Текст книги "Отражение во мгле"

Автор книги: Сурен Цормудян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Логично. Умно. Я как-то даже не задумывался.

– А я вот задумывался. А ты говоришь, философия.

– Ну а какая разница? – зевнул Рябой. – Этот уклад жизни и нас ведь устраивает. Или ты стал жалеть нашу добычу?

– Нет. Не жалею я людей, а презираю. Вот за то, что так живут, презираю. За то, что ничего лучше придумать не смогли за тысячи лет. За то, что мир разрушили. За то, что не сопротивляются. За недочеловекость. Все ведь знают простую истину, с которой не хотят спорить. Если не давать тварям периодически жертву, твари начнут охотиться сами и станет хуже. Ну а сколько этих тварей, кто знает?

– Мало? – пожал плечами Рябой.

– А ты думаешь, много? Ну я-то не знаю, сколько их. Но ведь если подумать… Они жрут одного человека в девять месяцев. Сколько их, по-твоему? Ну не может быть много. А вот взяли бы люди, да и собрались вместе, да и избавили бы себя от общей угрозы. Так нет, сидит каждый в своей норе. Одни думают, сегодня не меня схватили, чтобы к твари отвести, и хорошо, поживу еще спокойно. Другие, как мы, решили: схватим кого-нибудь чужого и отдадим твари, чтобы она в нас кормильца видела и не угрожала. И всех это устраивает. А кого не устраивает, тот «Массандру» жрет и уже доволен всем. И что? Я этих мразей жалеть должен? Да пошли они все на хер. Ничтожества. Презираю. И того крота презираю. Шкура, предатель и мразь.

– Так что же это, Бронислав, получается? Ты и себя презираешь?

Старший охотник приоткрыл скрипучую дверку печи и подкинул хвороста.

Подвал наполнился мрачным и неестественным в замершем мире огненным светом.

– Ну, если на то пошло, и себя тоже, – произнес Бронислав после долгой паузы.

– Отчего же? У тебя такой авторитет. Опыт…

– А жена моя? Нет ее. Не уберег. Самое дорогое не уберег.

– А дочурка? Сабринка-то?

– Дочурка? – Бронислав стал нервно тереть подбородок. – А что дочурка… Такое детство у нее должно было быть? Такая жизнь? Не уберег я, Рябой. Не уберег. От людей не уберег семью. Вот и люди не уберегли. Себя, близких, весь мир. От самих себя и не уберегли. Ненавижу людей. Презираю их. Пусть жрет их тварь. Пусть жрет!.. Знаешь, я когда-то давно слышал, что в одном зоопарке стояла клетка и на ней было написано: «Самый опасный и страшный хищник на земле». И в клетке не было тигра, льва, крокодила или там ядовитой змеи. Не медведь гризли. Не варан и не баран. Не скунс или сумасшедший хомячок. Не безумный кролик из игры компьютерной.

– А что там было? Тварь?

– Тварь? – Бронислав усмехнулся. – Нет, дружище. Там стояло зеркало. Каждый человек подходил и видел свое отражение.

Рябой задумчиво покачал головой. Видно, слова Бронислава произвели на него впечатление. И наверное, он представил это зеркало в клетке. Возможно, и отражение свое представил, потому как дернул головой, словно отгоняя липкие и тягостные мысли.

– Слушай, Броник, меня одна вещь беспокоит.

– Какая?

– Снегоходец этот… по следу которого мы шли.

– И чего?

– Как чего. Он же на том берегу. Тот берег у тварей. А ну как баланс нарушит?

– Он в Затон укатил. И вроде дальше следы так и шли, на запад или северо-запад. Ну, где раньше северо-запад был. Затон вроде как пригород. Так что не особо интересно тварям, ежели там кто появится. Главное, участок между мостами. Горский микрорайон, ну и основная территория, от площади Маркса до кирпичного завода. Вот если бы туда сунулся, то я думаю, что воины уже бы давно на нашем берегу рыскали.

– А ну как опять сунется? Ну, если он не наш, не с Новосиба, и понятия о местных делах не имеет?

– Ну, тогда ему шандец там и настанет. А нам надо будет быстрее к алтарю девку вести, чтобы успокоить мамашу. Дескать, мы все еще в деле, заботимся, не повернули против нее.

– Ну хорошо, если все обойдется.

– А я смотрю, Рябой, что теперь ты кипишить начинаешь, – тихо засмеялся Бронислав.

– Просто мыслишка тревожная имеется, и все, – пожал тот плечами.

– Ну вот я тебе и объяснил, что да к чему. Ты вроде как спать хотел? Передумал?

– Да нет.

– Ну вот и спи. Хорош уже мне мозги шлифовать.

– Еще кто кому шлифовал, – хмыкнул Рябой. – Это ведь ты со своими зеркалами…

– Все, спи, – отрезал старший охотник.

– Ну что, думаю, в такую вьюгу смысла идти дальше пока нет, надо привал организовывать. – Мелиш в очередной раз провел перчаткой по фаре снегохода, убирая налипший снег. – Что думаешь, Рипазха?

– Думаю, как повезло мне с таким чертовски сообразительным напарником, – ухмыльнулся рейдер.

– Что есть, то есть, – засмеялся в ответ Мелиш.

– Все это хорошо. Только надо местечко подобрать поукромнее.

– Согласен. Ну, ты днем был здесь, лучше ориентируешься.

– Смеешься, что ли? Если б даже я тут жил, то хрен бы сейчас понял, где что. В этой метели сам черт заблудится и перебздит от страха.

– Позади нас, это что было? – Мелиш махнул рукой. – Стадион?

– Нет, – ответил Рипазха, мотнув головой. – Ипподром. Если верить карте, что Дьяк дал. И кстати, я в этом районе не был. В основном реку и набережную на той стороне исследовал. Если в городе есть река, именно там надо в первую очередь искать признаки жизнедеятельности уцелевших людей. Или на льду, или на берегу.

– Это я знаю, конечно. Ну а там, впереди, завод вроде?

– Да черт его знает. Наверное. Ну, может, где-нибудь приткнемся, пока не утихнет? Некоторые строения вроде целы, и места должно быть много. Большие стены-то.

– Сомневаюсь, что есть пригодные для укрытия здания. От эпицентра там километров десять. Если полмегатонны… или вся мегатонна… Для такого города заряд серьезный должен был быть. Думаю, снесло капитально. Либо крыши нет, либо половины стен.

– Ну так давай подкатим да посмотрим? Тут рукой подать до них.

– Да я вот думаю, может, есть смысл в базовый лагерь вернуться, к аэропорту?

– Ага, молодец, – покачал головой Мелиш. – Эдак мы весь топливный запас искатаем без толку. Будем шарахаться туда-сюда… Сам говорил: десять верст до эпицентра. А до лагеря, значит, все двенадцать.

– Ну а пока пристанище искать будем, не больше топлива машина сожрет, а?

– Да что тут думать и гадать? Свяжись с Дьяконом. Пусть сам и скажет, вертаться нам или схорониться тут.

– Не берет рация в пургу эту. Небось, еще и бури какие магнитные. Скрипит, трещит, и весь разговор. Я и с Бароном связаться не могу. Хотя он ближе должен быть, чем лагерь. А в лагере, небось, уже давно антенну свернули с усилителем. Иначе сдует ко всем чертям.

– Ладно, Рип, сам решай, ты же старший. Но я думаю, возвращаться глупо. Потеряем топливо и время. Может, и стихнет, пока доедем. Это мое ИМХО, а последнее слово за тобой.

– Что еще за ИМХО?

– Ну помнишь, в Интернете было такое сокращение? Типа по моему скромному мнению или что-то в этом роде.

Рипазха усмехнулся.

– Ну ты даешь! Интернет! Еще вспомни, как на пляже загорал, и про жару в то лето тоже вспомни.

– Да не сыпь ты соль, – отмахнулся Мелиш. – Я в то лето как раз из Интернета не вылезал почти. С девкой познакомился. Ну, по Сети. Хотел к ней махнуть на выходные, в Анапу. Да только следующие деньки такие жаркие выдались, что до сих пор холодно, мля.

– Не расстраивайся. Она, небось, страшная была, как эта самая война.

– Не, Рип. Симпотная она была.

– Откуда знаешь, если по Интернету?

– Так фотку прислала.

– Ну конечно, – усмехнулся Рипазха в очередной раз. – Прислала тебе фотографию какой-нибудь Родилины Самбриш, а ты и слюни пустил. Симпотной-то с чего по Интернету себе парня искать?

– Думаешь? Так значит, спасибо всемирной атомной войне за то, что упредила мой конфуз?

– Точно!

И они хором расхохотались.

Миновав бухту, тупым копьем вонзившуюся со стороны реки в южный берег, огибая полуостров, на котором когда-то находился микрорайон «Лесоперевалка», они выехали к большому зданию без окон. Позади остались огрызки эллингов, дамба и торчащие в бухте изо льда катера и лодки. Впереди, по обе стороны от Димитровского проспекта, когда-то высились безобразные громады торговых центров. Далее, судя по карте, должна быть еще лодочная база под названием «Якорь». Ну и тот самый полуостров со скупыми напоминаниями о микрорайоне, разделившем участь не только своего города, но и всего человеческого мира.

Комплексы, что справа от проспекта, не уцелели. О них напоминали лишь покореженные несущие конструкции, которые еще торчали из снега. А вот слева от дороги огромному ангару торгового центра посчастливилось больше. Видимых повреждений было мало, что удивительно: в эпоху заката цивилизации подобные строения возводились так небрежно, что зачастую рушились сами собой, хороня под своими обломками посетителей. Но это здание все еще стояло, напоминая о том, что всякое бывает на свете. Один торговый центр развалится за три года до войны, а другой продержится семнадцать лет после.

Когда-то напротив этого ангара стояли два таких же громадных, но к сегодняшней ненастной ночи они успели истлеть.

Рейдеры Барон и Штерн единогласно решили, что лучшее место для стоянки едва ли удастся найти.

– Ведь строили как попало, халтурили всюду, – приговаривал Штерн, когда они волокли снегоход внутри здания, проникнув через развороченный грузовиком, который там же и застрял, вход. – Недаром чаще разваливалось то, что было сделано не при советах, а позже. А этот дом все еще стоит, ведь странно, да, старшой?

– Ну стоит, как видишь, – буркнул Барон.

– А если рухнет, пока ночевать будем?

– Сплюнь, дурак. С чего ему рушиться именно сегодня? Ведь столько лет простоял.

– Ну а вдруг срок уже подошел?

– Почему же тогда ты согласился на ночь тут приткнуться, а, балда?

– Да ветер в харю задолбал уже, если честно. И темень. Что там на дворе искать?

– Вот и не свисти, что рухнет.

– Да это я так, к слову.

Они заволокли машину под эскалатор. Барон тут же нашел большое клеенчатое полотно – похоже, рекламный плакат, – накрыл машину и осмотрелся, водя вокруг фонарем. Ветер внутри здания гудел совсем не так, как снаружи. Проникая через многочисленные пробоины в стенах, он рождал басовитый вой, наводивший на мысли о страшной беснующейся твари невиданных размеров и очертаний, которая бродит наверху и ищет тех, кто посягнул на ее покой. – Что-то я не пойму, откуда снег залетает? – Барон продолжал водить лучом фонаря, в который попадали то редкие снежинки, а то и целые горсти снега.

– Похоже, дырка большая на втором этаже. Пойду посмотрю. Может, заткну чем или задвину.

– Давай, – кивнул Барон. – Зови, если что. Только не заблудись там.

– Да ладно, не маленький. С чего бы мне заблудиться? – усмехнулся Штерн.

– А ты что, не знаешь, для чего торговые центры строили?

– И для чего же?

– Да чтобы посетитель не сразу выход нашел.

– Это еще зачем?

– Ну ты чудак, ей-богу. Чтобы люди бродили там подолгу, на товары смотрели. Соблазнялись что-нибудь купить. Оставляли денежки свои кровные. Даже самую бестолковую хрень скорее купят в супермаркете, чем в каком-нибудь ларьке.

– А если пожар? Выход тоже надо долго искать?

– Да кому это интересно? Ты, главное, деньги оставь. А сгоришь, задохнешься, завалит тебя… это уже твои трудности.

– Ладно, не грузи. Я пошел.

– А я тут сварганю сейчас нам какую-нибудь юрту.

Штерн включил фонарь, надел его на голову поверх плотного армированного капюшона рейдерского костюма и осторожно пошел по эскалатору наверх, проверяя ногой прочность каждой ступеньки.

Барон тем временем сдвигал к эскалатору прилавки, создавая фундамент временного пристанища и добавляя к царившей в здании какофонии еще более неприятные скрипучие нотки; все новые следы появлялись на устланном снегом и мусором полу. То и дело поглядывая наверх и замечая луч фонаря напарника, Барон довольно быстро завершил эту работу и приступил к возведению стен из различной утвари, мало-мальски годившейся на роль строительных блоков. Затем он нашел стальную тележку для покупок, отломал все лишнее, оставив только корзину, и установил ее в центре домика. После чего прошелся вдоль полок, набрал стальных и пластиковых листов. Пластиковые сгодились для кровли, а стальные, изрядно проржавевшие, он разделил на куски, каковыми обложил корзину, – вот и готов очаг, а топливо тут наверняка найдется.

Прямо у эскалатора наверху Штерна встретил опрокинутый банкомат. Его, похоже, курочили ломами и фомками, извлекая наличность. Видимо, после всемирного апокалипсиса кто-то еще всерьез верил, что деньги будут иметь цену. На втором этаже снега было больше, этому поспособствовали разнокалиберные дыры в стенах и потолке. К счастью, самые крупные пробоины находились далеко от эскалатора, и заносимый ветром снег большей частью оседал среди стеллажей, поваленных и стоящих, и стен бутиков. На потолке давно растрескались гипсоплиты, весь пол был усеян их обломками. Кое-где еще свисали на проводах и раскачивались осветительные приборы. Найти здесь что-нибудь из товара было совершенно нереально, мародеры давно утащили из гипермаркета все до последнего памперса. Похоже, они даже уволокли часть стеллажей, прилавков и кассовых аппаратов. Большинство стен, что разделяли отделы магазина, тоже исчезли – либо их унесли, либо повалили, либо сами они рассыпались от времени и непогоды, проникающей сюда без особых хлопот.

Вот, кажется, место, где сидел кассир. Столик в бурых потеках – возможно, кровь. Поломанный стул, рядом кости. Череп пробит навылет, через глазницу. Штерн оттолкнул его ногой и двинулся дальше. Вот уцелевшая перегородка. Зайдя за нее, рейдер вдруг зажмурился от яркой вспышки и резко присел за какой-то прилавок, вскинув автомат. Впереди – движение! Штерн спешно погасил фонарь на голове, включил тот, что был приделан к стволу «абакана» и заметил, что впереди свет пропал. Рейдер осторожно высунулся, держа оружие в готовности к применению. И снова вспышка!

– Черт! – Рейдер отпрянул.

Чужой свет опять погас. Родилась догадка; чтобы проверить ее, Штерн взял с пола небольшой обломок гипсоплиты и бросил через прилавок, служивший сейчас бруствером, в ту сторону, где полыхало. Послышался характерный стук. Штерн осторожно выглянул и поводил подствольным фонарем. Впереди синхронно скользнул луч.

– Да это же зеркало! – Рейдер усмехнулся и встал во весь рост.

Впереди действительно была стена с неизвестно каким чудом сохранившимся большим зеркалом. Он подошел ближе, глядя на свое отражение. Каким же монстром он, должно быть, казался тем, кто прежде никогда не видел рейдеров и не знал о них. Боевой костюм с бронепластинами – словно хитиновый панцирь огромного хищного насекомого. И без того широкие плечи увеличены бронированными наплечниками с торчащими откосами, чтобы не соскакивали лямки автомата. Высокий армированный воротник закрывает шею. Дыхательная маска защищает носоглотку от лютых холодов. Жесткий капюшон, конечно, не спасет от пули или сильного удара по башке, но не позволит вонзить сзади в шею нож. Хотя, конечно, можно напялить и шлем от защитного костюма 6Б25, на основе которого были созданы многие элементы рейдерской экипировки еще перед войной. Такой шлем действительно сделает его очень похожим на насекомое, превратив человеческую голову в стрекозиную. Но братство все же предпочитает капюшоны утепленные и армированные титановой кольчугой, которая начинается у поясницы и прикрывает спину, шею и голову. Костюм отнюдь не легок, хоть и позволяет носить тяжелое оружие – его вес рационально распределяется по суставным и прочим ортопедическим элементам экзоскелета.

Штерн усмехнулся, помахал рукой.

– Ну, здорово, придурок, – сказал он своему отражению, которого минуту назад так испугался. – Ох и постарел же ты.

Подойдя еще на два шага к зеркалу, обнаружил на его поверхности какие-то надписи, сделанные, похоже, помадой.

«Ты чудовище».

«Ты во всем виноват».

И в самом низу:

«Ну что, долбоебы, допрыгались? А ведь вас, мудаков, предупреждали. Второго шанса не будет!»

– Ага, точно, – хмыкнул Штерн и двинулся дальше, обходя зеркало.

Впереди в стене зияла дыра. Эта была самая близкая к стоянке рейдеров пробоина, через нее вовсю задувал ветер и заносил уйму снега. Штерн поискал, чем бы прикрыть отверстие, но свет фонаря скользил лишь по всякому хламу, который никак для этой цели не годился. Чуть дальше обнаружилась еще одна здоровенная пробоина, уже в потолке; она открывала мрачный вид на небо. Стальные каркасы, на которых когда-то держались светильники и гипсоплиты, были сплошь покрыты льдом, отовсюду свисали сосульки. Самые крупные из них обрамляли дыру, причем они на манер сталактитов спускались к полу, а навстречу выросла ледяная гора. Очевидно, это замерзшая вода самых первых послевоенных месяцев, от тех жутких, смертельно опасных дождей. А значит, этот лед может быть радиоактивным. Он был грязным, почти черным, и это лишь подтверждало догадку о том, что без ядовитых дождей здесь не обошлось.

Рейдер сделал логичный вывод, что даже затыкание дыры в стене не решит проблему с потолком. Проще, да и рациональней, повозиться с домиком, нежели ходить всю ночь по циклопическому зданию, пытаясь закрыть дорогу сквознякам.

Штерн выключил фонарь и подошел к отверстию. Погода как будто испортилась вконец, ветер отчаянно пытался свалить вставшего у стены человека. В такую вьюгу едва ли можно увидеть свет на расстоянии больше чем полсотни метров. А шансы, что тут есть кто-то еще, наверное, так же ничтожно малы, как и шансы добраться от Москвы до Аляски в этом мертвом мире. И рейдер снова включил фонарь…

Барон все-таки раздобыл топливо. Тряпки, пластик и полиэтилен, конечно, не годились: дыма много, а толку ноль. Но к счастью, повсюду валялись остатки деревянных частей интерьера, мебели и тому подобного. Чуть с большим трудом, но все же нашлась и бумага: рекламные проспектики, плакаты, газеты, что в изобилии были когда-то на кассах. В терминалах оплаты сотовой связи и кассовых аппаратах обнаружилось несколько рулонов для печати чеков. Уже когда Барон сваливал возле очага драгоценный горючий хлам, зашипела рация в воротнике.

– Бара, слышь? – раздался голос Штерна.

– Чего?

– Я тут на целое зеркало наткнулся. Увидев свое отражение, чуть сердце не высрал от страха. – Напарник засмеялся.

– Ну ты герой, – хохотнул в ответ Барон. – Хорошо, шмалять в зеркало не начал. А то как увидел бы, что и он в тебя садит, так точно сердце через жопу потерял бы. Вот иди потом и ищи его в говне.

– Ладно. Это все прикольно, но я тут на улице кое-что странное вижу.

– А зачем ты на улицу поперся?

– Да не на улицу. Я на втором этаже, а тут дырень, что у той Сарочки из анекдота. В стене. Это с другой стороны здания, мы не видели, когда подъезжали.

– Так чего там?

– БТР. Разбитый в хлам, будто из пушки врезали. Нет, два БТРа. А дальше БРДМка на боку, тоже вдребезги. И что примечательно, ее, похоже, танк протаранил. Он тут же стоит. Снегом хорошо припорошен, но впечатление, что у него детонация боекомплекта была.

– Ну и что с того?

– Тут, похоже, был бой, вот что.

– Бой? Погоди, а чья это бронетехника? Принадлежность можно разобрать?

– Да в том-то и дело, что и БТРы наши, восьмидесятки. И танк тоже. Семьдесятдвойка. Чего они друг друга-то?

– Да брось. На этих тачках армии половины мира катались.

– Ты что думаешь… тут вторжение было?

– Да ничего не думаю. Знаю, что граница относительно недалеко, вот и все. Ладно, спускайся. Поглядим. Чего батареи в рациях сажать?

– Хорошо, иду.

У человека, искушенного войной, пробоины сразу вызвали четкое понимание причины и следствия их происхождения.

– КПВТ, – произнес Барон, указывая рукой на вереницу дыр в стене торгового комплекса. – А вот еще, справа.

Штерн осмотрел следы крупнокалиберного пулемета Владимирова, которым оснащались бронетранспортеры, что добавляло в название оружия букву «Т» – танковый. Принятый на вооружение советской армии еще при жизни Сталина, этот пулемет калибра четырнадцать сантиметров и пять миллиметров оставлял весьма характерные отметины, особенно на тонких стенах подобных зданий. Да и подсказка была совсем близко – в паре десятков шагов навсегда застыл бронетранспортер. Корпус пробит навылет, и дыры внушительные. Следы горения. Ствол КПВТ, торчащий из башни, сильно деформирован. Дальше – еще один БТР-80. Корма, разворочена взрывом, башня сорвана – должно быть, лежит где-то поблизости, под снегом. Все люки открыты; похоже, из них когда-то вырывались языки пламени. На носовой части второй бронемашины, перед колесом, от которого остались только обод и полуистлевший корд покрышки, обнаружилась полустертая эмблема; изучив ее, рейдеры пришли к выводу, что броневик принадлежал подразделению внутренних войск.

Штерн бросил взгляд на второй этаж, на дыру, из которой он впервые увидел разбитую бронетехнику. Затем опять взглянул на следы пулеметных очередей. И снова на бронетранспортер.

– Ты заметил, что на стене у дыр пятна крови? – проговорил он сквозь гул ветра.

– Заметил, – кивнул Барон. – Пойдем-ка на БРДМку поглядим и на танк.

– Пошли.

Четырехколесная бронемашина не горела, и снарядов на нее не тратили. Но она была сильно разбита таранным ударом танка в левый борт и опрокинута на правый. На башне БРДМ тоже сохранилась эмблема. Действительно, это было подразделение внутренних войск, подчинявшееся не Министерству обороны, а главе МВД. Из люка механика-водителя торчал скелет в остатках одежды. Череп был размозжен, на шее висела гнилая неровная фанерка. Без труда удалось прочесть надпись сажей: «Смерть полицаям». Барон подцепил скелет стволом автомата и выдернул из люка. Посветил фонарем внутрь. В недрах маленькой бронемашины было полно консервных банок, битых бутылок, пакетов с чипсами и еще черт знает с чем. Увидел он и блоки сигарет, и коробки с изображениями мобильных телефонов и фотоаппаратов – и, вероятно, с этими вещами внутри. Еще там были кассовый аппарат и куча различной обуви.

– Ничего себе, сколько тут добра. Знатный шопинг пацаны устроили. Слушай, Штерн…

– Чего?

– А ну, глянь. В БТРах то лее самое?

– Да сгорели ведь коробочки.

– Ну, ты все равно посмотри.

– Ладно. Сейчас.

Штерн пошел к сожженным бронемашинам. Барон тем временем принялся изучать танк Т-72, который протаранил БРДМку.

Вблизи он выглядел еще плачевнее. Аккуратная оплавленная дыра в верхнем бронелисте у башни – характерный след кумулятивного боеприпаса от ручного гранатомета. Раскаленная струя вошла во внутреннее пространство танка как раз там, где располагалась боеукладка, и вызвала детонацию. Взрыв распорол швы корпуса, сбросил часть опорных катков с обоих бортов, начисто оторвал бортовые экраны из армированной резины, снес блоки динамической защиты, выкорчевал башню из погона и даже, наверное, подбросил, поскольку она лежала над правой гусеницей. На корпусе, естественно, не только опознавательных знаков не осталось, но и базовой краски. Не было никакого смысла заглядывать внутрь. А вот дальше, где когда-то, похоже, была автозаправочная станция, стоял еще один танк. Сохранился он гораздо лучше. Видимых повреждений не имелось, кроме оторванного ведущего колеса и разбитой в том же месте гусеницы. Вероятно, танк потому и бросили, что он был обездвижен. На терзаемом непогодой выцветшем корпусе тоже не уцелело никаких знаков.

Башня танка была слегка повернута, и Барон смог заглянуть в приоткрытый люк механика-водителя. Под слоем скопившегося там снега обнаружился армейский бушлат, весь в дырах и заскорузлый от крови. Порывшись в карманах, рейдер нашел деформированный шоколадный батончик, початую и смятую пачку сигарет, календарь за тот самый роковой год с проколотыми иглой днями до конца июня и военный билет. Судя по записям, он принадлежал солдату срочной службы, механику-водителю. И это было уже не подразделение внутренних войск, а армейское формирование. Причем вооруженных сил родной России, а не одного из множества государств, чьи войска катались на российской технике и при случае не упустили бы возможности урвать от ослабленной и израненной державы кусок послаще.

Барон почувствовал облегчение от того факта, что танк свой. Почему стало легче, он и сам не понял. Наверное, не давало покоя однажды увиденное. Российская 58-я армия идет принуждать грузин к миру, и в колонне старенькие Т-62. А грузины встречают их на прошедших израильскую модернизацию, более современных семьдесятдвойках…

В танке также оказались блоки сигарет, чипсы, консервы, пакеты с крупами, солью и чаем, бутылки со спиртным и всякими безалкогольными напитками. И два мумифицированных трупа – обглоданного человека в остатках танкистской робы и дохлой собаки рядом с ним.

– Барон, слышь? – раздался голос Штерна.

Рейдер вылез из танка и принялся стряхивать с себя снег, швырнув при этом военный билет обратно в люк.

– Чего там?

– Ну, короче, посмотрел я.

– И?

– Коробочки обгорели капитально, но остатки похожего товара в обоих БТРах имеются. И вот что я думаю: товар из этого магазина.

– Долго соображал? – усмехнулся Барон.

– Да знаешь, как-то думать об этом не очень-то и хотелось. Наши парни… Коллеги, так сказать… Защитники Родины с присягой и всеми делами, что получается, мародерствовать приехали?

– А почему тебя это удивляет?

– Да как-то… Военные же. Не сброд бандитский.

– Да брось. Любой военный любой страны в схожих обстоятельствах действует именно так. Я не знаю, как в твоей части было, а вот у нас в гарнизоне вышел такой случай. Приехала инспекция из генштаба, морды, как мы их называли. Ну, смотрели одну часть. И вот прикопались, что не облагорожена территория. Клумб, дескать, с цветами нет. Что бронетехника уже все мыслимые сроки выслужила, это им побоку. Что условия службы поганые, по хер. Что кидняки сплошные с жильем, не беда. А вот цветочков нет, хреново. Ну, комбат собрал ротных, зампотылу и всю свою свиту. Говорит, хрен вам, а не выходные. Как хотите, но чтобы в понедельник утром по приходе на службу я обнаружил клумбы с цветами по всей территории. Они ему, дескать, как можно за два дня вырастить цветы? А он им: ваши половые трудности. Это приказ. Как хотите, так и растите. Ну, те выстроили солдат и говорят, как хотите, но чтоб были клумбы с цветами. Или сдохнете на физо.

– Так чем дело кончилось? К чему ты?

– Чем дело кончилось? – Барон усмехнулся. – Солдаты ночью пошли в ближайший детский сад и утащили оттуда все цветы вместе с клумбами. Вот так-то. А ты о благородных мотивах. Ежели все в армии стоит на том, что, дескать, выкручивайся как хочешь, но чтобы было, то понятия о чести и прочих позитивных вещах ты едва ли воспитаешь в людях. Скорее наоборот.

– Но эти убивали друг друга за шмотки, жрачку, бухло и курево. Это ведь не клумбы у детей воровать.

– А тут, друг мой, изволь сделать скидку на особые условия. Армегедец всеобщий, он преображает человека очень. Заставляет его всю душу открыть окружающему миру. Все свое нутро. И чем больше у человека в этих условиях оружия, тем заметней он выступит и громче заявит о себе.

– Это еще не все, Барон.

– В смысле?

– Там, у стены, где дыры от КПВТ. Короче, я снег поворошил. Кости везде. Хоть где копни. Уйму народу там положили. Судя по остаткам одежды, гражданских. И тоже с барахлом из магазина.

– Ну, этого и следовало ожидать. После ударов выжившие ломанулись в ближайший уцелевший магазин, стали хватать все подряд. Небось, и друг друга мочили. Потом подкатили вэвэшники и вояки, решили, что все это ихнее. Пошмаляли людей и друг друга заодно.

– А почему товара столько осталось? В той бээрдээмке, например?

– Да, наверное, те, кто в этой бойне уцелел, забрали, сколько можно на себе унести. Транспорта ведь они лишились. Там вон еще и два «урала» разбитых.

– Может, мы заберем тогда? Консервы, наверное, стухли, а вот сигареты, шмотки, соль, еще всякое.

– А потащим как? Вот утихнет буря, связь с лагерем восстановится, скажу Дьякону. Пусть вездеход сюда гонят и собирают. Ладно, пошли ночевать.

– Ну, пошли, – вздохнул Штерн.

Тепло от печи успокаивало и умиротворяло. Константин чувствовал непреодолимую тяжесть в постоянно закрывающихся веках. Накопленная за день усталость пыталась загнать его в сон, но тревога за жену, а еще голод, который так и не унялся после ужина, да и не оставлял его, казалось, ни разу за все эти годы жизни после всемирной катастрофы, никак не давали сну окончательно овладеть сознанием.

– Костя, чего не спишь, носом клюешь? – шепотом проговорил Волков и зашуршал куском газеты, мастеря самокрутку.

– Как же спать? Страшно за Марину. Ты и представить себе не… – Ломака вдруг осекся. – Прости.

– Да ладно, чего уж. Для меня все это в далеком прошлом. Хотя боль… Боль, она такая штука. Как трещина в штукатурке на потолке квартиры. Не всегда ее видишь, не всегда о ней думаешь. Но стоит бросить взгляд, и вот она. Тут как тут. Никуда не делась.

– Прости, – еще раз произнес Константин, вздохнув.

– Да перестань. Нормально. Ничего. – Степан приоткрыл чугунную дверку печи, подкинул хвороста.

Поджег тонкий прутик, прикурил от него и кинул обратно в печь.

– Слушай, не курил бы ты, а, – прошептал Ломака. – Тут и так откуда-то дым сочится. Только угореть не хватало.

Волков посмотрел на спящих Жуковского и Селиверстова. Дальше в углу храпел связанный Паздеев.

– Ну ладно, пойду наверх. Составишь компанию?

– Идем, – пожал плечами Константин.

Здание, подвал которого они облюбовали на эту ночь, сохранило несколько стен и часть крыши. Полного спасения от вьюги это не давало, но посидеть там некоторое время, подышать свежим воздухом да покурить можно было вполне сносно.

– А может, и тебе самокрутку сварганить? – спросил Волков, жадно затянувшись.

– Да я же не курю, – мотнул головой Костя.

– Ну и молодец. От этой махры нашей горло дерет так, что край. За цивильную сигаретку убил бы, ей-богу.

– А чего не бросишь?

– Так ведь одна радость в жизни-то, – усмехнулся Степан.

– Сомнительная радость.

– А у нас в жизни все сомнительно да относительно. Разве нет?

– Ну, не знаю. – Ломака пожал плечами.

– Слушай, Костя, ты это… Ты вот извинялся внизу. Я чего сказать-то хотел… Ты меня тоже прости, парень.

– За что? – Константин удивленно взглянул на товарища.

– Ну, за это. Когда ты в клетке был, а я надзирателем… Моя неправда. Прости, братка.

– Да прекрати, Степан. Я ведь тогда тебе гадостей наговорил. Да и не за что извиняться. Ты же выпустил меня, с нами пошел. Чтобы мне помочь.

– Пойти-то я пошел… – тихо и как-то многозначительно произнес Волков, снова затянувшись и кашлянув.

– Что-то не так? – Эта фраза насторожила Ломаку.

– Да все так, конечно. Только есть еще причина. Ну… причина, по которой я пошел.

– Не понял. – Константин совсем напрягся. – Ты что хочешь сказать?

– Да расслабься, парень. Никакого дурного умысла.

– А что тогда?

– Ты в курсе, что время от времени я поднимаюсь на поверхность, в город выхожу? – Степан посмотрел на Ломаку.