Текст книги "Греховные поцелуи"

Автор книги: Стефани Блэйк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 14

Дональд Девайн и Тара Де Бирс Паркер поженились летом 1907 года.

– Я счастлив, что вы теперь член нашей семьи, – сказал Нилс Девайну на церемонии бракосочетания. – Безвременная кончина Сэма Пайка стала для нас больше чем личной трагедией. Он был опорой нашего экономического объединения... Поскольку Тара должна стать моей преемницей, для меня огромное утешение сознавать, что она сможет рассчитывать на такого сильного человека, как вы. Я полагаю, что вы знаете о делах корпорации не меньше, чем она и я.

Девайн крепко пожал Нилсу руку.

– Я высоко ценю ваше доверие. Будьте уверены, я сделаю все, чтобы оправдать его.

В следующем году на Силвер-Сити обрушилась эпидемия гриппа, которая за три дня унесла жизни Ларса и Минны Де Бирс. Нилс, который тоже заболел гриппом, поправился, но получил осложнение на легкие. У него развился туберкулез, и его поместили в санаторий под Денвером. Несмотря на энергичные протесты и Тары, и Девайна, он сложил с себя обязанности председателя и президента многопрофильной промышленной империи и назначил Тару председателем правления, а Дона – президентом.

Питер Пайк, которому исполнилось восемь лет, был точной копией своего отца: высокий для своего возраста, стройный и гибкий как тополь, со светлыми вьющимися волосами и бледно-голубыми глазами. И только кожа – ярко-бронзового цвета – свидетельствовала о том, что его предки по материнской линии были индейцами. Как и мать, он был прирожденным наездником, и по меньшей мере дважды в неделю они вместе скакали верхом на своих любимых конях по горам и равнинам Колорадо.

Мир вступал во второе десятилетие нового века, а над Европой нависла угроза войны. В Июне 1914 года в Сараево сербский националист вероломно убил наследника австро-венгерского престола, эрцгерцога Франца Фердинанда. Началась Первая мировая война.

Война таила в себе необычайное волшебство для Питера Пайка, как и для многих идеалистически настроенных, наивных молодых людей той простодушной эпохи. Он проводил по два часа в день в публичной библиотеке, читая газеты, журналы и карты, по мелочам собирая информацию, каждое официальное сообщение с фронта. И дома за ужином сообщал о том, что узнал.

– Может быть, мы действительно вступим в войну, но я очень рада тому, что ты слишком молод, чтобы тебя призвали на военную службу, – заявила Тара.

Энтузиазм сына пугал ее. С угрюмым лицом Питер молча смотрел в тарелку. Затем, не в состоянии больше сдерживать гнев, он встал из-за стола и стремительно вышел из комнаты.

– Зачем ты выводишь его из себя? – спросил Дон Тару. – Ты ведь знаешь, как он боготворит все, что связано с армией.

– Да, – вздохнув, ответила она, – и я молюсь, чтобы эта ужасная война окончилась, прежде чем Питер станет взрослым.

Но так как война в Европе фактически зашла в тупик и продолжалась еще три года, стало очевидно, что опасения Тары не так уж и беспочвенны. Будучи блестящим студентом, Питер окончил среднюю школу за два года и объявил, что хочет продолжать занятия в колледже на Восточном побережье.

– Что ты хочешь изучать? – спросила Тара.

– Право... или, может быть, инженерное искусство, – ответил он.

Дон, получивший инженерное образование, был в восторге и предложил Питеру обратиться в Массачусетский технологический институт. Питер заинтересовался, на той же неделе отправил туда документы. И вскоре он получил извещение из приемной комиссии о зачислении.

Отъезд Питера из Денвера в сентябре следующего года вызвал щемящую тоску в сердце Тары. Провожая Питера на вокзале, Тара безуспешно старалась сдержать слезы.

– Я уже безумно скучаю по тебе, а ты еще даже не уехал.

– Я тоже буду по тебе скучать, мама, – ответил Питер.

– Ведь мы впервые так надолго разлучаемся, – заметила Тара.

– На все есть свое время, говорится у Экклезиаста, – напомнил ей Девайн. – И наступило время Питера покинуть родное гнездо.

– Я понимаю... Обещаешь, что будешь писать нам по меньшей мере два раза в неделю? – спросила Тара.

Питер подмигнул отчиму:

– Я обещаю. – И обменялся рукопожатием с Девайном. – Хорошо о ней заботься, – попросил он отчима.

– Обещаю делать это наилучшим образом, – ответил тот.

До этого момента Тара воспринимала своего сына как маленького мальчика. Сейчас, глядя, как он стоит рядом с ее мужем, мать вынуждена была посмотреть правде в глаза: в пятнадцать лет, ростом под два метра, широкоплечий, с резкими чертами лица, Питер Пайк выглядел настоящим мужчиной...

Питер с блеском окончил первый семестр, однако к весенней сессии его отметки несколько снизились из-за того, что он был всецело поглощен военными событиями в Европе. Ни один американец не удивился, но и не пришел в восторг, когда шестого апреля 1917 года Соединенные Штаты объявили войну Германии и ее союзникам.

В Силвер-Сити Тара и Дональд восприняли эту новость с пессимизмом, несмотря на то что со вступлением Америки в войну корпорация Де Бирсов сумела утроить свои прибыли.

– Надеюсь, Питер не натворит каких-нибудь глупостей, – сокрушалась Тара.

– Ты забываешь, что ему еще нет даже шестнадцати лет, – напомнил Дон.

И все же мать продолжала беспокоиться, и когда в последующие пять недель они не получили никаких известий от Питера, она по-настоящему испугалась.

– Я собираюсь позвонить в институт. Может быть, он болен, – сказала Тара.

– Нам бы первым сообщили об этом, – убеждал ее Дон. – Я полагаю, что он сейчас зубрит, готовясь к последнему экзамену. – И, увидев скептическое выражение на лице Тары, добавил: – Послушай, дорогая, если к концу недели не получим письмо, тогда мы позвоним.

Тара согласилась, но четыре дня взгляд ее был хмурым, прелестные черты лица напряжены. В пятницу утром супруги спустились к завтраку. Горничная, раскладывавшая на столе свежую почту, сообщила:

– Есть письмо от господина Питера.

– Я же тебе говорил! – Дон улыбнулся Таре, но, взглянув на марку, стал серьезным. – Оно из Франции.

Тара покачнулась и поднесла руку к горлу:

– Боже милостивый, нет!

– Тебе лучше сесть. – Дон подставил ей стул и встал за ее спиной так, чтобы они могли вместе читать.

«Дорогие мама и Дон!

Я понимаю, какой будет для вас удар, когда получите мое письмо. Я сожалею об этом, но действительно так лучше. Соединенные Штаты вступили в войну, и я просто не могу оставаться в стороне и вести привычную жизнь с теннисными кортами, плавательными бассейнами и другими светскими развлечениями. Я хочу выполнить свой долг, как и любой другой честный американский парень. Поэтому я поступил на военную службу и сейчас нахожусь в учебном центре в Иссудене, где формируется эскадрилья истребителей.

Нашими инструкторами являются главным образом ветераны эскадрильи Лафайетта, группа американских летчиков, которые перешли в авиационный корпус армии, как только Соединенные Штаты объявили войну Германии. Им нет цены, поскольку у них за плечами год боевого опыта. Наш командир – майор Рауль Лафбери – был одним из первых американцев, поступивших на военную службу к французам.

Я никогда не встречал более прекрасных парней, чем у нас, в девяносто четвертой эскадрилье. Среди них: Эдди Рикенбакер, Джеймс Норман Холл, Джон Хаффер и Дэвид Петерсон. Завтра я совершу свой первый самостоятельный вылет...»

Было темно, когда старший по казарме разбудил лейтенанта Питера Пайка:

– Вставай, лейтенант, пора!

Позавтракав на скорую руку, Питер и другой новоприбывший, младший лейтенант Эдди Рикенбакер, рапортовали майору Лафбери на аэродроме.

– Вам, парни, повезло, – сказал командир, нежно проводя рукой по крылу истребителя. – Совершенно новые самолеты «ньюпор». Самый симпатичный маленький истребитель в воздухе... Ладно, поднимайтесь на борт.

– А где пулеметы? – нахмурился Питер. Лафбери широко улыбнулся:

– О, это оплошность с моей стороны. Я должен был вам сказать. Наши пулеметы еще не прибыли.

Рикенбакер фыркнул:

– Мы что, будем бросать камни в немецкие самолеты?

– Вы удивитесь, но в начале войны самолет не считался боевой машиной. Единственным назначением авиационного корпуса армии считалось выполнение разведывательной работы. Кстати, у немцев тоже. Это было что-то вроде дружеского соревнования. Наши парни бывало махали их парням, когда пролетали мимо них, и наоборот. Однажды немецкий «фоккер» чуть не протаранил один из наших самолетов, и французский летчик, пилотировавший его, так рассвирепел, что швырнул в немца разводной гаечный ключ. Гнусный летчик в ответ вытащил револьвер и сделал два выстрела в фюзеляж француза. Это было началом вражды, которая становилась все сильнее. С тех пор каждый раз, когда обе стороны поднимались в воздух, происходил обмен ружейным и пистолетным огнем. Затем британского наблюдателя осенила блестящая идея. Он установил пулемет на вращающемся основании позади своей кабины и уничтожил «фоккера» в небе. Вот так родился воздушный бой...

Ладно, хватит трепаться, я полечу в головном самолете. Рикенбакер, вы будете моим ведомым, а вы, Пайк, прикрывайте его с фланга. – Лафбери натянул шлем, надел защитные очки и забрался на крыло головного самолета.

– Удачи, сынок! – произнес Рикенбакер.

– Перестань меня так называть! – возмутился Питер. – Мне двадцать лет.

Рикенбакер громко рассмеялся:

– Черта с два тебе двадцать! Держу пари, что ты ни разу и не брился, пока не поступил на военную службу. Ну а по правде говоря, сколько тебе лет, парень?

Питер покраснел и, опустив глаза, ответил:

– Почти шестнадцать.

Рикенбакер засмеялся и похлопал его по спине.

– Ты обманул вербовщиков. Молодец! У тебя есть характер, доверяю тебе быть моим ведомым.

И Эдди и Питер успешно совершили свой самостоятельный вылет. Но им предстояло еще многому научиться у ветеранов-летчиков эскадрильи: заходить на врага так, чтобы солнце было позади тебя; избавляться от противника, повисшего на твоем хвосте; набирать скорость и внезапно и резко останавливать носовую часть фюзеляжа, чтобы бросить самолет в штопор.

Многое из военного искусства было заимствовано американцами и у немецких асов. В знаменитом развороте Иммельманна пилот делает только половину мертвой петли. На вершине ее он резко разворачивает самолет, с тем, чтобы снова лететь прямо, и держит курс в противоположном направлении. В большинстве случаев застигнутый врасплох преследователь обнаруживает себя в качестве преследуемого. Благодаря летающему клину барона Манфреда фон Рихтгоффена американцы научились придавать большое значение боевому порядку самолетов в воздухе. Однако именно американцы придумали способ формировать круг вокруг подбитых самолетов, с тем чтобы защищать их от вражеской атаки.

– Изобретательность добрых старых янки, – рассказывал майор. – Это пришло с Дикого Запада. Так индейцы нападали на вереницу крытых повозок американских колонистов... Еще следует помнить: если загорится ваш самолет, не паникуйте и не бойтесь за него. Вы можете, скользя на крыле, не подпускать пламя к кабине достаточно долго, чтобы благополучно приземлиться.

К тому времени когда их эскадрилья наконец получила свои пулеметы, Питер, как и остальные новобранцы, был уверен, что может самостоятельно сражаться с немецкими летчиками, и ему не терпелось показать себя в деле. Такой шанс представился в начале мая, когда ему поручили первое боевое задание: вместе с Рикенбакером и руководителем полета капитаном Петерсоном они должны были осуществить барражирование.

Перед вылетом Лафбери пожал всем троим руки со словами:

– Желаю удачи и хорошей охоты.

Был сумрачный рассвет, когда пилоты начали барражирование над Сен-Мишелем. Раскинувшаяся под ними неровная лесистая местность, кое-где окутанная туманом, выглядела доисторически пустынной. Вражеские траншеи, словно извивающиеся змеи, тянулись от горизонта до горизонта. Длинные уродливые стволы немецких орудий нацелены в воздух, а пространство вокруг американских истребителей насыщено темными волокнистыми клубами дыма и огня.

Не успели они миновать Сен-Мишель, как попали в дождевые тучи. Ливень хлестал по туго натянутой обшивке крыльев и фюзеляжа. В этих условиях было почти невозможно поддерживать связь. И оставалось действовать по принципу: каждый за себя.

Питер сильно увеличил скорость самолета, затем истребитель в продолжительном плавном спуске направился на французскую территорию. Спустившись на высоту в тысячу футов, он заметил дыру в сплошной облачности и, нырнув в нее, оказался в ясном воздушном пространстве. Питер некоторое время летел на бреющем полете над опустошенной сельской местностью, пока не увидел знакомый условный знак. Спустя полчаса он приземлился на полосе полевого аэродрома.

Лафбери, Чемберс и Кемпбол выбежали ему навстречу.

– Рик и капитан Петерсон уже вернулись? – спросил Питер.

– Петерсон прилетел как раз перед тобой. – Нахмурившись, Лафбери взглянул на небо, которое быстро темнело, так как со стороны Германии, откуда должен был появиться самолет Рика, надвигалась гроза. – Черт побери, ему бы лучше поторопиться, прежде чем видимость станет нулевой.

Послышались отдаленные раскаты грома, и небо на западе осветилось вспышкой молнии.

– Эй, послушайте! – закричал Кемпбол. – Вы слышите?

Лафбери широко улыбнулся.

– Я знаю этот звук так же хорошо, как мужчина знает голос своей возлюбленной, – с облегчением проговорил он.

Питер откинул назад голову и стал всматриваться в чернеющее небо.

– Мне это мерещится или к аэродрому приближается не один самолет? – с тревогой спросил он.

Трое мужчин молча прислушивались. Внезапно Лафбери хлопнул себя рукой по лбу:

– Ты совершенно прав, сюда направляется не один самолет, и, если слух меня не обманывает, это немецкие «фоккеры»! Должно быть, они повисли прямо на хвосте у Рика. Живее! – воскликнул он. – Мы должны помочь ему.

Поскольку в истребителе Питера оставалось четверть бака горючего и двигатель еще не остыл после полета, он первым поднялся в воздух.

Немецкие пилоты, стремясь настичь Рикенбакера, не заметили, что находятся вблизи полевого аэродрома противника, пока не оказались практически над ним. Но, увидев, как в воздух поднимаются американские истребители, развернулись назад, к своим позициям.

Легкий и быстрый истребитель Питера сближался с немецкими самолетами. Фактически он еще только поднимался в воздух, когда догнал наиболее медлительного «фоккера». Осознав, что избежать опасности невозможно, его пилот совершил искусный поворот и встретил «ньюпор» пулеметными очередями в фюзеляж. Благодаря неоднократным инструктажам о тактике обороны Питер предвидел маневр немца и ускользнул влево, а затем, когда «фоккер» пролетел мимо, снизился по спирали на его хвост.

В центре прицела показался крест на хвосте самолета, и Питер нажал на гашетку. «Фоккер», будто раненая птица, пролетел еще сотню ярдов, затем, казалось, на мгновение замер высоко в воздухе и, войдя в штопор, камнем рухнул на землю. Пылающая дуга от «фоккера» разбрасывала искры, словно фейерверк в День независимости.

Питер был полон радостного возбуждения. Ведь именно он одержал первую победу над противником в боевом дебюте своей эскадрильи!

Молодой летчик сделал вираж и отправился на аэродром. И как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лафбери уничтожает второй «фоккер», методично ведя заградительный огонь.

В тот же вечер на банкете, устроенном в честь победоносных американцев, мэр Туле вручил летчикам символический ключ от города.

– Все, что хотите, ваше, – пообещал мэр.

– Все? – спросил Лафбери, внимательно оглядывая празднично украшенный зал ратуши и остановив взгляд на нарядной молодой женщине, пышная грудь которой грозила выскочить из смело открытой крестьянской блузки.

Полный француз, приложив кончики своих пальцев к губам, послал воздушный поцелуй.

– Все. Vive les Americains![1]1
  Да здравствуют американцы! (фр.)


[Закрыть]

Лафбери ответил на приветствие:

– Vive l'Amour![2]2
  Да здравствует любовь! (фр.)


[Закрыть]

Мэр обнял Питера за плечи:

– А вы, мой юный друг... Насколько я понимаю, это вы первый в эскадрилье уничтожили самолет противника. Не окажете ли вы мне честь, дав автограф моей младшей дочери? Пойдемте, я представлю вас. Ее зовут Джильберта.

Обогнув банкетный стол, он повел Питера к стройной девушке, оживленно беседовавшей с двумя молодыми людьми. Она улыбнулась, увидев рядом с отцом американского летчика.

В то самое мгновение, когда встретились их взгляды, Питер понял, что влюблен. Его совершенно покорили огромные фиалковые глаза.

– Джильберта, это Питер Пайк, тот самый молодой американский лейтенант, который сбил сегодня двух бошей.

– Только одного, – застенчиво поправил Питер. – Здравствуйте, Джильберта.

Она сделала реверанс:

– Это честь, лейтенант Пайк.

– Сегодня, – сказал ее отец, – ты будешь спутницей героя и гидом и запомни, что его желания являются для тебя приказом.

Девушка покраснела, у Питера тоже горели щеки и уши.

– А сейчас я должен уделить внимание другим гостям. – С этими словами мэр поклонился Питеру и удалился.

– Ну что ж, лейтенант Пайк, каково ваше желание? – Ее улыбка была подобна лучу солнечного света.

– Я в вашей власти, и, пожалуйста, называйте меня Питером. Лейтенант звучит скучно и официально.

Джильберта взяла его под руку:

– Сначала я поведу вас в винный погреб моего отца, и вы сможете выбрать напиток к ужину... Питер.

Он был рад покинуть шумный банкетный зал и остаться наедине с Джильбертой. Когда они спускались по узким ступенькам в винный погреб, их бедра соприкасались. Никогда еще ни одна девушка не вызывала у него такую сильную вспышку страсти. В смятении Питер попытался скрыть эрекцию, незаметно сунув руку в карман. К счастью, в погребе было довольно темно. У одной стены от пола до потолка стояли стеллажи с бутылками вина.

– Вы предпочитаете шампанское? – спросила Джильберта.

– На самом деле я предпочитаю «Бургундское», если оно у вас есть, – ответил Питер.

Джильберта рассмеялась:

– У моего отца самый богатый винный погреб в Туле. – Она поднесла палец к губам. – Дайте подумать, сейчас... «Бургундское» должно быть на верхней полке.

Когда Джильберта поднялась на верхнюю площадку стремянки и наклонилась, чтобы в тусклом свете разглядеть этикетки, ее юбка клеш, а под ней накрахмаленная нижняя юбка поднялись кверху. Взору Питера предстали соблазнительные ноги и бедра, вплоть до отделанных кружевом штанишек. Проявив всю силу воли, Питер с трудом оторвал взгляд от Джильберты и отогнал греховные мысли, вызванные этим зрелищем. Он отошел и прислонился к стене.

– Что случилось, Питер?

– Ничего. Просто здесь слишком жарко, – ответил он и немного оттянул высокий, плотно прилегающий воротник кителя.

Джильберта спустилась и протянула Питеру пыльную зеленую бутылку.

– Это лучшее вино, которое здесь производится.

– Не могу дождаться, когда попробую его, – ответил Питер.

Он последовал за девушкой по крутым ступенькам наверх, не спуская при этом глаз с ее ног. Более красивых ног он никогда не видел.

Празднество продолжалось до поздней ночи. В два часа Лафбери сказал своим офицерам, что пора возвращаться в казармы. Перед тем как присоединиться к остальным, Питер отвел Джильберту в нишу за колоннами.

– Благодарю вас за чудесный вечер, – держа обе ее руки в своих, сказал он.

– Для меня вечер тоже был чудесным, – ответила Джильберта.

Наступило неловкое молчание, затем Питер выпалил:

– Вы замечательная девушка.

Джильберта улыбнулась, и в уголках ее фиалковых глаз появились лучики морщинок.

– И вы замечательный парень, то есть мужчина. Питер рассмеялся:

– Вы не так уж далеки от истины. Джильберта так близко придвинулась к нему, что ее грудь почти касалась его. Подняв к Питеру лицо, она спросила:

– Вы хотели бы меня поцеловать?

– Всем сердцем! – И заключил Джильберту в объятия.

Она обвила руками его шею, их губы соединились в страстном поцелуе. И для юноши все избитые истории о любовных приключениях, которые он столько раз слышал, внезапно оказались реальными. У Питера было такое ощущение, будто у него в голове взрываются ракеты, грохочут цимбалы, а они вдвоем плывут на кудрявом облаке... Он, как мог, пытался сохранять дистанцию, чтобы не оскорбить девушку свидетельством его нестерпимого желания. Но она сама крепко прижалась бедрами и животом к его чреслам.

Питер все-таки нашел в себе силы и мягко отстранил Джильберту:

– Я больше не могу ни секунды находиться так близко от тебя. Я сойду с ума от желания.

Он почувствовал горячее дыхание Джильберты на своей щеке. Ее глаза были плотно закрыты.

– Я тоже очень сильно хочу тебя, Питер, – едва слышно прошептала она. – Когда мы снова увидимся?

– Сегодня, завтра вечером, вечером следующего дня, столько вечеров, сколько ты позволишь мне видеть тебя.

На ее ресницах дрожали слезинки.

– Каждый вечер до конца наших дней, если бы это только было возможно.

Питер покачал головой, изумляясь тому, что происходит. Всего несколько часов назад они были совершенно незнакомыми людьми, а сейчас...

– Джильберта, я понимаю, как безумно, должно быть, это звучит, но я очень сильно в тебя влюблен.

– Нет, нет, mon cher[3]3
  мой дорогой (фр.).


[Закрыть], если это безумие, тогда я тоже сумасшедшая... и я ни за что не хочу снова быть в своем уме. Я так сильно тебя люблю, что у меня даже сердце болит.

И оба вздрогнули, когда раздался голос Рикенбакера:

– Ладно, вы, попугаи-неразлучники, расходитесь. Пора возвращаться в лагерь и немного поспать до утра. Мы должны хорошо выглядеть для встречи с «фоккерами» завтра, парень.

Питер быстро поцеловал Джильберту в щеку:

– Я приду вечером после ужина. Ты будешь здесь?

– Буду ждать, – затаив дыхание, ответила она.

На улице около ратуши бойцы эскадрильи сели в ожидавшие их грузовики. Все громко и оживленно говорили, общей темой было качество вина и французские женщины:

– Самые красивые ножки, какие я когда-либо видел.

– Их сиси тоже неплохие.

– Что касается меня, то я обращаю внимание на зад.

– Впервые я узнал, что такое настоящий французский поцелуй.

– Откуда они все так хорошо знают английский?

– Эта малышка, которая подцепила нашего героя, весьма лакомый кусочек.

И на Питера посыпались шутки и остроты:

– Я бы совсем не прочь приволокнуться за ней.

– Вы думаете, Питер уже забрался ей в штанишки?

– Нет, он не захочет терять невинность с лягушатницей.

Питер пришел в ярость, бросился на своего обидчика и схватил его за горло, но трое пилотов оттащили Питера.

– Остынь, парень, – успокаивал его Рикенбакер. – На войне без чувства юмора не выжить.

– Простите. – Питер, опустив голову, сел на деревянную скамью.

Рикенбакер попытался восстановить веселое настроение компании, но жизнерадостная атмосфера исчезла. Все с облегчением вздохнули, когда приехали на аэродром.

– В гостях хорошо, а дома лучше, каким бы скромным ни был твой дом, – сказал кто-то.

В ту ночь Питер долго лежал без сна, думая о своей любимой Джильберте. Каждая черточка ее лица, каждый изгиб ее тела настолько отчетливо вырисовывались в его воображении, что ему казалось, будто она во плоти находится рядом. Питер протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но видение исчезло. Он метался на жесткой койке, изнемогая от страстного желания. Имелся, правда, один способ удовлетворить его. Это было лишь жалкой заменой, но тем не менее мучения его прекратились и он наконец погрузился в сон.