Текст книги "Игра Джералда"
Автор книги: Стивен Кинг
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава шестая
Джесси не испугала ее.
Собака боялась людей и дома, в этом Джесси была права, но она недооценила ее отчаянного положения. Прежнее имя пса – Принц теперь звучало ужасно иронично. Этой осенью, на протяжении своего долгого голодного вояжа по берегам озера Кашвакамак, он познакомился с содержимым множества мусорных ведер, подобных тому, которое было у Барлингеймов, и его давно уже перестали беспокоить запахи салями, сыра и оливкового масла, доносящиеся из домов. Аромат притягивал, но Принц на своем горьком опыте убедился, что источники запаха находятся вне пределов его досягаемости.
Однако здесь были еще какие-то запахи; собака чуяла их каждый раз, когда ветер распахивал заднюю дверь. Эти запахи были слабее исходящего из ведра, но слишком хороши, чтобы их проигнорировать. Собака знала, что, возможно, ее выгонят кричащие хозяева, пнув странными, твердыми ногами, но запахи пересилили страх. Только одна вещь могла остановить его, но пес ничего не знал об оружии. Вероятно, этот пробел восполнится, если Принц доживет здесь до охотничьего сезона, но до его начала оставалось еще целых две недели, и кричащие хозяева с жесткими ногами было самым худшим, что пес мог себе представить.
Он проскользнул в дверь в тот момент, когда ее в очередной раз распахнул ветер, и прошел в прихожую… но не слишком далеко. Пес был готов немедленно ретироваться при появлении любой опасности.
Его уши говорили ему, что обитательницей дома была самка, которая учуяла присутствие Принца, поскольку закричала на него, но в голосе самки пес услышал не злость, а страх. После инстинктивного рывка пес остановился и начал прислушиваться, не присоединится ли к крикам самки голос какого-нибудь другого хозяина или не прибежит ли кто-нибудь на эти крики, и когда ничего такого не последовало, пес вытянул шею и начал принюхиваться к слегка застоявшемуся воздуху помещения.
Сначала он свернул вправо, по направлению кухни. Именно оттуда доносились запахи, рассеиваемые хлопающей дверью. Запахи были сухими, но приятными: ореховое масло, крекеры Рай-Крисп, изюм, овсяные хлопья (эти последние хранились на одной из полок в коробке, дно которой прогрызла голодная полевая мышь).
Пес сделал шаг в этом направлении, а затем быстро повернул голову, чтобы удостовериться, что за ним не крадется никто из хозяев – в основном хозяева кричат, но могут действовать и молча. Сзади в коридоре никого не было, но оттуда доносился еще более сильный запах, заставивший его желудок сжаться от страстного желания.
Пес заглянул в холл. Его глаза горели смесью страха и желания, шерсть взъерошилась, а нижняя губа поднималась и опускалась в нервном спазматическом оскале, обнажая ряд белых зубов. В пол ударила струя мочи, пометив холл – а вместе с ним и весь дом – как территорию Принца. Этот звук был слишком тихим и быстрым, чтобы Джесси могла его уловить.
Запах, который учуял пес, был запахом крови. Он был одновременно сильным и одуряющим. В конце концов, чрезмерный голод пса пересилил все: или он немедленно поест, или умрет. Бывший Принц медленно двинулся через холл по направлению к спальне. По мере его приближения к двери запах усиливался. Да, это была кровь, но это была дурная кровь, кровь хозяина. Тем не менее, запах был слишком силен и привлекателен, чтобы уйти отсюда. Собака продолжила свой путь к спальне, и, когда до двери осталось совсем немного, начала рычать.
Глава седьмая
Джесси услышала стук когтей и поняла, что собака все еще находится в доме. Она начала кричать. Она знала, что, по всей видимости, это худшее, что человек может сделать в данной ситуации это было вопреки всем слышанным ею советам насчет того, что ни в коем случае нельзя показывать потенциально опасным животным то, что вы их боитесь – но ничего не могла с собой поделать. Она слишком хорошо осознавала, что притягивало животное к спальной комнате.
Джесси подтянула ноги, используя наручники для того, чтобы сесть, оперевшись спиной об изголовье кровати. Пока она делала это, ее глаза ни на секунду не отрывала взгляда от двери, ведущей в холл. Она услышала, что собака начала рычать. Этот звук заставил ее внутренности похолодеть.
Собака остановилась в дверном проеме. Начало смеркаться, и животное виднелось смутной тенью: не слишком большое, но и не карликовый пудель или чихуахуа. В ее глазах отражался солнечный свет двумя оранжево-желтыми полумесяцами.
– Пошел прочь! – закричала Джесси. – Пошел прочь! Убирайся! Ты… тебя сюда не приглашали! – Последняя фраза, конечно, звучала глупо, но в данной ситуации выбирать не приходилось. Надо попросить его принести мне ключи с бюро, подумала Джесси.
Она заметила, что задняя часть тени в дверном проеме задвигалась: собака начала махать хвостом. В некоторых сентиментальных женских романах это, вероятно, означало бы, что бездомная собака была смущена голосом лежащей на кровати женщины, который напомнил ей голос давно забытой хозяйки. Но Джесси знала, что это не так. Собаки виляют хвостом не только, когда они счастливы, но – как и кошки – тогда, когда они находятся в нерешительности и продолжают оценивать ситуацию. Собака едва среагировала на голос Джесси, но она также и не доверяла темной комнате. Во всяком случае, пока.
Бывший Принц еще не познакомился с огнестрельным оружием, но получил достаточно много жестких уроков за последние шесть или около того недель, прошедших с конца августа. То есть, с тех пор, как мистер Чарльз Сатлин из Брайнтри, Массачусетс, оставил его умирать в лесу, не желая забирать с собой в город, поскольку ему не хотелось платить комбинированный штато-городской налог размером в семьдесят долларов за содержание собаки. Семьдесят долларов за дворняжку не ахти какая сумма, но Чарльз Сатлин считал, что это лишние расходы. Этим июнем он купил себе моторную яхту, причем ее цена исчислялась числом с пятью нулями. Вы, да и любой, конечно, можете подумать, что сумма платы за собаку по сравнению с затратами на яхту просто тьфу, но дело не в этом. Дело в том, что покупка яхты – это запланированный расход. Он стоял в списке старого Сатлина более двух лет. Собака же наоборот, незапланированная сиюминутная покупка в придорожном овощном магазине в Харлоу. Он бы никогда ее не купил, если бы с ним не было его горячо любимой дочери. Вот эта, папа! сказала она, показывая пальцем на собаку. Эта, с белым пятном на носу, которая гуляет сама по себе, словно принц. Так он ее и купил. Никто никогда не видел прежде, насколько маленькая девочка может быть счастлива, но семьдесят баксов (а, может быть, и все сто, если ее классифицируют как Класс Б, Более Крупная Собака) слишком большие деньги за пса без единого клочка документов. Очень большие деньги, решил мистер Сатлин, когда пришло время запирать коттедж на озере до следующего лета. Кроме этого, провоз собаки обратно в Apehmrph в саабе тоже представлял собой занозу в заднице. Пес перепачкает весь салон, напердит, а то еще и наделает кучу. Он бы мог купить ему конуру, но эти маленькие чудеса стоили 29 долларов 95 центов и выше. А потом, собака вроде Принца не сможет жить в конуре. Для него лучше будет бегать на свободе, сделав своим королевством все северные леса. Да, сказал себе Сатлин, останавливаясь в последний день августа на пустынной обочине БейЛейн и выталкивая пса из машины. У старого Принца сердце счастливого скитальца – это можно увидеть, если внимательно к нему приглядеться. Сатлин был неглупым человеком и понимал, что все это глупая чушь для самоуспокоения, но, в то же время, был охвачен этой мыслью, и, когда он уезжал, оставив Принца сидящим на обочине и смотрящим ему вслед, то насвистывал мелодию из Рожденной свободной, временами напевая отдельные фразы: Рожденная свободной… чтобы следовать своему сердцу! Следующую ночь он спал хорошо, совершенно не вспоминая о Принце; который ночевал под поваленным деревом дрожащий, голодный, не сомкнувший за ночь глаз, вздрагивающий при каждом уханье совы или крике лесного зверя.
Теперь пес, который заставил Чарльза Сатлина вспомнить мелодию из Рожденной свободной, стоял в дверном проеме спальни летнего дома Барлингеймов (дом Сатлина находился на противоположном конце озера, и две семьи никогда не находились в приятельских отношениях несмотря на то, что обменивались приветствиями, встречаясь на городском причале последние три или четыре лета). Его голова была опущена, глаза широко открыты, а шерсть встала дыбом. Он не осознавал, что издает монотонное рычание; все его внимание было сфокусировано на комнате. Инстинктивно он ощущал, что запах крови вскоре пересилит всю его осторожность. До того, как это случиться, он должен был уверить себя, что здесь нет никакой ловушки. Он не хотел быть схваченным хозяевами с твердыми ногами, или теми, кто поднимает твердую землю и кидается ею.
– Пошел прочь! – попробовала закричать Джесси, но ее голос зазвучал слабо и дрожал. Она не могла прогнать пса просто крича на него; ублюдок каким-то образом понял, что она не может встать с кровати и навредить ему.
Этого не может случиться, думала Джесси. Ведь всего три часа назад я сидела в мерседесе, пристегнувшись ремнем безопасности, слушая по кассетнику Рейнмейкерс и напоминая себе не забыть узнать, что показывают в Маунтаин Валлей Синемас на случай, если нам придется остаться на ночь. Как мой муж может быть мертвым, если он подпевал Вобу Уокенхорсту? Еще одно лето, пели мы, еще один шанс закрутить роман. Мы оба знали все слова этой песни, потому, что она великая. Каким образом все изменилось в такой степени? Простите, люди, но по-моему это просто сон. Это слишком абсурдно для действительности.
Пес начал постепенно продвигаться вглубь комнаты, осторожно ступая лапами и обнажив клыки. Он ничего не знал о концепции абсурдности.
Бывший Принц, с которым когда-то весело возилась восьмилетняя Катерина Сатлин (до тех пор, пока ей не подарили куклу по имени Марни на день рожденья; с этого момента ее интерес к собаке временно пропал), был наполовину лабрадор, наполовину колли… смешанная порода, но не настолько, чтобы выглядеть дворняжкой. Когда Сатлин высадил его из машины на Бей-Лейн в конце августа, в нем было восемьдесят фунтов, и его воротник был пушистым, и имел привлекательный черно-коричневый цвет (с доставшимися по наследству от колли белыми пятнами на груди и животе). Теперь он весил едва ли сорок фунтов, и если его погладить по боку, то можно oepeqwhr`r| все ребра и почувствовать быстрый, лихорадочный стук его сердца. Его воротник свалялся и был полон репейников. Полузаживший шрам, сувенир панического бегства под обрамленной снизу колючей проволокой изгородью, зигзагом спускался по одной из ляжек, а в носу Принца торчали, словно кривые усы, несколько игл дикобраза. Несколько дней назад он нашел одного, умирающего, но ретировался после первой порции игл в носу, поскольку еще не был так отчаянно голоден.
Как теперь. Последней его едой были несколько усеянных личинками объедков, извлеченных из разбитой урны, лежащей в канаве у шоссе 117, и это было два дня назад. Пес, который проворно приносил Катерине Сатлин брошенный ею резиновый мяч, буквально умирал с голоду.
Да, но здесь – прямо здесь, на полу, перед глазами! – лежали фунты и фунты свежего мяса, жирного, с костями, полными сладкого костного мозга. Это был словно бы подарок Бога Бродячих Собак.
Бывший любимец Катерины Сатлин продолжал медленно приближаться к трупу Джеральда Барлингейма.
Глава восьмая
Этого не может произойти, сказала себе Джесси. Никоим образом, так что расслабься.
Она начала говорить это себе, как только передняя часть тела бродячего пса исчезла из ее поля зрения, скрытая левой стороной кровати. Его хвост начал вилять еще более быстро, а затем раздался звук, который Джесси сразу же узнала – звук пьющей из лужи собаки в жаркий летний день. Хотя нет, он был немного другим: более грубым и не столько лакающим, сколько лижущим. Джесси уставилась на быстро виляющий хвост, и ее воображение неожиданно дорисовало ей то, что было скрыто от ее взгляда углом кровати: бездомный пес с покрытой репьями шерстью слизывал кровь с редеющих волос ее мужа.
– НЕТ! – Джесси приподняла ягодицы и перекинула ноги на левую сторону кровати. – УБИРАЙСЯ ОТ НЕГО! УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО!
Она ударила ногами, и одна из ее пяток попала псу в спину.
Собака немедленно отскочила и подняла морду. Ее глаза были раскрыты так широко, что были видны белки, а струйки слюны, протянувшиеся от верхних резцов к нижним, в предзакатном солнечном свете казались золотыми нитями. Пес сделал выпад в направлении голой ноги Джесси. Та с криком отдернула ее, успев почувствовать кожей горячее дыхание собаки. Джесси снова подогнула под себя ноги, не осознавая, зачем она это делает, не слыша яростных криков перетружденных плечевых мускулов и не чувствуя, что ее кости начинают выпадать из суставов.
Собака, продолжая рычать, еще некоторое время сверлила Джесси взглядом. Давайте придем к консенсусу, говорили эти глаза. Вы, леди, делайте свое дело, а я буду делать свое. Заключим такое соглашение. Как вы на это смотрите? Это будет лучше всего, потому что если вы встанете на моем пути, я вас смету. Кроме того, он же мертв – вы знаете об этом настолько же хорошо, насколько хорошо это знаю я, так почему же он должен здесь пропадать, когда я голоден? Вы бы на моем месте поступили так же. Я сомневаюсь, что вы в данный момент с этим согласитесь, но считаю, что вы столкнетесь с тем же самым, что и я, и гораздо раньше, чем думаете.
– УБИРАЙСЯ! – закричала Джесси. Она сидела на пятках раскинув руки в стороны, напоминая Фей Рей на жертвенном алтаре в джунглях. Ee поза – голова запрокинута назад, груди выставлены вперед, плечи оттянуты назад до такой степени, что побелели от напряжения, походила на те, которые принимали девчонки из журналов для мужчин, и, без сомнения, заняла бы там не последнее место. Недоставало только знойного призывного взгляда. Вместо этого на лице Джесси было выражение находящейся на границе сумасшествия женщины.
– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!
Собака продолжала смотреть на нее, время от времени рыча. Потом, по-видимому убедившись, что еще одного удара не последует, снова опустила голову. Ни лижущих, ни лакающих звуков не последовало. Вместо этого Джесси услышала звонкое чмоканье, напомнившее ей поцелуй, который ее брат Вилл дарил их бабушке Джоан, когда они приезжали к ней в гости.
Ворчание продолжалось, но теперь оно было приглушенным, как будто кто-то положил на голову пса подушку. В ее новой позиции, почти засыпав волосами полку над ее головой, Джесси видела одну из толстых ног мужа и правую руку. Нога тряслась, как будто Джеральд отбивал в такт какой-то музыке – Еще одно лето Рейнмейкерсов, например.
Со своего нового положения она могла видеть собаку лучше; тело было видно полностью, начиная от шеи. Если бы голова пса была поднята, то Джесси видела бы и ее. Но она была опущена, а задние ноги напряжены. Внезапно раздался громкий рвущийся звук – сопливый звук, как будто кто-то, ужасно простуженный, пытался прочистить глотку. Джесси застонала.
– Прекрати… о, пожалуйста, прекрати!
Пес и ухом не повел. Когда-то, выпрашивая кусочек со стола, он улыбался глазами, его пасть пыталась улыбнуться, но эти дни, так же, как его имя, давным-давно ушли и забылись. Сейчас есть сейчас, и все идет, как идет. Выживание не предмет для политеса и извинений. Он не ел два дня, а здесь была еда, и, здесь также находился и хозяин, который не хотел давать ему эту еду (те дни, когда хозяева улыбались, гладили его по голове называли ХОРОШИЙ ПЕС и давали объедки за исполнение его скромного репертуара, давно ушли), его ноги были маленькие и мягкие, а не большие и твердые, а в голосе слышалась беспомощность
Ворчание бывшего Принца сменилось тяжелым напряженным дыханием, и Джесси увидела, что тело Джеральда стало дергаться, поначалу туда-сюда, а затем заскользило словно с горки.
Вставай, Диско Джеральд, лихорадочно подумала Джесси. Хватит танцевать – займись собакой!
Пес не смог бы его сдвинуть, если бы на полу лежал ковер, но Джесси сняла его, готовясь к натирке полов, спустя неделю после дня Труда. Билд Данн, который присматривает за их домом, нанял рабочих из Скип Флорз энд Мо, и они чертовски хорошо поработали. Они хотели, чтобы хозяйка по достоинству оценила их труд, и поэтому не стали раскатывать ковер, и теперь, когда пес начал тянуть Диско Джеральда, он двинулся также легко, как Джон Травольта в Лихорадке субботней ночи. Единственной проблемой для собаки было сохранение сцепления с полом ее собственных лап. Ее длинные, грязные когти помогали ей в ее работе, оставляя на натертом полу короткие кривые отметины. Зубы пса крепко вцепились в предплечье Джеральда.
Я не вижу этого. Ничего этого на самом деле не происходит. Совсем недавно мы слушали Рейнмеркерс, и Джеральд уменьшил громкость настолько, чтобы сказать мне, что он думал насчет поездки в эту субботу в Ороно на футбольный матч. Я помню, как он теребил мочку уха, когда говорил. Так как же он может быть мертвым, и как его может тащить за руку собака?
Пробор Джеральда искривился – возможно, из-за того, что пес слизывал с его волос кровь. Джесси видела его полуоткрытые, остекленевшие глаза, глядящие из рас пухших глазниц на солнечные блики на потолке. Его лицо по-прежнему оставалось маской, покрытой красными, и багровыми пятнами, как будто даже смерть не могла смягчить его гнев на внезапный каприз (считал ли он это капризом? Конечно, да) Джесси.
– Отстань от него, – сказала она собаке, но на этот раз ее голос был кротким, печальным и бессильным. Собака даже не остановилась, а только повела ушами при звуке ее голоса. Она просто продолжала тянуть вещь с рассыпавшимися волосами и пятнистым цветом лица. Эта вещь больше не была похожа на Диско Джеральда – ни капельки. Теперь это был просто Мертвый Джеральд, скользящий по полу, с вцепившейся в его бицепс собакой.
Рыло пса накрыл обтрепанный кусок кожи. Джесси попыталась уверить себя, что это всего лишь обои, но, насколько она знала, на обоях не бывает родинок и шрамов от прививок. Теперь Джесси могла видеть толстый, гладкий живот Джеральда, который был помечен, словно пулей малого калибра, пупком. Его пенис раскачивался и трепыхался в своем гнезде из черных волос, а зад шелестел по половым доскам с ужасной легкостью.
Внезапно, словно удар молнии, подавляющую атмосферу ужаса пронзила ярость. Джесси не только приняла эту новую эмоцию, она обрадовалась ей. Ярость не могла помочь ей выкрутиться из этой ужасной ситуации, но Джесси чувствовала, что она может стать противоядием ее растущему чувству нереальности происходящего.
– Ты, ублюдок, – произнесла она низким, дрожащим голосом. Ты трусливый ублюдок.
Несмотря на то, что Джесси не могла достать ничего, стоящего на левой, Джеймса, половине полки, она обнаружила, что, вращая левое запястье в наручниках так, чтобы рука была направлена назад над ее плечом, она может достать пальцами небольшую часть полки на своей стороне. Она не могла повернуть голову на угол, достаточный для того, чтобы рассмотреть то, чего касались ее пальцы – эти предметы находились за тем туманным пятном, которое люди называют уголком глаза – но это в данный момент не имело значения. Она и так прекрасно знала, что там находилось. Джесси прошлась пальцами по флаконам с парфюмерией, сдвинув некоторые вглубь полки, а другие сбив на пол. Некоторые из них упали на покрывало, остальные, ударившись о кровать или левое бедро Джесси, приземлились на полу. Ни один из этих предметов и близко не походил на то, что она искала. Ее пальцы сомкнулись на баночке с кремом для лица Нивея, и на мгновение Джесси подумала, что он подойдет, однако он был слишком мал и легок и не смог бы нанести вред собаке даже если бы был сделан из стекла, а не из пластика. Джесси бросила его обратно на полку и возобновила поиски.
Почти на пределе досягаемости пальцев, Джесси нащупала самый большой изо всех предметов, до которых могла дотянуться. Это был стеклянный объект, и поначалу Джесси не могла его идентифицировать, но затем она поняла, что это такое. Пивная кружка, висящая на крючке, не была единственным сувениром Джеральда; сейчас она касалась пальцами другого. Это была пепельница, которую Джесси не смогла узнать сразу, потому что обычно она стояла на джеральдовской половинке полки, рядом с бокалом холодной воды. Кто-то – возможно, миссис Дел, уборщица, а может быть и сам Джеральд – передвинули ее на половину Джесси, может быть, для того, чтобы протереть полку, а может быть, чтобы освободить место еще для чего-нибудь. Во всяком случае, в данный момент причина была неважна. Она была в нужном месте в нужный lnlemr.
Джесси сомкнула пальцы на ее гладком краю, почувствовав две выемки – места для сигарет. Ухватив пепельницу покрепче, она отвела руку назад насколько смогла, а затем бросила ее вперед. Все происшедшее случилось чисто импульсивно: снаряд был найден и брошен до того, как Джесси подумала о неудаче такого броска для женщины, которая имела двойку по стрельбе из лука в колледже, особенно, если приходится бросать пепельницу в собаку, находящуюся в пятнадцати футах, рукой, прикованной наручниками к кровати.
Но, как бы то ни было, она попала в собаку. Пепельница закувыркалась в воздухе; так что было видно клеймо Альфа Гамма Ро. С такого расстояния Джесси не могла его прочитать с такого расстояния, да и не пыталась. Пепельница ударила пса в тощие костлявые плечи до того, как сделала полный оборот вокруг своей оси.
Пес издал визг удивления и боли, и Джесси овладело мимолетное чувство сильнейшего примитивного триумфа. Ее губы расползлись в гримасе, в которой угадывалась улыбка, но виделся вопль. Джесси исступленно завопила, выгнувшись дугой и выпрямив, насколько смогла, ноги. Еще раз она не обратила внимания на боль в плечах, когда суставы, давным-давно забывшие о гибкости двадцатилетних, почти выскочили со своих мест. Она почувствует все это позднее каждое движение, рывок и поворот – но сейчас ею двигало дикое восхищение от успеха ее броска и чувство того, что если она не найдет выхода дикой радости, то взорвется. Она начала сучить ногами по кровати и перекатываться с боку на бок Ее потные волосы цепями били по щекам и вискам, а жилы на шее напоминали толстые провода.
– ХА! – кричала она. – Я… ПОПАЛА… В ТЕБЯ, ХА!
Когда пепельница ударила пса в спину, тот дернулся и отскочил назад, а потом еще раз дернулся, когда она ударилась об пол и со стуком покатилась в сторону. При звуках голоса самки его уши прижались к голове. Теперь в нем слышался не страх, а триумф. Сейчас она поднимется с кровати и начнет раздавать удары своей странной ногой, которая, к тому же, из мягкой превратится в твердую. Собака знала, что будет больно, так же, как бывало много раз до этого, и что ей нужно бежать.
Пес повернул голову, чтобы удостовериться, что путь отступления все еще не перекрыт, и восхитительный запах мяса и крови еще раз бросился ему в ноздри. У собаки свело желудок, кислый и требовательный от голода, и она нерешительно затопталась на месте. Пес балансировал на границе двух противоположных направлений, и это вызвало свежий поток мочи. Запах его собственной жидкости – запах, говорящий о трусости и слабости, а не о силе и уверенности – добавило псу расстройства и смущения, и он снова залаял.
Джесси вздрогнула от этого неприятного звука – если бы смогла, она бы заткнула уши – и пес почувствовал еще одно изменение в комнате. В запахе самки что-то изменилось. Ее альфазапах, несмотря на то, что был новым и свежим, уменьшался, и собака начала чувствовать, что, возможно, за ударом промеж лопаток следующий удар может и не последовать. Хотя и первый удар был не столько болезненным; сколько неожиданным. Пес сделал пробный шаг по направлению к руке, которую выпустил из пасти… по направлению к притягивающему смешанному запаху крови и мяса. При этом он внимательно наблюдал за самкой. Его первоначальное впечатление о ней как о неопасной или слабой могло быть ошибочным. Следует быть очень осторожным.
Джесси лежала на кровати, полностью теперь ощущая боль в okew`u, но больше беспокоясь о потере голоса от криков, и осознавая, что, несмотря на пепельницу, пес все еще здесь. На своей первой горячей волне триумфа она слишком быстро уверилась в том, что пес должен убежать, но тот по какой-то причине остался на месте. Более того, он снова начал приближаться к ней. Осторожно и внимательно, но приближался. Где-то внутри нее запульсировал пухлый зеленый мешок яда – горький, как болиголов. Джесси испугалась, что если этот мешок прорвется, то она просто захлебнется своей собственной ослепительной яростью.
– Пошел вон, говнюк, – сказала она псу хриплым голосом, начавшим крошиться по краям. – Убирайся, или я убью тебя. Я не знаю, как, но, клянусь Господом, я сделаю это.
Собака снова остановилась, глядя на Джесси пристальным неуверенным взглядом.
– Правильно, лучше прислушайся к моим словам, – сказала Джесси. – Лучше прислушайся, потому что я отвечаю за каждое слово. Ее голос снова поднялся до крика, несмотря на то, что, перетружденный, порой срывался до шепота. – Я убью тебя, клянусь, я убью тебя, ПОЭТОМУ УБИРАЙСЯ!
Пес, когда-то бывший Принцем маленькой Катерины Сатлин переводил взгляд с самки на еду, с еды на самку и снова с самки на еду. Он пришел к решению, которое отец Катерины назвал бы компромиссом. Он подался вперед, не сводя глаз с Джесси, и схватил оторванный кусок сухожилий, которые раньше были бицепсом Джеральда, а потом дернулся назад. Рука Джеральда поднялась вверх, словно указывая безвольными пальцами на стоящий за окном на дороге мерседес.
– Прекрати! – взвизгнула Джесси. Ее сорванный голос теперь все чаще и чаще переходил в нижний регистр, в котором визг звучал хриплым шепотом. – Неужели тебе мало того, что ты сделал? Оставь его в покое!
Пес не обратил на стенания Джесси никакого внимания. Он быстро мотал головой из стороны в сторону, как часто делал, когда играл с Кэти Сатлин в перетягивание каната при помощи одной из ее резиновых игрушек. Теперь, однако, это была не игра. С губ пса во все стороны летели хлопья пены, когда он изо всех сил отрывал мясо от костей. Хорошо наманикюренная рука Джеральда лихо болталась в воздухе из стороны в сторону. Теперь он был похож на дирижера оркестра, дающего знак музыкантам увеличить темп.
Джесси снова услышала этот неприятный горловой звук, и внезапно почувствовала, что ее сейчас вырвет.
Нет, Джесси! Это был полный тревоги голос Рут. Нет, ты не должна этого допустить! Запах привлечет его к тебе… привлечет его к тебе!
Лицо Джесси исказила мучительная гримаса попытки сдержаться. Снова послышался рвущийся звук, и она краем глаза заметила, что собака снова напрягла задние лапы, и казалось, что тянет эластичный резиновый жгут. В следующий момент Джесси снова закрыла глаза. Она попыталась закрыть лицо руками, на мгновение забыв, что они прикованы. Руки остановились по крайней мере в двух футах друг от друга, и цепочки наручников зазвенели. Джесси застонала. Этот стон находился за пределами отчаяния. Он был похож на предсмертный.
Джесси еще раз услышала мокрый, рвущийся звук, который закончился еще одним поцелуем. Джесси продолжала лежать с крепко зажмуренными глазами.
Пес начал двигаться по направлению к двери, по-прежнему не спуская глаз с самки на постели. В его зубах находился большой и липкий кусок Джеральда Барлингейма. Если хозяйка на постели g`unwer отнять его у него, то она должна начать подниматься именно сейчас. Пес не мог думать – во всяком случае, в человеческом смысле этого слова – но его разветвленная сеть инстинктов составляла эффективную альтернативу мышлению, и он знал, что то, что он сделал – и то, что он почти сделал – является жутким преступлением. Но он уже долгое время ничего не ел. Он был оставлен в лесу мужчиной, который уехал, напевая мелодию из Рожденной свободной, и теперь умирал с голоду. Если самка попытается отнять у него пищу, он будет драться.
Пес бросил последний короткий взгляд на Джесси, увидел, что она не делает попытки подняться с постели, и отвернулся. Он оттащил мясо к двери и устроился, зажав кусок между передними лапами. Налетел резкий порыв ветра, который сначала открыл дверь, а затем, с громким хлопаньем, закрыл. Пес бросил на дверь быстрый взгляд и своим собачьим умом понял, что если возникнет необходимость, он сможет открыть ее носом и убежать. После чего начал есть.