Текст книги "Днепровцы"

Автор книги: Степан Ракша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

В первой половине февраля, когда крымские белогвардейцы начали наступление на Перекопе, силы наших отрядов оказались разбросанными. Пасмурной ночью Шпехт с отрядом в полторы тысячи штыков и сабель подошел к Максимовке и окружил батрацкие казармы, в которые незадолго до того переехал со своим штабом Таран. Считая, что Таран уже в его руках, Шпехт не торопился. А наш командир успел между тем послать гонца в Каланчак и Бугаевку, где находились тогда главные силы отряда. К тому же в самом партизанском штабе было пять ручных пулеметов Люиса. Отстреливаясь из них, штабники во главе с Прокофием Ивановичем продержались некоторое время в казарме, а потом в темноте незаметно покинули ее и канавой выбрались из окружения. А тут подоспели и Харченко с пехотой, и Чепурко со своим эскадроном, и Баржак с чаплынской кавалерией. Отряд Шпехта был разгромлен наголову. От него уцелело только несколько сот всадников, сумевших скрыться за Турецким валом. Сам Шпехт попал в плен и был расстрелян своими бывшими батраками.

После этого еще дважды пытались белогвардейцы прорваться из Крыма на соединение с интервентами в Херсоне, но опять были отбиты, и лишь артиллерия белых время от времени нарушала тишину, установившуюся па перешейке вдоль Турецкого вала.

3

А в Хорлах корабли Антанты все же высадили десант.

Вину за это многие приписывали штабу. Особенно доставалось Амелину.

– Ты, адъютант, прохлопал. Не усилил вовремя охрану побережья, – наседал на него брат командира.

– А если бы белые из Крыма прорвались? – спрашивал Амелин.

– Штабу поповоротливее надо быть, – не унимался Степан. – Я это и Прокофию говорил и тебе напоминаю.

– А что ты предлагаешь-то?

– Предлагаю всыпать тебе хорошо за то, что проморгал греков, и как можно скорее выбивать их. Сами они отсюда не уйдут, им у нас, говорят, нравится. А мы сидим сложа руки, ждем, пока они укрепятся.

– Ты, Степа, спокойнее, – заговорил Алексей Гончаров. – В панику не надо бросаться. Твоя нелишняя взвинченность передается другим. Не забывай, что греки в Хорлах в основном на воде сидят. Обмелевшая акватория не позволяет крупным военным судам входить в порт. Они на дальнем рейде. А там их без пушек не возьмешь. Так что не будем, Степа, зря трепать нервы адъютанту, подождем лучше, что скажет командир.

Четыре дня уже прошло, как греки высадились в Хорлах, а командир еще не высказался, словно высадка интервентов его нисколько не тревожила, хотя с часу на час он становился все угрюмее. Партизаны уже не раз спрашивали командирова ординарца:

– Чего говорит-то Прокофий Иванович?

– А ничего. Молчит все. Сильно не в духе, – отвечал ординарец.

И вот на пятый день Таран вдруг оказался в кругу наших стратегов, горячо обсуждавших положение.

– Ну, о чем у вас тут спор идет? – спросил он.

– Да все об этих самых греках, – сказал Алексей Гончаров. – Мало у нас заботы было, так вот еще гости на нашу шею пожаловали. Степан волнуется, как бы они не обосновались тут надолго и с белыми не сомкнулись. Ведь расстояние-то не больше тридцати – сорока верст.

– Вот это и меня тоже беспокоит, – сознался Прокофий Иванович. – Видно, заставит нас Антанта стать моряками. Другого выхода не вижу. Раз центром нашего внимания становится море, значит, правы наши мечтатели – надо заиметь свой какой-нибудь флот. Сухопутные силы у нас растут, а на море мы что корабли в поле.

– Нам бы только какую ни на есть посудину, – вздохнул Алексей Гончаров.

– Вот именно. Ты, я вижу, правильно подходишь к решению задачи, – продолжал Прокофий Иванович. – А раз общее мнение есть, нам остается только произвести удачную вылазку к причалам Хорлов. Крупные корабли стоят на рейде, а помельче – транспорты, катера – у причалов. Так почему бы нам не захватить их налетом кавалерии и пехоты? Как думаете? Не осрамимся?

– Конечно, раз нужно, не подкачаем, Прокофий Иванович, – ответил Харченко. – Но вот только как это кавалерия будет атаковать флот в море?..

– А ты как думаешь, моряк? – командир обернулся к Алексею Гончарову.

Матрос наморщил лоб и стал рассуждать:

– Задача, конечно, не простая… Что и говорить, сложная, трудная задача. Можно сказать, даже загадка. Ее еще надо разгадать…

– Да ты не юли, – перебил его командир. – Разгадывать тут нечего. Отвечай прямо: увяжется или нет?

– Прокофий Иванович, да к лицу ли нам духом падать?! – воскликнул матрос. – Конечно, увяжется! Надо только дерзнуть. Если захотим, все сбудется, как сказал товарищ Ленин. А без флота нам никак нельзя с греками воевать.

– Ну, в таком случае не теряйте время, – сказал командир, – готовьте канаты, багры, топоры, подбирайте людей, знающих морское дело, – механиков, рулевых. Выявляйте артиллеристов…

4

– Это вам не гайдамаков по клуням ловить, – говорил командир, давая своим помощникам задание на разведку сил и расположения греков в Хорлах. – Все-таки как-никак эскадрой командует адмирал Яникоста. Говорят, и Софка с ним приехала. Надо все до мелочей разузнать: дислокацию, перегруппировку кораблей на ночь, особо выяснить состав морской пехоты…

Отряд подтянулся поближе к Хорлам, расположился в балке, уже по-весеннему зазеленевшей, и стал поджидать тут высланных вперед разведчиков. Командиры собрались у штабной тачанки обсудить поступившее от чаплынцев предложение о помощи.

– Людей у нас достаточно. Вот если бы пушки дали!

– Но ведь их, этих пушек, и у чаплынцев нет.

– Как же нет, если они всю зиму палят по колокольне у Перекопа?

– А что толку? Разве это пушки? Они же бесприцельные. Знают, что на колокольне артиллерийские корректировщики белых сидят, вот и палят, да без прицелов ничего у них не получается.

– Ну что ж, обойдемся без пушек. Вот, может, кавалерию Баржака попросить сюда?

– Ладно, как-нибудь сами управимся, – решил командир. – Пехотинцев посадим на коней. Только седел, пожалуй, не хватит на всех.

В это время кто-то сказал:

– А вот и разведка пожаловала. – Все обернулись на голос и увидели: сквозь толпу бойцов, собравшихся у кухни, проталкивается рыжий Свыщ, а следом за ним – молодой разведчик Клименко. Подойдя к командиру, Свыщ пытался что-то сказать, но не мог – сильно запыхался.

– Ты прежде отдышись, а потом уж говори, – посоветовал Прокофий Иванович.

– Всю дорогу гнали, коней взмылили, чтобы скорее доложить…

– Ну давай, выкладывай, что там стряслось.

– Два корабля развернулись на рейде и взяли курс в море.

– Это и все?

– Нет, есть еще: жители говорят, что греки собираются все суда из бухты выводить, часть к южному краю причала, а часть на рейд.

– С чем это связано? Что они замышляют – узнали?

Свыщ кивнул на Клименко.

– В городе он только один был. Видел там этих греков, которые в татарских красных шапочках ходят, слышал их разговор, но понять не мог.

– Они по-своему лопочут, – объяснил Клименко.

– А жители говорят, – продолжал Свыщ, – что те два корабля, которые ушли в море, – французские. Вроде у них с греками какое-то несогласие. Теперь только греческие солдаты патрулируют в городе. Французов отставили; разговоры ходят, будто они не хотят воевать за капиталистов. Так что, товарищ командир, самое время сейчас ударить по этим грекам, пока они не увели весь свой флот на рейд. Потому мы с Клименко и торопились. Всю дорогу гнали коней, чтобы не упустить Антанту…

К вечеру основные силы отряда были разбиты на три группы. Разведчики еще раньше, немного отдохнув, снова ушли вперед, чтобы заняться «расчисткой» дороги. С ними ушел один взвод из эскадрона Чепурко. Ему было приказано зорко наблюдать за берегом.

Остальным предстояло действовать ночью. В два часа пополуночи все три ударные группы должны были приблизиться к Хорлам для одновременного броска с разных сторон.

Густая пелена тумана затягивала балку, в которой расположились ожидавшие выступления партизаны. На темневшем небосводе уже замигали звезды. Сидевшие и лежавшие на земле бойцы увидели вдруг выступившего из тумана командира.

– Ну теперь, хлопцы, уже почти все ясно, – сказал он. – Пора начинать – собирайтесь. Путь не близкий, и в пути все возможно. Ни в коем случае не обнаруживайте себя в дороге. Иначе провалим дело. Вражеские посты снимать бесшумно, лучше всего солдат брать живыми, чтобы с их помощью уточнить обстановку.

Кто-то спросил:

– А как будем уточнять, если не знаем языка этих иродов?

– Ничего, я по-английски как-нибудь договорюсь с ними, – ответил Таран.

Партизанские колонны стали вытягиваться из балки. Сначала все три группы двигались сообща. Затем командир велел остановиться. В чем дело – никто не знал. Вероятно, подошли раньше назначенного часа – надо было выждать.

Бойцы прислушивались и вглядывались в темноту с таким напряжением, словно надеялись увидеть, что их ждет впереди. Облака закрыли звезды. Из непроницаемого мрака текли холодные потоки воздуха. Чуть-чуть поддувал еще не выбравший направления предрассветный весенний ветерок. Озимь и сухую прошлогоднюю траву покрывала роса. Время тянулось невероятно долго: минута казалась часом.

Вдруг позади – конский топот. Это посланцы Баржака прискакали на мокрых конях. Вскоре появился и сам Баржак в своей блестевшей, как самовар, пожарной каске. Тарану пришлось изменять свой первоначальный план. При этом он поспорил с Баржаком – кому куда идти. Баржак уступил:

– Ладно, Прокофий Иванович, тебе видней.

Таран оставил за собой порт, а Баржак взял на себя устричный завод.

Для прикрытия флангов решено было выделить два взвода. Один – из роты Гончарова. Услыхав об этом, Гончаров всполошился: как же это так, его моряки останутся как бы в стороне. Да это же позор для них!

– Товарищ командир, разрешите всем нам, морякам, идти в атаку на этих иродов. Очень прошу вас – уважьте моих земляков. Иначе им стыдно будет в свой город зайти.

Таран угрюмо молчал – не любил он менять своих решений. Тем более не хотелось делать это в присутствии Баржака.

Но Баржак сам помог ему выйти из щекотливого положения:

– Эту просьбу, Прокофий Иванович, нужно бы удовлетворить, – сказал он. – Просьба основательная. Разрешите, я пошлю на ваш фланг свой взвод, а моряки пусть бьют греков с фронта. Им действительно обидно торчать на фланге.

– Ну, если так, я согласен, – уступил Таран.

На радостях кое-кто ив моряков затянул: «Эх ты, яблочко, куда ты катишься…»

– Отставить! – приказал Таран. – Вывести из строя тех, кто запел. Раз забываются, обнаруживают себя до атаки – в атаку не пойдут, пусть здесь на пригорке сидят и приучаются к выдержке.

А через несколько минут скомандовал:

– По коням, за мной вперед!

За Прокофием Ивановичем первой двинулась группа конных моряков, отобранных Гончаровым для захвата греческого флота.

5

– Вот здесь в укрытии и будем ждать, – сказал Таран, останавливая коня на подъеме из ложбинки. Своему брату командир приказал выдвинуться с ротой вперед. – А мы, остальные, – пояснил он, – будем пока резервом, на случай какой-нибудь неустойки.

Уже пришло время намеченного удара – с востока началось чуть заметное посветление, а от ударных групп никаких сигналов нет. Адъютант нервничал:

– Уж больно много наговорили мы об осторожности, Прокофий Иванович. Будут они теперь не на конях, а на карачках ползти.

– Может быть, попали в беду? – несмело вставил кто-то.

Но командир так поглядел в сторону говорившего, что тот сразу прикусил язык.

Вокруг все еще было завешено тьмой. Казалось, что и рассвет почему-то задерживается. Люди продрогли, стали приплясывать на месте, держа в поводу коней.

Командир приказал послать в головную ударную группу двух самых отважных и хорошо знающих город бойцов.

– Пусть один возьмет ручной пулемет, а другой – побольше гранат, – сказал он. – Во что бы то ни стало надо узнать, что там с этими моряками. Почему не дают о себе знать?

Но не успели те двое выехать, как из темноты донеслось далекое «ура». Вспыхнувшая затем беспорядочная стрельба продолжалась минут двадцать, после чего снова воцарилась немая тишина.

Командир распорядился о высылке на окраину города разъезда, а остальным велел следовать за ним к бухте.

Только выбрались мы из лощины, глядим, навстречу скачут трое конных. Они доложили, что все совершилось так, как было задумано: Хорлы в наших руках, захвачены пленные, трофеи, и в числе их три катера.

– Хорошо, организованно все получилось, без горячки, товарищ командир. Один катер взяли прямо на ходу. Греки завели его, но не успели отшвартовать, как наша братва оказалась уже на палубе. Они и чехлов не сумели снять со своих пулеметов.

– А почему долго ничего не сообщали?

– Да провозились с миноносцем. Едва заставили его уйти из порта. Сначала, гад, не соглашался ни в какую, грозил открыть огонь, но мы стали кидать гранаты к нему на палубу, и тогда миноносец, дав задний ход, удалился.

– А чего было канителиться? Надо было и его захватить.

– Да он, товарищ командир, миноносец-то этот – не завидный, какой-то ободранный.

– А пулеметов и пушек на нем много?

– Вот в том-то и дело, товарищ командир, что не сочтешь сколько, и все наготове.

Расспросив прискакавших из порта всадников, командир отдал новое распоряжение:

– Всем идти в город, тачанки с пулеметами держать сзади в прикрытии.

Сам он все же решил отправиться в порт и стал поименно называть всех, кто пойдет с ним. Отобрал всего тридцать всадников да два пулеметных расчета.

6

На рассвете Хорлы приветствовали своих освободителей. Почти в каждом доме жители готовили нам угощение. Исключение составляли немногие – те, что осторожно поглядывали на партизан, а потом поворачивали головы в сторону военных кораблей Антанты, стоявших на рейде в трех – четырех километрах от берега.

Таран лично наводил порядок в порту. Взятых в плен греков он велел отпустить.

– С греками мы не воюем, а непрошеных гостей знать не хотим, – сказал он. – Пусть догоняют своих в море на лодках. Оставить только тех, кто издевался над жителями города. Этих пусть народ рассчитает.

Народ показал на семнадцать греков. Их под конвоем отправили в Херсон.

А командир уже решал вопрос о трофеях.

– Катера зачислить в партизанский флот. Командующим назначаю матроса Алексея Гончарова… Брошенное греками оружие свезти к штабу, а шерсть и зерно с захваченных барж раздать беднейшему населению Хорлов, Каланчака и Чаплынки…

У Прокофия Ивановича и следа не осталось от той угрюмой озабоченности, которая не покидала его все последние дни. Вечером, собрав в штабе своих помощников, он говорил:

– Ну, друзья мои, есть теперь у нас и флот! Ты, Степан, мечтал о каком-нибудь суденышке, а мы имеем уже целых три. Правда, вооружены они только пулеметами, но зато везде могут ходить, даже у самого берега. Плоскодонные, мелкосидящие суда будут малоуязвимы с больших кораблей и всегда легко могут скрыться… Смотрите, как хорошо у нас получается: пехота будет атаковать противника на суше, кавалерия – ловить убегающих и совершать налеты по вражеским тылам, а флот – действовать на море. Отныне мы сила, что твоя республика! Антанте и на море придется оглядываться – мы ей и там можем показать, где раки зимуют! Только вот артиллерии еще недостает.

Все были веселы и, расходясь из штаба, шутили:

– Теперь нам море по колено.

На улице встретились с двумя партизанами, конвоировавшими в штаб греческого моряка.

– Смотрите! – воскликнул Алексей Гончаров. – Где-то еще одного грека раздобыли. Значит, не всех переловили.

Но оказалось, что это – парламентер. Только что приплыл на катере с каким-то пакетом от адмирала Яникоста.

Мы решили вернуться в штаб – может быть, получим новые указания.

Взяв пакет, Таран предложил парламентеру присесть, указав рукой куда. Парламентер козырнул, четко повернулся через левое плечо и сел на указанный ему стул.

Командир не спешил открывать пакет. Он прочел надпись на конверте, показал ее адъютанту, потом еще повертел пакет в руке, поднял на свет, чтобы посмотреть, с какою края лучше надрывать, и только после этого вскрыл. Прочитав послание – оно было написано на русском языке, – командир передал его Амелину и сказал:

– Давай, Николай, созывай старшину. В трудную минуту и Богдан Хмельницкий так поступал.

Амелин поддержал шутку:

– Но ведь мы, Прокофий Иванович, не казаки, жупанов не носим и оселедцев на головах у нас нет, а красные шаровары только у одного Неволика…

– Ты это брось, – перебил его Прокофий Иванович. – Давай-ка лучше созывай поскорее кого положено, а то адмирал Яникоста заждется, – и кивнул на парламентера, сидевшего на стуле истуканом.

Минут через пятнадцать все были в сборе. Прокофий Иванович прочел вслух послание греческого адмирала. Адмирал требовал немедленно освободить порт и всех пленных, угрожая в противном случае открыть огонь со своих кораблей.

Закончив чтение и отложив послание в сторону, Таран сказал:

– Угроз мы не боимся и в нашем доме распоряжаться никому не позволим. Пиши, адъютант, то, что я буду говорить. Не возражаете, товарищи? Потом обсудим, если что будет неясно.

Возражений не последовало, и Прокофий Иванович стал диктовать:

«Ответ командующему флотилией Антанты на Черном море Яникоста. На полученный от вас ультиматум я вам предлагаю немедленно уйти, в противном случае путем установки артиллерии на косе Джаларгач закрою выход в море завтра в семь часов утра… Вы непрошено пришли в нашу страну и поддерживаете бандитов и белогвардейцев, которые ненавистны рабочим и крестьянам… занялись грабежом… Предлагаю вам убраться… завтра уже будет поздно.

Командир партизанского отряда Таран П. И.»

– Ну как, будем обсуждать или всем все ясно? – опросил командир.

– Ясно, – ответил Харченко, и с этим все согласились.

Адъютант запечатал написанный им под диктовку командира ответ, вручил его парламентеру и велел дежурному проводить того на катер.

Парламентера увели, но собравшиеся в штабе командиры еще долго не расходились, продолжая разговор об ультиматуме адмирала Яникоста. Ультиматум не испортил наших победных настроений, а ответ Тарана еще больше подогрел их.

Между тем вернулся дежурный, провожавший парламентера, и сообщил, что все захваченные катера уже на ходу. На одном даже сооружена пушка из… трехдюймового резинового шланга.

– А толк какой от этого будет? – усомнился Харченко.

– Молодцы ребята, толк должен быть, – сказал командир и тут же поинтересовался: – А парламентер видел это орудие?

– Мы его туда близко не подводили, – ответил дежурный, – но издали наверняка видел…

Начинало темнеть, и Таран предложил всем командирам отправиться по своим местам, зорко следить за берегом.

– А сам я, – сказал он с улыбкой, – побреду на базу флота, к катерам.

Вернувшись в штаб поздно вечером, Прокофий Иванович еще раз похвалил наших моряков за изобретательность. Вскоре стали возвращаться и другие командиры, проверявшие охрану побережья. Таран приказал подать чего-нибудь поесть. За столом шел разговор о событиях минувшего дня. Все сходились на том, что денек выдался на редкость хороший.

Было за полночь, первые петухи уже пропели, как вдруг в штаб ворвались два партизана и с ними – опять тот же грек парламентер. Сначала мы подумали, что этот посланец Яникоста до сих пор еще не отбыл с нашим ответом, но оказалось, что он привез от своего адмирала новый пакет.

Приближался час, когда во исполнение своей угрозы мы должны были открыть артиллерийский огонь с косы Джаларгач. Не имея артиллерии, командир, естественно, начинал нервничать. Он приказал дежурному увести парламентера в другую комнату и сразу же стал читать вслух новое послание Яникоста. Послание это гласило:

«Милостивый государь господин Таран! Я не согласен с Вашим мнением. Я пришел сюда не как враг, ничего не позволял брать без разрешения. Вы напали без всяких причин на людей, которые находятся под защитой моего флота. Без всякого с моей стороны повода Вы имели смелость бросить мне вызов. Я принимаю Ваш вызов и готов защищать свой флаг, который Вы оскорбили. Своими пушками, гидропланами я разрушу все те деревни, над которыми Вы командуете. Я никому не хочу делать зла, особенно крестьянам и рабочим, которых считаю очень полезным элементом для страны. Поэтому я предлагаю, если желаете сохранить добрые отношения со мной, чтобы пленные, которых Вы взяли и которые находятся под защитой моего флота, были возвращены. Я жду Вашего ответа до завтрашнего утра, до семи часов в Бакале.

Командующий Яникоста».

Обсуждение новой ноты Яникоста продолжалось до трех часов ночи. Командир не торопил, хотел, чтобы все высказали свое мнение. Наконец решено было никакого ответа не посылать, а парламентера проводить до пристани, чтобы он поскорее убирался туда, откуда явился.

Утром в воздух поднялись гидропланы интервентов, загремели залпы с их кораблей. Туман еще не совсем рассеялся. Солнце то показывало свой безлучный диск, то скрывалось в ватной пелене. Но на морском горизонте было уже светло. Мы четко видели стоявшие на рейде корабли и вспышки их выстрелов.

Бомбардировка продолжалась недолго, и урон она причинила нам небольшой: было ранено несколько бойцов и убита одна лошадь. А как только стих грохот разрывов, из труб вражеских кораблей повалил густой бурый дым. Увидев это, мы сразу поняли, что греки вслед за французами решили покинуть наши воды.

Первыми взяли курс в море крейсер и миноносцы. За ними тронулись транспорты и вся прочая мелкота. Позади всех тащилась какая-то баржа. Алексей Гончаров на своей флагманской «Пчелке», сопровождаемой двумя другими трофейными катерами, устремился за ней, и на глазах уходивших в море интервентов баржа вынуждена была повернуть назад. Хорловским буржуям, пытавшимся удрать вслед за греками, пришлось вытаскивать на берег свои чемоданы с золотом и разными драгоценностями, которые Таран сдал потом в советскую казну.

7

Попала в руки партизан и София Богдановна Фальц-Фейн – некоронованная царица Хорлов, Перекопа и всех земель до Аскании-Новы. Во избежание самосуда, который грозил этой ненавистной народу старой злой барыне от рук ее бывших батраков, Таран велел ее арестовать и посадить в караулку при штабе.

Когда конвойные, едва отбившись от наседавшей на них толпы, привели Фальц-Фейншу в отведенное ей помещение, начальник караула Петро Колтун, тоже бывший ее батрак, закричал:

– Ну, чего притащили сюда эту крысу? Караулку поганить?

Старший конвойный стал его урезонивать:

– Ты, я вижу, в политике плохо разбираешься. Командир велел беречь ее. Не иначе как заложницей будет она теперь. Антанта будет с нами об ней торговаться.

– Да на кой черт она им нужна? Станут они из-за нее в такое время переговоры вести! Сам знаешь, как их адмирал Яникоста на нас рассерчал за то, что мы отклонили его ультиматум.

– Нет, ты, друг, не прав. Софка ведь сюда пригласила этих греков. Как же им о своей хозяйке не позаботиться. Да и сын ее Эдуард там где-то у них.

– В расход бы ее, стерву, пустить! – требовали другие караульные.

– Что вы, хлопцы, – возражал конвойный. – За это судить будут. Вы вот распишитесь в получении, а потом что хотите, то и делайте с ней.

– Не буду я расписываться за эту гадюку! – заупрямился Петро Колтун. – Сколько она нам платила за сезон? По восемь – десять целковых, да из них еще рубля по два штрафных удерживала. А приказчики ее, сколько нас угощали плетьми да пинками? К чему ж такую заложницей оставлять? Это чья-то глупая выдумка или кто-нибудь в шутку сказал, а вы, дураки, и поверили… Тьфу – заложница, да у всей Антанты золота не хватит на ее выкуп – уж очень много она из нас высосала. Ее долг далее не сосчитать, настолько он велик. Мало ли людей отправила эта тиранка на казнь и каторгу в пятом году! А помните, как на виноградниках намордники батрачкам надевали, чтобы они виноград не ели?

– Хватит тебе, Петро, счеты с этой барыней сводить. Знаем, что она тебе здорово насолила, да и всем нам не меньше, но не надо, товарищи, пачкаться, имейте уважение к себе, – сказал заглянувший в караулку на шум наш почтенный Степан Задырко, такой же фальц-фейновский батрак, как и все турбаевцы, по человек уже партийный.

В караулке стихло, и Фальц-Фейнша, молча сидевшая на лавке в углу в своих изодранных толпой шелках, осмелела – потребовала разговора с командиром наедине. Таран согласился, сам пошел в караулку. А когда вернулся, плюнул и сказал:

– Вот ведь, гадина, что придумала! Говорит мне: «Я вижу, Прошка, что ты умеешь управляться с людьми, иди служить ко мне – будешь управляющим всеми моими имениями, спасу тебя от петли, а то не минуешь ее, когда вернется порядок».

Несколько дней, пока мы были в Хорлах, Фальц-Фейнша сидела в караулке. Но, когда уходили обратно на Перекоп, Таран не захотел тащить ее с собой – велел выпустить, и вскоре до нас дошел слух, что какие-то конники, прискакавшие в Хорлы после нас, зарубили Софку шашками. Может быть, это были и наши турбаевцы, потихоньку отставшие в пути и вернувшиеся в Хорлы, чтобы свершить суд над своей бывшей барыней: расследованием этого дела тогда никто не занимался – не до того было.

8

Отряд наш снова занял свои старые позиции на Перекопе рядом с чаплынцами. В конце марта 1919 года на помощь нам подошли советские войска из группы Дыбенко. Общими силами был предпринят штурм укрепленного французскими инженерами перешейка, но не хватало артиллерии и толку не получилось – лишь напрасно жертвы понесли.

Неудачные бои привели Тарана к мысли, что удар с фронта следует подкрепить ударом с тыла, и катер «Пчелка», не доходя до пристани Сарабулат, высадил ночью десант – двенадцать смельчаков во главе с самим Тараном. Уничтожив охрану пристани, партизаны овладели телефоном, и Прокофий Иванович объявил по проводу:

– Я – Таран, командующий Черноморским побережьем, заявляю всем – и вам, белая сволочь, и вам, партизаны, – что многочисленные корабли Красного флота высадили в Крыму мощный десант с сильной артиллерией и к утру здесь от беляков мокрого места не останется – все будут уничтожены, если не сдадутся сейчас же.

В ответ из Бакала загремели тяжелые орудия. Однако снаряды летели не в Сарбулат, а в направлении Перекопа: в панике, не разобрав, где красные, артиллеристы противника стали бить по своим передовым позициям.

– Не верили, что у нас сильная артиллерия, так вот вам доказательство, – сказал Таран, заканчивая разговор по телефону.

С этого и началось наше совместное с Дыбенко наступление. А закончилось оно, как известно, освобождением большей части Крыма: с Перекопа белогвардейцы были отброшены на Керченский полуостров.