Текст книги "Живые тени ваянг (СИ)"
Автор книги: Стелла Странник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Да.
– А вы знаете, что именно в Дрездене была первая постановка этой оперы? И было это... М-м... Да, было это...
– В тысяча восемьсот сорок третьем году, – закончил фразу Поль.
– Так давно? – Катя искренне удивилась. – А я читала в детстве эту легенду...
Они постояли еще немного, разговаривая ни о чем и обо всем, как и положено на раутах. "Нужно ли мне идти в оперу? – спрашивала себя Катя. – Может быть, лучше остаться в этой компании?" Но внутренний голос подсказывал ей, что изменять свои планы не стоит, вот и Анна Павловна говорила о том же.
Они обменялись визитками. Катя держала в руке два плотных глянцевых прямоугольничка и с ужасом думала: "Боже! А у меня нет визитки Буди! Да и у него – моей... А если потеряемся?" "Чушь! – ворчал второй внутренний голос. – Есть всего лишь одно здание Нидерландской оперы. Если вы договорились встретиться там – флаг тебе в руки! Вперед – и с песнями!"
Здание театра оказалось современной постройкой из красного кирпича, стекла и бетона. Оно стояло полукругом, как и Дом моделей, рядом с "голубым глазом Амстердама", по-матросски выпирая грудь почти вплотную к воде. Столько каналов, водоемов, бассейнов и других "водных емкостей", пожалуй, нет ни в одном другом городе мира.
Буди встретил ее возле входа, и они торжественно прошествовали в "музыкальный храм".
– Как прошла презентация?
– Отлично! Чуть не забыла, что иду в оперу. – Катя пробежала взглядом по его лицу, чтобы уловить реакцию на сказанное. Но он не проявил никаких эмоций. Был таким же серьезным и задумчивым. Пожалуй, последнего в нем даже прибавилось.
– У тебя что-то случилось? – Катя задала этот вопрос скорее не для того, чтобы сопереживать ему, ей казалось, того требуют правила этикета. Вспомнились американские фильмы, когда к раненой девушке, зажимающей фонтан крови, подходят люди и спрашивают: "У тебя все в порядке?"
– Нет-нет... Все в порядке...
Катя опять чуть не прыснула: "Вот ведь, только подумала... И что это мне сегодня так весело?"
– Немецкая опера на Рейне – это нечто фантастическое, – произнес Буди. – Сейчас ты сама убедишься в этом. А в Нидерландах ценят искусство. Ты знаешь о том, что здесь недавно поставили "Евгения Онегина"? Это Штефан Херхайм сделал поклонникам русского искусства такой дорогой подарок! А в прошлом году в Амстердаме состоялась постановка оперы Римского-Корсакова "Сказание о невидимом городе Китеже и деве Февронии". Ваш Дмитрий Черняков признан за эту работу лучшим сценографом года...
– Ты столько знаешь...
– Это – моя работа. Ведь ты можешь рассказать то, чего я не знаю об известных кутюрье! – Буди широко улыбнулся, как будто подслушал, что Катя как раз и говорила о них на презентации.
С первыми же звуками увертюры она "улетела" далеко-далеко, на просторы океана. Сначала спокойное, море вдруг забурлило, яростно поднимая гребни волн, и послышался грозный клич Голландца...
– Это валторны и фаготы заиграли... – прошептал Буди.
Катя молчала. Когда-то она слышала звуки этих инструментов, но очень давно, еще в детстве.
– А это на фоне духовых инструментов звучит английский рожок... – продолжал объяснять Буди.
"Какая светлая мелодия, волнующая и завораживающая, – подумала Катя. – Скорее всего, она и ассоциируется с образом главной героини... "
В бухте, куда выбросило штормовой волной норвежских моряков, появился еще один корабль. Таинственный капитан в черном, а это и был Голландец, начал арию о своей роковой судьбе. Только раз в семь лет позволено ему причаливать к берегу в поисках девушки, которая сама захочет сохранить ему верность до самой смерти. От проклятия, которое нависло над капитаном, может избавить только такая невеста, но ее он пока не нашел, несмотря на то, что скитается по морям уже несколько столетий.
Вполне благородный внешне Голландец предлагает норвежскому капитану Даланду неслыханное богатство, если тот отдаст ему в жены свою дочь. И алчный норвежец тут же соглашается на сделку и приглашает незнакомца в свой дом. Удивительно, но здесь уже висит портрет Летучего Голландца – героя легенды, которая полностью захватила воображение Сенты, дочери Даланда.
В это время молодой охотник Эрик просит у Сенты согласия выйти за него замуж. Ей жаль юношу, но она поглощена мыслями о Летучем Голландце. Диалог прерывается – отец привел с собой человека, так похожего на изображенного на портрете героя... И девушка, не раздумывая, дает клятву нежданному гостю, что станет ему женой, преданной до гроба.
Эрик снова умоляет Сенту отказаться от страстного увлечения незнакомцем. Голландец, услышав этот разговор, начинает подозревать Сенту в неверности и собирается отчалить от берега. И девушка, рыдая от отчаяния, взбегает на высокий утес. "Я буду верна тебе до смерти", – кричит она, бросившись в бездну. Шторм еще не утих, и корабль Голландца тоже тонет в морской пучине. Норвежцы на берегу в ужасе, они видят, как Сента и Голландец наконец соединились – в бездонном, как сама любовь, океане...
Катя почувствовала боль в пальцах рук. Как же не заметила она, что с силой вцепилась в руку Буди? А он и не выскользнул из ее "мертвой хватки". Надо же...
А в детстве она читала совсем другую легенду. Капитан Ван дер Декен возвращался в Нидерланды из Ост-Индии. На борту его корабля путешествовала молодая пара. Капитану девушка понравилась, и он решил избавиться от соперника. Убил жениха и сделал предложение его невесте. Но та в ответ бросилась за борт. Корабль попал в сильнейший шторм у мыса Доброй Надежды[57], и команда умоляла капитана развернуть судно и переждать бурю в безопасной бухте, но тот, упрямец, лишь посмеялся над трусостью матросов. Непогода усиливалась, и капитан, потрясая кулаками, послал проклятья небу. В тот же момент на палубе корабля появился призрак, но и это не остановило Ван дер Декена. Он выхватил свой пистолет и попытался застрелить наваждение. За столь дерзкий поступок капитан навлек на себя проклятие призрака, и с тех пор вынужден так же блуждать по морю вблизи злополучного мыса.
– Буди, а ты знаешь легенду о Летучем Голландце? – спросила Катя, когда смолкли последние звуки оркестра и утих шквал зрительских аплодисментов.
– Да, конечно.
– Но она же совсем другая... Там капитан Ван дер Декен...
– Это голландская история[58]. А у Вагнера – немецкая. Они совершенно разные... А есть еще история о том, как капитан продал душу дьяволу. Он играл с ним в кости и поставил на кон свою душу. А когда проиграл – его душа стала призраком и вынуждена была вечно скитаться по океанским просторам... Катя, я провожу тебя домой. Ты устала и под впечатлением...
– Да, сильная вещь, – едва слышно сказала она, а про себя подумала: " И – загадочная... Не с этой ли историей связаны мои видения с масками? А впрочем, что в них общего?"
– Буди, как ты думаешь, почему Сента решилась на такой поступок? Неужели из-за любви? Но она ведь до этого не знала Летучего Голландца, значит, и не любила его...
– Катя, это не просто любовь... Это – готовность к самопожертвованию ради блага другого человека! А для оценки такого поступка нет никаких критериев. Он может либо быть, либо – не быть...
В лицо опять подул морской бриз. Слегка солоноватый свежий ветерок напоминал о том, что море может быть не только теплым, ласковым и добрым. Оно бывает и холодным, злым и даже жестоким. Какой суровый норов проявляет оно во время штора! Ну, а тех, кто сам бросается в пучину, как в этой опере, наверное, заглатывает с превеликим удовольствием...
Подъехало такси, но в нем было всего одно свободное место.
– Готовность к самопожертвованию... – повторила Катя. – Может быть, и есть она в сказках да легендах... А в реальной жизни...
Со следующей машиной повезло. Но Катя и Буди всю дорогу молчали, словно "переваривали" полученную информацию. Так и ехали они – каждый в своих мыслях. А когда прощались возле подъезда, он произнес загадочную фразу:
– Легенда о Летучем Голландце может случиться с любым человеком...
– Как это?
– Каждый может получить за свои грехи проклятие... И не только за свои, но и за грехи в прежних воплощениях...
– Но ведь...
– Ох, Катя, Катя... Мы все о трагическом... Хочешь, я тебя развеселю? А знаешь ли ты легенду о "плЫвучем голландце"?
–Что? Первый раз слышу!
Буди рассмеялся:
– Я так и думал! У тебя нет чувства юмора! А "плывучий голландец" – это автобус-амфибия, на котором можно путешествовать по воде – по каналам, перерезающим Амстердам. Сидишь так и посматриваешь по сторонам, а гид тебе рассказывает: "А это – Нидерландская опера, вчера здесь была постановка "Летучего Голландца", и главными зрителями того действа стали Буди и Катя..." Давай завтра грустного голландца заменим на веселого, а?
Паула уже спала, и Катя осторожно прошла на кухню – захотелось перехватить чего-нибудь легкого, вроде салата. Открыла холодильник, а оттуда пошел аромат вишни. "Вот здорово! Вишневый пирог купила! Ну, Паула, знает, чего я хочу". Запах ванильного сахара добавлял лишь пикантности, но не перебивал "вишневую волну". А была она нежной и так таяла во рту...
Сон не шел. Вот так всегда. Когда много информации и впечатлений, идет перевозбуждение нервной системы. А сон – не идет. Так что же сказал Буди о проклятии за свои грехи? "Проклятие", "проклятие"... Это слово вертелось у нее на языке, как будто нужно было его поставить в недостающее звено мыслей. Вот, наконец, и оно! А что за заклинание говорил ей человек-орел? "Когда Катарина простит Альберта..." Может быть, над этим Альбертом, как и над Летучим Голландцем, не над немецким, а над голландским, тоже висит проклятие? Надо спросить у Буди, он все знает...
Последняя мысль пришла к ней уже почти во сне.
Глава 4. ДЕНЬ ТРЕТИЙ
– Убегаю сегодня пораньше, – лицо Паулы нарисовалось перед Катиными глазами, когда та еще и не проснулась. – Позавтракаешь и отдыхай.
– А ты куда?
– О-о-о, у меня такое интересное дело сегодня... Называется "Непостоянство гениев". Ладно, я тороплюсь... Расскажу вечером. О Вилли не беспокойся, Хелен уже здесь. Пока!
Катя приняла душ, привела себя в порядок и босиком прошла на кухню. Там она заварила кофе и села за огромный, из тяжелого дерева, обеденный стол. Завтрак еще не остыл: Паула приготовила омлет с овощами. Мысли путались. Еще позавчера она переживала по поводу того, что Стас улетает в Лондон, а вчера о нем даже и не вспомнила... Может, просто закружилась? Все сразу: и презентация, и – опера...
Возвращаясь в спальню, не удержалась, заглянула в детскую. Комната отличная: просторная, светлая, а главное – оборудована для любимого малыша. Здесь – и невысокая горка, с которой можно скатиться, и машина-бибика, на которой можно порулить, и целый шкаф мягких игрушек... Детский столик, за ним можно и кушать кашку, и рисовать фломастерами или карандашами. Огромный ковер – можно валяться, а можно сидеть, складывать конструктор, их здесь – тоже с десяток.
"И зачем же она ребенка решила взять себе? Ведь сама говорила, что предлагали оставить, – подумала вдруг Катя. – Какая ему разница, на каком ковре и за каким столом сидеть? Там, хотя бы, есть другие дети, пообщаться с ними можно". "Как это – пообщаться? – спросило второе "я". – Ты же сама себе противоречишь! Как он будет общаться, когда ему, как ты сказала, "все равно"?".
– Вилли! – Катя помахала ему рукой, и он тряхнул головой и посмотрел на нее. Из чуть приоткрытого рта вытекла слюнка, и Хелен тут же вытерла ее большой салфеткой, которая была у нее наготове.
"Да уж, а там не станут сидеть перед каждым с платком..." – подумала Катя.
Сегодня Хелен учила Вилли рисовать. Он сидел на детском стульчике за столиком и держал в правой руке толстенный фломастер. На листах ватмана, которые были разбросаны повсюду, красовались жирные разноцветные разводы-завитушки, очень даже похожие на творения сюрреалистов. Если внимательно присмотреться к ним, много чего можно увидеть. Если захотеть. Когда бы их нарисовал известный художник, кто-то бы и восхищался, подметив "тайный смысл", но если больной ребенок – этот смысл теряется за бессмыслицей.
На стене возле детского шкафа, напоминающего один из отделов "Детского мира", висели настенные часы в виде мохнатой головы медведя. Совсем не злой, он даже улыбался, рот у него, как и у Вилли, тоже был приоткрыт. И вдруг из этого рта выпрыгнула кукушка с радостным "ку-ку!"
"О боже, уже десять часов, – подумала Катя. – Меня же Буди ждет возле дома..."
Она подошла к окну и отдернула шторы из мягкого желтого шелка с золотистыми разводами. Возле подъезда стояло такси.
– Пока, Вилли, пока, Хелен... До вечера!
И Катя побежала в прихожую, чтобы набросить легкую курточку и обуть свои любимые кожаные сапожки с помпончиками, похожими на колокольчики. Эх, если бы они еще и звенели... Не поймут даму, которой "за тридцать". "Тьфу ты, – вспомнила Катя "занозину", которую засадила ей Паула. – Тебе тоже не меньше! И как это я не сообразила тогда ответить!"
...Она стояла в зале Государственного музея Амстердама и смотрела на картину Рембрандта как на огромный фантастический мир, написанный на библейскую тему. Но этот мир предстал перед ней не в вычурно-идеализированном, а в реальном, реальном до боли, свете. Катя становилась свидетелем грандиозной сцены, этого удивительного по своей простоте и жестокости события: отречения апостола Петра от Иисуса Христоса. Казалось, еще немного, и она станет уже не свидетелем, а... участницей этого события.
На переднем плане – служанка, солдаты и отрекающийся Петр, на заднем – Христос со связанными руками. Служанка держит свечу, освещая лицо Петра, чтоб удостовериться, что он был с Иисусом, но тот опровергает это.
– Понравилась? – нависшую над героями картины тишину разрезал голос Буди.
– Да, пожалуй... Мне показалось, что "Отречение Петра" – самая сильная и самая выразительная работа этого художника[59].
– Да... И ведь удивительна судьба этой картины. Долгое время она находилась в Париже, потом переехала в Санкт-Петербург...
– Правда?
– Да-да, Екатерина Великая купила ее для своей коллекции... И уже в советское время, где-то в тридцатых годах, когда в Эрмитаже все распродавалось, картину приобрел музей Амстердама...
Буди взглянул на наручные часы:
– О-о-о, надо поторапливаться, у нас сегодня – обширная программа. А знаешь, Катя, я уже несколько раз был в Нидерландах и не перестаю удивляться, какие имена дала эта страна миру! Шестнадцатый век – Иероним Босх, семнадцатый – Рембрандт Ван Рейн, Йоханнес Вермер, Ян Стейн, девятнадцатый и двадцатый – Винсент Ван Гог и Пит Мондриан. А Мориус Корнелиус Эшер?
– Отлично знаю его работы, но ведь он больше – художник-график!
– Да я об именах, вообще-то! А сколько писателей, композиторов! И знаешь, кто основал этот музей? Брат Наполеона Первого, король Голландии Луи Бонапарт! Как тесен этот мир, да? Ну все, Катя, бежим дальше...
За этот третий и последний день пребывания в Амстердаме Катя планировала посмотреть "все остальное". Поэтому к названию этой экскурсии очень подходило известное всем "галопом по Европам". В тот день они побывали в Доме-музея Рембрандта в Еврейском квартале[60], чтобы ощутить истинную обстановку, в которой творил художник. Понятно, что многое всегда потом улучшают и переделывают, но все же... Здесь действительно сохранились и кухня, и жилые комнаты, и мастерская художника. И даже – осталась такой же, как и прежде – опись имущества, составленная нотариусом для его продажи с аукциона.
Интересно, что у всех великих людей есть и пик славы, и "не лучшие времена". А у многих последнего даже гораздо больше – так и заканчивают свое пребывание на грешной земле в нищете.
Катя и Буди посмотрели картины современников Рембрандта, его учеников, и конечно же – учителя – Питера Ластмана. "Хорошее имя – Питер, оно так часто встречается среди нидерландцев", – подумала она.
Музей Ван Гога[61] располагался в парке рядом с Рийксмузеем[62]. Современное и очень модное здание. Из картин этого художника Кате больше всего понравился "Цветущий миндаль"[63]. Оказывается, Ван Гог написал это полотно, когда услышал от любимого брата Тео радостное известие о рождении сына – впоследствии единственного своего племянника. На нежно-голубом фоне расцвел миндаль. Его цветы как будто настоящие, их хочется потрогать, настолько они осязаемы, хочется вдыхать и вдыхать их аромат... А вот "Подсолнухи"[64] Ван Гог написал для Поля Гогена, с которым тогда дружил. Однажды к приезду Поля он украсил в своем домике комнату, повесив на стены шесть подсолнухов – три на голубом фоне и три – на желтом. И желтый фон очень необычен, он навевает совсем не радостные мысли...
"Почему у многих гениальных людей трагична судьба? – этот вопрос задавала себе Катя и не могла на него ответить. – Вот, например, Ван Гог. В порыве ярости мочку уха себе отрезал, а потом и вовсе оказался в клинике для душевнобольных. А в конечном итоге – самоубийство. Чего ему не хватало? Удовлетворения своим творчеством? Душевного равновесия? А может, несостоявшегося личного счастья?"
Подъезжая к амстердамской бухте, издалека видишь здание цвета морской волны. Оно построено над въездом в тоннель и стилизовано под корабль, нос которого вздымается над заливом. Это Музей Немо[65], место, где можно совершить занимательное путешествие между реальностью и фантазией.
Катя вспомнила, как еще в детстве читала научно-фантастический роман Жюля Верна "Двадцать тысяч льё под водой"[66]. Там выдуманный капитан Немо путешествует на подводной лодке "Наутилус". Примерно такое же путешествие на грани вымысла можно совершить и здесь, тоже начиная с кафе под таким же названием, потом продолжить в залах-палубах, где идут игры-рассказы о законах мироздания, тайнах биохимии и генетики, загадках человеческого мозга и сознания...
– Катя, ты не уснула?
– Это я задумалась. Впервые вижу, чтобы музейными экспонатами стали... мыльные пузыри.
– А ты знаешь, как переводится слово "немо"? "Никто". Вот поэтому и есть эти пузыри. Как бы напоминание о том, что детская фантазия с помощью музейных технологий может превратиться в виртуальную реальность.
Через четвертый этаж музея они вышли на ступенчатую крышу, похожую на палубу. С нее открывается панорамный вид на старый город, единственный полноценный вид с такой "смотровой площадки". Архитектор Ренцо Пьяно удивительно точно выбрал место в гавани, вписавшись в которое, музей стал одним из символов Амстердама.
– Смотри, Буди!
Через залив торжественно шествовало какое-то судно. С его стороны доносились звуки духовых инструментов, они-то и создавали праздничную атмосферу. Возможно, там тоже была экскурсия – на палубе толпились люди. А к самой кромке залива приблизились здания Амстердама. Они стояли плотной стеной, возвышаясь над гладкой поверхностью воды, как над зеркалом, в котором можно любоваться собой.
– Катя, мы еще куда-нибудь успеем? Как у тебя со временем?
– Времени очень мало, Буди. Музей тюльпанов[67] мы все равно не посмотрим, он работает только весной. Дом Анны Франк[68] придется оставить на следующий раз. Вдруг еще когда-нибудь посчастливится сюда приехать... Но вот не увидеть Музей мадам Тюссо[69] – это непростительно... Да, самое главное! А "плывучий голландец"? Короче, оставляем "голландца" и мадам. Все!
Когда Катя вернулась домой, Паула уже хозяйничала на кухне:
– Ну ты и пропала! Со своим Буди гуляла?
– Ходили по музеям!
– Да ну? А в ресторане не были?
– Нет.
– Странно. А что же он хочет от тебя?
– Паула, сегодня ночью я улетаю. Вот и вся история... Хочет... хочет... Что он может хотеть, когда меня уже почти нет? Я одной ногой – здесь, другой – в Питере. Да и вообще он мне не пара... Лучше расскажи, что это за "непостоянство гениев", о котором ты утром мне шепнула?
– А-а-а, это? Умрешь – не встанешь! Короче, меня, как корпоративного психолога, пригласили поучаствовать в одном эксперименте. Впервые... заметь, впервые в мире, такое исследование провел нидерландец Симон Риттер[70]. А мои коллеги попробовали его повторить. Более ста студентов они разделили на две группы и дали две минуты на обдумывание проблемы: сделать ожидание в очереди менее скучным. Первая группа приступила к работе сразу, вторую попросили предварительно поиграть две минуты в видеоигру. Смысл был в том, чтобы за время игры подсознание студентов само попыталось найти решение.
– И-и-и?
– Обе группы выдали одинаковое количество идей, хотя... ожидалось, что вторая группа выступит лучше. Слушай дальше... Самое интересное, что студентов попросили выбрать лучшие идеи, изложенные на бумаге. И снова одна группа приступила к заданию сразу, а вторая ушла играть. В итоге вторая группа отобрала в два с лишним раза больше удачных решений, чем первая.
– И кто же оценивал результат? Может быть, он неправильный? – Катя, прищурившись, дала понять Пауле, что тоже может быть довольно серьезным критиком.
– Ты знаешь, какая там была комиссия экспертов? Одни доктора философии... Правда, и я в их числе, хоть и не доктор... Но ты же не сомневаешься в моих профессиональных способностях?
– А применительно ко мне какие можно сделать выводы? – не сдавалась Катя. – Мне ведь не столь интересно, что там у других...
– Применительно к тебе? – переспросила Паула. – Ага! Тебе надо отвлекаться и расслабляться! Ха-ха-ха!
И она опять захохотала как ненормальная.
– А еще эксперимент доказывает, что многое зависит от настроения испытуемых. У кого лучше настроение – у того лучше результат.
– Понятно, – согласилась с ответом Катя. – Но при чем здесь "непостоянство гениев"? Гениев, заметь, а не сереньких людишек!
Паула задумалась, и от напряжения на ее лице появились несколько морщинок:
– Так вот, эти исследования и подтверждают, что даже самые блистательные таланты выдают удивительно заурядные работы. Никто не застрахован от провалов...
– А знаешь, почему? – добавила она после короткой паузы. – Да потому, что одного воображения недостаточно, нужно выбирать лучшее, так сказать, отсеивать. Об этом писал и Ницше в книге "Человеческое, слишком человеческое"...
– Неужели начнешь цитировать? – Катя язвительно улыбнулась.
– Конечно, нет! Но сказать своими словами смогу... А что, тебе неинтересно?
– Да нет, почему же... Ну, говори-говори... – Катя подошла к плите, здесь на сковородке жарились котлеты, и перевернула их. – Спалишь ужин, подруга.
– Так вот... Ницше считает, что художники и мыслители, то есть творческие люди, заинтересованы в том, чтобы народ верил во внезапное творческое озарение. А на самом деле фантазия гения выдает и гениальные, и средненькие, и вовсе никудышные идеи. А вот разум, заметь, разум – делает их отбор... Вот так!
– Получается, что все великие люди были просто великими тружениками?
– Именно! Отсюда вывод? Ну? Вывод про нас! Катя, не спи!
– Отсюда вывод, что у нас гораздо больше шансов стать гениями!
– О! Вот что значит – моя школа! – Паула показала указательным пальцем на себя, словно в помещении была еще одна такая же дива, и, выложив котлеты на плоское блюдо, поставила его рядом с гигантской салатницей. – А это у меня греческий салат... с помидорами, маслинами и брынзой... Твой любимый...
– Ты знаешь, Катя, – произнесла она, устраиваясь поудобнее на стуле с высокой спинкой, – я живу здесь, в большом городе, и все у меня есть, а будто одна...
– Паула, у тебя так часто меняется настроение! – заметила Катя. – Может быть, тебе нужно сходить...
– Да-да, подруга, договаривай! И к кому же мне обратиться? К психологу? То есть, к самой себе? – Ее указательный палец с длинным ногтем грозил проткнуть тонкую шелковую ткань на груди.
– Ладно, проехали... – произнесла с ноткой сожаления Катя. – Ну, а что касается одиночества... Так это же синдром "одиночество в мегаполисе". Помнишь, ты мне о нем рассказывала?
– Даже если и он? – не останавливалась Паула. – Может, поэтому и Вилли... вместо кошки...
– Дура ты! – Катя стукнула по столу вилкой.
Но Паула на звук мельхиора не отреагировала и продолжала ныть:
– Случись что со мной, а ребенок никому не нужен...
– Паула, да у тебя – мехлюдия! Явный депрессняк! Это не мне, а тебе нужно "отвлекаться и расслабляться"!
***
Через три часа они будут в аэропорту. Вот здесь и произойдет «маленькое-маленькое» событие... Да-да, без него бы и не началась фантастическая история, та самая история, которая повернет стрелки судьбы Катарины Блэнк, молодого художника-дизайнера из Питера, вырвет ее из привычной обстановки и забросит в те самые «преданья старины глубокой», то есть, «за тридевять земель в тридесятое царство».
– Паула, скажи мне что-нибудь хорошее на прощание, только без нравоучений. Ты знаешь, у меня на душе странное ощущение... Будто ожидаю что-то необычное... Ладно – ожидаю! Верю, что произойдет! Только что?
Они уже стояли перед зоной таможенного контроля, как у черты, за которую вот-вот шагнет Катя и – окажется в другом мире. А Паула останется здесь, со своими заботами и печалями, и не сможет уже поделиться ими с Катей. За эту черту их не пускают.
– Как подруга, я уже давала тебе советы, как психолог – тоже, тогда скажу как астролог...
– О-о-о!...
– Думаешь, зря жую свой "звездный хлеб"? Да-да, зарабатываю и здесь. Причем, совсем неплохо! Так вот, о звездах... Совсем скоро на небе возникнет необычная конфигурация планет, которую составят Юпитер, Плутон и Сатурн, и называется она... "Перст судьбы"[71]. Чувствуешь, какой смысл таится уже в самом названии?
– Сейчас начнешь про аспекты... То да се... И улетит мой самолет. Ты скажи... резюме. Чего мне ожидать от этого "перста"?
– Он сулит большие реформы... Н-да, тебе же нужно в личной сфере... Правильно? Слушай главное. Люди попадают под влияние "Перста судьбы" не по своей воле. Они оказываются втянутыми в водоворот событий, которые уже развивались до них...
– И какой давности? – выразила интерес к поднятой теме Катя.
– Не важно! Это может быть и сто лет, и триста, и даже – тысяча.
– Да ну? – откровенно удивилась Катя, и перед ее глазами возникло то самое представление с куклами и масками, которое видела она во сне и в самолете, и здесь, в Амстердаме. "А может, это и есть тысячелетний театр?" – промелькнула в голове мысль. Но подумать об этом не давала Паула, выливавшая поток слов, будто у нее прорвало где-то плотину.
– И этот водоворот подталкивает человека к принятию очень важных решений... – она говорила горячо и убедительно, совсем так, как Катя на защите дипломной работы. Словно должна была заставить поверить в свои доводы самую критически настроенную комиссию. – Тот, кто оказался втянутым в этот водоворот, начинает ощущать готовность к глобальным переменам в своей жизни... Он просто жаждет что-то поменять! И не догадывается, бедняжка, что инициатива исходит вовсе не от него, а от внешних обстоятельств. Поняла?
– Да, конечно...
– И вот здесь самое время исправить старые ошибки. Любые! Хоть тысячелетней давности!
Катя опять увидела картинку. Сейчас перед ее глазами пролетела птица с длинным зеленым клювом.
– Есть шанс восстановить прошлые отношения, и даже – простить партнера... – продолжала Паула. – Ну, а если они оба осознанно боролись за свою любовь...
– Катя! – Буди чуть-чуть запыхался, видимо, бежал от самой стоянки такси.
– У нас осталось три минуты! – Паула отчеканила слова тоном директора школы, к которому зашел практикант. Она не любила, когда ее перебивали.
– Вот моя визитка, – не отреагировал на замечание девушки Буди. Он держал в руке заготовленную карточку. – Позвони мне, как будешь дома, хорошо?
Катя дернула замочек накладного кармана на сумке, чтобы достать оттуда визитницу, но от резкого движения "молнию" заклинило.
– О-о-о, кого я вижу! Катарина Блэнк! – словно из-под земли, выросла долговязая фигура Питера Кельца. Лицо молодого человека светилось улыбкой, как и его рыжая шевелюра. – Улетаешь? А у меня тоже скоро самолет... На Дрезден...
– Катарина Блэнк? – лицо Буди начало краснеть и покрываться испариной. Только что отдышавшись, он вновь стал задыхаться и даже – заикаться. – К-к-к-катарина?!
Питер с недоумением посмотрел на него с высоты своего роста:
– А это кто? Не тот ли любитель оперы?
Видимо, его тогда задело, что Катя не просто не приняла приглашение продолжить вечеринку, а отдала предпочтение другому кавалеру.
Замок заклинило окончательно. Пальцы не слушались. Они стали влажными...
– Мне пора... – произнесла она еле слышно и шагнула за ту самую черту, за которую уже не переходят проблемы...
– Подожди, Катарина, – в голосе Буди появились настойчивые нотки, – ты не должна улетать!
– Я никому ничего не должна! – сказала она уже громко, вспомнив уроки Паулы.
Видимо, от этих слов, как от магического заклинания, мгновенно улетучилось волнение. Катя успокоилась. Правда, на душе стало мерзко. Ее раздражало присутствие Питера, так не вовремя появившегося, и эта заклинившая "молния"... Да и поведение Буди показалось тоже вызывающим. Его излишняя самоуверенность... Не она ли является его истинным "лицом"?
– А я – должен! Я должен сказать тебе что-то важное...
"Да, конечно, она... Надо же, на глазах у всех... И что же, интересно, ты хочешь сказать? – бежали мелкой дрожью мысли в Катиной голове. – Неужели в любви решил признаться? Раньше надо было, а не в последнюю минуту... "
Она обернулась, чтобы помахать всем рукой, и исчезла за широкой спиной важного господина, который побежал за Катей, чувствуя, что опаздывает на рейс.
Часть вторая. С МЕТКОЙ СУДЬБЫ, ИЛИ ИСТОРИЯ ПОВТОРЯЕТСЯ
Глава 1. ПИТЕРСКИЕ ПОСИДЕЛКИ
Декабрь 2013 года.
За окном шел снег. Огромные сырые хлопья казались еще больше под светом фонаря – он стоял, как одинокий стражник, возле этого подъезда вот уже лет сто. Свет от фонаря выхватывал всего лишь небольшой сегмент темноты, сегодня особенно насыщенной и оттого – тяжелой.
Катя сидела за столом и набрасывала эскизы. Она решила сделать коллекцию легких женских шубок, взяв за основу те, что носили на Руси в конце семнадцатого века. Именно тогда подул на Русь "ветер" и с Европы, и с Азии. Везли купцы сукно из Англии, бархат, парчу и тафту из Италии, Византии, Турции, Ирана и Китая... А покрой костюма стал голландским, немецким и французским. На богатые укороченные шубки – из соболей, белок, лисиц – мода пришла тоже из-за границы. И назывались они кортелями. Но... как пришла, так и ушла, не попрощавшись... Видимо, и в те времена девица по имени "Мода" была ох какой ветреной...
А на голове у русских женщин красовались меховые шапки с ярким верхом, украшенные драгоценными камнями и мелкими жемчужинами. Вот откуда "растут ноги" у стразов! Правда, что стразы? Побрякушки! И лепят их в основном на летнюю одежду. А вот тогда было принято от души украшать зимние наряды.
