Текст книги "Кто умирает?"

Автор книги: Стивен Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Эти люди отпустили свои ограничивающие модели и традиционные стереотипы поведения; они бесстрашно открылись неувядающему настоящему.

Они прикоснулись к своему бессмертному осознанию – которое не приходит и не уходит, а просто пребывает таковым, каково оно есть.

Я видел, как эти люди умирают в целостности, без борьбы, они просто испаряются из своих тел. Умирая, они возвращаются в свою подлинную природу. Их смерть подобна дождю, который спокойно идет над океаном.

ГЛАВА 6
НЕБЕСА И АД

Истина внутри вас, да и внутри меня;

Вы знаете, что в зернышке всегда сокрыт росток.

Все мы боремся; но никто из нас не ушел далеко.

Дозвольте же неведению уйти и посмотрите внутрь.

Голубое небо простирается вдаль,

Обычное ощущение неудачи уходит навсегда,

Несчастья, которые я сам причинил себе, забыты,

Миллионы солнц изливают свой свет,

Когда я утверждаюсь в этот мире.

Я слышу звон колоколов, в которые никто не звонил,

Внутри «любви» больше радости, чем мы думаем.

Идет ливень, хотя в небе нет облаков,

Полноводными реками течет свет.

Вселенная пронизана во всех направлениях одной любовью.

Как сильно переживается эта радость во всех четырех телах!

Все, кто надеются это понять, терпят неудачу.

Невежество ума отделило нас от этой любви.

Скажи слово «понимание», и ты окажешься далеко позади.

Как счастлив Кабир, что, пребывая в этой радости,

Он поет внутри своей маленькой лодки.

Его стихотворения напоминают встречу двух душ.

Это песни о забвении умирания и потери,

Они возвышаются над мимолетностью этого мира.

Кабир (в передаче Блая)

Большинство людей проживают свои жизни в постоянном чередовании небес и ада. Получая то, что они хотят, они попадают на небеса. Теряя или не приобретая желаемого, они проваливаются в ад. Ад – это упрямое сопротивление тому, что есть. Небеса – это наша любовная открытость. Ад – это сопротивление. Небеса – это принятие.

Небеса – это открытое сердце. Ад – это напряженное чрево. Обычно мы находимся где-то посередине между сердцем и желудком. Желудок превращает все в себя; ему кажется, что весь мир существует для него, что это его пища, и стало быть желудок – это эго. Сердце пребывает там, где противоположности сходятся, а все наши представления растворяются в Едином, подобно тому как в плавильном тигле орнаментальные браслеты переплавляются и дают чистое золото.

Есть история о том, как великий самурай пришел повидать мастера дзэн Хакуина. Самурай приблизился к мастеру, почтенно поклонился ему и спросил:

– Учитель, я желаю знать, в чем различие между небесами и адом.

– Я бы сказал тебе, да боюсь, что у тебя не хватит ума меня понять, – ответил мастер дзэн, измеряя самурая взглядом с головы до ног.

– Знаете ли вы, с кем разговариваете? – выпалил удивленный самурай.

– Ну и что с того? – ответил мастер дзэн. – Я действительно полагаю, что ты, скорее всего, слишком глуп, чтобы понять меня.

– Что? – возмутился самурай. – Как вы смеете так со мной разговаривать?!

– О, не прикидывайся дурачком, – сказал мастер дзэн, – за кого ты себя принимаешь? И что это болтается у тебя на поясе? Ты называешь это мечом? Да он ведь больше похож на нож для разрезания масла!

Самурай пришел в ярость, выхватил меч и занес его над головой мастера дзэн.

– Смотри! – сказал мастер. – Это ад.

В глазах самурая блеснуло понимание. Он поклонился и спрятал меч в ножны.

– А это, – продолжил мастер, – это небеса.

Гнев или страх, появляющиеся в уме, могут сделать жизнь адом, но могут также помочь вознестись на небеса. Это может быть еще одно мгновение сопротивления, отталкивания, потворства проявлениям ума. Или же это может быть напоминанием войти в безбрежность, в открытость сердца, в сущность самого принятия.

В одном месте дон Хуан говорит Кастанеде, что он должен жить, как воин, что он должен использовать свою жизнь как возможность достичь пробуждения вместо того, чтобы постоянно удерживать свой ум от выхода за его пределы. Он говорит; «Для обычного человека все, что случается с ним, – это либо проклятие, либо благословение. Для воина каждое событие – испытание».

Различие между небесами и адом в том, что в аду ум занят определением, повезло ему или не повезло. Мы взвешиваем каждое переживание на весах наших желаний. Примером может служить история о состоятельном агенте страховой компании, который жил в своем доме «среди хороших людей». Его дети прилежно учились, и он считал свою жизнь удачей. Однако вскоре его компания обанкротилась, он потерял работу, вынужден был продать дом и поэтому счел себя неудачником.

Однако, продав дом, он подумал: «Теперь-то никто не помешает мне заняться тем, о чем я мечтал всю жизнь». Использовав часть денег, вырученных от продажи дома, он купил маленькую ферму в сельской местности и зажил спокойной жизнью в деревне. И снова ему показалось, что это удача.

Затем через несколько недель его сын пахал поле, выпал из кабины трактора и получил серьезную травму. Снова он подумал, что является неудачником. Однако быстрые действия врачей и близость госпиталя спасли сыну жизнь, и снова он подумал, что удача улыбнулась ему.

Но вскоре выяснилось, что нога сына была сильно повреждена при падении и поэтому ее нужно ампутировать. Отец пострадавшего снова решил, что жизнь – это сплошная неудача.

Но после ампутации сын быстро выздоровел, и страховки, полученной на него, хватило, чтобы покрыть все расходы на лечение, и тогда снова фермер решил, что ему повезло.

Вернувшись в школу после больницы, мальчик был вынужден ходить на костылях и поэтому не мог продолжать игру в баскетбольной команде и участвовать в других играх со сверстниками, что его отец снова счел большим несчастьем.

Однако то, что мальчик стал калекой, повысило его чувствительность, и он начал посещать больницу, где его лечили, и проводить там время с теми, кто подвергался схожим операциям. В конце концов он сказал своему отцу, что нашел себе работу по душе. Снова его отец подумал, что ему повезло. Эту историю можно продолжать до бесконечности. В жизни так и бывает.

Сама по себе жизнь не является ни адом, ни небесами. И то и другое – состояния сознания, его открытость или закрытость по отношению к происходящему.

Подобно тому как природа руки подразумевает, что она является мягкой, открытой и гибкой, способной держать то, что вы в нее возьмете; так же и естественный ум есть ни к чему не привязанное пространственное осознание. Однако обусловленный ум может потерять свою изначальную открытость вследствие миллионов различных привязаиностей, которые, как мы считаем, необходимы для того, чтобы поддерживать иллюзорное чувство безопасности в этом мире. Это напоминает ситуацию, в которой человек вынужден некоторое время носить тяжелое бремя. Возможно, он торопится, чтобы успеть на самолет или автобус, и поэтому тащит с собой все имеющиеся у него вещи, пока в конце концов не займет свое место. Но как только мы начинаем разжимать свои руки, мы видим, что они затекли оттого, что мы так долго несли свой старый багаж.

Трудно, практически невозможно, быстро вернуть рукам их изначальное состояние – открытость, – потому что приложенные нами усилия изуродовали их После того как мы долго носили в руках вещи, руки возвращаются в естественное состояние очень медленно и доставляют нам много неприятных ощущений. Поскольку мы так боимся страданий, мы предпочитаем оставаться зажатыми и не позволяем себе полностью расслабиться.

Мы предпочитаем узкое пространство своего изолированного «я», наших старых привязанностей, возможному освобождению из клетки. Мы предпочитаем знакомый ад страданиям, которые сопровождают выход в великое неизвестное.

Вот история о человеке, который умер и, выйдя из тела, оказался в восхитительном мире. Он думает про себя: «Здесь так хорошо, что я, наверное, попал в рай». Тут к нему подходит лучезарное существо и увлекает его за собой в королевский праздничный зал, где множество столов ломятся от самых фантастических блюд. На банкете его усаживают рядом с другими людьми и предлагают выбрать себе блюдо по вкусу. Когда человек берет вилку, кто-то подходит к нему сзади и привязывает к его рукам тонкие дощечки так, чтобы он не мог сгибать руки в локтях. Он пытается наколоть что-нибудь на вилку, но видит, что не может поднести ее ко рту, потому что руки не сгибаются. Оглядевшись вокруг, он видит, что люди вокруг него также не могут сгибать руки. Пытаясь отведать пищу, все они ворчат и стонут, потому что не могут дотянуться вилкой до рта.

Тогда человек обратился к существу, которое привело его сюда, и сказал: «Это, надо полагать, ад. А что же такое небеса?» И тогда сияющее существо показало ему проход в другой большой зал, где тоже был накрыт праздничный стол. «О, это больше похоже на рай!» – подумал он. И усевшись за обеденный стол, он собрался уже начать есть, как кто-то сзади подошел к нему и снова привязал к рукам дощечки так, что руки не сгибались в локтях. Пожаловавшись на то, что здесь такое же безвыходное положение, как и в аду, он посмотрел по сторонам и, к своему удивлению, обнаружил, что люди за этим столом ведут себя немного не так. Вместо того чтобы пытаться согнуть руки и засунуть пищу себе в рот, каждое существо держало руки прямыми и кормило тех, кто сидит рядом с ним. Условия здесь были такими же, но реакция была другой.

Рассматривая все с позиций «я» и самоудовлетворения, мы живем в аду с несгибающимися руками, отрицая свое единство с другими людьми. Признавая себя частью целого, мы кормим друг друга и тем самым насыщаемся сами.

Мы привязываемся почти ко всем приятным мгновениям, превращая мимолетный рай в невыносимый ад. Мы боимся, что потеряем свое непродолжительное блаженство, и поэтому сидим, съежившись, в углу и пытаемся отрицать неизбежное. Привязанность к нему превращает нашу жизнь в ад. Мы продолжаем жить, руководствуясь старыми моделями, и ожидаем, что рано или поздно они оправдают наши надежды.

Это напоминает известную притчу о безумном суфии Насреддине, в которой говорится, что однажды Насреддин вернулся с рынка с большой корзиной острого красного перца. Затем он сел в своей комнате и начал есть стручки перца один за другим. Вошел ученик и спросил его, зачем он ест то, что, очевидно, является острым красным перцем. Из глаз Насреддина текли слезы, губы у него распухли и потрескались, а язык едва шевелился во рту.

– Как вы можете есть этот ужасный перец? – спросил ученик.

– Ну, я увидел его на рынке, и он мне так понравился, что я просто не мог пройти мимо, – ответил Насреддин.

– Но как вы можете так издеваться над собой? – недоумевая, спросил ученик. – Как вы можете есть один стручок за другим?

– Мне все время кажется, – ответил Насреддин, – что вот-вот попадется сладкий стручок.

Наш непрекращающийся поиск удовлетворения сбивает нас с толку. Тропа петляет и кружит, и мы чувствуем страдание каждый раз, когда она уводит нас от цели. Мы напоминаем фантомов, которые пытаются схватить мир прозрачными, призрачными руками. Как голодный дух, наш обусловленный разум жаждет удовлетворения, желая того, что он не может иметь и что он не может удержать. Ум изуродован болезненным томлением. Желание набрасывается на каждый лакомый кусочек, хотя оно и не способно его проглотить. Мы изо всех сил стараемся еще раз укусить пирожное. Когда желание велико и нет удовлетворения, мы думаем, что попали в ад. Ад – это наша неспособность легко играть с голодным духом прошлых страхов и временных разочарований, неспособность сдаться. Только когда мы обнаруживаем себя загнанными в угол и пытаемся избежать неприятного и отодвинуться еще дальше от огня наших неудовлетворенных желаний, мы переселяемся в ад. И вот мы уже там и не знаем, куда повернуться; мы находимся в безвыходной ситуации, пойманы своими привязаиностями и нежеланием отказаться от них. Наше сердце сжимается от страха и сомнения. Именно тогда, когда страдание становится слишком сильным, когда мы больше не можем сопротивляться, мы начинаем открываться своему положению. Когда сердце со вздохом отпускает свои страдания, ад растворяется перед нашими глазами. Томас Мертон сказал об этом так: «Человек постигает, что такое подлинная молитва и любовь, только тогда, когда молиться невозможно, и сердце превратилось в камень». Только отпуская ад, мы возносимся на небеса, входим в свет, который не от ума.

В Ветхом Завете сказано: «Сойду в преисподнюю, и там Ты» (Пс. 138, 8).

Отчаявшись и спрашивая себя: «Что мне теперь делать?», можно получить ответ. Ведь мы впервые не воспользовались готовым решением. В конце концов мы не знаем. Мы знали так много и так долго, что пространство, в котором может пребывать истина, становится слишком узким. В нем не хватаем места для нашей подлинной природы. Именно в уме, который говорит «Я не знаю», исчезает различие между небесами и адом. Именно в этом открытом безусловном исследовании истины постигается реальность.

Ричард Б. Кларк сделал уникальный перевод короткого трактата третьего патриарха дзэн под названием «Синь-синь-мин». В китайском языке понятия «ум» и «сердце» обозначаются одним словом – синь. Ведь когда сердце открыто и ум чист, они оказываются единородными, сотканными из одной реальности. Постигнув это слияние ума и сердца, он начинает трактат словами:

«Великий Путь не труден для тех, кто отказался от предпочтений. Когда нет ни любви, ни ненависти, все становится ясным и очевидным. Но стоит лишь провести небольшое различие, и небеса и ад отделены друг от друга. Если вы желаете увидеть истину, не имейте мнения ни „за“, ни „против“. Противопоставлять приятное неприятному – это болезнь ума. Когда подлинный смысл вещей не постигнут, спокойствие ума нарушается напрасно».

Смущение – это действие вопреки тому, что есть, результат нашего навязчивого поиска ответов, призванных заполнить ум и преодолеть несостоятельность наших предпочтений и моделей. Смущение – это состояние отчужденности от себя, какими вы являетесь. Болезненное непонимание существования. И все же, исследуя смущенный ум, можно достичь освобождения. Нужно лишь осознать, что безмолвный свидетель не является смущенным. Именно в пространстве, которое не привязывается к «пониманию», которое не пытается заполнить себя сведениями, может возникнуть истина. Именно в уме, который «не знает», истина переживается в ее пространственной и вневременной причастности к бытию. Смущение – это движение против потока, страстное желание любой ценой получить ответ. Тогда как «Я не знаю» – это только пространство; в нем есть место для всего, даже для самого смущения. В «Я не знаю» нет силы. К уму нельзя прилагать усилий, потому что это сразу же закрывает сердце.

Возможно, смысл учения в следующем: «Можете ли вы держать сердце открытым истине?» Когда мы блокируемся вследствие гнева, сопротивления, страха, может ли у нас быть открытость для самих себя? Когда мы испуганы, у нас все еще может быть пространство, в котором мы позволяем испугу существовать без ограничений. Или же все оказывается настолько подавленным, задвинутым так далеко в тень, что у нас срабатывают старые структуры, мы находим себя закрепощенными и подавленными, и жизнь становится непрекращающейся путаницей, злой шуткой?

Предание об одном великом тибетском ламе гласит, что, умирая, он молился о том, чтобы попасть в ад. Ведь он чувствовал, что больше всего нуждаются в истине именно в аду. Он подозревал, что Дхарма больше всего требуется именно там. За несколько дней до смерти ему приснились небеса, куда он должен был попасть за свое благочестие. Проснувшись, он заплакал.

Майстера Экхарта чуть было не сожгли за то, что он сказал: «Я предпочитаю ад с Иисусом небесам без него».

Наши умы слишком переполнены. Мы постоянно гоняемся за ответом на каждый возникающий вопрос. Мы редко позволяем своему уму не знать. Мы желаем знать ответ и поэтому перестаем спрашивать: «Кто я?» Большинство ответов, которые предлагает ум, – это оправдания за то, что мы не идем глубже. Именно ответы ума порождают смущение. В самом «Я не знаю» нет смущения. В нем есть только истина.

Снова приведу здесь историю о древнем мастере дзэн, к которому подошел известный ученый и философ с просьбой поведать ему свое учение.

– Я знаю многие физические законы вселенной и путь вещей, но вы, наверное, могли бы что-то добавить к этому. Можно узнать ваше учение? – спросил философ.

Мастер дзэн пригласил его к себе в дом и предложил выпить чая. Ученый держал свою чашку, а мастер наливал в нее чай, но когда чашка переполнилась, он продолжал лить дальше, хотя чай проливался на пол.

– Это не хорошо. Моя чашка уже полна, – сказал ученый, посмотрев на мастера.

– Верно, – улыбаясь ответил мастер дзэн. – Твой ум переполнен, подобно этой чашке. Освободи свою чашку и тогда приходи за учением. Возможно, тогда у тебя найдется место для истины.

Наши чашки слишком полны, мы знаем так много, что не понимаем ничего. Во всех нас так мало места! Фактически, мы крайне невместительны. И мы замечаем, что из-за этого в наших сердцах есть страдание. Вся наша емкость заполнена ложными знаниями. Это очень дорогая замена свободе, которая присуща бытию.

Именно отказываясь от старых моделей, открываясь своему «Я не знаю», мы постигаем жизнь. Это означает уйти со своего пути так, как уходит со своего пути целитель, позволяя великой природе вселенной проявляться сквозь него. Он не делает ничего. Фактически, его эгоцентрическая деятельность прекращается, и он становится проводником энергии целостности. Таким образом в открытости «Я не знаю» мы наблюдаем, как происходит исцеление. Мы наблюдаем таяние наших старых знаний и ожиданий. Мы начинаем переживать радость чистого бытия, жизнь со всем, что есть.

Когда мы не привязываемся больше к своим знаниям, а просто открываемся истине каждого мгновения, каким оно является, жизнь выходит за пределы небес и ада – за пределы постоянной погони ума за удовлетворением.

В уме возникает гнев – но кто гневается? Не знаю, гнев просто есть. В уме поселяется страх – не знаю; все о'кей. Ревность в уме – не знаю; в этом нет ничего плохого. Ведь когда вы думаете, что это плохо, ваше сердце закрывается. В закрытом сердце тоже нет ничего плохого, однако это слишком болезненно. В «Я не знаю» нет никакого «должен», есть только бесконечное не-знание.

Когда я работал с Элизабет Кублер-Росс, она любила шутить, что кто-то должен написать книгу под названием «У нас с тобой не все хорошо – и это хорошо».

Так много места для открытий. Так мало привязанности к старой суете сует, к прежним иллюзиям комфорта и безопасности. Сосредоточиваясь на естественной открытости сердца, мы начинаем видеть, что ничего не нужно отодвигать, негде быть, некуда идти. Что мы бесконечно неопределимы. Мы так настойчиво стремились быть, что ни разу не спросили себя, кем же мы являемся и кем мы можем быть. Отпуская наши знания, мы открываемся самому бытию. Мы переживаем то, что не умирает. Наш страх смерти и наша жажда жизни сливаются воедино. Небеса и ад становятся одним мгновением. Насыщенность, таковость жизни становится очевидной. Нечего больше защищать, некуда больше прятаться. Только новое вдохновение и открытость жизни.

«Дон Хуан откинулся на спинку кресла и улыбнулся Кастанеде: „Основное различие между обычным человеком и воином в том, что воин принимает все как вызов, тогда как обычный человек относится ко всему как к благословению или проклятию“».

Воин наделен мудростью подходить к каждому событию непредвзято, не зная, чем оно должно кончиться. Он не прилагает усилий для достижения цели. Его «Я не знаю» – это радость и смелость, заполняющие его жизнь.

ГЛАВА 7
ОКОНЧАНИЕ ДЕЛ

Вообразите себе, что вы лежите в реанимации после смертельного ранения, не можете пошевелиться, не можете вымолвить ни слова, а где-то над вами витают лица ваших близких и боль начинает притупляться, потому что вам только что сделали инъекцию морфия. Вы тянетесь к ним, чтобы что-то сказать, чтобы закончить свои дела, сказать «Прощайте!», разорвать пелену неполноценного общения.

Что вы должны им сказать? Подумайте обо всем том, что остается недосказанным, и делитесь им с вашими возлюбленными каждый день. Не сомневайтесь. Завтра – это всего лишь сон.

Окончание дел не означает, что вы выясняете все частности, которые остались у вас после целой жизни неполного доверия и ущербного общения. Многие думают, что окончание дел подразумевает подведение итогов, возврат к нулевой отметке, сведение счетов со всей вереницей событий прошлого. Мой опыт свидетельствует о том, что зачастую на то, чтобы справиться со всеми старыми привязанностями, страхами и сомнениями, нет ни времени, ни сил, ни уверенности в себе.

Окончание дел означает, что я открываю свое сердце вам; что желание, страх и негодование, создающие препятствия в моем сердце, больше не мешают мне отпускать и просто излучать любовь. Я отпускаю все, что препятствовало нашему глубинному общению. Я открываюсь вам таким, какими вы являетесь в любви. Не такими, какими я хотел бы вас или себя видеть. Это открытость за пределы необходимости сводить счеты. Я больше не желаю быть прощенным или показывать другим, насколько они несправедливы по отношению ко мне. Чтобы закончить свои дела, мы должны прекратить удерживать. Постепенно любовь заменит привязанность. Наши деда заканчиваются в той мере, в которой мы начинаем открываться за пределы нашего образа отдельного «я», общающегося с отдельным «другим», и просто пребывать в мягкой открытости.

Когда мы воспитываем своих детей и желаем, чтобы они стали «хорошими взрослыми», а они оказываются такими же раздражительными, как и мы, мы начинаем презирать их. Но почему мы так сильно наказываем их? Как бы мы вели себя, если бы видели, что не пройдет и года, как кто-то из них будет лежать в гробу? Если связь между вами и вашими возлюбленными не строится на любви, вы будете переживать ущербность этого общения, чувствовать, что «дела не закончены». Однако если вы закончили свои дела, если вы открылись в любви всем чувствам, которые возникают у вас при отношениях с другими, тогда у вас возникнет чувство целостности и завершенности.

Большинство наших отношений поверхностны, потому что мы отвергаем в себе слишком много. Но как вы собираетесь открыться другим, если вы показываете им только свой фасад? Как вы можете стать целостным, если вы только притворяетесь, что целы?

Когда вы смотрите на все свои отношения с другими, как часто у вас возникает чувство, что вам нужно еще много поработать, прежде чем вы с чистой совестью сможете сказать: «Прощайте!» Ведь прикосновение вашего сердца к сердцу другого человека очень поверхностно, очень неполно. Как много раз вы по какой-то причине не открывали близким своего сердца!

Мы используем слово «любовь», но мы понимаем любовь не лучше, чем страх, ревность и даже радость, потому что мы редко задаемся вопросом, что означают эти состояния сознания. Какое чувство мы поспешно обозначаем ярлыком «любовь»? Для многих то, что они называют любовью, – это всего лишь хитросплетение потребностей и желаний, мимолетных экстазов и разочарований. Момент единства, глубокое чувство близости, имеющее место в уме, настолько хрупко, что небольшой намек или косой взгляд разбивает это единство на десяток призрачных маний. Когда мы говорим «любовь», мы обычно имеем в виду эмоцию, какую-то глубинную симпатию к объекту или личности, которая мгновенно позволяет нам открыться для другого человека. Однако в такой эмоциональной любви всегда рядом самозащита. И все же в этих отношениях по-прежнему есть «смысл»: облака ревности, желания обладать, чувства вины, преднамеренных и непреднамеренных манипуляций, отделенности и тени всех предыдущих «любовей» омрачают свет единства.

Однако то, что я называю любовью, это не эмоция, а состояние бытия. Подлинная любовь не имеет объекта. Многие говорят о безусловной любви к другому человеку. Однако в действительности безусловная любовь к другому невозможна. Безусловная любовь – это переживание бытия, в котором нет «меня» и «другого», нет живого или неживого объекта любви. Вы не можете безусловно любить кого-нибудь. Вы можете только быть безусловной любовью. Это не дуалистическая эмоция. Это чувство единства со всем, что есть. Переживание любви возникает, когда мы отдаем наше чувство отдельности всеобщему. Это чувство единства. Вы не любите другого; вы есть другой. Страха нет, потому что нет отделения. В этой ситуации имеет смысл говорить не столько о том, что «двое подобны одному», сколько о том, что «Единый проявлен в виде двух». В такой любви не может быть неоконченных дел.

Но как часто вы поддерживаете свою отделенность, лелеете ее, культивируете ее до тех пор, пока дистанция между вами и другим не станет непреодолимой и, вместо любви, не установится социально приемлемое общение, некое подобие взаимной терпимости?

Однако окончание дел означает не столько сведение старых счетов, сколько упразднение их. Оно подразумевает конец взаимоотношений как дел. Построение отношений с другими не по принципу приобретения и утраты. Это отказ от «старых счетов», которые усиливают чувство разделения и страдание.

Большинство людей поддерживают взаимоотношения так же, как они занимаются своими делами. «Я дам тебе пять, если ты дашь мне пять. Если ты дашь мне три, я дам тебе два. Но если ты дашь мне только два, я соберу свои вещи и отправлюсь домой».

Недавно я встречался с лучезарной женщиной с опухолью в мозгу, которой исполнился только тридцать один год. Она говорила: «Нельзя медлить ни минуты, чтобы сказать людям, как вы их любите. В некотором смысле мне сейчас легче выражать свою любовь, чем когда-либо до этого. Всю жизнь я хотела сказать людям, как сильно я люблю их, но я не могла. Я была очень ранимой и пугливой. Я боялась, что они не захотят меня слушать. Мне постоянно казалось, что это прозвучит неуместно. Однако сейчас я вижу, что мне терять нечего». У нее больше не осталось неоконченных дел. Только любовь.

Вы не должны терять ни одного мгновения, если собираетесь выразить гнев или любовь. Поэтому вы можете выйти за пределы разногласий и прийти в место единства. Вы не должны терять ни одного мгновения, если вы желаете отказаться от того, что заставляет вас чувствовать отделенность. Фактически, вы можете измерить степень отталкивания других по тому, насколько вы отталкиваете самих себя. Как часто вы подавляете свои чувства и мысли? Как часто вы отказываете себе?

Это нелегко. Мы должны быть очень снисходительны к себе, чтобы отпустить «назойливость наших несовершенств». От нас постоянно требуется быть закрытыми и защищенными. А все для того, чтобы сохранить мнимую идею о том, кто мы, – идею, сквозь которую мы смотрим на мир. Мы редко прикасаемся к истине, потому что всеми силами воздвигаем вокруг нее препятствия, совершенствуем свою личность, подозреваем и проклинаем все, что, как нам кажется, причиняет нам боль. Но как часто мы входим в глубинный контакт с другими?

Однако, когда мы начинаем прикасаться к этой заботе, мы видим, что нам нечего терять и нечего защищать. Эта защита перед незаконченным делом. Нашим отстранением от жизни, от смерти, от любви.

Как сказал один мой умирающий друг, мы не должны терять ни одного мгновения. А великий тибетский святой Миларепа изрек: «Торопись не спеша».

Если вы можете смотреть в свой ум и держать свое сердце открытым, дело сделано. Речь идет не о том, чтобы не было гнева или страха, сомнения или смущения. Просто нет больше перетягивания в одну и другую сторону. Нет больше приобретения и потери. Есть просто выход за пределы привязанности, пребывание в мягком осознании, которое встречает каждое мгновение с состраданием, а не с опасением. Со спокойствием и бесстрастностью, а не с энтузиазмом и сожалением, что все могло быть лучше.

Мы видели, насколько сильно «доброта» может быть обманом в отношениях с другими. Мы видели, как она может быть смертью подлинного общения. Большинство людей движимы поиском безопасности для себя и других, который мешает им видеть живую истину. Ведь для многих людей истина играет второстепенную роль. Мы защищаем себя и тем самым не позволяем себе пережить истину своих чувств, мы редко глубоко погружаемся на этот уровень бытия. Наша доброта во многом является результатом смущенности, неспособности общаться с другими. Это чувство того, что другим нельзя доверять, и в то же время желание получить от них любовь. Это все еще продолжение своих дел.

Люди, о которых можно сказать, что у них не осталось незаконченных дел, – это люди, живущие прямо сейчас, в настоящем мгновении. Мастер дзэн Судзуки сказал: «Нужно проживать свою жизнь так, чтобы она была подобна жаркому пламени, которое не оставляет после себя ничего. Все сгорает, и остается только белый пепел». Каждое действие свершается так полно, что постоянно переживается само бытие. Нечего больше делать – осталось только быть.

Хорошим примером нашей незавершенности является пропасть, которая разделяет родителей и детей. Мы настойчиво стремимся к тому, чтобы открыться другим только тогда, когда они откроются нам. Мы говорим, что покажемся им только в том случае, когда они покажутся нам. Однако они не хотят или не могут этого сделать, и тогда наше смущение и страдание становится потерей для каждого. Наша неспособность пойти им навстречу держит нас на расстоянии многих световых лет вдали.

Многие люди, например, осуждают своих родителей, чувствуют, что «они просто не понимают». Они хотят, чтобы их родители изменились. Мы утверждаем, что родители должны вести себя по-другому, что они должны разделять наши представления о вселенной так же, как раньше родители ругали нас и учили нас быть послушными мальчиками и девочками. Мы переворачиваем столы, однако это все время один и тот же стол, который отделяет нас от них.

Еще подростком я был немного хулиганом. Черная кожаная куртка, уличные драки, наказания. Я был совсем не похож на своих родителей-евреев, людей среднего достатка. Я подрастал и уже несколько раз имел дело с полицией, и каждый раз моя мать с огорчением качала головой и говорила, что наступит время, когда я исправлюсь, а затем добавляла: «Дожить бы мне до этого дня!» Тогда мне казалось, что между мной и родителями пролегает непреодолимая пропасть.

Но по мере того как время шло, мое сердце немного приоткрылось, и я начал искать других приключений. Однажды, приехав в отпуск из Калифорнии, я сидел за столом со своим отцом и вдруг почувствовал, что у меня больше нет неприязни к нему, потому что я не пытаюсь больше оспаривать их систему ценностей и защищать свою. В каждый последующий приезд к родителям я находил в себе все больше пространства для того, чтобы принимать их такими, какими они были. С моей стороны, это был не столько поиск одобрения, сколько открытость в любви. Я становился все меньше и меньше привязан в тому, как я видел вещи. По мере того как шли годы, я приезжал к ним просто, чтобы побыть с ними, чтобы любить их. И я видел, как мое прежнее желание переспорить их всегда было огнем между нами. Оно закрывало мое сердце, потому что, когда они со мной не соглашались, я уходил от них еще дальше. Но теперь я уже больше не продолжаю своих дел. Я просто нахожусь там, чувствуя свою причастность к ним в той мере, на которую я способен, осознавая глубокую обусловленность, которая легко может в одно мгновение закрыть сердце.