Текст книги "Живые тени ваянг (СИ)"
Автор книги: Стелла Странник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Когда Булан очнулась, ее кембен был уже разорван, и две больших мужских ладони ощупывали ее открытую грудь, небольшую и по-девичьи упругую. Потом они сорвали бусы из жемчуга, самые дорогие для нее бусы, потому что это был подарок любимого Агуса. В живот давило тяжелое колено, оно упиралось, помогая хозяину еще глубже войти в ее святое лоно.
"О, великий Шива, прояви ко мне милость и прости меня за то, что йони[39] приняла чужой лингам[40]. Ты всегда ценил тех, кто почитает Линга-йони-мурти[41], поэтому прошу именно тебя: накажи варваров!"
***
Еще до того, как поселиться на мировой горе Гунунг Агунг, затеяли Брахма и Вишну спор: кто из них главнее? Долго спорили они и никак не могли прийти к единому мнению. И вдруг перед ними возник огромный огненный столб, такой высокий, что не видно его конца. Приняв его за врага, размахнулись оба божественными кинжалами, но даже и тогда не смогли его уничтожить. И решили они разобраться, в чем же дело. Отправился Брахма искать верхний конец, а Вишну – нижний, но не нашли их, и снова вернулись на прежнее место. И вышел тогда из столба-лингама Шива, демонстрируя, что он и есть самый главный, а Брахме и Вишну указал на то, чтобы они всегда почитали Линга-мурти.
Если это было так, то где же мать-богиня Деви?[42] Ведь без нее не может быть истинного почитания Линга-йони-мурти!
Однажды Шива так разбушевался, что оторвал голову ловкому Богу Дакше[43] и разрушил жертвоприношение. Другие боги очень просили его успокоиться, но не могли унять разозлившегося Шиву. И тогда они обратились за советом к Деви: "Как нам смирить крутой нрав Бога Шивы?" "Нет ничего проще, – ответила им Деви, – начните почитать жертвенный столб юпа-стамбха [44], вот тогда и получите милость Шивы. Так и случилось.
***
Уже стемнело. Сегодня – особенно рано: клубы черного дыма, закрывшие солнце, превратились в сплошное черное покрывало. Оно повисло над Бадунгом, как знак глубокой печали и начала большого траура.
Мама и сестренка так и не вернулись. Интан продолжала ждать, уже понимая, что их не увидит. Потом она услышала тяжелые шаги, кто-то прошел через ворота чанди бентар. Шаги стали отчетливее, видимо, человек приближался к дому. Не раздумывая, девушка выбежала из своей комнаты и спряталась, как просила мама, "в ногах", в большой художественной мастерской, отдельно стоящем строении вроде сарая, заставленном стеллажами, ящиками с инструментами и заготовками для скульптур.
Когда еще был жив дед, он любил ваять скульптуры богов. Особенно почитал он Бога Шиву, поэтому и сделал несколько совершенно разных скульптур. На одной из них, традиционной, Шива сидит в позе лотоса и медитирует, на второй – танцует, размахивая шестью руками. Любитель необычного, дед выточил из камня даже Шиву-лингам, возвышающийся над квадратным углублением с канавкой-желобком – йони. Все эти скульптуры стояли на запыленных полках, заставленных фигурами различных мифических героев, и потому Интан не стала их искать. Сейчас для нее совершенно не имело значения, как выглядит Шива, и поэтому она взяла в руки ближайшую к ней скульптуру, левая сторона которой изображала супругу, Парвати, как женскую ипостась, а правая – мужскую, и обратилась к Шиве-Парвати:
– У меня родится сын и назову его – Вира[45]. Помоги мне!
По двору и саду кто-то топал. Хлопали двери дома, оттуда что-то выносили.
– О, всемогущий Шива, – не сдавалась Интан, – спаси меня и моего ребенка!
И тут наступила тишина. Она казалась такой жуткой, такой невыносимой... Хотелось выйти во двор, но Интан поборола любопытство. Кажется, прошла вечность... И было по-прежнему тихо... А потом запахло гарью, и мастерская стала наполняться слабыми клубами дыма. Через небольшую щель задрапированного плотной тканью окна Интан увидела, как в небо взлетели языки пламени – горели "голова" и "руки" дома. Девушка прижалась к "ногам" родного дома, который хранил тепло семейного очага еще прадеда, а потом – деда, а потом – отца... "Помоги мне, Бог Шива... – шептала она, боясь нарушить гробовую тишину. – Мой сын Вира будет настоящим героем! И – уважаемым праведником, почитающим тебя..."
Как бы в подтверждение сказанному ребенок сильно толкнул Интан в живот. Потом она почувствовала небольшую тянущую боль. "Вира, ты просишься выйти?" – удивленно спросила она.
Глава 2. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Ноябрь 2013 года.
Катя не знала о том, что в один прекрасный день водоворот событий закрутит ее в глубокую воронку, да так, что придется "развязывать узлы" трехсотлетней давности. И не где-нибудь, а именно – "в тридевятом царстве, в тридесятом государстве".
А пока...
Она медленно поднималась по трапу самолета, лихорадочно "прокручивая" последние, не самые радостные события. Тяжелым вопросительным знаком висел в голове вопрос: почему именно Стаса отправляют на стажировку в Лондон? И почему именно сейчас, когда их отношения только-только начинают вступать в ту самую стадию?..
– Простите, вы летите в Амстердам или уже передумали? – интеллигентный старичок невысокого роста в добротном плаще и немного пижонской кепке тронул ее за плечо.
– Да-да... конечно... – девушка только сейчас заметила, что остановилась со своими раздумьями посреди трапа.
Она прошла в салон и легко нашла свое место – оно было почти рядом со входом, к тому же – у иллюминатора. "Ну вот, буду любоваться амстердамскими ночными огнями..." – наконец-то появилась в голове и приятная мысль.
Захватывающее зрелище – наблюдать свысока, как внизу простирается море огней – красных, зеленых и синих, ярких, как будто набухших от избытка энергии, и малюсеньких, робких и слабеньких. Последние – малыши, словно не определились еще в этой суматошной жизни и потому не обрели устойчивость. Они постоянно мигают, и никогда не знаешь, загорятся ли вновь, если погаснут. А некоторые огоньки взрываются фейерверком и разбрызгиваются по темному небу. Это их "звездный час", потому что уже после этого никогда не вспыхнут...
Старичок, ну надо же, оказался соседом. Он бережно поднял на полку свой толстенный кожаный портфель и посмотрел на спутницу:
– Помочь?
Небольшая рыжая сумка, сползшая с плеча на колени, была почти невесомой, ее хозяйка не любила таскать тяжелые вещи:
– Нет-нет, спасибо...
И бросила сумку на пол.
– Туристка? – старичок явно не давал сосредоточиться на мыслях, которые сверлили ее мозг.
– Нет, в командировку...
– Вижу, впервые... А я бываю здесь часто. И каждый раз нахожу в этом городе что-то новое... Так трудно его познать за один раз... Удивительное место... Магическое... Да-с... А какие люди прославили его! Декарт, Спиноза, Эразм Роттердамский... Советую обязательно сходить в музеи Рембрандта и Ван Гога. А какой чудный здесь Королевский оркестр! И – балет, балет! Нидерландский балет – один из лучших в Европе! А опера? О, вам повезло! Сейчас здесь на гастролях немецкий театр.
Расслабившись, Катя почувствовала усталость, затягивающую в тяжелый панцирь. Так хотелось тишины, но старичок не останавливался и вел себя как на трибуне, где начал пусть и интересную, но очень длинную лекцию. И тогда она решила отделаться от навязчивого собеседника самым простым способом: закрыла глаза, отгораживаясь от него ресницами, как портьерой.
Перед глазами исчезли предметы, которые до этого наблюдала: гладкую лысину на макушке сидящего впереди мужчины, кармашек с глянцевыми журналами под столиком, и главное – иллюминатор, манивший всего несколько секунд назад... А потом Катя... полетела в темноту как в бездонную пропасть. Кромешный мрак оглушил ее полной тишиной, как будто кто-то накинул на голову плотное черное покрывало. Но вот тишину прорезали нежные звуки колокольчиков, мелодично зазвеневших на разные голоса. Их переливы так напоминали "музыку ветра", что висит перед входом в Катин офис...
Мелодия заструилась, как легкие волны шелка, недавно привезенного ей из Китая. Но вот рядом с нежной тканью стремительно развернули отрез из мягкой черной кожи – вступили в игру легкие ударники, разноголосые барабаны и барабанчики. А это – плотный гипюр, затянувший в тесный корсет, да так, что стеснило в груди: наполняя пространство щемящими звуками, начала свою партию старинная флейта...
Кате показалось, что накинутое на нее черное покрывало превратилось в бархатный театральный занавес, и прямо на нем началось странное представление. Первой вышла ярко-красная маска со зловеще ощерившейся пастью полузверя-получеловека. И трудно было определить, кто это: лев, тигр или... корова. На плечах маски развевался светлый плащ, а из-под него выглядывали окрашенные в золото крылья и длинный хвост, увешенный маленькими колокольчиками.
На второй, уже зеленой, маске, огромная щель вместо рта зияла пустотой, и только длинные клыки светились матовым оттенком. Крючкообразный нос под стать огромным круглым глазам, выпученным не то от боли, не то – от страха. Такие же "горящие" глаза стреляли электрическими импульсами с третьей маски. Видимо, чтобы не сразить всех наповал, глазницы оказались чуть прикрытыми длинными растрепанными волосами, похожими на застарелую мочалку. Рот этой маски был набит желтыми, видимо, гнилыми, зубами, а под ней... висели две огромные женские груди... Как два безжизненных мешка, они синхронно двигались по занавесу вслед за "мочалкой".
Но самой удивительной казалась маска с зеленым, вытянутым до устрашающих размеров, птичьим клювом, из которого торчал узкий змеиный язычок. Из-под ярко-зеленого птичьего оперения смотрели на Катю... совершенно "человеческие" глаза-молнии.
Маски медленно проплыли перед занавесом, демонстрируя себя во всей красе, а потом уступили место своим теням, но с очертаниями всего туловища. Тени монстров, как заведенные, размахивали руками и дрыгали ногами, набрасывались друг на друга, пытаясь уложить соперника в потасовке. Никто из них не хотел сдаваться! Но вот, наконец, тень первой маски, той, что с золотыми крыльями, вонзила свой кинжал в одну из грудей "мочалки". Тень демоницы, слабея от полученной раны, схватилась за рукоятку кинжала и качнулась в сторону.
А музыка не смолкала... Напротив, она стала еще громче и тревожнее. И эта тревога, как червь, буравила Катин мозг.
Человек-птица взмахнула крыльями и начала подниматься над другими масками, заслоняя их своим ярким оперением. Потом она повернула голову к Кате и перехватила ее изумленный взгляд. Маска смотрела ей прямо в глаза, и от этого пронзительного взгляда сковывало ужасом, словно ледяным панцирем, девичье сердце.
– А вы летите еще дальше? – спросила маска голосом интеллигентного старичка. – Или выходите в Амстердаме?
– А я тоже... лечу? – успела спросить Катя и открыла глаза.
Услужливый старичок внимательно смотрел на нее:
– Ну-ну... А самолет уже приземляется в Амстердаме...
– Надо же... Совсем вырубилась... – прошептала девушка, ошарашенная увиденным зрелищем – целым представлением. И, сделав паузу, словно раздумывая, все ли из сказанного ею слышал сосед, добавила:
– Извините, так устала на работе...
Старичок молча кивнул, а потом перевел разговор в другое русло:
– А мы и не познакомились. Герман Арнольдович, коллекционер...
Он порылся в нагрудном кармашке и достал визитку с красивым замысловатым вензелем.
– Катя. Художник-модельер...
– Неужели? – Старичок засуетился, проявляя интерес к своей соседке.
Самолет уже снижался, и пора было заканчивать разговор.
– Там номер телефона, если что – позвоните, – успел сказать Герман Арнольдович.
"Да уж, – подумала Катя, – с какой это стати..."
На душе было неспокойно – надо же, она не увидела амстердамских огней! А так мечтала...
В аэропорту Схипхол девушка присела на краешек кресла недалеко от выхода в город. Как хорошо лететь без багажа! Как хорошо не чувствовать себя привязанной собачонкой к своим баулам! Включила телефон и набрала амстердамский номер:
– Паула, ты где?
– Буду через пять минут, – ответила бархатным голосом ее подруга.
Пять минут – это пятнадцать, не меньше. И Катя достала из накладного кармана сумки глянцевый журнал, тот самый, с ее фотографией, правда, не на обложке – ну не модель же она, чтобы выпячивать грудь на "лице" номера! Но вот где-то внутри, почти в середине, есть тоже совсем неплохое ее фото под интервью "Дизайн одежды: сочетание несочетаемого". Журнал выпал из рук и заскользил по гладкой плитке в сторону огромного цветочного горшка, в котором красовались яркие сиреневые цветы, похожие на анютины глазки.
– Please take[46]... – молодой мужчина спортивного телосложения, с какой-то мальчишеской хваткой, уже держал журнал в руках.
– Thank you![47]
Их взгляды встретились, и что-то кольнуло у нее под ложечкой, как бывает после долгой разлуки если не с любимым человеком, то хотя бы – с другом. Незнакомец тоже удивленно вскинул брови и, не удержавшись, спросил :
– You live in this country?[48]
– No, I'm from Russia![49]
По его лицу пробежала тень разочарования. Видимо, ему очень хотелось, чтобы именно эта девушка была родом из Нидерландов.
– Извини, но ты так напоминаешь мне... – молодой человек замолчал.
Эх, если бы Катя услышала последнее слово – "бабушку"...
– Ты напоминаешь мне одну женщину, – сказал он уже по-русски. И, чтобы не разочаровать незнакомку, добавил:
– А если я приглашу тебя куда-нибудь? Завтра хочу посмотреть немецкую оперу. Ты как?
– Ты знаешь русский язык? – удивилась она, не ответив на приглашение.
– Да, я изучал его в университете. И был в вашей стране... Ну как, согласна?
Катя посмотрела на незнакомца внимательнее. Вполне приличный молодой человек, интеллигент, скорее всего, из служащих. И есть в нем что-то восточное... Глаза. Да, глаза... Они почти черные, как колодец, и разрез...
– Если только в оперу... – неуверенно пролепетала она, вспомнив совет Германа Арнольдовича. Тем более, что знала – Паула туда и под угрозой расстрела не пойдет, у нее другие интересы. Вот и получается, что можно принять приглашение первого встречного.
До завершения "пяти" минут оставалось еще минут десять, и этого вполне хватило, чтобы познакомиться и договориться о встрече.
– А вот и я! – Со стороны входа стремительно приближалась к ним фигура дивы Паулы, как всегда, неотразимой – высокой и стройной, с распущенными блондинистыми волосами. Красный кардиган мягко подчеркивал формы, а блестящие лосины, выглядывавшие из-под высоких сапожек, ну, словно помазаны медом: они притягивали взгляды...
– Паула! Ну наконец-то! Знакомься, это – Буди[50]. Он прилетел на международный симпозиум из Англии. Его самолет приземлился почти одновременно с моим... Кстати, преподает в Лондонском университете Метрополитен[51]...
– О-о-о! – в глазах Паулы скользнул огонек интереса. – Паула, корпоративный психолог...
Она чуть наклонила голову вправо, словно собирая свои мозги в этом полушарии, и торжественно произнесла длинную фразу на английском, которую Катя сказала бы коротко и просто: "Ну, и мы не лыком шиты", если бы ее собеседники знали такое слово – "лыко".
– Вам в город, Буди? – Паула разжала кулак, демонстрируя ключи от "Ягуара". – Могу подбросить!
– Нет-нет! Я уже вижу своих коллег!
Перед выходом из зоны паспортного контроля стояли двое с табличкой "Symposium culturologists"[52].
– До свидания, девушки! Катя, завтра – опера, не забудь...
Дверь возле указателя "Выход в город" почти бесшумно закрылась за их спинами. В лицо ударил прохладный свежий ветерок с запахами совершенно незнакомого для Кати города. Было в нем что-то от морского бриза, который тянулся на Питер с Балтики, но гораздо мягче и теплее, а потом пахнуло пряным ароматом вишни. "Странно, в ноябре с Северного моря дует такой теплый ветер, да еще и с плодовым привкусом... – подумала Катя. – А вишня откуда? Да конечно! Из ближайшей кондитерской..."
Морской бриз вернул ее в прежнее состояние. Катя словно стряхнула с себя нечто невидимое, прилипшее к ней там, в самолете.
По дороге в отель Паула перешла на русский язык. Удивительно, но знала она его отлично, видимо, когда-то была прилежной ученицей:
– И что это за "фрукт" прицепился к тебе? Нужен он? Сегодня идем в ночной клуб! Закадришь себе...
– Паула, я с ним должна в оперу пойти...
– Так ты уже и "должна"! Запомни: в этой жизни никто никому ничего не должен! Понятно? Я говорю тебе не как подруга, а как психолог.
– Ты знаешь, что-то я не хочу сегодня в ночной клуб, – прервала начавшийся монолог Паулы Катя. Она знала, что если речь зашла о профессиональных вопросах, то это – надолго. Паула не успокоится, пока не прочитает лекцию.
– А хочешь, просто посидим у меня дома?
– Это удобно?
– Вполне! Быстро соглашайся, пока я не передумала! Я ведь никого домой не приглашаю...
Паула Янсон жила в престижном районе Амстердама в четырехкомнатной квартире, оставшейся от мужа – Томаса Янсона, известного шоумена. Три года назад, до рождения сына, счастье застилало ей глаза. Быть женой популярной личности плюс делать карьеру самой, плюс... В общем, были у нее только плюсы. Когда родился Вилли, вместе с ним появился всего один, но очень жирный минус. Сразу же после этого события Томас ушел из ее жизни. Сначала – хлопнув дверью квартиры, а потом – когда захлопнулась перед его лицом крышка гроба: творческий полет закончился быстро и трагически – в прошлом году он умер от передозировки... Пауле остались шикарная квартира, "Ягуар" нового поколения, как и положено в этом случае – цвета свежей крови, и маленький Вилли....
Когда они вошли в квартиру, в просторной детской еще горел свет. На бежевом ковре с высоким ворсом сидел мальчик лет трех в голубой пижаме. Видимо, он готовился ко сну. Малыш складывал из конструктора башню, и потому по всему ковру были разбросаны "стройматериалы" – кубики. Рядом с ним расположилась совсем юная худенькая девушка, больше похожая на девочку-подростка лет тринадцати.
– Вилли!
Услышав голос матери, мальчик от неожиданности выронил пластмассовый кубик. Он медленно повернулся лицом к входящим, и у Кати защемило сердце: сын Паулы был дауном. Она знала таких детей, потому что несколько раз видела их, увлекаясь в студенческие годы благотворительностью. Тогда она посещала специальное заведение для детей с подобными отклонениями и очень удивлялась, как они похожи друг на друга, и мальчики, и девочки. Такой же отрешенный взгляд круглых, чуть заплывших, глаз, такой же маленький нос, такие же пальцы-барабанные палочки...
Вилли посмотрел в сторону вошедших и что-то промычал:
– Мы-мы, м-м-м...
Девчушка сидела молча. Она просто посмотрела на Паулу и улыбнулась. Видимо, нянька должна была идти домой.
– Хелен, давай я тебя провожу домой, уже совсем поздно.
И, словно отвечая на молчаливый вопрос Кати, добавила:
– Не удивляйся, она немая...
– Подожди, Паула, а разве мальчику не нужна нянька с "голосом"?
– Эх, знала бы ты, сколько они сейчас стоят... Да еще и какие засранки! Могут избить ребенка... А Хелен – здесь, по соседству, да и почти даром... Ну все, прекратим, а то еще и слезы хлынут. Вилли сейчас будет спать, видишь, он уже носом клюет, а мы давай-ка с тобой пройдем в гостиную...
...Они сидели в белых креслах из мягкой кожи за квадратным журнальным столиком, который стоял на добротных резных ножках посреди комнаты. Паула приготовила легкий салат, разложила по тарелочкам закуски из полуфабрикатов и достала из бара массивную пузатую бутылку коньяка с темно-зеленой этикеткой, демонстрирующей дороговизну напитка.
– И как у тебя со Стасом? Получается? – она поднесла узкий высокий бокал к губам, словно пытаясь насладиться ароматом напитка на расстоянии. – Ведь он стал вроде бы как последней пристанью для тебя?
– А почему ты так решила? – в голосе Кати появились настороженные нотки. Ей не понравились слова Паулы, но еще больше – интонация.
– Как же! Столько заводила романов, а замуж так и не вышла! Посмотри на себя, подруга, ведь ты из тех, о ком говорят: "Ей уже за тридцать".
Катя поставила на стол бокал, который грела в ладони, и тупо посмотрела в огромное зеркало в такой же резной, как и ножки столика, оправе. Оно висело как раз напротив, занимая добрую половину стены. На нее смотрело лицо миловидной девы с вполне правильным европейским профилем. Обычный прямой нос, пусть и не "греческий", темно-коричневые глаза, чуть вьющиеся, почти до плеч, каштановые волосы... Да и одежда ничего – сама сконструировала. Брючки стильные, укороченные и зауженные, цвета шоколада, под цвет глаз и волос, блузка – цвета пряной горчицы, подчеркивает скрытые под ней достоинства...
– Да я не в прямом смысле... Так ты вроде бы и ничего, но немного надо поработать над собой: повысить самооценку, избавиться от комплексов... Да-с, увереннее надо быть, увереннее...
– Паула, я совсем растерялась... Стаса посылают на стажировку... в Лондон, в Английский банк[53]...
– Хм-м... Это плохо... Для тебя плохо, не для него...
– Вот и я о том же...
– Надолго?
– На год.
– Ну все, считай, потерянный он... Сама подумай, такой видный парень, да еще и банкир, да еще и сын хозяина банка... Эх, Катюша... Давай лучше выпьем, как говорят у вас, "за нас, за бабс"!
– Откуда ты знаешь?
– А у нас ваши девочки работают на подиуме! Да и не только "на", но и "под" – тоже...
На Паулу накатилась волна смеха, как будто вспомнила что-то забавное, и она расхохоталась так громко, что зазвенели на столе тарелки.
– Закрыли тему! – Катя проявила совершенно не присущую ей решительность, и Паула замолчала, а потом и вовсе хлюпнула носом:
– Да, за все в этой жизни нам приходится платить. Вот я – посмотри, какую квартиру имею! А машину? Эта модель два года назад признана в Великобритании самой роскошной![54] А вот в личной жизни – не клеится, да и ребенок... Так что одно получила – другим заплатила...
Паула жадно выпила последние капли коньяка, бултыхавшегося на дне бокала.
– А вот оставить сына... Не смогла! Хотя еще в роддоме мне говорили, что могу написать заявление... Катюш, я на минутку проведаю Вилли, хорошо? Посмотрю только, уснул ли он...
...Сон пришел быстро, Катя едва успела положить голову на подушку. Однако... театральное представление продолжалось. В этот раз на фоне черного бархата появились люди в тех самых масках, которые Катя уже успела хорошо разглядеть. Актеры молча прошли слева направо под перезвон колокольчиков и других необычных инструментов и... растворились в воздухе. И тут нависла над бархатом огромная тень той самой птицы – с орлиным клювом и с человеческим телом. Она прижала руки к груди, раскрыла крылья веером и выдавила из себя гортанные звуки:
– Когда Катарина простит Альберта и вместе с ним приедет в центр земли, туда, где проходит ось мира... Когда они вдвоем пройдут тропой очищения... от матери всех храмов... и положат дар богам... Когда боги скажут, что Альберт получил прощение...
"Да у нее же простреленное горло! – подумала Катя. – Поэтому и звуки такие "проржавевшие", как из трубы!"
– И что тогда? – переспросила она у птицы.
– Когда Катарина простит Альберта... – "заезженной пластинкой" продолжали выплескиваться ржавые звуки...
А колокольчики звенели и звенели, словно с моря дул легкий бриз и играл "музыкой ветра", которую Катя и не думала вешать перед входом в свою спальню.
Глава 3. ДЕНЬ ВТОРОЙ
Красный «Ягуар» степенно двигался по свежим с утра, умытым легким ночным дождем, улицам. Они раскрыли свои ладони в знаке приветствия и демонстрировали старинные невысокие здания, очень похожие друг на друга, но в то же время имеющие совершенно разные элементы декора. Это все равно, что одна коллекция одежды. Ткани для нее берутся одни и те же, например, лен. И отделка единая, например, вышивка. Но все модели получились бы у Кати разные: у одной – сарафан на бретельках с оборкой по низу юбки, у другой – удобное платье с коротким рукавом и с подчеркнутой талией. Его лучше всего выделить широким поясом с пряжкой, которая должна сочетаться с вышивкой на груди...
Машина проехала по узкому мосту, выложенному серым гранитом, и остановилась рядом со зданием из красного кирпича. Мост был настолько необычным, что Катя невольно повернула голову, засмотревшись на него. Он стоял не на привычных сваях, а на трех трубах огромного диаметра, через которые и бежала вода, и проплывали небольшие лодки. В заводи правильной круглой формы отражалось не только строение из четырех этажей и невысокой мансарды, но и ослепительно голубое, как нежный шелк, небо вместе с ватными белыми облаками. Высокие прямоугольные окна тоже блестели под солнцем, отражая небесную лазурь – то самое небо, которое упало в "синие глаза Амстердама".
Ярко-красный "Ягуар" доехал до паркинга, который загибался вовнутрь двора, дабы не загородить фасад здания с фирменным знаком Дома моделей, и остановился.
– Волнуюсь немного, – призналась Катя. – Мне же еще и выступать...
Придерживая длинный шлейф матово-молочного платья, она шагнула на асфальт, едва не задев такими же светлыми – в тон платья, туфельками, небольшую лужу.
– Спокойствие... – Паула по-хозяйски огляделась, прежде чем ступить своими еще более изысканными туфлями на тротуарную плитку. – Это я тебе говорю, как твой психолог...
– Тьфу ты, заладила одно и то же. Гордишься своей профессией?
– А то!
Презентация Дома моделей уже начиналась. Она проходила по традиционному сценарию: вот сейчас предоставят слово организаторам, потом – известным кутюрье с мировым именем, и, наконец, гостям с именем поменьше, хоть и тоже – известным.
– ... В Зале истории Дома моделей мы уже выставили более ста экспонатов. Среди них – публикации в престижных журналах, призы и дипломы победителей международных конкурсов, и конечно же – эскизы моделей. – Ведущий презентации Поль Бонсель чеканил слова хорошо поставленным голосом. – Среди них достойное место занимают работы художника-модельера из России...
Поль сделал небольшую паузу, видимо, так было задумано по сценарию, и продолжил:
– Представляю вам гостью из Санкт-Петербурга Катарину Блэнк!
Присутствующие зааплодировали. По залу прошел легкий шепоток, как будто прошуршало платье из тяжелого шелка.
– Давай, Катя! – Паула толкнула ее острым локтем в бок. – Удачи!
Та с едва заметным румянцем – и от волнения, и от легкого коктейля, выпрямила спину, как когда-то учила Анна Павловна Строганова, ее первый "модельный" педагог, и сделала несколько шагов вперед. Она бросила взгляд на зал, чтобы "поймать" излучение коллектива, охваченного единой творческой идеей, и улыбнулась, это излучение почувствовав.
Справа от нее через окно-витрину открывался вид на тот самый мост и то самое небо в заводи – "голубой глаз Амстердама". Легкий тюль светло-розового цвета позволял любоваться городским пейзажем, и только по бокам был прикрыт мягкими складками плотных штор, переливающихся оттенками от розового до бордового. В помещении, предназначенном для таких целей, не могло быть уродливых, приевшихся в офисах, жалюзи. Слева, перед длинными рядами фуршетных столов, прохаживались гости, мелькали девочки в ярких коротких юбчонках с подносами в руках. Чуть поодаль стояли кресла в стиле модерн в тон шторам. На одном из них сидела Паула.
Кате показалось, что присутствующие, как единый организм, в унисон дышали, а их платья и костюмы в унисон шелестели, когда появлялись несколько секунд тишины, как сейчас.
– Дамы и господа! Я рада приветствовать вас на столь замечательном мероприятии – презентации Дома моделей "Европейские традиции"!
Катя взглянула на Паулу, сжимавшую обе кисти рук в кулак – это был их знак.
– Коко Шанель, Джорджо Армани, Пьер Карден, Ив Сен Лоран... Эти имена знают все, их произносят с придыханием... Этим людям подражают, им завидуют, их боготворят... Но так же, как не бывает множества гениальных поэтов, певцов, музыкантов, не может быть и множества кутюрье с известным мировым именем... И все же каждый представитель нашей модной и востребованной профессии – это единичный творец, личность. Если удивляет и ублажает публику, не топчется на месте, а всегда идет вперед. Не вслед за модой, а впереди нее...
Катя бросила взгляд на Поля. Тот с интересом разглядывал журнал... Слушая или не слушая ее?
– В интервью журналу "Studio D"Aнтураж" я рассказала о сочетании несочетаемого: комфорта и авангардизма, высокого и обычного, нарядного и повседневного. Такой почерк присущ модельерам, призванным подчеркивать неповторимость человека, его внешних данных и внутреннего мира. Так что, на мой взгляд, дизайнер одежды – это и психолог, и абстрактный мыслитель тоже. А какие возможности таят в себе национальные традиции костюма! Из этого родника можно черпать элементы художественного дизайна до бесконечности!
Катя обвела взглядом разодетых дам в изысканных вечерних туалетах и мужчин в элегантных смокингах. "А будет ли это им интересно?" – скользнула по лицу некоторая неуверенность. Секунда – и Катя ее переборола:
– У нас, у русских, говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Так что приглашаю вас посмотреть эскизы моих работ с использованием национальных элементов русского и нидерландского народов...
Ей показалось, что у того самого "единого организма" платье зашелестело особенно громко. Легкое шуршание выражало озабоченность и удивление одновременно. Захочет ли этот "организм" окунуться в "преданья старины глубокой"?
После презентации к Кате подошел Поль. Рядом с ним стоял высокий молодой человек с рыжей копной волос. Этот цвет ничуть не портил его внешности, напротив, он так гармонировал со строгим черным смокингом, с тугой накрахмаленной белоснежной манишкой и черным матовым галстуком-бабочкой! Озорные глаза молодого человека тоже искрились рыжинкой.
Катя бросила взгляд на шелковые лацканы рукавов и чуть не прыснула со смеху: она вспомнила, как на предмете "История костюма" девчонки хохотали, когда узнали, почему эти лацканы шелковые. Оказывается, чтобы легко стряхивать пепел с "курительного пиджака", именно такое предназначение было у него первоначально. Стряхивать с трубки – верх неприличия, так как пепел должен сам падать куда ему заблагорассудится, а стряхивать с лацканов – можно.
– Познакомься, наш коллега из Германии Питер Кельц.
– Вообще-то я нидерландец, но сейчас живу в Германии, – поправил тот Поля. – У меня в Дрездене свой бизнес...
– Катарина, ты поужинаешь с нами? – перебил его Поль. Он словно торопился куда-то, или хотел побыстрее собрать компанию.
– Спасибо за приглашение, у меня этот вечер занят. Я иду в Оперу[55].
– Неужели на "Летучий Голландец"?[56] – Питер опустил глаза, продолжая незаметно разглядывать на Катиной шее подвеску ручной работы с зелеными изумрудами, плавно стекавшую в глубину декольте.
