Текст книги "Академия Меча и Магии (СИ)"
Автор книги: Степанида Воск
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Академия Меча и Магии
Пролог
– Добро пожаловать в Академию Меча и Магии! – услышала, стоило дверям за моею спиною закрыться.
После яркого солнечного света глаза никак не желали привыкать к темноте помещения.
– Что за чепуха? – помотала головой, переваривая услышанное. – Опять Антошка поменял звонок на телефоне? – приду домой, уши надеру. Столько раз обещала, а сегодня обязательно выполню. Любитель подшутить, а не мальчишка.
– Держите вора! Держите! – звонкий мужской голос ворвался в уши.
Во все времена не уважали представителей древнейшей профессии. Я в том числе. И речь не о девушках с пониженной социальной ответственностью. А о любителях чужого добра.
Я, как сознательный член современного общества, приготовилась оказать сопротивление похитителю не своей собственности. Или хотя бы заснять на телефон, чтобы потом сдать в правоохранительные органы.
Даже сделала несколько шагов вглубь помещения, одновременно ища в сумочке сотовый. Да так и застыла с открытым ртом.
На меня на всех порах летел зеленый… чертенок, держащий в руке свиток, перевязанный пеньковой бечевкой с болтающейся из стороны в сторону сургучной печатью. А за ним, в нескольких шагах позади, скакал самый настоящий сатир. С козлиной бородкой на лице, с хвостом, и на каблуках. Лишь позже я узнала, что это не новомодные туфли в форме копыт, в которых любят щеголять супер современные модницы, а настоящие ноги, данные от природы.
– Тьфу, ты! Перегрелась на солнышке. Всякая ерунда мерещится.
Я прикрыла глаза, не желая верить увиденному. Оно не укладывалось в сознании.
В этот миг мне в живот боднули головой, отчего согнулась. Пополам.
– Простите, мадемуазель! Прошу вас, спасите! Иначе этот козлоногий выкормыш меня убьет. Прямо на ваших глазах испепелит пульсаром. А я еще маленький. Жизни не видел. Девушку своей мечты не встретил. Маленьких чертяток не родил. Умирать мне никак нельзя. Спасите! – скороговоркой произнесли откуда-то ниже пояса.
А затем я почувствовала как за меня кто-то спрятался.
От неожиданности открыла глаз. Затем другой. Выпрямилась, руками закрывая живот. Мало ли какая неожиданность может случиться.
И глаза в глаза столкнулась с расплавленной яростью.
Она не жила самостоятельно, а плескалась в глубине злых до поросячьего визга мужских глаз.
– Отдай мне его! Я в своем праве.
Быстро сообразила, что из объектов мужского рода у меня только зубы мудрости и то не до конца прорезавшиеся. Но вряд ли злыдень их имеет в виду.
– Спасите, молю! – тонкий голосок сзади, и ритмичное дерганье подола платья не дали усомниться к кому обращена просьба.
– Два шага назад! – выставила вперед руку, огораживая зону личного пространства, как учили нас на тренингах.
Козлиная бородка явно не ожидал от меня подобной прыти. Отшатнулся.
– Ах, так! Вздумала мне угрожать?! Да я на тебя ректору пожалуюсь! – услышала испуганные нотки в голосе козлиной бородки. Сатир молниеносно присел на полметра.
А в следующий миг из центра моей ладони, направленной вперед, вырвалась молния и ударила в высокую вазу, стоящую на столике в дальнем конце помещения.
О наличии вазы я узнала лишь после того как она разлетелась на мелкие кусочки, усеяв пол черепками.
– А за любимую амфору ректор тебя в порошок сотрет, – злорадно произнес козлоногий.
– Мамочка дорогая! – инстинктивно воскликнула я, зажимая другой рукой ладонь, из которой несколько мгновений назад вырвалась яркая змея молнии.
– Вот-вот! Трепещи, смертная! Ректор тебя по головке не погладит, – радовался козлоногий, на четвереньках отползая в сторону. А потом и вовсе пустился бежать. Прочь от меня и спасенного мною чертенка.
– Чертенка?! – произнесла вслух, ужасаясь услышанному. И обернулась.
Так точно. Чертенка. Зеленого с головы до кончика хвоста с кисточкой.
– И у тебя хвост? – спросила ошарашенно.
– Ага. Правда, красивый? – самодовольно произнес обладатель юркой плети, крепящейся там, где у нормальных людей копчик.
Возражать против его слов не стала, ибо мне было совсем не до оценки экстерьера зеленохвостого существа. Меня занимало совсем другое.
– Что за дичь творится кругом? – спросила вслух, понимая необычность ситуации.
– Добро пожаловать в Академию Меча и Магии! – тонким фальцетом чертенок перековеркал приятный баритон, слышимый мной чуть ранее.
– Вы все тут с ума посходили? – возмутилась. – Какая магия? – мозг отчаянно обрабатывал стремительно поступающую информацию, протестуя против непривычного, не укладывающегося в рамки обыденного. – У нас ее никогда не было.
– А-а-а! – радостно воскликнул чертенок. – Так ты из параллельников? Впервые к нам? А я то думаю почему тебя тут никогда не видел. Такую красотку я заметил бы. Чур я первый приглашаю тебя на свидание.
Я аж поперхнулась. На меня, конечно, иногда посматривали мужчины невысокого роста, но никогда не заглядывались дети, а уж тем более зеленой наружности. Вряд ли чертенок, судя по росту, был старше лет семи. Хотя, мне конечно, неизвестен средний рост зеленохвостиков.
– А не мал ли ты? – спросила чуточку пренебрежительно. – Я с детьми на свидания не хожу, – улыбнулась комичности ситуации.
– Мне, между прочим, уже пятьдесят весен, – обиженно произнес чертенок таким тоном, как обычно говорил Антошка, когда не был уверен в правильности совершенного.
– Да ты совсем взрослый, – похвалила. – А напомни-ка мне, совершеннолетие у вас в какую из весен? – как бы между прочим спросила.
– В семьдесят пятую, – выдал он. И тут же осекся, понимая, что прокололся.
– А сама-то, сама еще тоже восемнадцать не разменяла. Да ты по сравнению со мной – пигалица. Рыбий головастик.
– У рыб мальки или икринки, а головастики у лягушек, – поправила автоматически, как обычно поправляла Антошку. – Что, прости, не разменяла? – мне показалось, что ослышалась.
– Восемнадцать весен. В это время у людей принято отмечать совершеннолетие.
Вот тут я рассмеялась. Громко и заливисто. Так открыто я не смеялась очень давно. Еще до Антошки.
– Чего ржешь, рыбий головастик? – засопел чертенок. От злости став другого цвета. Изумрудно-салатового.
– Вот насмешил, – выдала, чуть успокоившись. – Восемнадцать мне было знаешь когда? – я принялась вспоминать, в уме отнимая от сегодняшней даты количество прожитых лет. – Сразу после миллениума.
– Чего? Совсем сбрендила? Ты ври-ври, да не заговаривайся. Уж я-то своим глазам верю и они мне говорят, что тебе еще нет восемнадцати. Если было бы иначе, то вряд ли бы ты прошла через эти двери, – чертенок указал куда-то за мою спину. – Они бы тебя сожрали.
– Кто? Двери? – изумилась еще больше. Хотя куда еще больше? Итак по самую маковку удивлена происходящим.
– А кто еще. Сама посмотри.
Я обернулась.
Входные двери были огромные. Высокие. Резные. Украшенные замысловатым цветным орнаментом.
Который шевелился.
Так. Стоп. Он шевелится? Я присмотрелась чуть лучше.
От косяка отделилось нечто среднее между несозревшем цветком мака и мухоловкой. Потянулось в мою сторону. А потом как клацнет… зубами в три ряда. А за ним его десятки собратьев.
Я аж подпрыгнула. Хорошо что отошла от дверей, а то точно чего-нибудь бы оттяпали.
– Вот и я о том же, – подал голос чертенок. – Маколов ни за что не пропустит кому уже восемнадцать.
– Да мне тридцать семь, – озвучила возраст, хотя, обычно не любил этого делать. Женщине ровно столько на сколько она себя чувствует. А в душе мне значительно меньше, чем указано в паспорте.
– Хорош заливать. Иди посмотри на себя в зеркало, выдумщица! – подал здравую идею чертенок.
Я заметила в отдалении, на колонне, зеркало в резной оправе. К нему и рванула.
Лучше бы я этого не делала.
– Ну, что? И дальше будешь отпираться? – подзуживал меня чертенок. – Узнаешь?
Из зеркала на меня смотрела молодая девушка, очень похожая. И в то же время не я. А все потому что я давно уже была другая.
Таких голубых наивных глаз я не видела у себя лет двадцать. С возрастом они стали насыщенно-синие, глубокие, с налетом грустинки и целым возом жизненного опыта. От которого ни спрятаться за косметикой, ни скрыться при всем желании.
Руки сами потянулись к лицу.
Куда исчезли намечающиеся куриные лапки? Пропали, как утюжком разгладились. Губы стали четче и полнее, а кроме того ярче и сочнее. Щечки приобрели юношескую припухлость, которая проходит лишь с годами. И волосы, они вновь стали русые с рыжеватым отливом.
Но не это убедило меня в произошедшей метаморфозе.
Коса.
Длинная. Густая. С выбившимися местами прядями волос.
Их я обрезала как только мне исполнилось восемнадцать. И больше никогда не отпускала. Это был мой протест. Мой вызов. Доказательство того, что стала взрослой. По крайней мере, я так думала.
– Ну, что теперь скажешь? – ядовито поинтересовался чертенок. – Язык проглотила?
– Очуметь! – только и смогла выдавить из себя, рассеянно глядя по сторонам.
Теперь-то я видела, что все окружающие меня предметы, вещи, обстановка были совершенно иными. От них несло чужеродностью. Диковинностью. Необычностью.
– Да ладно тебе, хорош удивляться. Привыкнешь, – шлепнул меня по попе чертенок.
– Ой, – заверещал, когда я ухватила его за ухо. Это был неосознанный жест. Всегда действенный.
– Еще раз сделаешь нечто подобное – откручу. Понял? – произнесла суровым тоном, как обычно отчитывала Антошку, когда тот не просто шалил, а выходил за рамки дозволенного.
За ухо я всегда брала осторожно, не дергала и не выкручивала, но вкупе со словами угроза действовала безотказно.
Подействовала и в этом случае.
– Клянусь, больше не буду! – верещал зелененький.
– Говори, где я оказалась?
Глава 1
Некоторое время назад
Мысленный толчок.
И я опять вылетаю из сна. А ведь снилось что-то приятное. Можно сказать, что расчудесное.
Юность. Самое лучшее время, какое может быть у девушки. Я босоногая бегу по лужам, держа в одной руке туфельки, а другой сжимая букетик цветов. Домашних. Настоящих. Выращенных на клумбе у дома. И сорванных коварной рукой моего ухажера.
Так приятно вернуться в то время. Легкое и беззаботное. Хотя бы во снах.
Но нет. И этого меня лишили.
Разбудили.
Кто?
Я не знаю.
Возможно, моя шизофрения. Даже ее имя озвучиваю легко и просто, ибо смирилась. Приняла. Почти сроднилась.
– Привет, подружка, – поздоровалась.
Это случается каждую ночь. Или утро. Как кому проще называть время без двадцати шесть.
Я просыпаюсь.
Потому что на меня смотрят. Я не вижу кто. Я не знаю кто. Но я чувствую взгляд. Это ощущение не перепутать ни с чем иным. Оно как удар поддых. Быстрый. Острый. Жалящий. Словно прокол тонкой шпагой.
Спустя несколько мгновений он тяжелеет. Наливается смыслом. Будто обволакивает с ног до головы. И не покидает до того момента как я уйду в другую комнату. И как правило это кухня. На которой я готовлю завтрак Антошке.
Антошка это мое солнышко. Мой свет в окошке. Моя радость. Мой сыночек. Человечек, которого я люблю больше всего на свете. За которого готова отдать жизнь и все что у меня есть.
Когда я его так называю, он дергает плечиком и начинает сопеть.
Как же так, ведь он уже взрослый, почти десять лет, а мама его называет Солнышко. Разве так можно?
А для мамы все можно. Ведь она мама. Женщина, которая выносила и родила. Которая не спала ночами, прислушиваясь к дыханию. Гадала, а все ли в порядке. Наелся ли? Не хочет ли пить? Удобно ли лежать, подложив ладошку под щечку?
У мамы есть право, дарованное ей свыше. Право дарить жизнь.
И поэтому она может все: называть Солнышком, теребить по вихрастой макушке. Обнять на короткий миг, прижав к себе крепко-крепко. И даже самое страшное, что может выдержать мальчишечья гордость – поцеловать при людях. Ведь поцелуи, по мнению подрастающего мужчины, это «фи», телячьи нежности, а они только для девчонок.
А Антошка, он не девчонка, он мамина опора, помощник и будущий добытчик.
А пока он еще не совсем дорос до момента, когда из мальчика превратится в мужчину, мама встает пораньше, чтобы приготовить ему оладьи.
Тем более у нее есть ежедневный будильник в виде взгляда из ниоткуда.
Вначале, когда это случилось впервые, я испугалась. А кто бы на моем месте не ужаснулся? Все мы знаем это ощущение, которое нельзя потрогать, невозможно объяснить, но от которого начинают шевелиться волосы, стоит ощутить взгляд со спины.
А тут даже не в затылок. А прямо в лицо, потому как спать люблю на спине, сложив руки на груди, на манер покойника. Как-то в юности даже шутила по этому поводу, что если умру во сне, то не придется менять позу, достаточно будет лишь вставить свечку между пальцев.
Первое время я включала свет, обследовала комнату на наличие камер слежения. Мало ли, может соседи сверху просверлили дырочку в железобетонных конструкциях, да ведут за мной наблюдение.
Однако глянцевый абсолютно ровный натяжной потолок говорил об обратном.
Потом я грешила на чрезмерную усталость. Думала, что именно она дает побочный эффект в виде навязчивого состояния.
Но когда я ощутила знакомый взгляд, будучи на улице, то поняла, что он и моя загруженность на работе совершенно друг от друга не зависят.
Спустя какое-то время перестала пугаться и выдумывать всякие нелепости. Приняла как должное. А все потому что посмотрела передачу про паранормальные явления. В ней подробно объяснялось про необычное в обычном. Мол, не все люди в состоянии понять знаки, идущие к нам сверху, а уж тем более расшифровать их смысл.
А раз не могу понять, то можно отставить в дальний угол до лучших времен, когда наступит время.
Так я и сдружилась со своей шизой. Которая не отступала ни на шаг.
Нет. Она не была со мной постоянно. Лишь в определенные периоды времени. Рано утром. И когда я выходила на улицу.
Почему-то в другое время не посещала.
Видимо, даже у шизы бывают часы работы и отдыха. А вот выходных не было.
– Так, а остались ли у нас яйца? – я полезла в холодильник.
На ячеистой полочке сиротливо, как одинокий голубь на нити проводов, примостилось последнее яйцо.
– На омлет мало, а для оладьев в самый раз, – пробормотала, доставая яйцо с голубым клеймом «желток солнца».
От солнца в яйце была только форма желтка, но никак не цвет. Бедные куры, замученные в тесном прозябании в неволе, несли бледные яйца. То ли дело деревенские. Возращенные на вольных хлебах. У них даже яйца ярко оранжевые, радостные и веселые. Такие есть только в деревне. У бабушки Антона.
Я вздохнула. Завтра суббота, значит, завтра после обеда нам обязательно надо ехать в деревню. Хочу ли я или не хочу это никого не волнует. Я обязана.
– Мама, доброе утро! – в кухню, шлепая босыми ступнями, в полосатой пижаме вошел Антошка. Он кулачком тер глаза, жмурясь от яркого света. – Опять ты проснулась, словно соловушка. Говорил же я тебе – поспи. Я приготовлю завтрак.
Нежная заботы сына, такого маленького и одновременно взрослого, умиляла до слез.
У меня сердце сжималось всякий раз когда я думала как же мне повезло однажды.
Нелепая случайность, глупая обида, стечение обстоятельств вылились в то, что теперь у меня есть он. Антошка. Моя радость. Моя кровинушка. Мой мальчик.
– Давай вместе, сынок. Так быстрее и веселее. Ты не против?
– Мамулик, я только «за».
– Надень тапки, – напомнила. Как напоминала каждый день. Но толку от этого было крайне мало. Сын так и не привык это делать на постоянной основе.
Глава 2
Завтрак, приготовленный в четыре руки гораздо вкуснее, чем точно такой же, но сделанный только мною.
Почему?
Потому что приправлен любовью, сбрызнут каплями доверия и окутан хорошим настроением.
Когда я смотрю на сына и вижу как он старается, чтобы мне угодить, сделать приятное, то понимаю, что счастье есть. Такое, от которого в душе порхают бабочки, а еще хочется петь.
– Мам, ты сиди. Я сам налью чай, – деловито встает он из-за стола.
– Осторожно. Чайник горячий. Не обожгись, – не выдерживаю и начинаю учить.
Тут же «прикусываю» язык, да поздно. Сколько раз говорила сама себе – Кларисса, не лезь. Пусть сам. Пусть учится. Дай сыну возможность проявить себя. Не спеши помогать. Он уже достаточно взрослый, чтобы сделать все не просто самостоятельно, а хорошо. И все равно не получается промолчать. Поучаю, как когда-то поучали меня. Оттого мысленно кривлюсь.
– Мама, я уже взрослый. Я сам знаю, – ершится Антон, становясь похожим на молодого петушка.
Вот, Кларисса, получила. А сидела бы тихо, ребенок не насупился, а порадовался своим успехам.
– Я знаю, сынок. Ты у меня, умница, – пытаюсь исправить положение.
Каждому человеку, неважно какого он возраста, приятно чтобы его хвалили. А маленькие мальчики чувствительны к похвале вдвойне.
Антоша оттаивает. На лице появляется улыбка. Она говорит мне, что поступила правильно.
– Вот, пожалуйста, как ты любишь – зеленый с молоком, – пододвигает ко мне кружку сын.
– А ложечка зачем? – спрашиваю.
– Ой, – смущенно восклицает он. – Опять забыл.
Мы пьем разные чаи. Я зеленый, а Антоша черный. Я с молоком, а он с сахаром. Но по привычке в каждую чашку кладет ложку.
– Сколько у тебя уроков? – спрашиваю, чтобы подстроиться под расписание сына.
– Сегодня пять и два допа. Еще хочу сходить на шахматы. Иван Иванович вышел с больничного, – сын с шумом прихлебывает чай.
Сколько не боролась, так и не смогла отучить его от этой непонятно откуда взявшейся привычки. Поняла, что все бесполезно. Теперь только тихо соплю, делая вид, что ничего не происходит.
Зачем скандалить по пустякам? Если можно понять и простить. Он же принимает меня такой какая я есть. Со всеми недостатками и несовершенствами.
Кто-то со стороны скажет, что родителей не выбирают. Так и детей тоже. Они такие, какие есть. Главное, чтобы были любимы. От чистого сердца. До глубины души.
– Значит, заеду за тобой в три. Жди меня в школе. Когда подъеду, то позвоню. Если по какой-то причине выйдешь с друзьями за пределы школы, сообщи мне. Кинь эсэмеску или на ватсап, – инструктирую который раз.
– Мам, я все помню, – спокойно отвечает.
По поводу инструктажа по технике безопасности Антон никогда не возмущается. Как-то было дело, он потерялся. С тех пор неукоснительно следует правилам. После того случая нам долго пришлось беседовать по душам. Чтобы изгнать страх, морским ежом поселившийся в душе. Так до конца не смогли справиться. Антону, иногда, снятся плохие сны. И я знаю с чем они связаны. Но мы работаем над проблемой. Которую можно уничтожить лишь уверенностью, что мама рядом, мама не подведет и никогда не бросит. Чтобы не случилось в жизни. Я хочу, чтобы мой сын вырос спокойным самодостаточным человеком, не вздрагивающем по пустякам и не прячущим голову в песок при малейшей опасности. Чтобы стал мужчиной, а не маменьким сыночком, инфантильным и безответственным.
В жизни каждого человека должен быть островок постоянства, к которому всегда можно прильнуть. И этим островком в жизни сына являюсь я.
Жаль, что мне с этим не повезло. Но иногда так бывает. И не стоит по этому поводу грустить.
В этом мире благ всем дается поровну. Только кому-то больше славы, а другим здоровья, а третьим счастья, а четвертым всего понемножку. Последним кажется, что им досталось меньше всего. Ведь ничего нет в избытке, так, чтобы больше, чем у других.
Мне повезло с работой и с ребенком.
С работой потому что она меня кормит и не напрягает. Можно сказать, что я ее люблю, пусть и не так как можно любить живого человека. А с Антошей и вовсе я выиграла в лотерею при раздаче слонов.
– Спасибо, – отставляю кружку в сторону.
Антон все еще пьет. Внимательно смотрит вглубь чашки, о чем-то глубоко задумавшись.
По мимолетным признакам понимаю, что надо узнать в чем дело. Но не успеваю открыть рот, как слышу.
– Мам, а Лаврентий Сергеевич мой папа?
Я замираю на миг. Однако вопрос не выбивает меня из колеи. Я к нему готова, причем достаточно давно. С того самого момента как познакомила сына со своим коллегой по работе.
– Нет, – произношу тихо, но твердо. И слежу за реакцией Антона. Ожидаю любой, но только не ту, которую замечаю. Малыш вздыхает с облегчением. А вот тут у меня появляются вопросы.
– Антош, мы же всегда честны друг с другом. Ведь так? И знаем, что любая недоговоренность может вызвать массу проблем, – начинаю со вступления.
– Мам, не надо этих твоих штучек. Спроси прямо.
Я улыбаюсь отповеди. Теперь уже Антон перенимает мои привычки.
– Тебе не нравится Лаврентий Сергеевич?
– Лишь бы он нравился тебе, – дипломатично уходит от ответа сын.
Мысленно стону. Значит, не нравится. Но не хочет об этом говорить, чтобы не обидеть.
А вот это уже проблема, похлеще, чем невыученные уроки или обожженный палец.
Но думать над ней некогда. Мне пора на работу, а Антону в школу.
Глава 3
Академия Меча и Магии
– Говори, где я оказалась? – принялась наступать на зелененького.
– Эй-эй, поосторожнее, мадемуазель, – чертенок изобразил возмущенный вид. Если еще чуть на него надавить, тот обязательно сбежит.
А проводник в незнакомом месте, это как тюбик с защитным кремом на солнцепеке. Вещь крайне необходимая и жизненно важная.
– Слушай, зелененький, не с того мы начали. Давай, знакомиться. Меня Клариссой зовут, – протянула руку для рукопожатия.
Тот убрал за спину свиток, будто я собралась его у него отбирать.
– Я не зелененький! – возмутился и даже грудь выпятил.
– А какой? – обвела глазами хвостатенького с ног до головы. – Изумрудный? Аквамариновый? Цвета молодой зелени? А, может быть, ярко-салатовый? – стало интересно что ответит.
– Это временная маскировка. Чтобы слиться с обстановкой, – заявил он.
Я еще больше удивилась. Ни травы, ни тем более крупной растительности в окружении не наблюдалось.
Были стены, пол, потолок, колонны, предметы мебели и интерьера. Еще кусачие двери, тихо перешептывающиеся между собой злобные головки. Именно по их вине я не особо рвалась к выходу. Внутреннее чутье подсказывало, что только сумасшедший осмелится пройти мимо острозубых тварюшек. Вначале надо выяснить как с ними договориться, а уж потом прорываться назад, в мой мир.
Как-то почти сразу я приняла факт нахождения не в своей реальности.
У нас, конечно, чертями пугают, но их видели лишь единицы, которых помимо хвостато-рогатых посещаются еще пушисто-зубатые. А конкретно Белочки.
А так как я вовсе не употребляю алкоголь, то приход Белочки мне не грозил. А раз так, то пенять на вмиг разыгравшееся воображение не стоило.
Оставалось одно. Вокруг меня тоже реальность. Но другая. Не похожая на нашу.
Про существование параллельных миров разве что ленивый не наслышан. СМИ обильно загадили умы сверхестественным и неопознанным.
– Допустим, – приняла версию зелененького. – Скажи, как мне выбраться отсюда. Туда, – я мотнула головой в сторону выхода.
– Открыть дверь и выйти, – беззаботно ответил чертенок.
– А они меня не покусают? – шевелящиеся маколовки не внушали доверия. Уж очень плотоядно смотрели на меня. А иные замерли, как соседский кот перед прыжком.
– Хуже. Сожрут, – махнул рукой зелененький.
– Почему?
Всегда лучше сразу узнавать причину. Чтобы потом не гадать и не придумывать всякие нелепости.
– Потому как эта дверь работает только на вход.
Ответ мне не понравился.
– А какая на выход?
– В твой мир? – уточнил чертенок.
– Да.
– А этого никто не знает, – легкомысленно произнес зелененький. После таких известий он уже не казался столь милым.
Вообще, люди, в том числе черти, приносящие нам дурные вести, враз утрачивают приятность.
– Почему? – напряженно спросила я, чувствуя как по спине ползет холодок.
У меня с той стороны Антошка. Мне нельзя здесь оставаться.
Но и паниковать не стоит. Паника худший советчик, который можно вообразить.
– А я откуда знаю? Чего ты ко мне прицепилась? Пристала, как банный лист, – чертенок начал пятиться. Того и гляди даст стрекача. И я потеряю единственного на этот момент информатора. Другого еще найти надо. А этот рядышком, бери и тряси сведения.
– А, ну-ка, стоять, – ухватила чертенка за руку. Настолько крепко, словно он пойманный тать. Хотя, судя по недовольству сатира, зеленый у того что-то спер. А я этому помогла, отмазав чертяку.
– Ты делаешь мне больно, – заверещал он.
– Цыц, я сказала, – чуть повысила голос. Зелененький сразу притих. – Еще раз спрашиваю, как мне отсюда выбраться?
– Не зна-а-ю, – протянул он.
– А кто зна-а-ает? – с нажимом повторила.
– У ректора спрашивай, – как-то слишком быстро ответил он.
Это мне совсем не понравилось. Как чуть хитроватая ухмылка на долю секунды проскочившая по лицу. Но которую я успела заметить.
Как говорила одна знакомая – с возрастом люди видят хуже, но больше. И попадание в молодое тело не лишило этого опыта. Это в юности мы плохо «читаем» чужую мимику, обманываясь сладкими речами, а с годами недостаток проходит. Лапша на ушах не зависает, зрение становится острее.
– А где ректор? Веди меня к нему, – приказала, так и не выпустив руки чертяки.
Зеленая мордашка заметно погрустнела.
– Не могу.
– Почему? – задав в очередной раз столь важный для меня вопрос, я напомнила себе Антошку в период активного познавания мира. Тогда он не давал мне покоя своими «почему?».
«Почему небо голубое?», «почему вода мокрая?», «почему у людей руки, а птиц крылья?», «почему исчезли динозавры?»– я не успевала отвечать на вопросы.
А теперь вот сама превратилась в почемучку.
– Он уехал на свадьбу короля, – радостно сообщил мне чертик.
– А когда вернется? – спросила, ожидая услышать все что угодно, но только не…
– Через месяц, – будь я уверена в чистоте пола, то непременно бы села, но с детства вбитые нормы морали накрепко въелись под кожу.
– Это поздно.
– Ничем помочь не могу. Мне очень жаль, – поджал губы зеленый. В глазах чертяки при этом не было ни грамма сострадания.
Глава 4
Все же решила проверить слова чертяки по поводу невозможности выхода, ставшего входом для меня.
– А-а-а-а, что ты делаешь? – вопил зелененький, когда я волокла его к двери.
Стоило оказаться в паре шагов от нее как с дверного косяка тут же ощерились острозубые головки маколова.
– Ш-ш-ш-ш, – шумовая волна от удивительных то ли растений, то ли животных пронеслась по помещению.
– Сумасшедшая, – во всю глотку орал черт, вырываясь у меня из рук.
Только при всем желании у него ничего бы не получилось. Мой опыт по обращению с капризничающем младенцем в одной руке, чемоданчиком с документами в другой, и пакетом с продуктами в… зубах, позволял справиться на все сто процентов. И без повреждения со стороны всех несомых объектов.
Зеленого я выставила в качестве щита. Благоразумно посчитав, что я еще нужна Антошке живой, а вот чертяку он не знает. А потому не сильно расстроится, если с ним что-нибудь случится.
Потом, правда, пожалела о своем решении.
Но было слишком поздно.
Пара головок впились в штанину зеленого с клацаньем закрывающегося амбарного замка. Еле успела одернуть руки, вместе с чертом.
Тот взвыл от страха бешеной белугой.
– Убивают! Спасите! Помогите!
– Ты чего орешь? Оглушил, – зашипела уже я, пытаясь спасти свои барабанные перепонки от внепланового повреждения звуковой волной.
Но от двери отошла подальше. Проверять радиус поражения растительным цербером не желала.
Чертенок в моих руках трясся от неподдельного страха. Это и стало доказательством его же слов, проверенных эмпирическим путем.
– Я-я-я…т-т-тебе отомщу. Я-я-я-а т-т-тебе все п-п-п-рипомню, – приговаривал зеленый, когда я гладила его по голове, пытаясь успокоить. У черта зуб на зуб не попадал.
– Да ладно тебе. Хватит уже. Ничего же страшного не случилось. Подумаешь, штаны прокусили. Даже царапины нет.
К тому времени я внимательно осмотрела худое тело чертенка на наличие повреждений. И убедилась в его целостности.
– Штаны прокусили?! Да ты знаешь, что от яда маколова умирают через три минуты в страшных конвульсиях? – всхлипывая, возмущался чертяка.
Представила эту картину. Ужаснулась.
– Я думала, что ты шутишь, – принялась оправдываться.
– В качестве компенсации можно я за грудь подержусь? – как бы между прочим спросил зеленый.
Не будь он столь вежлив и в меру предусмотрителен, а я все время начеку, вначале бы сказала «да», а потом влепила затрещину одному чрезвычайно наглому черту.
Но я тренировалась на кошечках по имени Антошечка, который научил меня слушать и слышать что говорят милым убаюкивающим тоном.
В нашей маленькой семье между мной и сыном установлено правило, что за свои слова надо отвечать, какими бы они ни были. И если я на что-то давала согласие, то потом не могла забрать. И это касалось всего. Глядя на меня и Антон учился выполнять свои обещания.
Однако как и все дети любил проверять границы дозволенного. Особенно, подойти в момент максимальной занятости и попросить что-нибудь, надеясь, что я соглашусь, лишь бы отстал.
После пары проколов с просмотром видео на планшете на ночь, или неограниченного поедания чипсов, я научилась держать ушки открытыми.
Но не только я оказалась поймана на слове, но и Антон. Таким образом он стал делать зарядку по утрам и есть на завтрак овсяную кашу, которую не любил.
Зелененькому до прокачанности скилла Антона далеко, а уж меня тем более.
– Только попробуй, испепелю, как ту несчастную вазу, – с милой улыбкой ответила на желание потискать мои прелести.
Чертенок дернулся.
– Тихо, малыш. Спокойно, – по привычке начала успокаивать зеленененького.
– Я тебе не малыш, мне уже пятьдесят…
– Весен, – добавила. – Помню-помню. Если не хочешь быть малышом, то давай я назову тебя Добби.
После этого я узнала, что чертяка тоже умеет рычать.
– Меня Илом зовут. Несносный Ил. Теперь ты довольна, страшная женщина с лицом молодой ослицы.
– А вот это ты зря. Я же и обидеться могу. А обиженная женщина хуже гремучей змеи. Предлагаю запомнить с первого раза. Повторять не буду. Еще одно обидное слово и ты покойник. Понял? – произнесла с фирменной улыбкой. От которой все соседские хулиганы разбегались в разные стороны.
Моя подруга называет ее оружием массового поражения. И просила включать, когда стоило отвязаться от не в меру приставучих кавалеров.
Несносный Ил тоже проникся.
– Ты же не хочешь меня съесть? – спросил в страхе.
Похоже, что на небольшом расстоянии улыбка была еще более «милой».
– Думаешь, могу? – спросила с прищуром.
– От тебя всего что угодно можно ожидать, – ответил на полном серьезе пятидесятивесный черт.
– Зато мы теперь поняли друг друга. Правда, мал… Несносный Ил.
– И каким ветром тебя надуло в наши края? – расстроенно протянул чертяка.
– Сама очень хотела бы знать, – ответила, вспоминая как попала в странную Академию.
Глава 5
Некоторое время назад
– Мам, а нам обязательно ехать к бабушке? – спрашивает Антон с заднего сидения автомобиля.
Многие его друзья уже давно пересели вперед, но я стараюсь следовать правилам, а в них сказано, что детям до двенадцати лет, без специального сиденья впереди машины делать нечего. Сын тоже об этом знает, потому никогда не возмущается, а лишь усердно пристегивается, стоит только оказаться в машине. Да еще и других поучает, что техника безопасности превыше всего.
