Текст книги "Отражение во мгле"

Автор книги: Сурен Цормудян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Василий сидел в темном углу, подальше от вечернего света, что бил в пустое окно первого этажа приютившего их здания. Он набрасывал на карте города, которого нет, схему дальнейших действий и маршруты.

Волков стоял у окна и курил самокрутку, глядя на окружающие руины.

– Степан, отойди от окна, – буркнул Селиверстов, не отрываясь от своего занятия. – Во-первых, маячишь, во-вторых, дымишь. Издали заметить могут.

Волков повернулся, молча посмотрел на Василия, затем на остальных. Вертя между пальцами курево, плюнул в окно и ушел в глубину помещения.

– Ну, насколько я помню, первое упоминание о твари было лет двенадцать назад, – произнес Жуковский. – Так, Вася?

– Угу, – кивнул искатель, подышав на озябшие без рукавицы пальцы и продолжив орудовать карандашом. – Где-то так. Примерно через пять лет после войны.

– Так и есть, двенадцать лет назад, – хмыкнул Жуковский. – Вообще, это что-то вроде насекомого. Только подозреваю, что оно теплокровное. Иначе в этих условиях, думаю, никак. Есть главная особь, большая и малоподвижная. Матка. Ну, или мать всех тварей. Она откладывает яйца, а может, икру мечет, не знаю. И больше ничего не делает. Только жрет и потомство дает. А потомство это – всякие твари поменьше и с разными способностями. Есть трутни, они тоже не перегружены обязанностями. Оплодотворяют матку и потом идут в пищу ей и, наверное, другим тварям. Вроде у трутней даже рта нет и желудка, но они как-то несут генетическую информацию, нужную для следующего поколения. Есть рабочие, они что-то там делают… Затрудняюсь сказать, что именно. Есть воины, которые добывают пищу для всей очаровательной семейки, а также следят за порядком у трутней и работяг. Еще есть какие-то принцы. Понятия не имею, что это за хрень и для чего. Короче, градация примерно как у пчел. Только эти пчелки, какую ни возьми, больше человека. Насколько я знаю, опасны все, кроме рабочих. Но рабочие всегда под присмотром воинов. И вроде как далеко от своего гнездилища твари не разбредаются, только трутни иногда убегают из гнезда, видимо, понимают, что сожрут их. Ну и воины могут пойти вдогонку за ними.

– А где гнездо? – поинтересовался Костя.

Это был один из наиболее актуальных для него вопросов. Ведь, вполне возможно, спасать Марину придется именно там.

– За рекой, где-то на юго-западе. Говорят, в районе кирпичного завода.

– Тут не один кирпичный завод был, – проворчал в коридоре курящий Волков.

– Да где завалена этими кирпичами площадь размером с пол-Европы, – тихо посмеялся Жуковский. – Васька, ну ты-то знаешь?

– Угу, знаю. У кинотеатра, у «Кронверка». Я, помнится, туда «Брестскую крепость» смотреть ходил. И «Аватара».

– Далеко, – вздохнул Ломака.

– Это Америка далеко, а тут рукой подать, – засмеялся Андрей. – Не дрейфь.

– И Москва, – послышался голос Волкова. – Москва тоже далеко.

– Андрей. – Костя вперил взгляд в Жуковского, – так откуда они взялись, твари эти? Ведь не может быть, что радиация, химикаты и все подобное. Мутации там… Ну не может быть. У мутантов не бывает потомства. Это просто сдвиги. Болезнь. А эволюционные изменения настолько незаметны в одном виде, что он меняется миллионы лет. А тут совершенно новый вид. Да какой! Не бактерии, а чудовища. Целый улей. Организованные и страшные. Как так? Ведь Зинаида Федоровна говорила, что…

– Костик, послушай, – вздохнул Жуковский, – когда Дарвин путешествовал на корабле «Бигль» и писал свою эпическую книжку «Происхождение видов», он жил маненько в других условиях, нежели мы сейчас. Не свалились на его голову те условия, что на нас семнадцать лет назад. Не повезло ему с эмпирическим материалом.

– Чепуха. – Волков вернулся из коридора, который превратил в свою курилку. – Чепуха это все. Дарвин, происхождение видов, мутанты, миллионы лет. Может, оно и работало бы. Являлось бы единственным механизмом развития и поступательного движения живой природы. Но только есть один фактор, который мы всегда не учитываем. Забываем учитывать.

– О чем ты? – Ломака озадаченно посмотрел на своего недавнего надзирателя.

– Я о человеке, Костя. О человеческом факторе. Ты видел собак? Помнишь их? Сколько всяких пород было на земле, но из них лишь малая толика возникла как следствие этой самой эволюции. А большинство появилось в результате искусственного вмешательства человека. Многие просто не смогли бы появиться в живой природе. В дикой. Потому как не вписывались в четко отлаженную миллионолетиями фактуру живой природы. И самыми молодыми видами собак были не умные и добрые лохматые исполины, которые спасали людей в снежных лавинах, а убийцы. Отвратительные кривоногие тупомордые твари, от которых погибло больше людей и особенно детей, чем от нападений, скажем, тигров или акул. То есть на их счету больше жертв, чем взяли истинные монстры, не синтезированные нами, а назначенные на свои места естественной эволюцией. И это только на примере собак. А химия? Человек создал химические элементы. Новые, неизвестные доселе. И какие! Трансурановые! Тот же плутоний! Ведь плутониевая бомба гораздо лучше урановой, она больше сожжет, больше разрушит, больше убьет! Человек запустил свою поганую лапу во все, что его окружало! Он менял все подряд! Творил новое и разрушал устоявшееся! Человек делал водородные бомбы, всякие там коллайдеры, ХАРПы! Самые страшные бактерии и вирусы созданы человеком! Самые сильные яды созданы человеком! И я более чем уверен, что и тварей сотворил человек. А потом они освободились, когда человек сделал для себя эту ледяную надгробную плиту, чадящую радиацией!

– Тварей создал человек? – удивился Ломака. – Но зачем?

– Чтобы почувствовать себя богом, парень, – усмехнулся Степан. – Это же власть. То, что не дает покоя каждому, у кого есть хотя бы зачаток разума. А стремление к власти – это неутолимое желание менять вместо пустого созерцательства. Мы можем сделать из дикого урана искусственный плутоний? Можем! Мы можем сделать собаку, которая сжимает челюсти сильнее, чем аллигатор, и убивает существо во много раз крупнее себя, а именно человека? Можем! Мы можем создать такой яд, чтобы обзавидовалась кобра, чтобы одной каплей умертвить целый город? Конечно можем! Мы можем создать тварь, которая пугала нас только в фантастических фильмах? Как видишь, можем! Мы можем все! И это – власть.

– Но откуда ты знаешь, что тварь создана искусственно? – спросил Костя.

– Не знаю я! Чувствую! Уверен в этом! Жуковский достал из кармана комбинезона коробок и принялся грызть одну из использованных, но не выброшенных спичек, с прищуром наблюдая за разгорячившимся Степаном.

– Слышь, Степа, – подал он голос, – а ты кем был в той жизни?

– Топ-менеджер в одной фирме. – Степан повернул голову к Андрею.

– Нет, а по образованию?

– У меня их два, высших. Первое – химико-биологическое. Но это в те времена бесперспективно было. Во всяком случае, в нашей стране. А что?

– Да так, просто вдруг интересно стало, – пожал плечами Жуковский.

– Эй, любители пофилософствовать. – Селиверстов хлопнул себя ладонями по коленям, – план готов.

10

ГОРОД, КОТОРОГО НЕТ

– Буря, кажется, стихает. – Дьякон осмотрелся и пнул трак широкой гусеницы вездехода, скидывая налипший снег.

– Надолго ли, интересно? – спросил Обелиск.

– Да кто ж его знает, – проворчал Дьякон. – Все равно готовьте зонд. Попытаемся наладить связь.

– Хорошо. – Обелиск полез по опущенной кормовой аппарели выкрашенной в белый цвет машины.

Дьякон был невысок, коренаст, с аккуратной бородой и недобрым взглядом серых глаз. А вот Обелиск полностью соответствовал своему прозвищу. Рост два с лишним метра, огромная угловатая челюсть и наползающий на большие голубые глаза широкий лоб.

Они были тут не одни. Два вездехода, и в каждом по четыре человека. Причем второй вездеход был значительно больше первого и имел двухзвенную конструкцию, то есть головная часть и прицеп и движущий привод на гусеничные шасси обоих сегментов.

– Где мы сейчас?

К Дьякону подошел Один – широкоплечий, с длинными кудрями и бородой, делающими его похожим на викинга.

– Почти у цели, – ответил Дьякон.

Они стояли на небольшой возвышенности, которую с трудом удалось найти в этом районе.

– Мы сейчас чуть восточнее аэропорта Толмачево. Тут, похоже, был эпицентр. Ни одного строения, даже остатков не видно.

– Эпицентр? – нахмурился Один. – А фон какой?

– Триста микрорентген в час. Нормально. Переживем.

– Ну и каков план?

– Посмотри. – Дьякон протянул товарищу бинокль и указал рукой направление. – Видишь руины вдалеке?

– Вижу. – Человек с именем скандинавского бога кивнул, подкручивая пальцем кольцо резкости.

– Когда-то тут был Новосибирск, – вздохнул Дьяк. – Город, в котором я родился.

– Сочувствую, брат, – почти равнодушно проговорил Один.

– Да ладно. Можно подумать, твой Калининград выглядит лучше.

– Не довелось еще раз увидеть, – пожал плечами длинноволосый. – И я не из Калининграда, а из Черняховска. Хотя… это мало что меняет. Значит, нашего клиента мы должны искать тут?

– Совершенно верно.

– А в чем соль? Не пустая ли это трата времени и сухпайков?

– Один, ты куда-то спешишь? – усмехнулся Дьякон. – Знаешь же, мы порожняка не гоним. Никто не послал бы нас за тысячи верст от базы просто так.

– Это я понимаю. Но ведь наши его еще перед войной искали. И вот теперь вдруг. Через семнадцать лет.

– Почему ты этот вопрос не задал еще на Урале, дружище?

– Задал.

– Кому?

– Дитриху.

– И что он сказал в ответ? – Дьякон извлек из кармана хромированный портсигар с гравировкой «Убей в себе человека, а в человеке мудака».

– Чтобы я не вникал. Значит, так надо.

– Ну, значит, так надо, – кивнул Дьякон и зажег папиросу, сильно сжав при этом зубами ее бумажную гильзу.

– Ну хоть ты мне яйца не морочь, Дьяк, – досадливо поморщился Один и протянул товарищу бинокль. – Мы ведь тоже не салаги в братстве.

– А никто и не утверждает обратного. – Дьякон пыхнул и прищурил глаз из-за дыма. – Помнишь, год назад мы воздушный шар с радиосканером запускали?

– Конечно помню, – кивнул Один.

Разумеется, он не мог забыть то знаменательное событие, когда спустя долгие годы после мировой ядерной войны в небо впервые взмыл рукотворный объект. Ловить радиосигналы на земле было пустой затеей, поскольку спутников связи давно не существовало, а ретрансляционные вышки в городах были уничтожены, как и сами города. Однако программа по поиску других очагов жизни на покрытой ядерной зимой планете предполагала такой незатейливый способ, как сканирование радиоэфира. Воздушный шар тогда продержался значительно меньше, чем ожидалось, даже не достигнув расчетной высоты. Однако мероприятие оказалось небезрезультатным. Удалось прослушать радиопереговоры некой банды черновиков, обосновавшейся в Екатеринбурге. Было поймано несколько сигналов из других обитаемых районов Приуралья и Сибири. И еще кое-что…

– Вот тогда мы и засекли пеленг его наночипа.

– Не понял.

– Вместе с вакциной от того вируса… Ну, перед войной еще… Ишачий грипп, свиной педикулез, рыбий целлюлит, выхухолий аутизм, хрен его знает… Как называется, не помню, короче, ему, да вроде и всем вакцинируемым, ввели наночип. Маячок, попросту говоря.

– И что, до сих пор работает? – спросил Один.

– Ну, раз мы здесь, – развел руками Дьякон. – Что ему будет. Человек жив, и чип работает от его электричества телесного. Вроде так. Я в этих делах не спец.

– Слушай, Дьяк, а ведь и я вакцинацию проходил.

– И я тоже. Да все мы. А что тут такого?

– Значит, и в нас эти маячки?

– Нам первую вакцину кололи, без чипов еще. Дитрих специально в экспедицию отобрал тех, кто без жучков под кожей. Чтобы во время поисков нужного человека не возникало путаницы. Но даже и были бы у нас чипы, что с того? Брат, ты страшишься чьего-то контроля? Так мы и есть этот самый контроль. Нет на земле сейчас большей силы, чем мы – рейдеры.

– Или просто другую силу еще не встречали, – угрюмо проговорил Один.

– Да будет тебе. – Дьякон отбросил окурок и повернулся к машинам.

Его товарищи уже вбили в трех местах длинные стальные колья в ледяной грунт и подсоединили к ним катушки с тонкими стальными тросами. Из первой машины двое тянули кабель-антенну, на конце которой был надувной шар, заправленный гелием. Кабель крепился к гондоле под шаром, там находились средства радиосвязи. Рейдеры протянули три троса от кольев к шару и отпустили его. Лебедка в вездеходе начала разматывать кабель-антенну; шар медленно, но верно поднимался.

– Оби, ну что, готово?! – крикнул Дьякон.

Обелиск повернулся и кивнул.

– Да, почти!

– Думаешь, добьет до Урала? – скептически покачал головой Один.

– Мы же ретрансляторы установили и восточнее Екатеринбурга, и на севере Омской области. Должно сработать.

– И чего бы нашим мудрым инженерам не сварганить какой-нибудь спутник для этих целей?

– Ага. А выводить его на чем? – Дьякон усмехнулся. – Ракеты-то все потратили семнадцать лет назад, идиоты.

– Идите след в след, – произнес возглавляющий движение Селиверстов. Рядом с ним ступал Жуковский. – Пусть думают, что нас двое, а не четверо.

– Кто? – проворчал Волков.

– Те, кто увидит следы.

– А почему бы цепочкой не идти? Чтобы вообще один след был?

– Тогда сразу поймут: что-то здесь нечисто. Поодиночке никто не ходит в городе. Это аксиома.

Костя улыбнулся. Селиверстов выглядел нелепо и даже несколько смешно с нахлобученным на голову летным шлемом и опущенным световым фильтром. Хотя стоило на секунду задуматься, что таким же образом выглядевшие люди увели его Марину, становилось не по себе. Холоднее, чем от ядерной зимы. Неуютнее, чем от чахоточного кашля в каком-нибудь из соседних жилищ. И противней, чем от запаха Аида…

Жуковскому и Селиверстову было легче. Им не приходилось аккуратно опускать ногу в чужой след, ведь они шли первыми. И конечно, уже при пересечении территории бывшего локомотивного депо расстояние между идущими увеличилось на несколько десятков метров. Такое обстоятельство, видимо, было по нраву Жуковскому. Он обернулся и, убедившись, что Костя и Степан отстали, тихо обратился к попутчику:

– Вася, что думаешь о Волкове?

– Да ничего не думаю. Сочувствую, конечно. Ну а кому в наше время не посочувствуешь? Только эти реплики там, в здании… Псина его, что ли, какая покусала, что он на собак этих взъелся?

– Меня вот тоже заинтересовала его эмоциональная речь. Странный он.

– Странный, потому что чужой. Сам это понимает и замыкается в себе. И оттого еще более странным кажется. Только он такой же, как мы с тобой. Просто из Москвы.

– А ты давно его знаешь? – спросил Жуковский.

– Ну, как… – Селиверстов пожал плечами. – С первого дня, наверное. Он аккурат в метро был, когда ударили. Буквально с аэропорта, и… Там в суматохе и пересеклись вроде. Во всяком случае, лицо его запомнилось тогда. Такой ужас у всех на лицах… И у него тоже, но не потому, что такое случилось, а видимо, от мыслей о доме и о родных. Другой, в общем, ужас. Ведь они черт-те где, а он тут. Ну вот как-то почувствовалось это. С первого взгляда. Ты его подозреваешь в чем-то?

– Да шут его знает. – Теперь пожал плечами Жуковский, поправляя капюшон комбинезона. – Что-то в нем не так. Только что, понять не могу. Эти вот мысли. Коммерсант вроде, а…

– Так он же сказал, что химико-биолог.

– И что? В этой области ведь не работал, следовательно, профессиональной деформации личности в химико-биологический уклон быть не могло. Наоборот: склад ума более деловой, денежный, коли бизнесмен успешный.

– Да это ровным счетом ни о чем не говорит, Андрей, – махнул рукой Василий. – Обычный обывательский образ мысли, безо всякой профессиональной или образовательной подоплеки. – Селиверстов повернул «стрекозью» голову и посмотрел сквозь темное стекло шлема на товарища. – Я его ведь знаю, получается, дольше, чем тебя.

Судя по голосу, он усмехался.

– И что ты хочешь этим сказать? Корешишься-то со мной, а не с ним. Следовательно, и меня лучше других знаешь.

– Ну да. Так ведь у тебя «Массандра», – засмеялся Василий.

– А кто ее говном называл? – усмехнулся в ответ Андрей.

– Так я ведь по-доброму. С любовью. Да не обижайся ты, дружище. Я не о подозрениях говорю. Просто пошутил. Ну, его знаю семнадцать лет, тебя меньше. И что это меняет? Да ничего.

– А подозрения твои насчет информатора охотников?

– Да это так, досужие мысли. Скорее всего, ты прав. Нереально это, да им и незачем. Хотя лаз тот, по которому Светлую увели… Непонятный, конечно.

– Вы куда так втопили-то, эй! – окликнул их Волков.

– Не ори. И у руин есть уши, – послышался голос Селиверстова. – Дистанцию лучше держать. На всякий пожарный.

– О чем они, интересно, базарят? – проворчал Степан, обращаясь не то к старательно шагающему рядом по следам Жуковского Ломаке, не то к самому себе.

– Да они все время разговаривают. Не разлей вода. – Костя поправил автомат на плече.

Оружие вселяло в него какое-то спокойствие, уверенность в том, что его желание вернуть Марину может исполниться.

Впередиидущие наконец остановились и стали ждать вторую пару. Степан и Костя нагнали их.

– Так, граждане, мы подходим к «Речному вокзалу». За ним «Площадь Гарина-Михайловского». Вам это понятно? – произнес Селиверстов.

– Да. – Костя кивнул и поежился.

– Где-то там, впереди, логово каннибалов. И если внизу, под землей, действует договор, как-то регламентирующий баланс между общинами метро и царством Аида, то на поверхности монахи-людоеды не скованы никакими соглашениями и вполне могут напасть на потенциальную прямоходящую и говорящую жратву.

– Короче, делаем так. Оружие в готовности. Громко не разговаривать. Сейчас поворачиваем направо, пересекаем железнодорожные пути и движемся к тем сгоревшим вагонам. Там стараемся идти по обломкам и вагонным шасси, на которых нет снега. В этом районе лучше вообще не оставлять следов. Веду я, и все делайте как я. Дальше выходим на Владимирскую улицу и по ней топаем до Саратовской.

– Так это же в обратном направлении, – удивился Ломака.

– Ну мне ли не знать, Костя? Не перебивай. Именно поэтому мы идем по улице и контролируем то направление. Все равно там не пройти не наследив. Особенно после метели, которая все присыпала свежим снежком. Так пусть наша тропка указывает на север, ежели без нее никак. На Саратовской идем по руинам обратно. Потом попетляем по дворам, чтобы следы запутать. Ну и дальше, до Владимирского спуска. Там надеваем снегоступы – и прямо к реке, к пляжу. Ясно?

– Вроде да, – кивнул Волков.

– Угу, – согласился Ломака.

– Ну вот и славно. Пошли.

Из прицепа большого вездехода уже выгрузили два резвых двухместных снегохода и заправили их топливом. Один и Рипазха надели специальные костюмы, бликующие вороненой сталью, с бронепластинами на торсе и специальными сочленениями на ногах, снижающих нагрузку на эти самые ноги. Подобные трубки и шарниры были и на руках, они усиливали манипуляции человека, когда, к примеру, надо было поднять что-то тяжелое. Еще трое рейдеров помогали товарищам проверить надежность узлов костюма и напыляли на броню белую краску, делающую их менее заметными в царстве вечной зимы.

Дьякон взглянул в их сторону и снова забрался в кабину командирского вездехода. Примерно на высоте трехсот метров раскачивался наполненный гелием шар с радиостанцией, удерживаемый кабель-антенной и тремя крепкими тросами, которые уменьшали качку от порывов ветра.

Внутри вездехода за передатчиком сидел Обелиск. Из динамика шел равномерный безжизненный шум с потрескиванием.

– Никак? – вздохнул Дьякон.

– Пока нет, – мотнул головой Обелиск.

– Сканируй дальше.

– Так и делаю, командир.

Дьякон взял бинокль и забрался на крышу вездехода, которая была покрыта солнечной батареей в специальном крепком остеклении. Он снова устремил взор к мутному горизонту и руинам родного города. Когда он побывал здесь в последний раз? За год до войны, кажется. Был отпуск. Зима. Но не такая, как сейчас. Да, тоже суровая сибирская зима. Но там, на горизонте, виднелись испещренные огнями дома. Окна многих квартир были по-новогоднему обрамлены мигающими гирляндами. Шумели локомотивы и грохотали стыки вагонов на сортировочных узлах и железнодорожной станции. Гудели движками и светили фарами машины. Дым котельных и ТЭЦ был особенно резким в суровом холоде. В самом городе вершилась обыденная суета. Все куда-то спешили. Праздничные распродажи, где-то музыка, рекламные плакаты, взъерошенные голуби, клюющие шелуху семечек на автобусных остановках…

Там он родился. Пошел в школу. В спортивную секцию. Вырос. Потом – Рязанское училище. Он перестал быть жителем Новосибирска и посещал родной город только в отпусках, наведываясь к отцу с матерью. И когда был курсантом, и когда стал офицером-десантником, и потом, уже кадровым офицером спецназа ГРУ. В том последнем отпуске он вез домой деньги. Много денег, чтобы помочь отцу, нуждавшемуся в лечении. Ведь пенсии родителям едва хватало, чтобы оплатить коммунальные расходы… Он не успел. И весь праздничный угар новогодних каникул бил его по нервам. Он ненавидел тогда и мельтешащие лица горожан, и толкотню в магазинах на распродажах. Ненавидел гирлянды и музыку из окон квартир. Ненавидел врачей и то, как во всей этой пестрой требухе терялись ничтожность человеческой жизни и народная нищета, заставленная от чьих-нибудь глаз большими рекламными плакатами и вывесками супермаркетов. И тогда к нему пришел странный человек.

«Много грязи вокруг, правда же? – сказал этот человек. – Мы и не осознаем, что нас окружает и какова действительность, пока не напоремся на подводный камень нашего бытия. И если мы по пояс в воде и видим что-то напоминающее райскую беззаботную лагуну, то под водой – те самые острые камни, о которые мы спотыкаемся и наносим себе опасные раны. И тогда на эти кровоточащие раны, как пираньи, плывут четкие и ясные образы настоящей правды жизни. Наш мир подходит к рубежу. Человечество устремилось в тупик. Растет социальная пропасть, и камнем падает цена жизни большинства из нас, составляющих это самое человечество. И такое происходит повсюду. Уже нет иллюзий насчет светлого будущего. Это будущее строят для себя те немногие, которые вышли на жемчужный берег лагуны. Но места на том берегу уже застолблены, и всем остальным суждено так и остаться по пояс в воде. Смотреть на райский берег и оккупировавших его счастливчиков. Смотреть и топтаться по острым камням и терпеть укусы мурен и ядовитых медуз. И добывать этим избранным еду и жемчуг. И защищать их уголок блаженства от неприятностей, которые будут пожирать лишь тех, кто в воде. Но сейчас многие увидели свою судьбу и возненавидели свой мир. Грядут большие перемены. Очень скоро низы не захотят жить по старому, а верхи просто не смогут. Мир катится в феодализм и рабовладельчество, причем мы увидим совершенно новые, небывалые проявления этих диких анахронизмов. Спиральная пружина нашей истории сжимается, но этому сжатию есть предел. Либо пружина сломается, либо она стремительно распрямится и изувечит того, кто ее закручивает. Мы на изломе эпох, если не сказать – эр. Среди понимающих это есть те, кто не видит выхода и пьет от безысходности, закрывает себе глаза телевизором и потребительской требухой. Есть те, кто страшится того, что впереди, и судорожно ищет решение, но не находит, потому что не способен найти. Есть те, кто придумывает химеры и обращается к массам с пугающими пророчествами. А есть те, кто собирает силы, чтобы стать не инструментом, но поводырем грядущих перемен. И нам нужны такие люди, как вы. Сильные и ловкие профессионалы. Честные и преданные долгу. И вы, подполковник Дьяконов, можете из этой прозрачной на вид, но мутной на деле воды взойти на борт боевого корабля, чтобы в нужный момент, наставив пушек жерла на райский берег, спросить с хозяев жизни за все и вынудить их делать то, что нужно братству. Или дать залп. Наша артель нуждается в вас, подполковник».

– Дьяк! – послышался из открытого торца вездехода голос Обелиска. – Кажется, есть контрольный сигнал!

Командир спрыгнул в снег и вернулся в кабину.

– Ну-ка, что там?

Оби подкрутил рукоятку громкости. Все то же шипение и потрескивание. Затем пиканье, точь-в-точь как у первого советского спутника.

– Вот! Это наш маячок на горе! Аж на Урале! Сигнал прошел через ретрансляторы в Омской и Свердловской областях.

Пиканье вдруг сменилось электронным гулом, а затем возникло что-то похожее на громкий рык. Гаархххп… Или что-то в этом роде.

– А это еще что? – нахмурился Дьяконов.

– Помехи в атмосфере. Учитывая дальность приема, это нормально. Главное, что мы уловили Урал. Значит, и ретрансляторы работают, и бури на пути сигналов пока нет.

– Тогда давай отправлять сообщение.

– Я готов.

«Внимание! Говорит рейд сорок четыре. Повторяю, говорит рейд сорок четыре. Два-два-ноль-шесть-два-ноль-один-два. Место рейда достигнуто. Находимся между аэропортом Толмачево и городом Новосибирск. Фиксируем четкий сигнал радиоточки нашей базы. Аэропорт для использования авиацией непригоден. Был нанесен ядерный удар. Есть неровности грунта, делающие посадку самолетов невозможной. Города нет, как и предполагалось. Вполне вероятно, что нанесены ядерные удары и в других районах, кроме аэропорта. Наиболее высокий, зафиксированный на данный момент радиационный фон – триста восемьдесят микрорентген в час. Готовим группу для обследования непосредственно города. Признаков жизни даже в виде следов пока не наблюдаем. Климатические условия идентичны условиям во всех известных нам регионах. Пиковая зафиксированная температура – минус пятьдесят один градус. В настоящий момент минус сорок три. По ходу экспедиции разрывов в облачном покрове замечено не было. Компасы, как и прежде, показывают различные направления. Новых видов животных и человеческих мутаций не обнаружено. По ходу движения радиопеленг чист. Последний радиосигнал был зафиксирован к востоку от Екатеринбурга. На текущий момент сигналы маяка объекта не зафиксированы. Наличие в довоенный период метрополитена в Новосибирске предполагает, что обитание выживших людей приходится именно на эту городскую структуру. Возможно, маяк объекта не зафиксирован по причине нахождения объекта под землей, либо по причине его смерти. Как и предписано, мы будем исходить из положительной для целей нашей экспедиции версии. Потерь нет. Материальная часть исправна. Дьякон».

11

СЛЕДЫ

Последователи культа Армагеддона выбрались на поверхность. Им пришлось вернуться в свои жилища от заветной двери и облачиться в самые теплые одежды из тех, что имелись в запасе. Позже, снова подойдя к двери, они обнаружили человека, вешающего новые замки. На их счастье и на свою беду, человек был один. И хотя он являлся обладателем помпового ружья, данный факт не спас его от внезапного нападения сзади трех фанатиков с ножами.

И вот теперь они продвигались по большой канаве от покинутого ими метро. Миновали сгоревший поезд, бетонные врата туннеля, отделяющие подземелье от города. Въезд в туннель имел двое ворот, перегораживавших параллельные пути, частью заваленные исковерканными машинами; сюда их принесла всесокрушающая ударная волна.

Тот путь, по которому шли сектанты и который когда-то привел в туннель горящий состав, был почти без завалов. И именно этой дорогой удалились четыре человека, замеченные в тот момент, когда они открывали замки. Но сейчас, идя под затянутым серыми тучами небом, Жрец, к своему изумлению, понял, что вышли не четыре человека, а больше. Возле свалки, что в нескольких сотнях метров от въезда в туннели, он удивился снова. Следы здесь оставили не четверо, а всего трое. Потом только двое. Потом вдруг – шестеро.

– Что за дьявольские происки, – морщился он.

Среди руин у вокзала Новосибирск-Главный, перед пешеходным мостом, часть которого благодаря какому-то чуду еще нависала над заснеженным сплетением железнодорожных путей, до него наконец дошло.

– След в след идут, еретики чертовы.

– И сколько их на круг? – хмуро спросил Халдей, самый молодой в этой троице.

– Да черт разберет. Но сдается мне, что не только те четверо, которых мы видели уходящими. Кто-то еще.

– Тем хуже для них, – фыркнул Викарий.

– Да, но их больше, чем мы думали. Можем и не осилить. Был бы автомат, а с помповухой… На дальней дистанции не перестреляем. Зачем вообще идти за ними? – спросил Халдей.

Жрец посмотрел на него и ухмыльнулся:

– А ты как думаешь, придурок?

В путь отправились, как только стихла буря. Впереди шла Сабрина. Выйдя на перекресток, она резко присела и мгновенно вильнула в сторону, сжав в руках древко алебарды. Вся группа тут же рассредоточилась, и только Бронислав остался на месте.

– Ложная тревога, – усмехнулся он.

Девушка взглянула на него, затем на источник своей тревоги. Это оказался вовсе не человек. Даже не живое существо. Это была статуя, установленная прямо на тротуаре, или что там было под снегом. Усатое и пузатое изваяние, застывшее в своей позе на века по колено в сугробе, отдавало честь торчащему рядом такому же карикатурному светофору.

– Памятник первому в городе светофору, – тихо проговорил предводитель охотников.

– Хорошо, что ты ей автомат не выдал, – нарочито громко произнес Масуд. – А то бы истукана грохнула.

Сабрина бросила на него испепеляющий взгляд, но промолчала.

– Ладно, с кем не бывает, – махнул рукой командир. – Идем дальше.

Он взял дочь за локоть и повел рядом с собой, спросив вполголоса:

– Что ты так хмуришься, девочка? Подумаешь, памятник.

Сабрина через плечо взглянула на высокого бородатого Масуда. Тот вел на поводке облаченную в теплый комбинезон, который охотники взяли с собой для жертвы, Марину. Руки у нее были связаны, на шее – ошейник с кожаным ремнем, который то и дело дергал ухмыляющийся Масуд.

– Он меня бесит, отец, – буркнула Сабрина.

– Да будет тебе. Масуд хороший охотник.

– И плохой человек.

– Почему ты так решила?

– Не знаю. Не нравится он мне. И как на нее смотрит, тоже не нравится. Да и вообще, как смотрит.

Бронислав нахмурился, хоть этого и не было видно через лицевую пластину шлема.

– Ты ощутила сострадание к ней? Надеюсь, это не так.

– Отец, есть правила. Эта девка принадлежит матери тварей, и только ей. Но если она обречена, то это не значит, что перед своим посвящением, то есть смертью, она должна пройти все круги ада.

– Как прикажешь тебя понимать?

– Я говорю о насилии.

Старший охотник вздохнул.

– Понимаю, это болезненная тема для тебя…

– Отец! – Она повысила голос.

– Да, дочь. Я понимаю. И позабочусь, чтобы с ней было все в порядке. – Он кивнул и небрежно похлопал Сабрину по плечу.

– И вот еще что.

– Говори.

– Она сказала мне, что беременна.

– Вот как? – Бронислав обернулся и мельком посмотрел на добычу. – Сейчас это недоказуемо.