Текст книги "Месть"

Автор книги: Стюарт Мелвин Камински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Поехали в «Моут-марин», ― предложил я.

– Никогда не была. Смотреть на рыб?

– Это отвлечет тебя от человеческой жизни. Я очень люблю это место.

Мы отправились в аквариум «Моут-марин» на Сити-Айленд между Сент-Арманд-сёркл и мостом на Лонгбоут. Мы улыбнулись акуле, поприветствовали гигантского окуня, рассмотрели змееподобных угрей.

– Ты был прав, ― согласилась Фло, ― это какой-то другой мир.

Синий ангел тоже был там, припарковался неподалеку. Мне захотелось пригласить его войти. Мне казалось, рыбы должны ему понравиться ― некоторые были очень на него похожи. Впрочем, другие, наверное, были похожи на меня. И я очень хотел бы поговорить с ангелом о смерти Дуайта Хэндфорда.

– Ланч? ― спросила Фло, когда мы закончили осмотр подводных гадов.

– Я недавно позавтракал, ― сказал я, ― но салат съем.

– В «Колумбию»? У них подают сносный домашний салат.

– Идет.

Мы вернулись к машине. Я усадил ее и попросил минутку подождать.

– Можно включить радио?

– Пожалуйста, ― сказал я и пошел к синему «Бьюику».

Я постучал по боковому стеклу. Он опустил его и выглянул. Музыки не было, но на свободном сиденье лежала стопка журналов. Верхний ― последний номер «Космополитена».

Он молчал.

– Дуайт Хэндфорд убит, ― сказал я.

– Кто?

– Парень, который хотел меня избить и от которого ты меня спас. Тот, который стрелял мне в окно вчера вечером.

Он кивнул, приняв информацию к сведению.

– Вчера вечером, после того как он выстрелил мне в окно, ты поехал за ним.

Он пожал плечами.

– Это сделал ты?

– Нет. Что я говорил тебе вчера? Делай свою работу.

– Я ее делаю. А в чем состоит твоя работа?

Он поднял стекло. Стекло было тонированное, непрозрачное. Я вернулся к Фло, которая нашла станцию, передающую мелодии кантри.

– Кто это был? ― она кивнула в сторону «Бьюика».

– Ангел.

Ответ, казалось, ее устроил.

– А это кто? ― я кивнул на радио.

– Эдди Арнольд. У меня есть все его диски. По телевизору недавно был целый фильм про него.

«Колумбия», кубинский ресторан на Сент-Арманд, находился недалеко. Первая «Колумбия» открылась в 1908 году в Айбор-сити, в Тампе. Я заходил туда однажды ― доставлял повестку владельцу какой-то компьютерной фирмы. Ресторан был большой, старый, настоящий, с цветной плиткой и большими деревянными столами. Как в «Зорро». Когда я вручал бумаги, выступал квартет танцоров фламенко. Моей жене там очень понравилось бы. Ей понравилось бы ощущение старины.

«Колумбия» в Сарасоте был современный ресторан, ярко освещенный. В меню значился «фирменный салат 1908», его я и заказал. Фло проголодалась и выбрала себе паэлью с рыбой и омаром. Блюда принесли только через двадцать минут, но мы не спешили. Я смотрел в окно на проезжающие машины и большой круглый сквер через дорогу, где туристы, расположившись на скамейках среди стриженых кустов, поедали мороженое от «Бен энд Джерри» или «Килвинс».

На бетонированной дорожке сквера, напротив нашего ресторана, стоял мужчина и смотрел на меня. Перед ним проезжали машины. Как только поток автомобилей прервался, он перешел через шоссе и двинулся ко мне.

– Фло, мне нужно на минутку отойти.

– К парню на круге?

– Да. Это мой клиент, Карл Себастьян.

– Он проезжал случайно и увидел тебя? ― спросила она, накалывая на вилку хрустящий рулетик.

– Сомневаюсь. В любом случае я ненадолго.

– Можешь не торопиться, мне тут нравится. Как ты думаешь, стакан вина...

– Хорошая идея, ― сказал я.

Воздух на улице был теплый и влажный, как всегда после дождя. На тротуаре и на проезжей части стояли лужи.

Я проскользнул между машинами и подошел к Себастьяну.

– Я знал некоторых из этих людей, тех, что на звездах.

На бетонном тротуаре вокруг сквера были установлены звезды с портретами знаменитых цирковых артистов, как на Голливудском бульваре. На бронзовых звездах были высечены сведения о жизни знаменитостей.

– Немножко знал Эмметта Келли, Лу Джейкобса, ― сказал Себастьян, покачивая головой. ― Когда я смотрю на эти звезды, всегда вспоминаю прошлое. Я люблю цирк.

– Я тоже, ― сказал я. ― Вы ехали сюда за мной, чтобы поговорить. О цирке?

– Вы обещали, что найдете Мелани.

– Я обещал, что найду ее через два-три дня. Сегодня ― день первый.

– Сегодня день второй, ― возразил Себастьян.

– Послушайте, мистер Себастьян...

– Значит, завтра?

– Самое позднее ― послезавтра, ― ответил я, понимая, что Мелани Себастьян может передумать и не позволить мне обнаружить себя, а Харви может не найти ее следов в Интернете.

– Если это произойдет завтра, я заплачу вам премиальные.

– Когда мы разговаривали в последний раз, вы сказали, что удвоите мой гонорар.

– Значит, удвою. Только найдите ее. Я не могу спать. Я не могу работать. Я не могу думать.

Он низко опустил голову и потер шею. Потом снова взглянул на меня.

– Извините меня. Вы говорили, что понимаете, что такое потерять жену. Вы помните?

– Помню.

– Тогда найдите Мелани.

В глазах у него стояли слезы. Он отвернулся и пошел по дорожке, проходившей по середине крута.

Я вернулся в «Колумбию». Фло занималась своей паэльей, меня ждал «салат 1908».

– Вкуснятина, ― сказала она. ― Чего он от тебя хотел?

– Всего, ― ответил я. ― Всего сразу.

14

За столом дежурного в отделе по делам несовершеннолетних сидел Джон Детчен. Он оторвался от стопки бумаг и приветливо улыбнулся.

– Возвращение грустного детектива, ― произнес он.

– Я не детектив, Джон.

– Ну можно же иногда пофантазировать. Я вот сижу за этим столом по восемь часов в день ― могу я хотя бы приносить домой истории об интригах и коррупции?

– Да, я детектив. В ширинке у меня зашита мини-кобура, сегодня в меня стреляли пять раз, а я убил четверых. С виду я безобиден, но, если меня разозлить, способен на страшную месть.

Джон расплылся в улыбке.

– Прекрасно, ― сказал он. ― Великолепно. Я не поверил ни одному слову, но все равно восхитительно. Я не думал, что у вас такое богатое воображение.

– Я учусь.

– Может быть, прекратим болтовню и отправимся по нашему делу? ― спросила Фло.

– А вы, вероятно, мама мистера Фонески?

Фло начинала заводиться.

– Знаешь что, крошка, ― сказала она, ― я не ханжа, но вольностей от молокососов не терплю.

– Молокососов? Меня так в последний раз называл мой дедушка, когда мне было шесть лет.

– Могу назвать тебя по-другому.

– Фло, прошу тебя, ― остановил ее я.

Она пожала плечами, кивнула, чтобы показать, что все понимает, и сказала:

– Извините.

– Извинение принимается, ― сказал Джон. ― У вас красивый джемпер.

– Спасибо, ― отозвалась Фло.

– Мисс Фло, ― произнес Джон, ― будет правильно, если вы употребите слово «голубчик».

– Я понимаю.

– Салли ждет вас, ― сказал он. ― Поднимайтесь, пожалуйста.

Мы сели в лифт, и двери закрылись.

– Он ничего плохого не говорил, ― сказала Фло, ― просто я дергаюсь, как свинья на веревочке.

Увидев нас, Салли встала из-за стола. Рядом с ней сидела какая-то женщина лет пятидесяти. Она выглядела усталой, и ей явно не хватало умения подбирать цвета и причесывать волосы. Салли улыбнулась мне, и ее улыбка мне очень понравилась. Она не была похожа на женщину, которая сегодня утром убила человека. С другой стороны, может быть, этому она и улыбалась ― я мало знал ее.

– Флоренс Зинк, ― представил я.

Обе женщины пожали руку Фло.

– А это, ― Салли показала на свою собеседницу, ― Эдна Стокбридж. Мой инспектор сейчас на совещании, ее кабинет свободен ― вы можете побеседовать с миссис Зинк там.

– Проходите, пожалуйста. ― Эдна Стокбридж показала Фло дорогу.

Фло обернулась ко мне, и я еще раз предупредил ее взглядом, надеясь, что она поймет его смысл.

Когда они ушли, я сел на стул рядом с Салли.

– Она подойдет, ― сказала Салли. ― Впрочем, нам так нужны приемные родители для подростков, что отказывают, кажется, только серийным убийцам. Она богата, хочет заниматься Аделью ― что еще нужно? Она должна только убедить Эдну, что справится с девочкой.

– Она с ней справится, ― сказал я. ― Дуайт Хэндфорд.

Я внимательно смотрел ей в лицо. Оно было совершенно спокойно.

– Сегодня утром я разговаривала с адвокатом, ― сказала Салли. ― Она думает, что шансов не вернуть ему Адель не больше пятидесяти процентов. Если учесть твердое убеждение судей, что детям в любом случае лучше всего жить с родителями, и вероятность, что Хэндфорд наймет дорогого адвоката, то ее прогноз выглядит слишком оптимистично.

– Хэндфорд мертв, ― сказал я.

– Что?

– Мертв.

– В самом деле? Где он умер? Когда?

– У себя дома, в Пальметто. Вы хотите знать, как это случилось?

– На самом деле не очень, ― сказала она, набирая воздуха в грудь. ― Я пытаюсь понять, почему чувствую только облегчение и никакой жалости, а тем более вины.

– В чем вы можете быть виноваты?

Она посмотрела на меня очень серьезно.

– Дело в том, что погиб человек, а мне это совершенно безразлично. В чем же еще? Вроде, других грехов я за собой не знаю.

– Его убили, ― сказал я просто.

– Меня это не удивляет, хотя смерть от пьяной горячки или в драке где-нибудь в кабаке также не удивила бы меня. Я должна подумать о том, что это значит для Адели и как сообщить ей об этом. Я должна буду позвонить нашему адвокату. Иногда смерть ― это хорошая новость.

– Вы хотели, чтобы он умер, ― сказал я. ― Вы говорили, что могли бы убить его.

Она молчала. Ее рот был чуть приоткрыт.

– Льюис, вы полагаете, что его убила я?

– Это возможно, ― сказал я.

– Я этого не делала.

– Вы обиделись на меня. Извините, пожалуйста.

– Нет, я не обиделась. Наверное, это справедливый вопрос. Я должна представить алиби? Когда он умер?

– Я думаю, сегодня рано утром.

– Я была дома, с детьми.

– Во сколько они встали?

– Около восьми, ― сказала она.

– Вы могли съездить убить Хэндфорда и вернуться до этого времени.

– Вероятно, но я этого не делала. Льюис, вы хотите уйти от меня, уйти от нашей... сейчас можно сказать только ― дружбы?..

– Нет. Я задаю вам вопросы, которые может задать вам полиция, сегодня или завтра. У них есть умный детектив по фамилии Вивэз, который...

И тут я остановился на полуслове. У меня возникло еще одно подозрение. У Эда Вивэза была дочь. Он говорил что-то о том, как полезна была бы для всех смерть Дуайта Хэндфорда.

– Слишком много подозреваемых, ― сказал я, откидываясь на спинку стула. ― У меня всего на одного подозреваемого меньше, чем у полиции: я могу исключить из списка себя. Наша встреча в субботу не отменяется?

– Не отменяется. ― Она коснулась моей руки. ― Выберите место, где нам поужинать. А я выберу фильм.

– Спасибо, ― сказал я. ― Извините меня, пожалуйста.

– За что? За то, что вы честны со мной?.. Теперь для меня начинается самое тяжелое. Сказать Адели, что ее отец погиб, должна я, а я понятия не имею, как она будет реагировать. Пожалуй, я сделаю это прямо сейчас, я не в состоянии жить с этим целый день.

– Сообщите мне, как она воспримет эту новость, ― попросил я.

– Я скажу вам в субботу, ― пообещала она. ― Оказывается, быть подозреваемой очень интересно. Теперь я свободна от подозрения?

– Да, ― ответил я ― и соврал.

Выйдя из кабинета инспектора, Фло сообщила мне, что ей придется задержаться с Эдной, чтобы оформить бумаги, а потом Эдна отвезет ее домой. Фло выглядела взволнованной и сияющей. Они торопились уладить дело.

Я передал Салли то, что Харви сообщил мне о новом вирусе. Она написала электронное письмо всем корреспондентам своей адресной книжки, чтобы предупредить их, и я ушел.

Я не сомневался в том, что Хэндфорд убил Берил Три, но точно не знал, кто прикончил Тони Спилца и самого Дуайта Хэндфорда, хотя в лице двух последних человечество не понесло никакой утраты.

Главным кандидатом оставался Джон Пираннес. Он поссорился со Спилцем, вносившим свою лепту в обучение Адели. Хэндфорда он хотел убрать потому, что тот, возможно, стал свидетелем убийства Спилца, и потому, что он был непредсказуем, агрессивен и опасен. Возможно, Пираннес знал, что Дуайт убил Берил. Я решительно склонялся к тому, что это был Джон Пираннес.

Этот ответ мог бы закрыть для меня дело Хэндфорда, но дело Хэндфорда закрываться не хотело.

Я должен был знать наверняка.

Мою жену сбил пьяный водитель, который сбежал с места преступления. Его не нашли, и дело так и не закрыли. Мне требовалась законченность, определенность. И я должен был как можно скорее поговорить об этом с Энн Горовиц.

Синий «Бьюик» проехал за мной до стоянки «ДК». Я подошел к Дэйву, выглянувшему из окна.

– Как торговля?

– Не шибко. В дождь всегда мало народа, но меня это не огорчает. Ты был у Пираннеса?

– Был.

– И остался жив. Поздравляю! Сегодня утром «Красавица» снялась с якоря и двинулась в неизвестном направлении.

– Неудивительно.

– Возьмешь бургер и близзард?

– Я только что пообедал, дай колу.

Дэйв указал глазами на что-то за моей спиной. Я обернулся и увидел двух полицейских. Их машина стояла в нескольких футах от нас.

– Льюис Фонеска? ― спросил один из них.

Оба копа были молодые. Один стройный, гладко выбритый, а другой, плотный, с пышными светлыми усами.

– Да, ― сказал я.

– Будьте любезны проехать с нами. Детектив Вивэз хочет с вами поговорить.

– У меня есть выбор?

– Нет, сэр, ― ответил худой коп.

Я не спрашивал, могу ли поехать за рулем своей «Гео», и забрался на заднее сиденье их автомобиля. До недавних пор эмблемой полицейских машин штата служило изображение микеланджеловского Давида на дверце. Копия статуи стояла во дворе музея Ринглинга, а копии с копии украшали двери, вестибюли и казенные машины города. Отголоски этого поклонения далекому европейскому искусству остались до сих пор. Я не очень разбираюсь в живописи, но мне нравился музей, полированные полы темного дерева и старинного вида галереи с картинами в рамах с пышной резьбой, которые Ринглинг собрал во время своих путешествий в Старый Свет. Кто-то знающий говорил мне, что это худшие работы лучших мастеров ― Рембрандта, Тициана и компании.

– Вы бываете в музее Ринглинга? ― спросил я молодого копа, севшего рядом со мной.

– Был один раз, мальчишкой, ― ответил он.

– А вы? ― спросил я водителя.

– Нет, ― сказал он. ― Моя жена была.

– Ей понравилось?

– Сказала, что да.

Я думал, не спросить ли о музее Ринглинга Вивэза, но, войдя в его кабинет, увидел, что он сидит за столом и барабанит по нему левой рукой.

– Дуайт Хэндфорд мертв, ― сказал он.

Я сел напротив него.

– Не могу сказать, что огорчен.

– Я тоже, но это для меня проблема.

– Где он умер? ― спросил я.

– Вы прекрасно знаете, что он умер в своем доме в Пальметто.

– Откуда я это знаю?

– Не выводите меня из себя.

Он перестал барабанить по столу.

– Сосед видел, как в дом Хэндфорда сегодня утром зашли двое мужчин. Один высокий, в желтом плаще, и низкий, лысый. Они приехали в маленькой белой машине и через несколько минут уехали. Знакомо?

– Что-нибудь еще?

– Сейчас тело осматривает медэксперт. Пока все, что он может сказать, это что Хэндфорд умер и что это случилось сегодня ночью либо рано утром. Очень рано, до того, как его посетили вы и ваш друг.

– И?..

– Вы собираетесь валять передо мной дурака, Фонеска? Хэндфорд был убит. Застрелен. Говоря между нами, включая и маляров в соседней комнате, если они нас подслушивают, мир без него стал гораздо чище. Вы убили его, Фонеска?

– Вы хотите сказать, что я приехал в Пальметто ночью, убил его, а потом съездил туда еще раз, чтобы обнаружить тело и не сообщить полиции?

– Вы убили его? ― снова повторил Вивэз.

– Нет. А, может, вы?

– Не смешно, ― ответил он.

– А я и не шучу. У вас есть и оружие, и мотив. Тот же самый, что у меня. Вы рады, что он мертв.

– Я полагаю, очень многие рады, что он мертв, ― сказал Вивэз.

– Почему вы занимаетесь этим делом, хотя это случилось в Пальметто?

– Потому что я полагаю, что Хэндфорд убил свою жену и, возможно, Тони Спилца: Спилц умер в моем округе, и его смерть в юрисдикции департамента полиции Сарасоты. А полиция Пальметто счастлива спихнуть это на меня, если я буду держать их в курсе расследования.

– Яхта Пираннеса ушла сегодня утром, ― сказал я.

– Я знаю, мы его ищем.

– Что еще?

– Вы не хотите исповедаться?

– В чем? ― спросил я.

Он всплеснул руками.

– В чем хотите! В покушении на жизнь президента, в нарушении правил дорожного движения, мне подойдет что угодно. Вы давно в последний раз были на исповеди?

– Я не католик, ― сказал я. ― Я принадлежу к епископальной церкви, и очень условно.

– Вы знаете, кто убил Хэндфорда или Спилца? ― спросил он.

– Я занимаюсь этим. Предлагаю повесить это на Пираннеса. Если он не совершал этих убийств, то я уверен, что совершал другие, о которых мы не знаем. Он дал мне все основания быть в этом уверенным.

– Это так работает полиция в Чикаго? ― спросил он.

– Так, ― ответил я. ― Но я не полицейский.

– Вы даже и не частный детектив. ― Он начинал выходить из себя. ― Вы всего-навсего доставщик повесток, сующий свой длинный нос в чужие дела!

– Согласен.

– Убирайтесь, Фонеска, ― сказал он, положив руки на стол. ― Я знаю, где вас найти.

– Что стало с теми двумя парнями, которые тут были вчера, с тем черным в наручниках?

– Вы ― тяжелый случай, Фонеска, ― сказал он почти с такой же грустной улыбкой, как у меня.

– Ничего не могу поделать.

– Пришлось отпустить. Они угонщики машин, но без их признания у нас не хватало улик. Они не раскололись и отправились по домам. Как обычно.

– Можно еще вопрос? ― спросил я.

– Почему нет? ― сказал Вивэз.

– Вы были когда-нибудь в музее Ринглинга?

– Вы совсем плохи, Фонеска.

– Наверно, но я провожу что-то вроде опроса.

– Был. С женой и детьми. Мы состоим в Обществе друзей музея. Мне очень нравится там ― старина, тишина... Островок нормальной жизни во всем этом хаосе, где такие, как вы, разъезжают по улицам и задают идиотские вопросы. Вы удовлетворены?

– Вполне, ― сказал я.

– Уходите, Льюис, ― сказал он спокойно. ― Вы мне почти симпатичны, но это может измениться.

Я ушел. Молодые полицейские, которые меня привезли, ждали у двери кабинета, глядя, как работают маляры, и болтали с ними. Они предложили отвезти меня домой, но я ответил, что пойду пешком.

Я пошел по Мэйн-стрит мимо ИМКА, где я не был пять дней. Мне очень не хватало велосипеда и разминки. Я хотел, чтобы повседневная жизнь вернулась в свое русло. Я хотел снова быть один. Глядя на людей на тренажерах за стеклянной стеной, я постоял немного, ожидая прозрения, но его не последовало. Я вернулся на Триста первую и повернул на юг, к дому.

Проходя мимо бара «Хрустящий доллар» напротив «ДК», я вдруг остановился как вкопанный. Ну конечно! Это был единственный ответ, который имел смысл. Только этот смысл меня не обрадовал.

Синий «Бьюик» стоял около «ДК», а ангел сидел за одним из столиков и ел что-то вроде бургера-люкс. Возможно, он видел, как меня забирали полицейские, и решил, что ехать за ними не стоит. Он ждал меня.

Я не хотел, чтобы он последовал за мной теперь, и вошел в «Хрустящий доллар». Там царил полумрак, к которому глаза привыкали не сразу. Музыки не было. Хотя я больше двух лет жил через дорогу, сюда я никогда не заходил. Бар оказался меньше, чем я думал, ― всего один ряд деревянных столов справа и длинная стойка с табуретами слева. Кабинок не было. За одним из столов сидел молчаливый пьяница лет пятидесяти в яркой гавайской рубашке, устремивший глаза куда-то в прошлое.

У стойки стояли двое, тихо о чем-то беседуя. Женщина выглядела как ветеран Норт-Трэйл, лица мужчины в помятом пиджаке я не видел.

Я подошел к стойке и заказал длинноволосому бармену неопределенного возраста ― от сорока до шестидесяти ― пиво «Будвайзер». Он дружелюбно улыбнулся, подмигнул и сказал:

– Момент.

Никакой музыки ― это было приятно. Я никогда не понимал, почему, если вы садитесь к кому-нибудь в машину или приходите домой, чтобы поговорить, люди включают музыку.

Телевизор над баром тоже не работал, и в зале было темно. Мне тут решительно нравилось, но вряд ли здесь такая же обстановка вечером, подумал я. Приходить в «Хрустящий доллар» следовало в середине дня. Надо запомнить.

– Есть телефон? ― спросил я, когда бармен вернулся с моим пивом.

– Там, возле сортира, ― кивнул он. ― Мелочь нужна?

Я посчитал. В кармане оставалось несколько четвертаков и еще чуть-чуть мелочи.

– Нет.

– Кивните мне, если захотите счет или еще один «буд».

– У вас нет музыки, ― сказал я.

– У нас так принято. Иногда включаем телевизор, когда показывают футбол. По воскресеньям и в понедельник вечером. Вечерами обычно тихо.

Он знал, что мне надо побыть одному, и перешел к мужчине и женщине. Это был настоящий бармен.

Я позвонил и вернулся допивать пиво.

Через десять минут моя кружка была пуста, я заплатил и оставил хорошие чаевые.

Подойдя к двери, я взглянул в сторону «ДК». Ангел закончил обедать и, вероятно, вернулся в «Бьюик», наблюдая за стоянкой и моей дверью. Я прошел назад по Мэйн-стрит и остановился у книжного магазина напротив кинотеатра «Голливуд-20».

Эймс подъехал на мотороллере через несколько минут. На нем была синяя куртка на «молнии» и шлем. Я сел сзади него, и он протянул мне второй, зеленый шлем.

По телефону я сказал ему, куда мы едем, но не объяснил зачем. На мотороллере слишком шумно, чтобы разговаривать. Я подождал, пока Эймс припаркуется на стоянке на Лонгбоут, куда мы добрались минут за пятнадцать. Он повернул ключ и пристегнул мотороллер цепочкой. Шагая рядом с Эймсом, я изложил свой план.

– Входим так же? ― спросил он.

– В тот раз получилось, ― сказал я. ― Сегодня должно быть легче.

На пруду за кустами вокруг Бич-Тайдс сегодня стояли две длинношеие птицы. Одна из них посмотрела на нас.

На пляж мы уже не пошли, теперь искать здание было не нужно. Мы огляделись и, не увидев никого из охраны, подошли сзади к дому, где находилась квартира Джона Пираннеса.

Никого не было видно. Из бассейна и с пляжа доносились голоса, но от них нас отделяли пригорок, клумба с красными цветами и тропические деревья.

– Здесь, ― сказал я. ― Так?

Мы стояли в высокой траве. Эймс взглянул наверх.

– Так, ― подтвердил он.

– Сколько же нам тут ползать! ― сказал я.

– Что поделаешь, ― ответил Эймс.

Мы нагнулись и стали шарить в траве руками. За двадцать минут я нашел мяч для гольфа, мокрый футляр от очков и маленький муравейник, обитатели которого успели покусать меня. Живот болел уже меньше, но нагибаться все равно было больно.

– Ничего, ― констатировал я, глядя на Эймса.

Он посмотрел на небо.

– Пока светло.

Еще через пятнадцать минут Эймс нашел то, что мы искали, ярдах в пятнадцати от дома, возле высокой пальмы, на самом видном месте. Он показал пальцем, я достал из кармана пластиковый пакет с застежкой и, подняв пистолет за барабан, опустил его в пакет.

Через полчаса мы снова были в городе. В последнее время я не переставал благодарить Эймса и сейчас сделал это опять.

– Я в твоем распоряжении, ― сказал он, принимая от меня зеленый шлем. ― Я твой должник.

– Ты давно отплатил мне, ― парировал я.

– Ты мне нравишься, ― ответил он.

– Ты мне тоже, Эймс.

Он посмотрел на меня своими серьезными серыми глазами.

– Мы друзья, ― произнес он. ― У меня было всего три друга за всю мою жизнь.

– Мы друзья, ― сказал я, и он нырнул в поток машин. Люди, стоявшие в очереди за билетами на ранний киносеанс, с ужасом посмотрели ему вслед.

Я дошел до «ДК», взял у Дон колу и вернулся к себе в офис.

Мое окно было загорожено фанерным листом. Я вошел, закрыл за собой дверь, включил свет, положил пакет с пистолетом на стол и сел. Лабораторный анализ мне не требовался, я знал, что увижу.

Я сделал один телефонный звонок и договорился о встрече.

Потом положил пакет с пистолетом под комод и лег на кровать. Шум машин на Триста первой усыпил меня. Снов я не видел, а если видел, то не запомнил.

Проснулся я оттого, что за окном кто-то громко ругался.

Мокрый от пота и плохо соображая, я сполз с кровати, встал на колени и сунул руку под шкаф, чтобы убедиться, что предшествующие события произошли не во сне. Пистолет был на месте, в пакете. Я подошел к окну, встал у телевизора, раздвинул занавески и увидел мужчину и женщину лет двадцати с небольшим. Они стояли на стоянке и о чем-то спорили.

Растрепанная женщина в замызганной одежде держала на руках годовалого ребенка с соской. Младенец глядел на мужчину, который был, очевидно, его отцом, а тот показывал на женщину пальцем и громко кричал. На голове у него была бейсбольная кепка.

Я отошел от окна и посмотрел на часы. Времени оставалось немного.

Через пять минут я сидел в машине, пистолет лежал под сиденьем. Ангел следовал за мной. Ехать было недалеко. Я оставил машину на улице, запер ее и вошел в здание. Пистолет я с собой не взял. Я знал, что в здании есть металлодетектор.

Салли ждала меня в коридоре.

– Что случилось, Лью?

– Наверняка не знаю, ― сказал я, ― но почти уверен. Вы вряд ли знаете. Пока еще. Может быть, никогда не узнаете.

– Сьюзан говорит, что вы, может быть, немного сумасшедший, ― сказала Салли. ― Вы ей нравитесь, но...

– Десятилетние девочки чувствуют такие вещи, ― сказал я. ― Возможно, она права. Я знаю, что нельзя верить людям, которые говорят «верьте мне», но я действительно прошу вас поверить мне, Салли.

Она вздохнула, посмотрела на часы и сказала:

– Хорошо. Пойдемте.

Мы прошли через детектор и расписались в книге регистрации посетителей. В колонии для несовершеннолетних знали Салли, и у нас была назначена встреча. Если бы я мог войти туда без нее, я бы так и сделал.

– Вы сказали Адели, что Дуайт мертв?

– Я поехала к ней сразу после вашего ухода, ― ответила Салли. ― Она не знала, как реагировать. Постояла молча, потом немного поплакала. Потом вздохнула так, будто освободилась от чего-то... Я думаю, она почувствовала облегчение, но не готова признаться себе в этом. Может быть, никогда не признается.

– А Фло? Вы сказали ей о Фло?

– Сказала. Она согласилась, но вряд ли она полностью понимает, что происходит.

Я прошел за Салли к лифту, и мы поднялись на четвертый этаж. Нас встретила женщина в форме и отвела по коридору в комнату, где стояли диван и несколько стульев. Единственное окно было забрано решеткой.

Женщина вышла и через несколько минут вернулась с Аделью.

Девочка выглядела еще более маленькой, чем показалось мне раньше. Точнее, она выглядела совершенно другой девочкой. Лицо розовое и посвежевшее, аккуратно расчесанные волосы лежали на плечах. Она была в летнем платье без рукавов, зеленом в белый цветочек. На вид вы не дали бы ей больше тринадцати лет. Только глаза принадлежали сорокалетней женщине.

Она посмотрела на меня, потом на Салли, которая подошла к ней и обняла ее.

Адель словно попыталась улыбнуться, робко, очень осторожно.

– Ты помнишь меня? ― спросил я.

– Конечно, помню. Что вы хотите?

– Поговорить с тобой.

– О чем?

– Салли, я могу поговорить с Аделью наедине несколько минут?

Салли посмотрела на меня с недоумением.

– Вы щадите мои чувства?

Я кивнул.

Салли взглянула на Адель, та устало глядела на меня.

– Адель, ― начала Салли. ― Если ты...

– Все в порядке, ― сказала Адель. ― Он не сообщит мне ничего хуже того, что уже сообщил, так что пусть уж все будет в один день.

– Пять минут, ― сказала Салли. ― Я буду ждать за дверью.

Салли вышла. Я подошел к зарешеченному окну и взглянул вниз. Внизу, на площадке для мусороуборочной машины, стояли два больших контейнера. Один был переполнен мусором в больших зеленых мешках, похожих на лягушек, готовых прыгнуть в разные стороны.

– Давай сядем, ― предложил я.

– Я лучше постою.

Она подошла к стене, прислонилась к ней и сложила руки на груди. Я встал у той же стены в нескольких шагах от нее.

– Я знаю, кто убил Тони Спилца, ― сказал я.

– Мистер Пираннес, ― отозвалась она.

– Ты.

Она покачала головой.

– Это же надо такое придумать! У меня убили отца и мать, меня посадили сюда, а вы являетесь и... Вы просто больной! Я видела сумасшедших, но вы совсем псих.

– Я могу это доказать, ― сказал я.

– Не можете, потому что я этого не делала.

– Я нашел пистолет, ― сказал я. ― Под балконом Пираннеса, под пальмой. Мы с Эймсом искали полчаса, но нашли его.

Она опять покачала головой.

– «Смит-вессон» тридцать восемь. Серебряный барабан.

– Я ничего не понимаю в пистолетах. ― Она подняла глаза к потолку.

– А понимать было не надо. Ты просто нажала на спусковой крючок. Пистолет у меня в машине, на нем твои отпечатки пальцев. Когда я выйду, Салли останется, чтобы ты не выходила из комнаты. Ты подойдешь к окну и посмотришь вниз. Я поставлю машину возле мусорных контейнеров и покажу тебе пистолет.

– Я не стреляла в него, ― сказала она тихо.

– Ты придумала отличную историю, ― сказал я. ― Ты очень умная девочка. Но ты могла бы сделать еще лучше. Например, могла бы стереть с пистолета отпечатки пальцев.

– То есть, по-вашему, я хотела, чтобы меня поймали? ― Она одарила меня взглядом, который у подростков означает: «Ты сбрендил?»

– Думаю, что да. Я могу рассказать целую историю, в которую все уложится, но будет гораздо проще, если ты расскажешь мне, как все было. Я приехал не для того, чтобы арестовать тебя, Адель. Я приехал, чтобы помочь тебе.

– Нет. ― Она снова прислонилась к стене, сложила руки и подняла глаза вверх.

– Хорошо. Итак, Пираннеса в квартире не было. Был Спилц. Только ты и Спилц. Он сторожил тебя, потому что ты находилась там не по своей воле. Он стал приставать к тебе, ты схватила его пистолет, застрелила его, испугалась и не знала, что делать дальше. Ты выбросила пистолет с балкона, втащила тело Спилца на кресло и убрала кровь с того места, где он упал.

– Нет.

К горлу у нее подступали слезы, но она боролась с ними.

– Пистолет у меня. На нем твои отпечатки. Если полиция узнает, им не составит труда определить, в каком месте ты застрелила его. Там остались следы крови.

– Я застрелила его в постели, ― сказала она, закрыв глаза. ― Потом завернула его в простыни и одеяла и оттащила в гостиную, чтобы кровь не разлилась. Через четыре комнаты есть стиральная машина и сушилка. Я выстирала простыни и одеяла, высушила их и сложила в шкаф. А на кровать постелила новые простыни и одеяла.

– У пистолета должна была быть кобура, ― сказал я. ― Мы с Эймсом не нашли ее.

– Я подумала, что кобуру будет слишком легко найти. Я сняла ее потому, что... если бы я оставила у него кобуру, копы нашли бы ее и стали бы думать, где пистолет. Я решила, что, если у него не будет ни пистолета, ни кобуры, полиция подумает, что кто-то застрелил его из своей пушки. Я аккуратно завернула кобуру и положила ее в один из ящиков стола Пираннеса.

– Очень разумно. Ни пистолета, ни зацепок. Полиция решила бы, что кобура принадлежит Пираннесу. Чехлы от пистолетов не подлежат регистрации, и иметь их может кто угодно. А также это могло означать, что в нем был пистолет и что именно из него Пираннес застрелил Спилца. Ты обдумала и это тоже?

– Нет, ― сказала она, все еще не открывая глаз. ― Я просто...