Текст книги "Невидимые руки"

Автор книги: Стиг Сетербаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Рита спросила, какого черта я ворвался к ней таким образом? Я пропустил ее вопрос мимо ушей, подошел к ее клиенту и предъявил ему удостоверение. Он засопел, вспотел и начал сбивчиво объяснять, как он здесь оказался. Слушать я его не стал, а просто отправил домой к жене и детям.

Когда он убегал, у него был вид человека, только что чудом избежавшего смертного приговора.

Рита смотрела на меня, грозно сдвинув брови. Я повернулся к ней.

– Какого черта ты это устроил? Кто мне заплатит? – мрачно сказала она. – Ты, что ли?

Потом она немного успокоилась.

– Рита? – уточнил я.

– Да?

Она закрыла дверь в номер и осталась стоять, прислонившись к ней спиной. Халат у нее был розовый, и казалось, что она стоит голая.

– Что тебе надо? – спросила она.

– Это твое постоянное место работы?

Она подумала.

– И что из того? – сказала она.

– На кого ты работаешь?

– Ни на кого. На себя.

– А другие девушки?

– Они тоже работают на себя, – сказала она и вздохнула, словно более идиотского вопроса нельзя было придумать.

– И ты хочешь, чтобы я в это поверил? – спросил я.

Я достал сигареты и предложил ей закурить.

– Спасибо, не хочу.

Я извлек сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой, затянулся и с удовольствием выпустил дым.

– А как с тем парнем? – поинтересовалась она.

– С каким парнем?

– Ну, с тем. У него руку порезали, а ты меня чуть не арестовал, – сказала она и обхватила запястье ладонью.

– Прекрасно себя чувствует, – отозвался я. – До ста лет доживет.

Она занервничала. Похоже, она ожидала от меня дурных новостей, думала, что я из-за этого и пришел.

– Забудь о нем. Я про тот случай давно забыл, – сказал я.

– Это никак на мне не отразится?

Я немного помедлил с ответом.

– Я отложил дело в долгий ящик, – сказал я. – Не могу обещать, но думаю, что все обойдется.

Вид у нее был озадаченный.

– Тогда зачем ты пришел? – спросила она.

В ее голосе чувствовался страх. Рита была настороже, я видел это по ее глазам. Она была готова к любой неожиданности, к любому повороту событий. Она посмотрела на меня и наконец улыбнулась.

– Хочешь повторить? – спросила она.

Как только я закрыл за собою дверь, я заметил, что в квартире произошла уборка. Вещи, которые годами лежали где попало, были аккуратно расставлены по своим местам, положены на полки, пол подметен, пыль стерта влажной тряпкой. Из кухни доносилось жужжание стиральной машины. И здесь тоже вода, подумал я. Вода повсюду. Я повесил мокрый плащ на крючок. Швейная машина Анны-Софии была выдвинута на середину комнаты, рядом лежали выкройки и сложенные стопки ткани. Я подумал о пустой комнате Халварда Веннельбу. Похоже, Анна-София немного выпила. На столе стояла открытая бутылка коньяка. Я налил себе стаканчик, одним движением опрокинул его и налил снова. Я бросил взгляд на щель в стене под картиной. Я пощупал ее пальцами, треснувшие обои поддались, как будто под ними была пустота.

Затем подошел к балконной двери и отодвинул штору. Круглый раздвижной деревянный стол, стоявший на балконе, покрылся плесенью, один уголок зеленого коврика загнулся. Я с трудом открыл щеколду, вышел на балкон и закурил. Выпуская дым, попробовал вспомнить, когда в последний раз был в квартире один. Потом представил, что Ингер сидит рядом на стуле или идет по комнате, и если я повернусь немного, подумал я, то смогу увидеть ее. Правда, оказалось, что это невозможно. Как только я начинал вспоминать Ингер, я забывал о своем доме. Стоило припомнить дом, пропадала Ингер.

Я бросил сигарету, допил коньяк и прислушался к часам, которые тикали на стене.

Чем связаны Ингер и Халвард? Мне показалось, что он все еще влияет на нее. Если вспомнить, как он ввалился в ее квартиру в тот день. Как будто квартира была его собственной. Как часто он там появлялся? Что они делали, когда он приходил? Что заставляло ее впускать его, но не впускать меня? Неужели у них был какой-то условный знак? Они все еще были любовниками? Чего он добивался? Почему он не отказался от Ингер, ведь он сумел отречься от мучительных воспоминаний, связанных с пропажей дочери? Можно было подумать, что Марию он забыл, а Ингер забывать не хочет.

И вдруг снова у меня появилось дикое подозрение: именно он похитил и убил Марию, чтобы не потерять Ингер. В этом-то и состоял его план: убрать препятствие, стоявшее между ним и Ингер, вернуть былую любовь жены, которую разрушила семейная жизнь. Он снова хотел стать молодым и счастливым Халвардом, а старым брюзгой, дедушкой Веннельбу, становиться не хотел.

Я услышал в коридоре какие-то звуки.

– Кристиан?

Я подождал с ответом, потом увидел ее, она стояла в халате, держа под мышкой корзинку с бельем.

– Я была в подвале в сушилке.

– Как дела? – спросил я. Это прозвучало очень глупо, я сам это понял, но ничто другое мне в голову не пришло.

– Я была сегодня у доктора Фретхейма, – сказала она.

– Вот как?

Она поставила корзинку на пол и вошла в комнату. Она припудрила красные прожилки под глазами, но они все равно были видны, как точки на подгнившем яблоке.

– Он дал мне новые таблетки. Я приняла одну, пока была у него. И знаешь что?

Она подошла ко мне вплотную.

– Я чувствую себя лучше. Боль прошла.

– Прекрасно, – сказал я. – Может быть, это поможет.

Я допил остатки коньяка из бутылки.

– Это уже помогает, – сказала она. – Может быть, все пройдет. Представь себе, Кристиан, вдруг боль исчезнет?

Она взяла меня за руку. Я не знал, что делать. Вывернулся, подошел к бару и взял новую бутылку.

– Что случилось? – спросила Анна-София.

– Ты о чем?

Я налил себе.

– У тебя что-то случилось на работе?

– Нет.

– Ты какой-то странный.

– Ничего-ничего, просто устал.

Она растерялась, не зная, что сказать.

– Представь себе, – сказала она, – представь, вдруг боль исчезнет. Вдруг лекарство подействует.

– Будем надеяться, – сказал я, но, как я ни старался, голос мой звучал недостаточно убедительно.

– Что с тобой? – сказала Анна-София. – Ты пьяный?

– Мне надо уйти, – сказал я.

– Тебе нельзя садиться за руль.

Я вынул сигареты, встал у балконной двери, закурил. Дождь продолжал лить как из ведра. Потоки небесной влаги не иссякали. Вода была повсюду. Где-то в этом мире была Ингер. А еще где-то был Халвард. Где-то была Мария, и где-то – Рита.

– Я подумала, не сходить ли нам в ресторан поужинать, – услышал я за спиной голос Анны-Софии. Она говорила неуверенно, как будто сама не верила в то, что пришло ей в голову.

– Сначала я должен кое-что сделать в управлении, – сказал я.

– А это не может подождать?

Она подошла ко мне, положила руку на плечо, прислонилась к моей спине, обняла меня и крепко прижалась.

– Ну пожалуйста.

Я боролся со жгучим желанием оттолкнуть ее, чувствовал, как меня тошнит от ее крепких объятий. Я не знал, как удержать равновесие, куда деть руки, почувствовал желание с силой швырнуть стакан в окно. Мне хотелось посмотреть, как стекло разлетится вдребезги.

Анна меня не отпускала. Я стоял неподвижно и думал, что мы обнимаемся в самый последний раз в жизни. Когда она через секунду меня отпустит, я никогда не позволю ей близко подходить ко мне. Я не мог больше ничего сказать. Я чувствовал к ней жалость. Любви я не чувствовал.

Сколько бед человек может вытерпеть и при этом не потерять уважения к самому себе? У стойки гостиницы «Мажестик» никого не было. Громко работало радио. Я нажал на латунный колокольчик, но раздался лишь глухой щелчок. Я наклонился и заглянул за стойку: газеты, несколько пакетов из «Макдональдса» и порнографический журнал с глянцевой обложкой. Потом, приглядевшись, я заметил бейсбольную биту и рукоятку смит-вессона тридцать восьмого калибра. Я оглянулся: не появился ли портье? Женщина на обложке журнала улыбалась. Я спрятал журнал под газету, хотя кого может возбудить женщина с такой глупой улыбкой?

За стойкой качнулась занавеска. Я распахнул ее и вошел в узкий коридор. Музыка зазвучала громче, и я понял, что радио играло, скорее всего, где-то здесь, а не рядом со стойкой. В конце коридора я услышал журчащий звук, он шел из-за двери справа. На двери был нацарапан номер телефона и сбоку пририсовано сердечко. Помещение туалета оказалось больше, чем я думал. Когда я вошел, то даже схватился за косяк двери, чтобы не упасть. Туалетная комната была выкрашена в ядовито-зеленый цвет. Стены пульсировали из-за потрескивающей лампы дневного света, висящей под потолком. Длинное зеркало над умывальниками мерцало зелеными отблесками. Подойдя поближе, я увидел, какая тут грязь. Ни одной чистой кабинки, ни одного приличного писсуара. Плитки пола были завалены обрывками использованной туалетной бумаги. Теперь мне в нос бросилась страшная вонь, наполнявшая помещение со спертым воздухом отхожего места.

Я глубоко вдохнул и собрался уходить, когда вдруг услышал в кабинке чей-то кашель. Я остановился, человек, похоже, уже надевал штаны. Потом он спустил воду, и дверь кабинки наконец открылась. Я увидел вьетнамца, который нагло посмотрел на меня, почесал зад и прошел к умывальнику.

Я решил подождать, пока он не выйдет в коридор. От вони у меня самого свербило в животе, но мне почему-то показалось, что, если я двинусь к двери первым, он бросится на меня и, чего доброго, пристрелит. Я даже почувствовал под лопаткой горячий укол, как от удара нули, и весь напрягся, но ничего не произошло. Он вышел как ни в чем не бывало и не оглянулся.

В конце коридора я нашел проход, который вывел меня на лестницу. Сверху послышались голоса. Я поднялся на второй этаж, и подумал, что попал в гостиницу «Мажестик» через черный ход. Голоса звучали все громче. На третьем этаже я свернул в коридор, подошел к номеру Риты и постучал. Нет ответа. Я постучал еще раз. Тишина. Я подергал за ручку двери и почувствовал, как во мне нарастает злость оттого, что дверь заперта и я не могу войти. Дальше по коридору открылась одна дверь, потом другая. Я не стал оборачиваться. Еще несколько раз постучал в дверь, потом отступил на шаг и с силой надавил на дверь плечом.

Дверь поддалась сразу, замок остался висеть на двух болтах, и я проник в номер. Комната была пуста, но все-таки я обошел номер, даже лег на пол и заглянул под кровать. Может быть, думал я, Рита притаилась там, как мышка, затаив дыхание, в надежде, что я уйду.

Я посмотрел на овальное зеркало на дверце шкафа. Вид у меня был ужасный. Куртка порвана, волосы растрепаны. Я подошел к шкафу и раскрыл обе створки. На вешалках висело несколько платьев, но Риты в шкафу не было. Никаких признаков Риты.

Дежурный полицейский из отдела пропусков работал у нас достаточно давно и узнал меня. О моем отстранении он еще не слышал и сразу поверил, когда я рассказал ему, что забыл свой магнитный ключ от кабинета дома. Я не встретил никого знакомого по пути к Бернарду, а сотрудники, проходившие мне навстречу, слишком торопились, чтобы смотреть по сторонам. Бернард, напротив, тут же вытянул шею, чтобы удостовериться, не входит ли за мной кто-нибудь еще, и даже когда я закрыл за собой дверь, он подошел и на всякий случай выглянул в коридор. Он нервничал, но пытался скрыть это.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он.

– Мне нужна помощь, – сказал я.

– Если Рисберг узнает, что ты здесь…

– К черту, – сказал я. – Достань мне пистолет.

Бернард не поверил своим ушам.

– Да что с тобой происходит? – спросил он после того, как взял себя в руки.

– Мне нужен пистолет.

– Кристиан, что с тобой?

– Ничего особенного. Просто мне нужен пистолет.

Он осмотрел меня с ног до головы.

– А где я его возьму?

– Что-нибудь придумай, – сказал я.

– Это совершенное безумие. Ты что, сошел с ума?

– Чем меньше ты будешь знать об этом деле, тем лучше, – сказал я.

– Да ты пьян, – сказал Бернард.

– Ну хватит говорить глупости!

– Иди домой и забудь про то, что тебе нужен пистолет.

– Ну-ка повтори!

– Я отказываюсь давать тебе пистолет. Не хочу быть замешанным в эту историю.

– Послушай, Бернард, не спорь со мной. Мне нужен пистолет, понял? Если ты мне не поможешь, я расскажу Рисбергу про того поляка из Кракова.

Его лицо исказилось от страха и отвращения.

– Мне наплевать, если это станет известно, – сказал я. – Думаю, что тебе это, конечно, не все равно. Для тебя это важно. Сейчас позвоню шефу.

И я вынул из кармана мобильный телефон.

– Черт побери, Кристиан, ты не посмеешь!

Я не выдержал и рассмеялся:

– Посмотрим.

Бернард прищурился.

– Ну так как? – спросил я. – Ты принесешь пистолет?

Малтек был не в духе. Он нервничал из-за чего-то, что ему пытались объяснить три незваных гостя. Когда я поднимался по лестнице, то слышал их голоса, заглушавшие звуки ливня, и настроение его не улучшилось, когда к их унылой компании присоединился я. Он что-то буркнул в знак приветствия и по очереди посмотрел на каждого из нас, как будто ждал, что хоть кто-то объяснит ему, что я делаю в его конторе.

Мне показалось, что одного из посетителей, наиболее хорошо одетого, я знаю. Видел его, может быть, в зале суда. Судя по наглому выражению лица, он был адвокат. Самый маленький был чем-то похож на женщину, хотя нижняя челюсть его заметно выступала вперед. Последний посетитель стоял, держа руку в кармане.

– Чем обязан? – спросил меня наконец Малтек.

Он хотел изобразить приветливый тон, но голос прозвучал грубо, как у человека, который только что проснулся и не слишком этому рад.

– Надо бы переговорить наедине, – сказал я и почувствовал, что похмелье вернулось.

На какую-то секунду мне показалось, что я сейчас потеряю сознание, голову сжало, и боль отдалась в спине – это ствол пистолета уткнулся мне в копчик. Я подумал: а может быть, выхватить его? Сделать предупредительный выстрел в воздух или, что гораздо лучше, всадить пулю в потолок и потом стоять рядом с ним и смотреть, как струя дождя заливает его письменный стол? Я вспомнил, как телохранитель Малтека предупреждал меня, что он опасен, что нужно его остерегаться, но у меня вовсе не создалось такого впечатления, хотя, может быть, по отношению ко мне он старался держать себя в руках? С другой стороны, был ли он в тот день у Гюнериуса или я ошибся?

Малтек указал на прилично одетого мужчину.

– Гудмундссон. Мой адвокат. А эти… – Он посмотрел на двух других. – Не обращайте на них внимания. При них можно говорить все.

– И все-таки я буду настаивать на личной беседе, – сказал я.

Малтек скривился от неудовольствия. Он сидел с нахмуренным лбом и производил впечатление человека, попавшего в безвыходную ситуацию.

Он поднял взгляд на своих компаньонов:

– Спуститесь в холл, выпейте там. Я скоро приду.

Он поднялся.

– Хотите выпить чего-нибудь или на сегодня хватит?

Он начал смеяться, но тут же одернул себя. Адвокат, уходя, хихикнул, двое других промолчали. Закрыв дверь, они зашагали вниз по лестнице.

– Как идут дела? – спросил Малтек заметно более дружелюбным тоном, словно все его проблемы вышли вместе с гостями. – Я много думал о нашем последнем разговоре.

Я не знал, на что он намекает, но все-таки кивнул. Меня пошатывало, приходилось прилагать усилия, чтобы сохранять ясность сознания, в голове шумело, будто там шел дождь.

– Вам не в чем себя упрекнуть. Вы честно проводили расследование, так я думаю, – продолжал он. Я заметил его оценивающий взгляд, устремленный на меня, словно следствие на самом деле проводил он. – Вам приходилось выслушивать свидетелей, и они поведали вам много странного. Я тоже мог бы рассказать вам любопытные вещи, только не о себе, а о них. И все-таки я этого не делаю. Я не оговариваю людей. Почему? Потому что у меня нет в этом нужды. Зачем мне это? У каждого есть скелет в шкафу. Меня беспокоит мой скелет, а им тоже следовало бы заняться своим. Вы понимаете, причина всех сплетен одна. Это зависть. Всё, что мы обычно говорим о других людях за глаза, объясняется банальной завистью. На эту тему проведены социологические исследования, я знаю, о чем говорю. Вспомните об этом в следующий раз, когда станете допрашивать свидетеля. Люди распускают обо мне слухи, потому что завидуют мне. Они хотят, чтобы мои дела шли плохо, чтобы у меня были проблемы, самое большое желание у них – чтобы я разорился. Но я выше этого. Я ни от кого ничего не хочу. Мне хватает моих собственных забот. Другие пусть занимаются своими делами, лишь бы они не лезли в мои и не ставили мне палки в колеса.

Все это время он испытующе смотрел на меня.

– Иногда, правда, у меня возникает желание проучить кого-то. У вас, верно, тоже так бывает, правда? Но именно это и делает нас похожими. Вы не согласны?

Я попытался сглотнуть слюну и неожиданно рыгнул.

Малтек сделал вид, что не заметил этого.

– Когда я приехал сюда, то первым делом снял норвежскую проститутку, – сказал он. – Я думал, что попал на небеса. Она была такая чистенькая, такая ухоженная. От нее пахло духами и шампунем. Никакой, казалось, нужды в презервативе – достаточно ополоснуться. А потом выяснилось, что я подхватил от нее подарок, и долго лечился.

На мгновение мне показалось, что в его лице проступили признаки безумия.

Потом глаза просветлели.

– И что же, я должен обижаться на нее? – сказал он и улыбнулся. – Ни капельки! Она помогла росту моего сознания, именно так. Благодаря ей я понял, что все в мире связано невидимыми нитями. Если вы идете в бордель, то должны позаботиться о собственной безопасности, даже если вам будет казаться, что вы попали в стерильную палату пластической хирургии. Не обманывайте себя, ведь вы шли именно в бордель.

У него на лице появилось странное выражение. Я бы сказал, легкая гримаса удивления оттого, что я не пришел от его рассказа в восторг.

– Один день вам не везет, в другой повезет. Таков общий порядок вещей, такова жизнь. Словом, если взять отрезок времени подлиннее, всем рано или поздно должно повезти, вы согласны?

Я с усилием втянул в себя воздух и решил, что теперь голос будет мне лучше повиноваться.

– Мы решили, – сказал я, – что нам хватит одного из вас.

– Простите, что?

– Либо вы сдадите нам Гюнериуса…

– Вы играете в карты?

– …либо мы надавим на него, и он сдаст нам вас. Одно из двух.

– Гюнериуса? – сказал Малтек. – Дона Гюнериуса?

Он расцвел широкой улыбкой.

– Вы же понимаете, что я с ним незнаком. Не знаю, чем он занимается. Встречался как-то пару раз, и все.

– Ну, как хотите, – сказал я.

– Что я могу про него рассказать?

– Можете ничего не рассказывать.

Я собрался уходить.

– Подождите, может, вам нужен кто-то другой?

Постукивание капель по крыше прекратилось, наступила странная тишина.

– Вы ведь искали пропавшую девочку, правда? И встречаетесь с ее мамой?

Он ухмыльнулся; казалось, он не был уверен, как далеко может зайти со мной в этом разговоре.

Голова моя закружилась, как будто коньяк, отстоявшись где-то в желудке, снова пошел в кровь.

– О чем вы?

Малтек скривился.

– Не знаю толком, – сказал он, – но был у нас один постоянный клиент. Парень с приветом.

Он хихикнул:

– Ходит вразвалочку.

Он вытянул губы и прищурился.

– Раньше он заходил в магазин чуть не каждый день, а последний год как в воду канул. Мне с разными людьми приходится общаться, и люди разное поговаривают.

Указание на время хлестнуло меня ледяным порывом.

– Есть, одним словом, слухи.

Он смерил меня взглядом.

– Поговаривают, что у него в подвале на цепи сидит девчонка, вот он на прогулку и не выходит. Больше я ничего не знаю, а то, что знаю, – дым без огня. Видели, как торфяники горят? Сплошной дым, так что дым без огня бывает чаще, чем кажется.

– Имя и адрес, – сказал я.

– Похоже, я вам пригодился. – Малтек открыл ящик стола и начал перебирать бумаги. – Не всегда дела идут так, как нам хочется, – пробормотал он.

Он поднял голову:

– Вы читали комикс про Астерикса?

Он продолжал искать адрес.

– Астерикс и Обеликс отправляются в римский лагерь, чтобы найти пропавшего ребенка. Для Астерикса важно не поднимать шума, поскольку это дело деликатное. По дороге он в разговоре с Обеликсом уточняет, что они должны пробраться в лагерь инкогнито. Обеликс в полном расстройстве, у него отняли возможность как следует подраться, но сюжет разворачивается так, что, когда они попадают к римлянам, Астерикс выходит из себя и учиняет побоище. Когда они едут домой, Обеликс долго смотрит с уважением на Астерикса и говорит: «Мне очень понравилось драться инкогнито!»

Он затрясся от смеха.

– Вот, – сказал он, продолжая смеяться, затем вынул записную книжечку, вырвал из блокнота листок и что-то написал на нем. – В холле можно опохмелиться, – сказал он и протянул мне записку. – Минутку! – крикнул он, когда я уже уходил.

Я обернулся.

– Вы не ответили на мой вопрос!

– Какой вопрос?

– Вы знаете правду о холокосте?

Он ухмыльнулся, ждал, что я отвечу.

– Правда о холокосте – это дым без огня, – ответил я.

Он уставился на меня, потеряв дар речи. Затем у него начался истерический смех, он обхватил живот и захохотал.

– Невероятно! – выговорил он. – Дым без огня! Ха-ха! Невероятно!

Я вышел.

Мокрый ветер хлестнул мне по лицу. С лестницы все еще доносился смех Малтека. Он напоминал кудахтанье, как будто курица снесла яйцо и радостно возвещает об этом чуде миру.

Что-то случилось с погодой, пока я выезжал из центра. Небо вдруг просветлело. Облака стали прозрачными, потом совсем исчезли, за ними начал угадываться купол серо-стального цвета. Теперь между небом и домами на окраине города больше не было тяжелой мглы, и чем дальше я ехал, тем светлее все вокруг становилось, как будто я приближался к самому источнику света. Через полчаса я свернул с автострады на региональную дорогу. Я отхлебнул из бутылки. Коньяк резанул по желудку, но выровнял сознание. Голова стала ясной, руки крепче сжали руль, исчезла усталость. Встречных машин на дороге попадалось мало, местность была плоская. За перекрестком промелькнуло несколько сараев. Поля после дождя еще не успели просохнуть и казались рисовыми полями из какой-нибудь азиатской страны. Впереди показались дома, качели перед окнами, синие батуты, поставленные у стен. Потом начался большой район с рядами двухэтажных домов, окрашенных в разные цвета. На втором перекрестке я свернул направо, проехал мимо ресторанчика и бензоколонки. Дальше было еще несколько крупных хозяйств, потом пошли маленькие домики. Навигатор отметил на дисплее точку, где стоял двухэтажный дом с большим садом, когда-то ухоженным, но теперь заросшим темной травой. Невысокие сосны росли повсюду. Я доехал до гаража, который стоял прямо у дороги, и остановился. Откуда-то подлетела муха и стала биться о переднее стекло. У дома был заброшенный вид. Ничто не говорило, что здесь живут люди. Я допил все, что оставалось в бутылке, и переложил пистолет в карман куртки, потом вышел из машины.

Узкая дверь в белой стене вела туда, где, по моим представлениям, на первом этаже должна была находиться изолированная квартира. Второй этаж был деревянным, с большой открытой верандой. Оба окна первого этажа были занавешены гардинами. Я дважды нажал на звонок, но ничего не услышал, звонка тоже. Я подергал дверь. Она была заперта. Я обошел вокруг дома. В самом углу участка на холме стоял флагшток, о который постукивал металлический трос. Что-то неуловимое придавало всему месту морской колорит: окно у входной двери было маленьким и круглым, как иллюминатор.

На этот раз я услышал шаги сразу же, как позвонил.

Дверь открылась. В прихожей стоял невысокий мужчина в очках. Он был почти лысым, макушка блестела, и все же вид у него был моложавый, как это бывает с артистами, которых гримируют под стариков. Одет он был в синие шорты и белую футболку и стоял, опустив взгляд. Я подождал, пока он поднимет глаза, но его взгляд словно прилип к полу.

– Видар Санде? – спросил я.

– Да, – сказал он.

Голос был таким тихим, что я с трудом улавливал слова.

Я вынул служебное удостоверение. Он покосился на пропуск. На мгновение я увидел его голубые глаза. Он тут же опустил взгляд и стал покачивать головой, словно кто-то включил его, как заводную игрушку.

– Могу я войти? – спросил я.

Он долго стоял и кивал, потом отступил на шаг.

– Да, – сказал он очень тихо.

Он повернулся и начал идти назад по коридору, продолжая кивать. Я вошел и закрыл за собой дверь. Его пластиковые сандалии стучали по полу. Мы оказались на кухне, у которой был такой вид, словно здесь никогда не стряпали. Пахло чем-то кислым, прогорклым. Санде сел на стул у круглого стола с маленькой клеенкой.

– Вы проживаете один? – спросил я.

– Да, – сказал он, его глаза нашли на полу новое любопытное место и застыли на нем.

– Вы часто посещали магазин Яроша Малтека? – спросил я.

К моему удивлению, он, отвечая, поднял взгляд, но посмотрел куда-то в сторону, а не на меня.

– Да, – сказал он и снова начал кивать.

– А что вы там покупали?

На его лице появилось странное выражение, какая-то хитринка, как у мальчишки, который во что бы то ни стало хочет сохранить секрет.

– Порнографию?

Он тихо закашлялся.

– Какого типа порнографию вы там покупали? – спросил я.

Он немного подождал, потом сказал:

– В каком смысле?

– Кто вас интересует? Мальчики или девочки? Дети или взрослые?

– По-разному, – сказал он. – По-разному бывает. Зависит от настроения.

– Можно мне взглянуть на ваши покупки? Пройти в квартиру?

– В чем… – Он помедлил. – В чем дело, собственно говоря? – осторожно добавил он и засмеялся, видимо неуверенный, вправе ли он тоже задавать вопросы.

Я посмотрел на него. Установить его возраст было совершенно невозможно, что-то между тридцатью и шестьюдесятью. Руки белые, кожа походила на резину. У меня во рту вдруг появился привкус коньяка и чувство тошноты. Казалось, будто я при каждом вдохе глотал эту кислую вонь, которая нас обволакивала.

– Что у вас на первом этаже?

Он не ответил.

– Там комната?

– Да.

– Там кто-нибудь живет?

Он засмеялся:

– Нет.

– С вашего позволения я туда загляну?

Он поднял руку ко рту и ногтем мизинца стал ковыряться в зубах. Меня это удивило, казалось, что в этом доме никогда не готовили. Я вышел в коридор, посмотрел по сторонам и заметил дверь слева от входа, на которой был приклеен плакат с Уле Сульсчером в форме «Манчестер юнайтед». Я услышал шаги Санде за собой, и в тот момент, когда он должен был оказаться рядом, я повернулся и сильно его толкнул. Он с грохотом стукнулся о стену. После этого мы встали другу против друга. Он почесал локоть. Я понял, что других попыток помешать мне с его стороны не будет.

– Вперед, – приказал я чуть погодя.

Он подошел к двери и открыл ее. Я пошел за ним и чуть не упал, пришлось вцепиться в перила, чтобы сохранить равновесие.

Я увидел большую комнату, почти без мебели. Только белый диван, низкий стол, книжные полки без книг, большой телевизор и игровая приставка. По полу были разбросаны диски с фильмами и играми. Оба окна плотно закрыты толстыми пластинами поролона, в щелях пузырился засохший силиконовый герметик.

– И кто же тут живет? – спросил я.

– Я, – сказал он и попробовал засмеяться. Его смех был похож на шелест.

Я поднял один журнальчик из тех, что лежали на столике, это был детский журнал-раскраска, со стишками.

– И это вы читаете?

Он ничего не говорил, только почесывал локоть и качал головой. Мне стало за него больно. Казалось, ему стыдно, что теперь кто-то увидел его мерзкое гнездо, о котором никогда не должны были узнать другие люди.

Еще одна порция коньяка подкатила к моему горлу. Журнальчик выскользнул из руки и шлепнулся на пол. Мне показалось, что еще немного, и меня стошнит.

– Где она? – спросил я.

Как будто именно этого вопроса он и ждал, потому что быстро сунул руку в карман и вытащил связку ключей. Следуя за ним, я подошел к белой запертой двери. Чувство опасности заставило меня вынуть пистолет из куртки, пока он бренчал ключом в замочной скважине. Тошнота и головокружение исчезли. Я пистолетом показал ему на дверь. Он посмотрел на пистолет, открыл замок, но ничего не сказал.

В комнате стоял терпкий запах мочи. Потолок и стены были обиты картоном от коробок с яйцами. Большое окно закрыто таким же способом. На полу лежала одежда, картонные стаканчики и тарелки с остатками еды. У стены стояли два пакета с памперсами. Из маленького телевизора на табуретке доносилась музыка.

Мария сидела на кровати под окном. Пижамные штаны были ее единственной одеждой. Она не подняла головы, когда мы вошли.

Я подошел к ней. Вокруг лодыжки была веревочная петля, привязанная к стойке кровати.

– Мария? – сказал я и положил руку ей на голову, но она не отреагировала, вообще не заметила прикосновения, не поняла, что рядом кто-то есть.

Я погладил ее по щеке и осторожно взял за подбородок. Ее взгляд, встретившийся с моим, был совершенно пустым.

– Мария? – сказал я. – Ты меня слышишь?

Никакой реакции. Когда я отпустил подбородок, голова повернулась обратно к телеэкрану.

– Что вы с ней сделали? – спросил я.

Когда я обернулся, Санде побежал к двери. Я бросился следом, ухватил его за футболку, стукнул пистолетом по губам. Губа треснула, тонкой струей потекла кровь. Он откинулся назад, упал на пол и уронил очки.

Я взглянул на Марию, она повернулась и молча смотрела на нас.

Но мне казалось, что она не здесь. То, что раньше звалось Марией, теперь исчезло, а здесь осталась одна оболочка. Я подумал, что она провела целый год привязанной к этой кровати. Шли дни, он занимался своими делами на верхнем этаже, Мария проводила время здесь, взаперти. Вечерами, пока он сидел и смотрел телевизор, он, может быть, даже не вспоминал о ее существовании, о том, что она была этажом ниже. Как часто он вообще вспоминал о ней? Как часто спускался к ней? Что он с ней делал, когда сюда приходил? Стыдился ли он за свои поступки или только с нетерпением ждал следующего визита? Они разговаривали или он держал ее в постоянном забытьи, накачивая таблетками? Как долго он собирался держать ее в этом доме? Бывали у него приступы раскаяния, когда он собирался отпустить ее, или же он уверенно следовал своему сумасшедшему плану? А у него был план или же он случайно наткнулся на нее в тот апрельский вечер и случайно решил похитить? В тот вечер тоже шел дождь, он предложил ее подвезти на своей машине? Сколько времени прошло, прежде чем она поняла его намерения? Она лежала на заднем сиденье машины и кричала или он уколол ее каким-нибудь снотворным? Он на нее набросился сразу по приезде домой или выжидал, откладывал, предвкушал и только потом изнасиловал?

Сверкающий белый туч солнца проник через щели между картонными листами. Лицо Марии потемнело. Ничто в этом мире не сможет вернуть ее, подумал я. Никто не сумеет до нее достучаться. Никто не сможет перекричать ту тишину, которая охватила ее сознание. Она теперь живет в другом мире. Я все равно опоздал. Она ушла навсегда.

Санде сидел на полу, держа руку у рта. Он плакал. Я подошел и пнул его ботинком в бок.