробился через врагов к Сигвату, был Радим. Весь короткий бой он прятался между лошадьми, а когда все закончилось, вдруг обнаружил, что холм окружен разбойным людом. Можно было пытаться пробраться к лесу, но уж слишком много суровых мужей с рогатинами предстояло миновать. До Сигвата же рукой подать, обойти четверых и протиснуться между пятым и шестым безликими.

Валуня с улыбкой встретил скомороха:

– Жив!

– Покуда. Как думаешь, прорвемся?

– Ужо даже не знаю. Против бога идти бестолково.

– Так иди, вкуси крови и плоти.

– Не надо, Радим, не подначивай, – нахмурился Валуня. – Я добрый христианин, но о таком святые батюшки не говорили. Это неправильно.

– Что – неправильно?

– Все, что сейчас происходит. Иисус – добрый! Он бы отпустил с миром тех, кто не пошел за ним. Да и личины эти скоморошьи… Не по-божески это!

– Точно, Валуня. Я сам ничего не понимаю, но не верится мне, что этот окровавленный человек – бог. Волшба здесь. Дурная волшба.

Тем временем Кривой решил вернуться к окруженным ратникам, оказавшим сопротивление. Он подошел почти вплотную и потребовал:

– Вернитесь в святое лоно или умрите!

В ответ Сигват метнул сулицу. Расстояние было настолько мало, а бросок оказался таким неожиданным, что Кривой не сумел увернуться. Пронзенный насквозь, он упал под ноги своим соратникам. Однако тех это не смутило.

– Вы все умрете! – крикнул щербатый старик в полуличине и вышел вперед. – Смерть грешникам! Кто принесет их головы, заслужит благословение Господа! За мной, братья!

Толпа ринулась на ощетинившихся копьями дружинников. Соотношение сил было явно неравное – дюжина смельчаков против нескольких сотен безумцев.

Татям было все равно, кого и как убивать. Первыми жертвами пали беззащитные лошади. Они были изувечены, расчленены, втоптаны в грязь только потому, что оказались на пути разбойников. Те, что выжили, обезумев от страха, стали метаться по холму, рвя путы, сшибая все на своем пути. С людьми вышло иначе.

Тати дрались плохо. Они почти не защищались, подставляясь под самые простые удары. Вскоре у ног дружинников высилась гора вражеских трупов. Обычные смерды давно бы бежали, увидев столько смертей. Но безликие с прежней энергией продолжали бросаться под разящую сталь. Натиск усилился, когда к бою присоединились те, кто только что вкусил крови и плоти распятого человека. Они были вооружены и обучены лучше разбойников. Их удар смял ряды обороняющихся, разом вывел из боя половину ратников Сигвата. Вихрь битвы оттеснил отряд к самому кресту.

– Вернитеш-шь в ш-швятое лоно! – прошипел распятый.

– Клянусь Сварогом, сначала туда отправишься ты! – ответил Радим, отчаянно размахивающий ме-юм павшего дружинника.

– Греш-шники! – Шипение угрожающе усилилось.

Не долго думая, Радим подхватил с земли меч и полоснул по бедру распятого человека. От такого удара нога должна была распасться надвое, но этого не произошло. Даже кожа не лопнула, и не осталось никакого следа.

Тем не менее результат превзошел все ожидания. Распятый человек дернулся и дико зашипел. Его лицо исказилось.

– Не-ет! Не прикаш-шайш-шя ко мне!

– Не понравилось? Получи еще! – Радим ткнул мечом в живот распятого.

Раны не вышло и на этот раз, однако шипение стало оглушительным. Тати внезапно остановили бой и схватились за головы. Их лица исказили те же маски страдания, что была у распятого на кресте.

– Ш-шмерть греш-шникам! – прошипел сквозь стиснутые зубы их бог.

Борясь с болью, наиболее сильные из татей возобновили сражение. Двое ратников пали под ударами боевых топоров. В живых остались Сигват, раненный в плечо Валуня и Радим. Смерть дышала в лицо, и казалось, ничто не сможет ее остановить.

Радим обратил внимание, что тати на него не нападают, хотя он стоял, открытый для ударов. Верно, боялись, что скоморох причинит их богу новую боль.

– Давай договоримся! – крикнул Радим распятому. – Мы уходим с миром и больше не тревожим тебя! Иначе…

Как только скоморох коснулся обнаженного тела мечом, шипение новой волной захлестнуло холм.

– Ну как, пойдет?

– Да, греш-шник! Ш-штупайте! Но вы ещ-ще вер-нетеш-шь…