Текст книги "Темная любовь (антология)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: Ричард Карл Лаймон,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Бэзил Коппер,Дэвид Джей Шоу,Карл Эдвард Вагнер,Нэнси Коллинз,Эд Горман,Джон Лутц,Кейт Коджа,Джон Ширли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Прокрути, – настаивал Роарк, и Пол включил перемотку. Они сидели вдвоем, слушая жужжание моторчика, потом машина щелкнула, и Пол включил воспроизведение. Через двадцать минут магнитофон щелкнул и отключился.

– Мало что объясняет, – сказал Роарк.

– Это все, что есть, – ответил Пол.

– Здесь не сказано, почему, – сказал полисмен. – Мне нужен ответ.

– Когда мне было десять, – проговорил мальчик, – я обнаружил, что у меня нет чувств ни к кому, никаких. К друзьям, к семье. Они для меня ничего не значили. Я их не любил. Не ненавидел, нет. Я просто был лучше их, умнее, потому что меня не связывало…

– Чушь, – перебил Роарк.

– Нет, это правда.

– Зачем ты, ради всех чертей, изнасиловал свою собственную сестру перед тем, как… перед тем…

– Потому что мог. Я мог сделать все. Меня возбудила власть, кровь, ровным голосом ответил мальчик.

– А мать, о Господи? Пацан, чем ты вырвал у нее сердце – голыми руками?

– И ножом, – добавил мальчик.

– Последний вопрос. Зачем ты пырнул отца не один раз, а шесть?

– Пятнадцать, – сказал мальчик. – Я его ткнул ножом пятнадцать раз.

– Лента – это чушь, правда, сынок? Ты хотел найти способ, чтобы тебя поймали и чтобы кто-то тебя выслушал. Не поймай я тебя сегодня, ты бы нашел способ, чтобы тебя поймали.

Пол Уэйнрайт попытался рассмеяться, но вышел только сухой, душащий звук.

– Твою сестру никто не насиловал, Пол, и никто не вырывал сердце у матери, но" ты прав. Твоего отца пырнули пятнадцать раз.

– Я их убил, – сказал Пол, и голос его сел. – И почти смог удрать.

– Не-а, – мотнул головой Роарк. – Ничто в твоей жизни не похоже на пацана на ленте или на то, что случилось в комнате. Хочешь знать, как я себе это представляю?

– Нет.

– Я все равно расскажу. Ты тогда вернулся вечером в понедельник с бейсбола. Дома был только отец. Он тебе сказал что-то вроде: "Пойдем к тебе в комнату, я хочу тебе кое-что сказать". У тебя было хорошее чувство, ты подумал, что это что-то хорошее – или что-то плохое, кто знает. Ты поднялся наверх, и открыл дверь, и увидел, что он сделал с твоей матерью и сестрой. Ты озверел от страха и злости. Ударил его лампой, а когда он упал, ты выхватил у него из руки нож и стал его пырять – по разу за каждый год твоей жизни.

– Фальшивый потолок в шкафу, – попытался сказать мальчик. – Он у меня занял…

– Черт, но ведь ты же ребенок! У моей дочери был тайный уголок в буфете. Ты туда, наверное, лазил годами, прятался, подглядывая за сестрой.

Пол начал вставать.

– Сядь, сынок, – сказал Роарк. – И не вставай, пока я не получу еще кое-какие ответы. Я понимаю, почему ты убил отца. Он уже два года навещал психиатра в Шарлотте. Достаточно, чтобы видеть, что он в том состоянии, когда ему нужна помощь. Между нами и без протокола я тебе скажу, что ты можешь найти адвоката и отсудить у этого психиатра чертову уйму денег за то, что он это прохлопал.

– Я их убил, – повторил мальчик.

– Зачем? Это я спрашиваю, зачем ты туда забрался? Зачем записал эту ленту? Зачем тебе надо, чтобы мы думали, будто это ты убил их всех?

Мальчика трясло.

– Это я их убил, – повторил он.

– Спокойней, сынок. Тебе холодно?

Пол покачал головой.

– Дай-ка я попробую, – сказал Роарк. – Мой отец все еще жив, и у меня есть дети. Ты хотел защитить имя своего отца.

– Я должен был понять, что это будет, – тихо сказал Пол. – Мелочи, которые он говорил, делал. Злоба, слезы. Я должен был увидеть. Мать и сестра тоже должны были, но они не такие… они не были такие…

– Сообразительные, как ты, – закончил Роарк. – Это твоя вина, что они убиты, потому что ты умнее и должен был его остановить?

Пол ничего не сказал. Он обхватил себя руками и начал раскачиваться в пробивающемся через шторы свете.

– А не его ли это вина, не твоего отца?

– Он был болен. Кто-то должен был ему помочь. Он был хороший муж и хороший папа.

– Это уже не моя епархия, – сказал Роарк. – Я только попробую, а потом отдам это дело профессионалам. Ты убил только одного человека, твоего отца, который убил твою мать и сестру и пытался убить тебя. За то, что сделал он, ты не отвечаешь. Ты не мог ничего сделать, чтобы его остановить, потому что никак не мог предсказать, что он совсем обезумеет. Очень многие ходят к психиатрам и ведут себя необычно. Я сам годами ходил к психиатру, орал на свою семью и вел себя – извини за выражение – как мудак.

Мальчик все качался, ничего не слыша. Роарк видал такие случаи. Он встал с кресла, подошел к мальчику и посмотрел на него. Снял куртку и надел ее на дрожащие плечи мальчика, хотя в комнате было тепло и душновато.

– Пойдем, – сказал полисмен, помогая мальчику встать и засовывая магнитофон в карман.

С Полом не было хлопот. Они прошли мимо двух зеленых мусорных пакетов.

– Я только думал… – начал Пол и оглядел комнату. – Я только думал, повторил он, глядя в резкие ирландские черты полисмена и стараясь выговорить сквозь слезы, – что есть такие вещи… такие вещи, которые должны оставаться…

И полисмен закончил его фразу, обняв мальчика за плечи:

– Скрытыми.

Уэнди Уэбб
Многогранность

Иные выходят, вырываются, говорят с нею. Иные остаются, прячутся где-то там, в сознании, – как она сама прячется. Жалко, не выходят, – Джейни бы их поубивала. Может, она и тех убьет, кто смеет говорить, вот как сейчас. Может, ЕЕ убьет, – себя? Если посмеют, ежели подберутся поближе, станут опять обижать ее своими словечками. Сожмись в комок, дальше уйди, в себя, в самый темный угол забейся. Жди. Гляди.

"Хреноватенько, Джейни. Плохо сегодня себя вела. Плохо, плохо. А теперь – давай, миленькая, расплачивайся". – И нож, ножичек-то – взад и вперед по запястью.

Джейни не больно, нет. Смотрит, а бороздки ножа – кожу дерут, кровь проливают, а боли нет – нетушки, боль – не ей за боль отвечать. И как вела себя – не жалеет, горько только, что Тейтум, праведница, ее накрыла.

Ну, ясно, узнала Тейтум, она всегда узнает. Все они узнают… время от времени.

Нож выпадает из руки – прямо на пол, а Тейтум не подняла, не прогнулась, что ли, а может – решила, что с нее хватит, наказала – и ладно.

Джейни пялится на платье, новенькое, только-для-воскресной-школы, а в груди уже туго, быстро грудь-то наливается, а кровь на зеленом силоне жуть до чего темная. Снежинки падают, с чего это ветер поднялся, несет их, кружит, и летят белые звездочки в разбитое кухонное окно, прямо на подоконник каменный, растресканный, и на черные поленья заднего двора, и мяконько так – оседают на Джейниных туфельках из прессованной черной кожи.

Тина пришла – объявилась. Переминается с ноги на ногу, как лягушонок, что пытается удержаться у кувшинки на листе. Смотрит, как тают снежинки. "Дже-е-йни, ты гля-янь. Правда, хорошенькие? Маме бы понравились, и Бо тоже". Любопытство исчезает быстро – так, как и возникло. "Давай рисовать? У меня краски новые, целая коробка". И потом – ласково, она всегда так, "Давай я с тобой поделюсь?"

Малолетка. Джейни ее презирает, соплячку, ни черта на свете не видит, кроме того, чего ей сейчас хочется. Джейни обхватывает себя руками, крепко, туго. Малышка – это уже из новеньких, раздражает, сил нет. Джейни передергивается от холода, веющего из разбитого окна. Злость снова нарастает. Ей что, заняться нечем, только беспокоиться о ребенке, хнычущем насчет порисовать?

"Нет, какой бардак, ты только глянь, а ведь воскресенье, вот-вот гости придут". Бетти морщит от отвращения носик, собирает осколки стекла, выбрасывает в мусорное ведро под раковиной. Срывает одну фиалочку, в комнате – полно растений, на полу – батареи цветочных горшков, куда ни глянь. Срывает – обвинительным жестом. "Это что такое? Новое слово в культуре садоводства? Нет, уж это ты прибереги для Хейзел, она у нас такая – вся из себя телевизионная. А я – нет, я на все пойду, чтоб у тебя в комнате было чисто". Бетти наклоняется, поднимает одинокий синий тапок, порванный пиджак, изничтоженный школьный галстук, забрасывает в комод. "Хорошо хоть, ни Бо, ни твоя мать не видят этот разгром". – Пальцем щекочет шею Джейни, подмигивает лукаво. – "Им бы это не понравилось. Ни капельки не понравилось. Так что будем это считать нашим маленьким секретом".

Бетти подхватывает горстью ледяные кубики из перевернутого ведерка, не глядя, через плечо бросает в раковину. "Виски, значит. А ведь сегодня день Господень". Стул с высокой спинкой, лежавший боком на полу, поднимается, придвигается к столу – в самый раз настолько, чтоб не стукнуться о край. "Нет, им, конечно, наплевать, воскресенье или нет. Время выпить – так и время, а им всегда время выпить". Порыв ледяного воздуха пронзает зеленое силоновое платье. "Холодно, черт подери".

"Холодно, Джейни, – ноет Тина. – Холодно как. И я рисовать хочу. Ну, порисуй со мной, хоть капельку?"

Тейтум отвечает сурово: "Никакого сегодня рисования, Тина. Джейни отвратительно себя вела. Плохая девочка. Получила, что заслужила. И даже не вполне".

Джейни смотрит на нож, валяющийся на полу. Может, она и заслужила наказание, может, и нет, – не факт. Джейни улыбается – самую малость.

Холодный ветер раздирает комнату, сметает безделушки с полочек. Мусор перекатывается по исцарапанному линолеуму, окрашивается под столом кровью от ножа.

Ее улыбка перерастает в гримасу. Если б не она, Джейни с опущенной головой, глаза в пол, "чего изволите", так бы они и жили в этом ужасе. Они все. Надо же кому-то взять дело в свои руки, а ОНА не может, а прятаться трусливо – это ж тоже значит что-то делать.

Про нее говорят – холодная, отстраненная, вот и все, что она слышит. И больше ничего не заслуживает, это Тейтум шепчет в темноте их комнаты, больше о ней и сказать-то нечего. Джейни свернулась на холодном полу тугим клубочком, а внутри бушует бешенство, поднимается злость.

Она отчаянно бьется о пол, отлично понимая, что боль, резкая боль в локтях, коленках, щиколотках означает – завтра будут ссадины. Ну и что, подумаешь, еще пара-тройка в нынешнюю мозаику. Ох, одеяло бы сейчас, да хоть пледик, полотенце – и то сойдет, лишь бы не так жестко. Сколько всего у мамочки с ее новым хахалем, а у нее – совсем ничего. Ночью, в полночь крадется, ищет, где потеплее, до рассвета бы все равно вернулась в гардероб, – нет, не стоило. Они, подлые, конечно, заметили.

– И тут дисциплина нужна, – заявляет мать, и Бо с нею вполне согласен. – Что ж она, преступление совершила, за которое душу выбивают? Теперь уж ничего не видно, это рентген нужен, да еще Тейтум нет-нет и напомнит холодно прозвенит – "Я ж тебе говорила…".

Такие уроки все повторяются – словами, мордобоем, болью, сначала взрослые, потом – уже Тейтум.

Просыпаешься. А вода в ванне – ледяная, колодезная. ДЛЯ ТЕБЯ. А потом дисциплина! – на час во двор, на зарядку, а на дворе – заснеженные деревья, а на тебе – летние, спортивные, тоненькие шмотки. Ты от холода как камень, а в ушах – непрестанные поучения Тейтум, а для нее – нипочем вчерашний – для здоровья! – ужин по-спартански. Бросают, как в волейболе, куски еды из холодильника. Что поймаешь, то твое. Что проглотишь, то и о'кей. Пока не надоест взрослым сволочам. Пока остатки не выкинут.

Вот тогда – впервые – возникла Тина. Маленькая, непривычная к пустоте в желудке. Заплакала, закричала, зашлась в детском бешенстве, выругалась, топнула ножкой. Жуткая сценка для взрослых глаз. Задействовали сильные руки, заперли тебя – кричи не кричи – в гардеробе, захлопнулась дверь, щелкнула задвижка. Слышишь, милая, их хихиканье с другой стороны? "Здоровье-и-дисциплина". Тейтум говорит с Тиной, как мать – с непослушной дочуркой. "Полагаю, родненькая, что это – хороший урок. Плохая, плохая девочка, плохих девочек наказывают. Рано или поздно. Всегда. Мамочке и Бо не нравится, когда девочка не слушается. – Она выжидает, пока сказанное дойдет до цели. – Это Джейни тебя заставила, точно? Точно. Она, и всегда она. Ничто ее ничему не учит – но, может, хоть теперь она поймет? Джейни, а, Джейни?"

Джейни, отведи глаза от темноты. От мокрого, сырого пола гардероба. От двери – запертой на задвижку. Вспомни, Джейни…

Тина скулит: "Ну, пожалуйста, я буду хорошей. Обещаю, буду. Джейни, не надо так больше, Джейни, прошу, ну, у-мо-ляяяю". – И скулеж резко обрывается.

"Дьявол. – Бетти упирает кулаки в бедра. – Да что ж это такое, только я отвернусь – и тут ровно бомба взрывается". И она обдает комнату мученическим взглядом и оборачивается в поисках заботы – и швабры. Швабра яростно мечется по полу, аж свист идет, ветер перекрывает. Бетти подходит к разбитому окну, с отвращением смотрит на серое небо. "Мерзость эта зима, правда? Ботинки грязные, что ни надень – сыро, холодно, а ты – в доме, запертая со стаей этих садистов. Им никогда не угодишь, хоть в лепешку разбейся. Все видят, все замечают, на мой вкус – так даже и то, чего нет вовсе. Хотя… как ни крути, крыша над головой. – Голос ее понижается до шепота. – Больше-то податься некуда". Швабра с мокрым всхлипом забирается под стол. "Все равно – ненавижу". Она снова пробует отмыть пол, бросает последний взгляд в окно, и – с новыми силами за работу. Глаза ее расширяются – заметила пятна крови в углу, швабра хлестнула по линолеуму. Губы раздвинулись в усмешечке. "Я тебе обещала секрет сохранить? Забудь, лапочка, уж коли узнаю я обо всем последней, так хоть заложу – первой". Лицо Бетти вдруг становится мягким, голос – просительным. "Да я ж не со злости, просто деваться больше некуда".

Всплывает Тейтум, улыбается всезнающе: "Что заслужила – то и получила. Так оно со скверными девчонками и бывает. Протяни-ка руку!" И Тейтум отбрасывает швабру, на четвереньках лезет под стол, ищет упавший нож.

Джейни поднялась. Положила нож на скатерть, медленно, аккуратно, кровь засохшая и пыль, облепившие лезвие, – ну точь-в-точь глазурь на шоколадном пироге. Дикая злость волной прокатилась по спине, захлестнула, взорвалась в голове. Тейтум, стерва, да кем ты себя вообразила – грозишь, наказываешь?! Не тебе решать! И уж точно не Бетти ее закладывать! Если уж на то пошло, не их собачье дело – что она делает, чего не делает. А уж коли посмели влезть, посмели вмешаться в то, на что она полное право имеет, – ладно, она это прекратит, сумеет их остановить.

Замешательство. Заминка. Поняли, что она задумала. Считают, смогут дать сдачи, взять над ней верх. Они. Все вместе. Она смаргивает слезы, старается собраться с мыслями. Мысли путаются, мелькают обрывочно, пол из-под ног вышибают. И она, яростно замотав головой, загоняет их обратно, вглубь, во тьму, в туман.

Наказать бы тебя как следует!..

Да ладно тебе, сказала же, я приберу…

Дрянная девчонка, Джейни, ох и дрянная…

А кто ж тогда у тебя в комнате убираться будет?..

Нож, Джейни. Отдай нож.

Она тянется к ножу, нож грязный, вытирает его как следует, прямо о платье, зеленое – силоновое – новое, поднимает на вытянутой руке, так, чтобы на лезвии свет заиграл. Глубоко вздыхает. Как-то резко успокаивается. Вот теперь поиграем в ее игру, по ее правилам. Она ЭТИХ не создавала – зато в силах прекратить их поганое существование. Всех их разом.

Ну, и кто ее остановит? Уж точно не та, последняя, не та, что трусит, прячется в самом дальнем уголке, старается стать маленькой, незаметной, почти невидимой.

И всего-то надо сделать – одно движение.

Вот так. Приставить нож к тощему животу.

Щекотно. Почти смешно. Почти.

На губах играет легкая улыбка – а потом накатывает темнота.

Кто-то стучит. Там. Сильно стучит, ломится в дом. Этот стук и привел ее малость в себя.

Они там спорят о чем-то между собой, дверь высадить пытаются, а дверь ничего, затрещала, но выдержала. Что они там кричат? Кого зовут? Топот ног – все дальше от двери, за угол, а, ну да – к черному ходу.

Живот. Больно. Очень больно, жжет, как огнем. Слезы текут, никак не останавливаются. Чуть приподнимает голову, смотрит на два растерзанных тела в луже крови под столом. "Мам? Бо?" Пытается отползти – ох, нет, больно очень.

В разбитое окно просунулось лицо, следом – второе. Первый отскочил, вырвало его, второй заорал, стал звать на помощь.

Она всхлипывает, нет, никто уже не поможет, поздно помогать, поздно. "Мама?" Всхлип становится воем, диким, истошным воплем страшного осознания, громче… и обрывается.

Новенькая, маленькая приподнимается неуверенно, с трудом сохраняя равновесие, садится, тянется к неподвижной, мертвой руке, словно в ладушки хочет поиграть, а с ней играть никто не хочет, и она надувает обиженно губы.

Они совсем холодные. Кто-то сделал так, что теперь холодно им.

Ричард Лаймон
Дева

– Я вот не знаю… – начал я.

– А чего тут знать? – спросил Коди.

Он вел машину – "джип чероки" – и вел на всех четырех ведущих колесах. Нас уже полчаса мотало по грунтовой дороге через лес, темно было, как у черта в пузе, только фары светили, и я понятия не имел, как нам далеко еще ехать до места, которое должно было называться Затерянное Озеро.

– А если поломаемся? – спросил я.

– Не поломаемся, – ответил Коди.

– Машина грохочет, будто сейчас развалится.

– Да не будь ты таким нытиком! – бросил Руди с переднего сиденья.

Он был закадычным приятелем Коди. Вообще оба были классные ребята. И я был очень польщен, что они позвали меня с собой. Но при этом я, конечно, и нервничал. Может, они меня позвали потому, что в школе я был новичком и они хотели получше со мной познакомиться. А с другой стороны, может, они собирались меня это… сами понимаете.

То есть не в буквальном смысле. В них ничего не было ни капельки ненормального, и подружки были у обоих.

У Руди девушка была так себе. Алиса ее звали. Вид у нее был такой, будто взяли ее когда-то за голову и за ноги и растянули как следует, и она так и осталась длинной и тощей.

А девушкой Коди была сама Лоис Гарнетт. И все у нее было в полном совершенстве. Кроме одного: она это собственное совершенство осознавала. То есть, другими словами говоря, была воображалой.

А у меня был тяжелый случай: я в нее втрескался. А как иначе? На нее стоит посмотреть, и она тебе сведет с ума. Но на прошлой неделе я допустил ошибку – она меня засекла. Дело было так: она в кабинете химии уронила карандаш, а когда наклонилась его поднять, то мои глаза уперлись прямо в вырез ее блузки. Хоть она была и в лифчике, а вид был сногсшибательный. А прокол вышел в том, что она глянула вверх и увидела, куда я уставился. И прошипела мне:

– Ты куда пялишься, кретин?

– На сиськи, – ответил я. Бывают у меня минуты полного кретинизма.

Повезло мне, что взгляды не могут убивать.

А парни – могут. Одна из причин, почему я несколько напрягался насчет ехать в полночь в лесную глушь в компании Коди и Руди.

Но никто об этом инциденте не вспомнил.

Пока что.

Может, Лоис ничего Коди не сказала, и мне нечего беспокоиться. С другой стороны…

Я решил, что рискнуть стоит. В том смысле, что ну что они со мной могут, сделать? Вряд ли меня будут убивать только за то, что заглянул Лоис за пазуху.

А чего они меня позвали, так они сказали, что меня ждет встреча с одной девицей.

В тот самый день я доедал во дворе ланч, когда Коди и Руди подошли и спросили:

– Ты сегодня вечером как, не занят?

– В каком смысле? – спросил я.

– В таком, – сказал Руди, – что есть тут одна телка, которая на тебя запала. И хочет тебя видеть. Сегодня. Сечешь, в каком смысле?

– Сегодня? Меня?

– В полночь, – добавил Коди.

– Ребята, вы уверены, что вам нужен именно я?

– Уверены.

– Элмо Бейн?

– Ты нас держишь за дебилов? – спросил Руди, начина" закипать. – Знаем мы, как тебя зовут. Тебя все знают.

– И именно тебя она хочет, – сказал Коди. – Что скажешь?

– Блин, я даже не знаю…

– Чего тут знать? – перебил Руди.

– Ну… кто она?

– Какая тебе разница? – спросил Руди. – Она тебя хочет, парень. Сколько еще телок тебя хотят?

– Ну… я бы хотел вроде знать, кто она, пока еще не решил.

– Она велела тебе не говорить, – объяснил Коди.

– Чтобы это был сюрприз, – добавил Руди.

– Ну да, но я в том смысле… Ну, откуда я знаю, что она не… типа… ну, в общем…

– Типа собаки? – предложил Руди.

– Ну, вроде того.

Коди и Руди переглянулись и покачали головами. Потом Коди сказал:

– Телка классная, можешь мне поверить на слово. Элмо, это такое предложение, которого ты не получал и не получишь. Не прогадай.

– Я… вы мне не скажете, кто она?

– Исключено.

– Я ее знаю?

– Она тебя знает, – отметил Руди. – И она хочет узнать тебя куда лучше.

– Не прогадай, – повторил Коди.

– Ну… – начал я. – Я… это… ладно, о'кей.

Я не стал спрашивать, будет ли с нами "кто-нибудь еще", но учел шанс, что с нами могут быть Алиса и Лоис. Эта возможность меня в самом деле взволновала. Весь день я себя убеждал, что Лоис тоже поедет, и о таинственной девушке почти забыл.

Я собрался и выскочил из дому ждать машину загодя. А когда она появилась, там никого не было, кроме Коди и Руди. Наверное, я не смог скрыть разочарования.

– Тебе что-то не нравится? – спросил Коди.

– Нет, ничего. Просто немного нервничаю.

Руди улыбнулся через плечо:

– Отлично пахнешь.

– Это просто "олд спайс".

– Ей захочется тебя облизать.

– Прекрати, – сказал ему Коди.

– Так куда мы едем? – спросил я. – В смысле я знаю, что вы мне не скажете, кто она, но мне любопытно, куда мы точно едем?

– Можно ему сказать? – спросил Руди.

– Думаю, да. Ты слыхал о Затерянном Озере, Элмо?

– Затерянное Озеро? Никогда не слышал.

– Теперь услышал.

– Это там она живет? – спросил я.

– Это там она тебя ждет, – ответил Коди.

– Она из тех, что природу любит, – пояснил Руди.

– А к тому же, – добавил Коди, – там классное место, чтобы валять дурака. Глубоко в лесу, маленькое красивое озеро, и такое уединение, какого в мире нет.

Мерзкая грунтовая дорога тянулась вечно. Джип трясся и грохотал. Какие-то ветви колотили по бортам. И темно было, как… сами знаете где.

Нигде не бывает такой темноты, как в лесу. Может, это потому, что кроны не пропускают лунный свет. Едешь, как в тоннеле. Фары выхватывают из темноты только несколько ярдов впереди, а хвостовые огни отсвечивают красным в заднем стекле. Все остальное – полная чернота.

Поначалу все было нормально, но чем дальше, тем я больше нервничал. Чем дальше в лес, тем мне было все хуже и хуже. Они мне сказали, что машина не сломается, а Руди даже за этот простой вопрос назвал меня нытиком. Но через какое-то время я наклонился вперед и спросил:

– Ребята, вы уверены, что мы не сбились с дороги?

– Я знаю дорогу, – ответил Код и.

– А как у нас с бензином?

– Нормально.

– Что за мерзкий зануда, – вздохнул Руди.

Что за мудак, подумал я, но не сказал этого вслух. И вообще ничего не сказал. Мы залезли глубоко в дебри, и никто не знает, что я уехал с этими ребятами. Если они на меня разозлятся, дело может обернуться очень плохо.

Я, конечно, понимал, что дело так и так может выйти боком. Все это может быть заранее подстроено. Я только надеялся, что это не так, но ведь никогда не знаешь наперед.

Штука в том, что ни с кем не подружишься, если не пытаться. Стоит ли дружба с Коди и Руди такого риска или нет – отдельный вопрос, но компания с ними – это компания с Лоис.

Я это уже предвкушал. Парные поездки: Коди и Лоис, Руди и Алиса, Элмо и Таинственная, Девушка. Мы набиваемся в джип и едем. Сидим вместе в кино. Ездим на пикники, ездим купаться, может быть, даже с ночевками – и валяем дурака. Моей партнершей будет Таинственная Девушка, но зато с нами будет Лоис, я буду ее видеть, слышать, а может быть, и больше. Может, мы будем меняться партнершами. Может, даже оргии будут.

Кто знает, что может быть дальше, если они меня примут.

И я решил, что должен сделать все, чтобы это выяснить – пусть даже приходится ехать к черту на кулички с этими парнями, которые могли замыслить меня бросить в глуши, или отлупить, или даже хуже.

Я на самом деле сильно боялся. Чем дальше мы ехали в лес, тем больше я боялся этих двоих. Но после того как Руди обозвал меня мерзкой занудой, я держал язык за зубами. Только сидел, тревожился и уговаривал себя, что у них нет серьезной причины меня крушить по-настоящему. Я же только заглянул Лоис за блузку.

– Все, приехали, – сказал Коди.

Мы доехали до конца дороги. Впереди в свете фар была поляна, где можно было поставить с десяток машин. На земле лежали бревна, обозначающие место стоянок. Рядом с парковкой стояла бочка для мусора, пара пикниковых стволов и кирпичный очаг для барбекю.

Наша машина была единственной. Кроме нас, никого тут не было.

– Кажется, ее еще тут нет, – сказал я.

– Как знать? – возразил Коди.

– Ни одной машины нет.

– А кто тебе сказал, что она приедет на машине?

Коди подъехал к бревну, вырулил на стоянку и заглушил мотор.

Никакого озера я не видел. Чуть не отпустил шуточку насчет того, кто, как и куда знает дорогу, но момент показался мне неподходящим.

Коди выключил фары. На нас упала чернота, но только на секунду. Обе передние дверцы открылись, и зажглась лампочка в салоне.

– Пошли, – сказал Коди.

И они оба вылезли. Я тоже.

Когда они захлопнули дверцы, свет в салоне погас, но мы стояли на открытом месте, и над нами было небо. Луна была уже почти полная, и звезды высыпали.

Тени лежали черные, но все остальное было освещено, будто посыпано грязновато-белой сверкающей пылью. Исключительно яркая была луна.

– Сюда, – сказал Коди.

Мы миновали площадку для пикников, и должен признаться, колени у меня тряслись.

Сразу за столами земля уходила вниз к бледнеющей площадке, которая напоминала снег ночью – только она была чуть потусклее снега. Песчаный пляж? Должно быть.

А в излучине пляжа чернело озеро. Очень красивое, и с серебряной лунной дорожкой. Это серебро шло прямо к нам с другого берега озера. И по дороге касалось края маленького лесистого острова.

Коди говорил про "такое уединение, какого в мире нет". И он был прав. Кроме луны и звезд, не было видно ни одного огонька: ни от лодок на воде, ни от причалов на берегу, ни от домов в темном лесу вокруг озера. Судя по виду, могло быть, что мы тут единственные люди на много миль вокруг.

Мне самому было неприятно, что я так нервничаю. Отличное место, если приезжать сюда не с двумя ребятами, у которых вполне могут быть намерения смешать тебя с грязью. Такое место, где отлично можно провести время с классной телкой, например.

– Видно, ее здесь нет, – сказал я.

– Зря ты так уверен, – ответил мне Руди.

– Может, она передумала приезжать. Знаешь, будний день, и вообще…

– Так и надо было только в будний день. По выходным здесь слишком много народу. А так – посмотри, все это место нам.

– Но где же та девушка?

– Боже мой! – вздохнул Руди. – Ты перестанешь занудствовать или нет?

– Верно, – сказал Коди. – Расслабься и радуйся жизни.

Мы уже вышли на песок. Сделав несколько шагов, ребята остановились и сняли туфли и носки. Я тоже. Хотя ночь была теплой, песок под босыми ногами холодил.

Потом они сняли рубашки. Тоже ничего такого: они же не девчонки, ночь теплая, а ветерок прохладный. Но я занервничал, и у меня возник холодок под ложечкой. У Коди и Руди были отличные мышцы. И даже при луне было видно, как они хорошо загорели. Я расстегнул пуговицы на рубашке и вытащил ее из штанов.

Они оставили рубашки на берегу вместе с носками и туфлями, а я свою снимать не стал. Никто ничего про это не сказал. И когда мы шли по песку к воде, я уже почти решил тоже снять рубашку. Чтобы быть, как они. И мне же тоже нравилось ощущение ветра на коже. Только почему-то я этого сделать не мог.

Мы остановились у края воды.

– Отлично, – сказал Коди, поднимая руки и потягиваясь. – Чувствуешь, какой ветерок?

Руди тоже потянулся, разминая мышцы, и застонал.

– Эх! – сказал он. – Жаль, телок здесь сейчас нет.

– Может, приедем сюда в пятницу и их привезем. И ты тоже приезжай, Элмо. Возьмешь свою новую милашку, и повеселимся как следует.

– В самом деле?

– А то!

– Вау! Это будет… во как классно!

Как раз то, что я хотел услышать! Тревоги оказались дурацкими. Эта пара – лучшие приятели, которые у человека могут быть.

Еще пара вечеров – и я буду на этом самом берегу с Лоис.

Ух ты!

– Ребята, – начал я. – Может, мы тогда отложим все до пятницы? Все равно моя… назначенная нигде тут не светится. Наверно, надо просто ехать, а в пятницу вечером все сюда вернемся. Я не против до тех пор подождать.

– Меня устраивает, – сказал Коди.

– Меня тоже, – отозвался Руди.

– Класс.

Коди улыбнулся и чуть наклонил голову.

– Ее, к сожалению, не устроит. Она хочет тебя сегодня.

– Везунчик ты! – Руди хлопнул меня по плечу.

Я, потирая плечо, объяснил:

– Но ее же здесь нет!

Коди кивнул:

– Ты прав. Ее здесь нет. Она там.

Он показал на озеро.

– Чего? – спросил я.

– На острове.

– На острове? – Я не очень хорошо умею определять расстояние, но до острова было прилично. Не меньше пары сотен ярдов. – Чего она там делает?

– Ждет тебя, любовничек!

Руди снова ткнул меня в плечо.

– Прекрати.

– Извини.

Он снова дал мне тычка.

– Перестань, – велел ему Коди. А мне сказал: – Именно там она тебя хочет видеть.

– Там?

– Отличное место. Там не надо бояться, что на тебя кто-то наступит.

– Она на острове?

Мне действительно очень трудно было в это поверить.

– Именно там.

– Как она туда попала?

– Приплыла.

– Девушка из тех, что близки к природе, – сказал Руди. Он это уже и раньше говорил.

– А как мне туда попасть?

– Точно так же, – сказал Коди.

– Плыть?

– Ты же умеешь плавать? Или нет?

– Вроде умею.

– Вроде – это как?

– Ну, в смысле я не чемпион мира.

– Дотуда доплывешь?

– Не знаю.

– А, блин! – сказал Руди. – Я же знал, что он дерьмо.

"Ну и пошел ты…" – подумал я. Мне хотелось дать ему по морде, но я стоял столбом.

– Нам не надо, чтобы он из-за нас утонул, – сказал Коди.

– Не утонет. Блин, да его только один жир удержит на плаву!

Мне хотелось двинуть Руди за такие слова и в то же время подмывало заплакать.

– Захотел бы, так доплыл бы до того острова! – выпалил я. – Только я, может, не хочу, вот и все. Спорить могу, там никакой девушки нет.

– Ты это о чем? – спросил Коди.

– Это все подстроено, – сказал я. – Никакой девушки там нет, и вы это знаете. Просто чтобы я поплыл на остров, а вы тут соберетесь и без меня уедете или еще что-нибудь выкинете.

Коди посмотрел на меня в упор.

– Неудивительно, что у тебя нет друзей.

Руди ткнул его локтем в бок.

– Этот Элмо думает, что мы с тобой пара кретинов.

– Я этого не говорил.

– Ну, ладно, – сказал Коди. – Мы хотели сделать тебе одолжение, а ты решил, что мы тебя накалываем. Хрен с ним. Поехали.

– Чего? – спросил я.

– Поехали.

Они повернулись спиной к озеру и пошли туда, где оставили одежду.

– Мы уезжаем? – спросил я.

Коди метнул на меня взгляд:

– А разве ты не этого хочешь? Поехали, отвезем тебя домой.

– К мамочке, – уточнил Руди.

Я остался на месте.

– Погодите! Минутку, о'кей? Поговорим, ладно?

– Чего там говорить, – ответил Коди. – Ты слабак.