Текст книги "Теории сознания"

Автор книги: Стивен Прист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Итак, прежде всего мне думалось, что у меня есть лицо, руки, кисти и что я обладаю всем этим устройством, которое можно рассмотреть даже у трупа и которое я обозначил как тело. Далее мне приходило на ум, что я питаюсь, хожу, чувствую и мыслю; эти действия я относил на счет души («Размышление шестое» // Ук. изд., т. 2, с. 22).

Из этого отрывка ясно, что Декарт разделяет дофилософское мнение о том, что в некотором смысле каждый из нас обладает сознанием и телом, но ему требуется еще более веское заключение, нежели это. Он доказывает, что, в сущности, является своим собственным сознанием, или душой. Он по очереди рассматривает каждую из черт, которыми, как ему представляется, он обладает – еду, хождение, ощущение и т, д., – и в свою очередь сомневается в существовании каждой из них. Он обнаруживает, что способен сомневаться даже в существовании собственного тела; в конце концов он сомневается в свидетельствах чувств в целом и потому сомневается в существовании всех физических объектов. Если существование физических объектов сомнительно, тогда логически следует, что существование чьего-либо собственного тела сомнительно, ибо оно является физическим объектом. Он обнаруживает, что может представить себя в качестве существующего при отсутствии всех общепринятых характеристик личности, кроме одной:

Наконец мышление. Тут меня осеняет, что мышление существует: ведь одно лишь оно де может быть мной отторгнуто. Я есмь, я существую – это очевидно. Но сколь долго я существую? Столько, сколько я мыслю. Весьма возможно, если у меня прекратится всякая мысль, я сию же минуту полностью уйду в небытие. Итак, я допускаю лишь то, что по необходимости истинно. А именно я лишь мыслящая вещь, иначе говоря, я – ум (mens), дух (animus), интеллект, разум (ratio) («Размышление шестое» // Ук. изд., т. 2, с. 23).

Ранее он заключил, что существует, потому что мыслит, сейчас же он добавляет, что мышление есть атрибут, который сущностно необходим для того, чтобы он был тем, кто он есть. Посылкой, усиливающей данный переход, является утверждение о том, что мышление не может быть "отторгнуто" от него. Под "отторгнутым от него" он подразумевает нечто представляемое или воображаемое не относящимся к нему или в принадлежности чего к нему можно сомневаться. Итак, Декарт заявляет, что он не может сомневаться в том, что мыслит, до тех пор, пока он существует. Но правильно ли это? Нам следует различать два следующих вопроса: может ли некто сомневаться в том, что мыслит, пока он существует, и может ли некто сомневаться в том, что мыслит, пока он мыслит? Что касается первого, то вполне возможно вообразить себя существующим, но не мыслящим. Например, я могу вообразить себя в бессознательном состоянии. Что же касается второго вопроса, то представляется сложным поверить, будто некто сейчас не мыслит, если он сейчас мыслит. Это, по крайней мере, странно психологически, если вообще не противоречиво. Декарт осознает подобное различение, поэтому он приходит к осторожному заключению. Он говорит, что если бы он прекратил мыслить, то возможно, что он прекратил бы существовать. Он считает, что вправе заявлять о своем существовании только тогда, когда он мыслит. Причина этого лежит в статусе cogito ergo sum. Хотя оно означает "Я мыслю, следовательно, я существую", более осторожным утверждением является: "Я мыслю сейчас, следовательно, я существую сейчас". Об этой второй интерпретации свидетельствует убеждение Декарта, что он может быть уверен в том, что существует, до тех пор, пока он мыслит.

Прав ли Декарт, заключая на основании данной аргументации, что мышление является его сущностным атрибутом? Он может сомневаться во всех своих других атрибутах, но он не может сомневаться в том, что мыслит, так что мышление действительно принадлежит ему. Здесь возникают две проблемы. Из того факта, что он не может вообразить, что он не мыслит, пока он действительно мыслит, кажется, не должно следовать, что мышление – это его существенный атрибут. И он согласен, что возможно, что он мог бы существовать без мышления. В этом случае он бы существовал, и существовал бы в качестве того существа, каким он и является, но без мышления, так что мышление не было бы его сущностным атрибутом.

Во-вторых, из того факта, что можно сомневаться в том, являются пи определенные атрибуты существенно необходимыми для него, кажется, еще не следует, что они и в самом деле несущественны. Предположим истинным, что он не мог бы существовать без тела и не был бы без тела тем существом, каким он является. Тогда, даже если он может вообразить, что лишен тела, из этого не следует, что его тело несущественно для него. Данная трудность связана с Декартовым методом. Он допускает, что, если можно сомневаться, что нечто является его [Декарта] частью, тогда в действительности это не его часть и, если нельзя сомневаться, что нечто есть часть его, тогда это действительно его часть. Но, вероятно, то, в чем мы можем сомневаться, включает в себя то, что действительно имеет место, и то, в чем мы не можем сомневаться, включает то, что в действительности не имеет места.

Осторожное заявление Декарта заключается в том, что он уверен в своем существовании до тех пор, пока он продолжает мыслить, так что мышление является его существенным атрибутом. Но кто он есть? Он полагает, что столь же осторожен, когда говорит, что он есть именно "вещь мыслящая": "… я вещь истинная и поистине сущая; но какова эта вещь? Я уже сказал: я – вещь мыслящая" ("Размышление шестое" // Ук. изд., т. 2, с. 23), и он уже определил "вещь мыслящую" как "ум, рассудок или разум".

Проанализируем, достаточно ли обоснованы Декартом посылки, столь необходимые для его попытки доказать дуализм. Он утверждает, во-первых, что является вещью, а во-вторых, что эта вещь – сознание. В отношении обоих этих пунктов можно было бы возразить, что его сомнение не было достаточно полным. Мы можем согласиться, что утверждение "я существую" в некотором смысле истинно, если истинно утверждение "я мыслю", но при этом можно сомневаться, должен ли быть некто мыслящий для существования мышления. В конце концов возможно, что я в утверждении "я существую" просто указывает на само мышление. Поэтому утверждение "я мыслю, следовательно, я существую" могло бы означать не более чем "я мыслю, следовательно, мышление существует" или даже "мышление существует, следовательно, мышление существует". Несомненно, здравый смысл предполагает, что мышление не сможет обходиться без я, осуществляющего мышление, но ведь многие убеждения здравого смысла были подвергнуты картезианскому сомнению, и, по-видимому, нет особых доводов в пользу неприкосновенности я.

Однако представим, что мы согласны с допущением Декарта о невозможности мышления без вещи мыслящей. Вопрос теперь в том, должна ли эта вещь – это я – быть картезианским сознанием. Не могла ли она быть чем-либо еще, например физическим объектом вроде мозга? Декарт говорит: "Я… не являюсь тем сопряжением членов, имя которому "человеческое тело" ("Размышление шестое" // Ук. изд., т. 2, с. 23). Опять же, аргументация сводится к тому, что он может сомневаться в существовании своего тела, но не может сомневаться в том, что мыслит, так что, в сущности, он не является своим телом. В сущности, он – вещь мыслящая. Тем не менее могло бы быть так, что вещь мыслящая является телом, в частности мозгом, даже если он может сомневаться в существовании тела. Можно было бы даже предположить, что идея сознания, или души, есть своего рода воображаемый остаток при отвлечении от тела, продолжающий мыслить о том, о чем мыслит, т.е. как если бы этот мыслящий, не будучи физическим объектом, был бы странным нефизическим объектом.

В защиту Декарта можно сказать, что есть нечто необычное, когда говорят, что я – физический объект. Физические объекты объективны, и обычно не предполагается, что они обладают субъективными ментальным свойствами. Также Декарт не допускает ничего, что не казалось бы ему несомненно истинным, так что, когда возражают, что ему следовало бы сказать только "есть мышление", он мог бы ответить, что сама идея я здесь отсутствует. Это, вероятно, передается словами: "… я вещь истинная и поистине сущая" ("Размышление шестое" // Ук. изд., т. 2, с. 23). Истинность этого самоочевидна для сознания, даже когда воображают тело несуществующим. Вероятно, быть сознанием, или душой, значит соединять различные проявления мышления в деятельности одного и того же я.

ДВЕ СУБСТАНЦИИ

Сходную аргументацию развивает Декарт и в «Рассуждении о методе», и ее стоит рассмотреть, ибо она делает большее ударение на том моменте, что сам он не является своим собственным телом. Стоит процитировать это место полностью:

Затем, внимательно исследуя, что такое я сам, я мог вообразить себе, что у меня нет тела, что нет ни мира, ни места, где я находился бы, но я никак не мог представить себе, что вследствие этого я не существую; напротив, из того, что я сомневался в истине других предметов, ясно и несомненно следовало, что я существую. А если бы я перестал мыслить, то, хотя бы все остальное, что я когда-либо себе представлял, и было истинным, все же не было основания для заключения о том, что я существую. Из этого я узнал, что я – субстанция, вся сущность, или природа которой состоит в мышлении и которая для своего бытия не нуждается ни в каком месте и не зависит ни от какой материальной вещи. Таким образом, мое я, душа, которая меня делает тем, что я есмь, совершенно отлична от тела, и ее легче познать, чем тело; и, если бы его даже вовсе не было, она не перестала бы быть тем, что она есть («Рассуждение о методе» // Ук. изд., т. 1, с. 269).

Первая часть данной цитаты представляет собой повторение аргумента, что он может сомневаться в том, что обладает телом, но не может сомневаться в том, что существует. Но, с другой стороны, он может сомневаться, будет ли он продолжать существовать, если прекратит мыслить. Таковы его главные основания считать, что, в сущности, он есть вещь мыслящая, но не телесный объект. Чтобы оценить всю силу этого вывода, необходимо понять, что же Декарт подразумевает под "субстанцией". Он говорит, что он субстанция, вся сущность, или природа, которой заключается в мышлении. Понятие субстанции, опять же, было популярно в Средние века и изначально восходит к Аристотелю. Его можно определить двумя основными способами. Нечто есть субстанция, если она является носителем, или обладателем, свойств или характеристик. Также нечто является субстанцией, если оно не зависит в своем существовании от существования чего-либо еще, т.е. если оно может существовать независимо. Декарт полагает, что имеется две, и только две, разновидности субстанции: мыслящая (mental) и телесная (physical).[10]10
  В текстах Декарта говорится именно о «мыслящей» (cogitans) и «телесной» (corporalis) субстанциях. Английский перевод данных терминов в книге С.Приста не является вполне адекватным. – Прим. перев.


[Закрыть] Сознание, или душа, является мыслящей субстанцией, поскольку ее разнообразные мысли суть ее свойства, или характеристики. Она не тождественна этим мыслям – она ими обладает. Физический объект представляет собой телесную субстанцию, ибо ему присущи различные размеры или формы. Но он не тождествен им – он ими обладает. Сознания и физические объекты не являются свойствами, или характеристиками, чего-либо еще. Декарт также считает, что они могут существовать независимо друг от друга. И тем не менее Декарт делает одну важную оговорку относительно второго определения «субстанции». Строго говоря, Бог является единственной субстанцией в том смысле, что он не зависит от чего бы то ни было в своем существовании. Сознания и физические объекты зависят от Бога в своем существовании, ибо Бог сотворил их всех и мог бы, в принципе, уничтожить их. Так что сознания и физические объекты суть субстанции в том смысле, что они не зависят ни от чего иного, кроме Бога.

В процитированном выше отрывке Декарт утверждает, что он является субстанцией: одной из мыслящих субстанций, или сознаний. Ему необходим аргумент в пользу этого заключения, ибо на первый взгляд имеются две вероятные альтернативы. Он мог бы быть телесным мыслящим объектом, или же он мог бы быть просто самим мышлением. Его аргумент в пользу того, что он является бестелесной субстанцией, заключается в том факте, что он способен сомневаться в существовании своего тела, да и всего физического мира, куда он обычно помещает себя. Он допускает, что если можно сомневаться в существовании физического мира, то логически возможно, что физический мир мог бы и не существовать. Обычно, когда мы говорим, что нечто логически возможно, мы подразумеваем, что нет противоречия в предположении, что это так. Так, даже если можно будет утверждать, что нет физического мира, тот, кто утверждал бы это, не впадал бы в противоречие. Декарт прибегает к божественной силе в качестве критерия для определения, что является и что не является логически возможным. Так что если, к примеру, логически возможно, чтобы не было физического мира, то для Декарта это означает, что Бог мог и сотворить физический мир, и, вероятно, уничтожать его. Итак, если логически возможно, что он – Декарт – мог бы существовать в качестве мыслящей субстанции, даже если бы не было физического мира, то отсюда следует, что, в сущности, он не телесный объект. Также следует, что он является бестелесной субстанцией в том смысле, что он мог бы существовать, если бы не существовало ничего другого (помимо Бога). Это как раз то, что утверждает Декарт, когда в цитированном фрагменте он заявляет, что "для того, чтобы существовать", он "не нуждается ни в каком месте и не зависит ни от какой материальной вещи" ("Рассуждение о методе" // Ук. изд., т. 1, с. 269). Наиболее вероятными кандидатами на роли существующих субстанций являются мыслящие и телесные субстанции. Он не телесная субстанция, но он существует. Следовательно, он должен быть мыслящей субстанцией – сознанием, или душой.

ТОЖДЕСТВО И РАЗЛИЧИЕ

Против этого аргумента можно выдвинуть два возражения. Во-первых, возможно ли в действительности предположить, что некто бестелесен? Во-вторых, даже если это мыслимо, то следует ли из этого, что кто-то может существовать без своего тела? Что касается первого возражения, то хотя и воображение у людей развито по-разному, но мне все же не кажется невозможным вообразить себя в бестелесном состоянии. Вероятно, трудно поверить, что ты бестелесен, когда ты обладаешь телом, но не будет противоречием утверждать, что некто бестелесен. Кто-то, к примеру, пожелает отождествить себя с потоком своих мыслей и эмоций или же просто думать о себе как о чем-то вроде единого сознания.

Вероятно, второе возражение ставит Декарта перед более серьезной трудностью. Из того факта, что мы можем вообразить возможность существования определенных вещей, еще не следует, что они возможны; они могут быть и могут не быть. И в самом деле, из того факта, что нечто логически возможно, еще не следует, что оно действительно возможно. Так что тот факт, что некто способен вообразить себя существующим без своего тела, еще не доказывает, что он мог бы существовать без своего тела. Даже если тот факт, что некто способен вообразить себя существующим без своего тела, показывает, что логически возможно существовать без своего тела, это все же не доказывает, что чье-то существование каузально или как-либо иначе не зависит от существования тела. Вопрос мог бы показаться открытым.

Так ли это? Декарт способен выдвинуть, по крайней мере, два ответа. Представим, что мы принимаем Декартов тезис, что Бог может заставить произойти все логически возможное – все, что может быть описано без противоречия. Представим далее, что мы принимаем его взгляд, что из факта представимости чего-либо в качестве возможного следует его логическая возможность. Тогда если я смогу вообразить себя бестелесным, то логически возможно, что я могу существовать без тела, а если так, то Бог мог быть причиной того, что я существую без тела. Тогда фактически было бы истинно, что я мог бы существовать без тела. Этот аргумент делает дуализм зависящим от теологических посылок – посылок относительно существования и могущества Бога. Нам пришлось бы выйти за пределы данной книги для того, чтобы исследовать вероятность этих посылок – за пределы философии сознания в философию религии, – так что нам стоит лишь запомнить здесь, что один из аргументов в пользу дуализма становится более вероятным, если теизм истинен и Бог существует.

Второй ответ уже не опирается на теологические посылки. Вместо них в нем используется версия закона Лейбница, о котором шла речь при обсуждении Платона. Если две разные на вид вещи окажутся одной и той же вещью, тогда они должны разделять все свойства друг друга, и никакие иные. Вообразим, к примеру, что д-р Джекил окажется той же личностью, что и м-р Хайд, тогда все, что истинно в отношении личности д-ра Джекила, должно на деле оказаться истинным в отношении м-ра Хайда, и наоборот. Это и есть условие того, чтобы они были одной и той же личностью. И наоборот, если оказывается, что что-то истинно в отношении м-ра Хайда и неистинно в отношении д-ра Джекила, то тогда они не могут быть одной и той же личностью. И сейчас нам следует применить данный принцип к проблеме сознания и тела. Если окажется, что есть вещи, истинные в отношении тела и неистинные в отношении сознания, тогда сознание и тело должны быть отличны друг от друга. Но если все, истинное в отношении сознания, истинно в отношении тела, и наоборот, тогда они суть одно и то же. Я заимствую эту аналогию из книги Энтони Кении "Декарт".

Взгляд Декарта заключается в том, что он может сомневаться в существовании своего тела, но не может сомневаться в том, что он есть вещь мыслящая, или сознание. Из этого следует, что нечто истинно в отношении тела, но ложно в отношении сознания. В существовании тела можно сомневаться, но в существовании сознания – нельзя. В соответствии, с законом Лейбница должно было бы следовать, что сознание не есть тело, что сознание и тело отличны. И также должно было бы следовать, что дуализм истинен.

Трудность, связанная с этим аргументом заключается в том, что закон Лейбница допускает исключения. Рассмотрим случай Джекила и Хайда. Мы могли бы верить, что д-р Джекил сделал нечто, но не верить в то, что м-р Хайд сделал то же самое. Мы могли бы сомневаться, сделал ли нечто д-р Джекил, но не сомневаться в отношении того, сделал ли это м-р Хайд. Следовательно, в определенном смысле некоторые вещи будут истинны в отношении одного и неистинны в отношении другого. Но ложно было бы заключать на основании этого, будто д-р Джекил – не та же самая личность, что м-р Хайд. В повести они оказываются одним и тем же человеком.

Сходным образом, тот факт, что Декарт способен сомневаться в существовании своего тела, но не способен сомневаться в существовании своего сознания, еще не доказывает, будто сознание и тело могут оказаться отличными друг от друга. И также не следует, что Декарт скорее является своим собственным сознанием, чем своим телом. Он способен вообразить, что его тело не существует, но он не способен вообразить, что он не существует (пока мыслит), но это еще не доказывает, что он не является своим собственным телом. Глаголы "воображать", "верить", "сомневаться" и "надеяться" – одни из тех, что создают исключения к закону Лейбница. Философы называют лингвистические контексты, порождаемые ими, "референциально непрозрачными".

Сделав возможность сомнения основой различения между телом и сознанием, Декарт оказался открытым для указанных возражений. Но он считает, что между мыслящим и телесным есть более важные отличия. Телесные (physical) вещи протяженны, то есть они обладают величиной; но при этом вряд ли имеет смысл говорить, что умы, или сознания, обладают величиной. Мы можем спросить, насколько широк в плечах некий человек, но только в метафорическом смысле мы можем поинтересоваться широтой его ума. Тела можно измерить в футах, дюймах, метрах и сантиметрах, но было бы абсурдно пытаться сделать это с сознанием. Именно по этой причине Декарт полагает, что протяжение оказывается определяющей характеристикой, или сущностным атрибутом, телесной субстанции, а сознание, или мышление, является определяющей характеристикой мыслящей субстанции.

В дополнение к этому, согласно Декарту, телесные объекты существуют и во времени, и в пространстве, а вот сознания существуют только во времени. У них нет пространственных характеристик. Первое из этих утверждений оказывается относительно непротиворечивым, а вот тот взгляд, что сознания существуют только во времени, нуждается в определенной аргументации. Интуитивно или на уровне здравого смысла мышление представляется следующим образом. Если вы размышляете, например, о каком-то фрагменте философии, то очевидно, что ваша мысль длится в течение некоторого времени. Ей присущи начало, продолжительность и конец. Вы даже можете засечь мысль по часам. С другой стороны, если бы кто-то взялся исследовать содержимое вашего черепа во время мышления, то он не натолкнулся бы на ваши философские мысли или, по крайней мере, не смог бы наблюдать их так, как вы их мыслите. Как бы тщательно мы ни исследовали чей-то мозг – и не важно, сколь много внимания мы уделим неврологии, – мы не сможем изолировать различные мысли, настроения и эмоции, переживаемые человеком, мозг которого мы изучаем. Если свести эти положения вместе, то это будет свидетельствовать, что сознания темпоральны, но не пространственны. Если бы сознания располагались в пространстве, то было бы возможно повстречаться с ними в том общем пространстве, которое мы все разделяем. Декарт полагает, что это фиксирует важное и ясное отличие между мыслящим и телесным.

Другое различие между ментальным и физическим с позиции картезианства заключается в том, что знание о своих собственных ментальных состояниях не поддается исправлению, а знание о физических объектах поддается. Это означает, что если вы полагаете, что находитесь в некотором ментальном состоянии, то ваше убеждение не может быть ошибочным. Но если вы воспринимаете физический объект или размышляете о нем, то имеется достаточно возможностей для ошибки – вы можете его неправильно идентифицировать или же приписать ему те характеристики, которыми он не обладает. Итак, Декарт полагает, что наши убеждения в отношении физических объектов поддаются корректировке, а наши убеждения относительно существования и природы наших собственных ментальных состояний – нет. Просто нет возможности корректировать их, ибо если мы обладаем ими, то они истинны. Декарт также считает, что сознания в определенном смысле прозрачны для самих себя. Невозможно мыслить, не зная, что вы мыслите и о чем именно вы мыслите. Также сам мыслящий всегда является наилучшим авторитетом в отношении того, о чем он мыслит, ибо, если человек находится в ментальном состоянии, он знает о том, что он в этом состоянии.

Обратите внимание, что тезис прозрачности и тезис некорректируемости (incorrigibility thesis) логически взаимосвязаны. Если истинно, что, находясь в некотором ментальном состоянии, я знаю, что нахожусь в этом состоянии, тогда истинно, что имеющееся у меня убеждение о моем нахождении в этом состоянии истинно. Из истинности того, что если я убежден, что нахожусь в некотором ментальном состоянии, то это убеждение истинно, следует, что мое убеждение, когда я знаю, что нахожусь в ментальном состоянии, если нахожусь, не может быть ложным. Тем не менее тезис некорректируемости и тезис прозрачности не являются одним и тем же тезисом. Истинности тезиса некорректируемости, согласно которому если я убежден, что нахожусь в некотором ментальном состоянии, то это убеждение истинно, не противоречит ложность того, что если я нахожусь в ментальном состоянии, то я знаю, что я нахожусь в этом состоянии. Это происходит потому, что тезис некорректируемости не исключает возможности нахождения сознания в ментальном состоянии, о нахождении в котором оно не знает, т.е. в бессознательном ментальном состоянии. Декарт, однако, считает, что нет бессознательных ментальных состояний. И в самом деле, он полагает, что данное понятие противоречиво.

Все это имеет отношение к заключительному отличию ментального от физического. Физические объекты общедоступны в том смысле, что они могут наблюдаться более чем одним человеком, а вот сознания, согласно Декарту, принадлежат лишь своим владельцам. Он имеет в виду то, что различные ментальные процессы, происходящие в уме, могут быть непосредственно восприняты только самим умом. Они принадлежат исключительно данному уму и не могут восприниматься другой личностью.

Если собрать вместе все эти картезианские различения ментального и физического, то покажется, что у Декарта вполне достаточно оснований для аргументации в пользу различия сознаний и физических объектов, если только мы принимаем закон Лейбница. Сознания непротяженны, существуют лишь во времени, знание о них не корректируется, и, наконец, они приватны; но ничто из этого не истинно в отношении физических объектов. Физические объекты являются протяженными в пространстве и во времени, знание о них поддается коррекции, и, наконец, они общедоступны; но ничто из этого не истинно в отношении сознаний. Но если сознания и тела не отличаются друг от друга, то они должны обладать всеми, а не только отдельными, свойствами друг друга. Они не обладают всеми свойствами друг друга. Следовательно, они различны.

Если данная аргументация правильна, то дуализм сознания и тела истинен. Сознания и физические объекты являются совершенно разными видами вещей. Никакое сознание не есть физический объект, и никакой физический объект не есть сознание. Например, никакой мозг не может быть сознанием, и никакое сознание не может быть мозгом. Наши мозги не могут быть тем, с помощью чего мы мыслим. Мы должны мыслить с помощью сознаний, а они суть нематериальные субстанции.

Я откладываю критику данной аргументации до обсуждения материализма в главе 4. На данный же момент мы можем отметить, что из того факта, что у нас имеются отдельные словари – один ментальный, а другой физический, – логически еще не следует, что есть две различные субстанции – ментальная и физическая. Правомерно говорить об опухоли мозга, но не об опухоли ума, однако это еще не будет решающим доказательством того, что чей-то ум есть нечто совершенно отличное от мозга. Вероятно, чтобы точно говорить об этом, нам следует внести изменения в свое словоупотребление.

Следует также отметить, что Декарт придерживается взгляда, что кое-что истинное в отношении сознаний истинно и в отношении физических объектов, и наоборот. Например, и те, и другие существуют, являются субстанциями, длятся во времени, могут быть сотворены и уничтожены Богом, имеют атрибуты и обладают некоторой "сущностью". Если мы согласимся, что существуют следующие противоположности между ментальным и физическим: временность/ пространственность, некорректируемость/корректируемость и приватность/общедоступность, но при этом будем стремиться отрицать само существование двух субстанций: одной – ментальной и другой – физической, то на нас ляжет ответственность показать, как эти кажущиеся взаимно исключающими, свойства могли бы фактически оказаться свойствами одной и той же отдельной субстанции. Другими словами, перед лицом этих противоположных свойств нам бы пришлось обосновывать монизм в противовес Декартовому дуализму.

ЯСНЫЕ И ОТЧЕТЛИВЫЕ ИДЕИ

Сейчас мы можем обратиться к аргументу в пользу различия между сознанием и телом, изложенному в шестом «Размышлении». В сущности, он сходен с аргументами, которые мы обсуждали выше, но все же есть одно крайне важное отличие. Этот новый аргумент зависит от картезианского учения о ясных и отчетливых идеях. Декарт полагает, что если нечто может быть представлено очень ярко и отчетливо, то тогда оно истинно. Под этим он отнюдь не имеет в виду, будто мы способны ясно вообразить все, что пожелаем, и что то, что мы вообразим, и будет иметь место. Он имеет в виду, к примеру, что из того, что я мыслю, ясно и отчетливо следует, что я существую. Если вы ясно и отчетливо представляете нечто в своем уме, то вы уже не можете в этом сомневаться. Психологически невозможно не верить в это, ибо самоочевидная природа этого такова, что делает его обязательным для интеллекта.

Он использует данное понятие в качестве посылки для своего нового аргумента в пользу дуализма: "… мне достаточно иметь возможность ясно и отчетливо помыслить одну вещь без другой, чтобы убедиться в их отличии друг от друга" ("Размышление шестое" // Ук. изд., т. 2, с. 62). Так что если вы можете сформировать ясное представление о том, чем является нечто, не обращаясь к мысли о некоторой второй вещи, то эти две вещи различны. Что в данном случае подразумевает Декарт под словом "различны"? Он имеет в виду, по крайней мере, следующее: если А и В различны, то они не являются одной и той же вещью – А не есть В, и В не есть А. Он также зачастую имеет в виду, что А и В не относятся к одному и тому же виду вещей: не только А не является В, а В не является А, но А не похоже на В, и В не похоже на А. Также, если А и В различны, то это часто влечет за собой тот смысл, что А и В не зависят друг от друга в своем существовании. К примеру, если А и В – различные виды субстанции, тогда А могло бы существовать без В, а В без А. Как он пишет, по крайней мере, они могли быть разделены меж собой Богом ("Размышление шестое" // Ук. изд., т. 2, с. 62).

Декарт непосредственно применяет данный принцип в вопросе о сознании и теле:

И хотя, быть может … я обладаю телом, теснейшим образом со мной сопряженным, все же, поскольку, с одной стороны, у меня есть ясная и отчетливая идея себя самого как вещи только мыслящей и не протяженной, а с другой – отчетливая идея тела как вещи исключительно протяженной, но не мыслящей, я убежден, что поистине отличен от моего тела и могу существовать без него («Размышление шестое» // Ук. изд., т. 2, с. 63).

Для того, чтобы сформировать ясную и отчетливую идею самого себя, он не должен думать о своем теле, а для того, чтобы сформировать ясную и отчетливую идею своего тела, он не должен думать о самом себе; следовательно, его сознание и тело различны.

Справедлив ли данный аргумент? Если мы допускаем, что можно представить себя существующим без своего тела, а также что можно представить свое тело, не представляя себя существующим, тогда единственной вызывающей вопросы посылкой остается утверждение о том, что если можно ясно и отчетливо представить различными сознание и тело, то тогда они различны. Фактически эта посылка могла бы показаться ложной. Я способен сформировать ясную и отчетливую идею д-ра Джекила, не формируя ясной и отчетливой идеи м-ра Хайда, но из этого еще не следует, что д-р Джекил и м-р Хайд различны; фактически они одна и та же личность. Общий принцип, согласно которому если ясная и отчетливая идея А может быть сформирована без ясной и отчетливой идеи В, то А не та же самая вещь, что и В, показался бы ложным. Истинность или ложность "А есть В" логически совместима с ясным и отчетливым представлением об А и В как о различных. Итак, из того факта, что можно ясно и отчетливо представить сознание и тело как отличные друг от друга, логически еще не следует, что они различны. Также ясно, что логически не следует и то, что они не различны, поэтому апелляция к ясным и отчетливым идеям не решает вопроса в любом случае.