Текст книги "Поймать лисицу"

Автор книги: Станойка Копривица-Ковачевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

На мельнице

С мешком за плечами Йоле спускался к мельнице.

Он ходил на мельницу и раньше – до войны с Райко, потом с соседями. Но теперь – впервые – шел один. Все уже запаслись мукой впрок – возили зерно на мельницу на лошадях. У них же лошади не было. Муки в доме не осталось ни горстки. Да и зерна у Йоле в мешке так мало, что и лошадь не нужна. Зерно заработали они с Раде, нанимаясь к односельчанам.

Йоле любил эти места – склоны гор, поросшие редкими деревьями, и реку с впадающими в нее многочисленными ручьями.

У них же наверху в жаркие дни вода совсем пропадала – пересыхали и пруды, и неглубокие колодцы. "Пожалуй, только с колодцем нам и повезло, – подумал Йоле. – У нас всегда есть вода, в любую жару".

Этот колодец вырыл отец – еще до болезни, от которой потом умер. Когда колодец был готов, соседи посмеивались: "На что тебе такой колодище, Милое?" В округе рыли только неглубокие колодцы.

"Ничего-ничего, – отвечал отец добродушно, – пригодится".

"Да к чему такая глубина?"

"А что за колодец меньше десяти метров? – шутил он. – Может, докопаюсь до живой воды…"

Были люди, которые одобряли отца, но большинство считали, что он не в своем уме. "Вот настоящий хозяин – начал с колодца!" – услышал однажды Йоле и сообразил, что намекают на незавидное хозяйство, доставшееся отцу после раздела с братьями. Йоле с удовольствием поколотил бы насмешников, но и ему самому не совсем понятным казалось упорство отца, и однажды, обидевшись на него за что-то, мальчик спросил:

– Ну зачем нам такой колодец?!

Йоле вспоминает, как отец, отложив в сторону лопату, достал кисет и сел рядом.

– Видишь ли, Йоле, – сказал он, делая первую затяжку, – без воды нет и жизни.

– Как это – нет жизни?

– А вот как, – продолжал отец, глядя куда-то вдаль. – Я убедился в этом, когда служил в армии. – Он замолчал, наблюдая за тающей струйкой табачного дыма. – Вот, к примеру, человек хочет построить дом. Что для этого надо? Известь и песок. А что надо, чтобы сделать штукатурку? Вода! Придут мастера, что они попросят? Опять-таки воду! Или, скажем, так: построит человек дом, купит скотину – что нужно скотине? Корм и вода. Понимаешь, всегда вода! Или вот: человек хочет посадить огород – не такой, как у нас, а настоящий, чтобы разные овощи росли. Что нужно овощам? Снова вода! Вот и выходит, нет жизни без воды. Понимаешь? Вода нужна и человеку, и скотине, и огороду. Всем! Запомни это.

– Ладно, – сказал Йоле.

Он улыбнулся при этом воспоминании. И еще он вспомнил, с каким увлечением отец рассказывал о том, как с помощью воды люди превращают пустыню в цветущий край. Об этом он тоже услышал в армии.

– Что такое пустыня, папа? – спросил он.

– А это, сынок, такое место, где ничего не растет. Один песок вокруг, – ответил отец.

– А что под песком?

– Тоже песок, – ответил отец и взялся за лопату.

– И что, ничего нет – ни деревьев, ни травы, совсем ничего?

– Ничего.

– А люди?

– Люди есть. Они живут по краям пустыни, а если надо ее переехать, седлают особых таких лошадей – у них на спине горб.

– Лошади с горбом на спине? – спросил Йоле изумленно.

– Дай-ка мне вон тот гвоздь… Обо всем этом узнаешь в школе. – Отец явно давал понять, что разговор о пустыне и лошадях с горбом окончен. – Я вижу, ты будешь хорошо учиться, быстро все схватываешь. – И он любовно потрепал сына по кудрявой голове.

Йоле хотел бы услышать еще что-нибудь об удивительных лошадях и пустынях, но отец не стал больше рассказывать. Наверное, и сам знал не больше, потому и напомнил мальчику о школе, где его научат всему чему надо, если будет прилежно учиться. "Вот вырастешь, выучишься на анжинера – обо всем этом, да и о другом тоже, будешь знать лучше всех", – как правило, завершал он свои наставления.

Йоле припоминает, что еще до завершения колодца отец стал жаловаться на боли в животе. Однажды ночью ему вдруг стало так плохо, что его отвезли в больницу. Там он и умер.

Вот все, что помнит мальчик об отце. И если б не колодец, которым пользуется теперь вся деревня, можно было бы подумать, что и сам отец, и его рассказы приснились Йоле когда-то давным-давно. Однако всегда при виде воды он вспоминает отца и его слова: "Без воды нет жизни".

Задумавшись, Йоле сидел на берегу реки, слушая журчание воды и рисуя в своем воображении пустыни, лошадей с горбом, буйные зеленые сады, и в ушах его звучал голос отца: "Видишь, сынок, без воды нет жизни".

– Действительно нет! – сказал Йоле вслух.

Он разулся, снял рубашку и вошел в реку. От ледяной воды сводило ноги, но это ему даже нравилось, и он долго плескался.

– Да, без тебя нет жизни, – с удовольствием сказал Йоле, выходя наконец на берег.

Настроение было превосходное. Мальчик закинул мешок за спину и пошел дальше.

У первой мельницы собралась в очереди толпа народу. Две неразгруженные телеги, много лошадей с поклажей. Здесь пришлось бы просидеть дня два, смекнул Йоле. Перескочив через отводной канал, он направился к мельнице Наила. Оглушительный грохот воды перекрывал все остальные звуки. "Вот это сила!" – подумал мальчик восхищенно. По обе стороны запруды возвышались голые отвесные скалы, и только на вершинах их виднелись невысокие деревья. Листья уже начинали желтеть, и деревья переливались разноцветными красками. Одно было светло-желтое, другое – потемнее, третье – совсем бурое, а кизил сверкал прямо-таки алым сиянием.

Подходя к мельнице, Йоле повстречал высокого усатого человека, ведущего под уздцы лошадь. "Господи, что там творится! – сказал он. – Пустой номер, сынок, надо идти ниже по реке – здесь не пробьешься".

И правда, все подходы к мельнице были запружены лошадьми, телегами, людьми. Йоле остановился в растерянности.

– Пошли к Симе, – предложил усатый. – Далековато, конечно, зато там наверняка не такая давка.

Йоле ничего не оставалось, кроме как согласиться, и дальше пошли вместе.

– Ты чей? – дружелюбно спросил усач, когда они немного удалились от мельницы.

Йоле ответил.

– А, значит, Радойкин. – Остановив лошадь, тот внимательно оглядел мальчика. – Дай-ка сюда, – спохватился он и взял у Йоле мешок.

– Да он не тяжелый…

– Понятное дело, – засмеялся незнакомец. – Однако чем дальше – тем будет тяжелее.

Некоторое время шли молча.

– А знаешь, – сказал усатый, с симпатией глядя на мальчика, – мы ведь были знакомы с твоим отцом. Хороший был человек. Жаль, рано умер. – Он снял шапку и отер пот со лба. – Вместе за девушками ухаживали, вместе пошли в армию. Меня взяли в кавалерию, его – в артиллерию. Он служил где-то в Сербии.

– В Кралеве, – сказал Йоле, с любопытством оглядывая нового знакомого.

– Как мать?.. – спросил тот, но запнулся, будто не решаясь продолжать расспросы.

– Да ничего… – нехотя пробормотал Йоле.

– А брат, говорят, погиб в партизанах?

– Да, – коротко ответил Йоле, и что-то кольнуло его в сердце, как всегда, когда речь заходила о Райко.

– Бедные вы мои, – сказал усатый и отвернулся.

Снова помолчали. Слышен был только шум воды.

– Смотри, рыба! – закричал Йоле и помчался к реке.

– Форель, – равнодушно проговорил усатый.

– А ее можно поймать?

– Кто ее знает – можно, наверное.

– Я никогда не пробовал рыбы, – сказал Йоле. – Не знаю, какая она на вкус.

– А я пробовал – во время поста, – улыбнулся усатый. – Только барашек мне больше по душе. – Он остановился, достал кисет. – А как тебя зовут?

– Йоле.

– Значит, Йован? – улыбаясь, уточнил мужчина.

– Да. А тебя?

– Марко. Марко Янкович.

Мальчику все больше нравился этот человек – его добродушное лицо, спокойные, неторопливые движения. Йоле внимательно смотрел, как он свернул самокрутку, закурил.

– А ты случайно не куришь? – лукаво спросил Марко.

– Нет. Только смотрю.

– Ну и молодец. Табак вреден, особенно молодым.

– Отец курил, а Райко нет, – сказал Йоле.

– Так-так, – произнес Марко словно про себя. – Просто удивительно: почему господь бог забирает лучших, а оставляет всякое дерьмо?

– Послушай, – вдруг выпалил мальчик. – А ты что ж не в партизанах?

По всем статьям этот сильный спокойный человек в его представлении укладывался в понятие "партизан".

Усач долго смотрел на него, улыбаясь, потом сказал:

– Не всем же быть партизанами… Кто-то должен оставаться здесь.

Ответ был уклончивый, и мальчик не отступал:

– А я считаю, все хорошие люди должны идти в партизаны.

Посмеиваясь, Марко смерил его долгим оценивающим взглядом.

– Значит, по-твоему, и я хороший человек, а?

– Ну да, – ответил мальчик и снова бросился к реке, увидев, как у самого берега плеснула рыба.

Когда подошли к мельнице Симы, до захода солнца было еще далеко. Марко вдруг остановился и, взяв Йоле за руку, прошептал:

– Слушай, Йоле, здесь – ни слова о партизанах. Понял? – Йоле, не шелохнувшись, смотрел на него во все глаза. А усач продолжал: – Этот Сима – четник до мозга костей, лучше с ним не связываться. От него всякого можно ожидать. Так что помалкивай и не отходи от меня далеко.

Очереди не было. Марко понес мешок, наказав мальчику приглядеть за лошадью. Йоле услышал, как он поздоровался с кем-то, а затем все звуки поглотил грохот жерновов.

Йоле огляделся. Вокруг было много любопытного, и мальчик смотрел то на воду, с оглушительным шумом падающую вниз, то на глубокую запруду, то на спокойную реку, огибающую мельницу с другой стороны. Он и не заметил, как подошел Марко.

– Я сказал Симе, что ты мой племянник. Вряд ли ему понравится, если он узнает, что ты брат погибшего партизана. Подлый человек. – Он снял с лошади седло и занес его в помещение, крикнув оттуда: – А ты иди поиграй, пока светло.

Йоле все успел: сбегал по мосту на тот берег, вернулся, смотрел, как вода вращает огромное колесо. Все ему здесь нравилось – и запруда, и река, медленно катящая свои воды, и играющая в ней рыба. Не успел оглянуться, как стемнело. Марко окликнул его.

Войдя внутрь, он сначала не увидел ничего. Лишь когда глаза привыкли к темноте, разглядел двух мужчин, лежавших у стены на голом полу.

– Сима, это мой племянник, – крикнул Марко человеку, высыпавшему зерно из мешка.

Белая фигура повернулась лишь на секунду, но Йоле заметил косой взгляд человека, который продолжал заниматься своим делом.

– Иди сюда, садись рядом, – позвал Марко.

За стуком жерновов Йоле с трудом его расслышал. Устроившись, где указал ему Марко, мальчик стал рассматривать двоих людей, что пришли раньше. Оба были в рубашках и суконных штанах, от босых ног так разило потом, что Йоле захотелось заткнуть нос и бежать отсюда, да нельзя было.

– Слышал, что говорят? – раздался писклявый голос одного. – Наши вступили в Сербию.

– Давно бы так, – ответил ему другой – тот, что помоложе. – Только с сербами и можно чего-то добиться.

– Сербы хорошие солдаты, – прозвучал спокойный голос Марко.

– Как только господь их терпит! – раздраженно вмешался мельник, уставившись на них косыми глазами. – Какие же они хорошие, если больше половины – в партизанах? Голодранцы!

Он зло встряхнул мешок, и вокруг него поднялось облако мучной пыли.

– Ну зачем же так, господин Сима? Много их, слава богу, и на нашей стороне. Знаешь, сколько их у Дражи, у Рачича…

– У Калабича, – добавил писклявый голос.

– И у Косты Печанца, – невозмутимо добавил Марко, незаметно подмигнув Йоле.

Йоле понял, что Марко нарочно подыгрывает им, и тоже ему подмигнул.

– Да, верно, и у Калабича, и у Печанца, – продолжал тот, кто начал разговор. – Да и эти наши – Дангич, и Бабич, и Евджевич…

– И Щука, и Смола. Потом этот Душан… Как его там? – поддакнул второй.

– Миятович, что ли?

– Вукович!

– Да, и тот и другой, оба.

– И эти, со Стара-горы, с Поноры, из Прачи, – проговорил Марко, прикуривая.

Они с Йоле опять перемигнулись, улыбаясь друг другу.

– Все это ерунда! – раздраженно выкрикнул Сима. – Пока не придут немцы, ничего не выйдет!

– Верно говоришь, – заметил писклявый. – Без немца не война… Где немец вспашет, ничего не вырастет!

– Видели, как они на Сутеске дали прикурить красным? – спросил тот, что помоложе. – Радован, из нашей деревни, рассказывал, там все сровняли с землей.

– Ничего, они снова поднимутся, вот посмотрите.

– Это кто поднимется?! – Задыхаясь от негодования, Сима подскочил к писклявому и схватил его за горло. – Не бывать этому! И род их в порошок сотрем!

Марко и второй крестьянин бросились его оттаскивать. Йоле с удивлением смотрел на схватившихся в драке мужчин. Наконец Марко удалось их развести.

– Ну хватит, хватит, что вы, в самом деле, – урезонивал он.

Сима налитыми кровью глазами уставился на человека, которого только что душил. А тот, держась руками за горло, сипел:

– Сволочь! Гад ползучий!

Отыскав на полу опанки[7]7
  Опанки – самодельная крестьянская кожаная обувь.


[Закрыть], он обулся и выскочил наружу, продолжая сквозь зубы сыпать ругательствами.

На мельнице воцарилась тишина. Слышался только стук жерновов.

– Ты, верно, есть хочешь? – спросил Марко, чтобы как-то отвлечь Йоле.

– Нет, – ответил мальчик и сам этому удивился, вспомнив, что у него с утра ни крошки во рту не было.

– Иди-ка поешь все-таки, – позвал его Марко, доставая что-то из сумки.

Йоле ел с удовольствием, глядя на этого человека и думая о том, как ловко у него все получается: беседу повернет как захочет, и разнимет дерущихся, и уговорит принять угощение.

По их примеру крестьянин, что был помоложе, тоже полез в сумку и достал оттуда хлеб, сыр и бутылку ракии. Хлебнув из горлышка, вытер его ладонью и протянул бутылку Марко. Тот поднял бутылку вверх, сказал:

– Ну, ваше здоровье! – Выпив глоток, возвратил ее хозяину со словами: – Хорошая ракия!

– Из Гораджана, – похвастал крестьянин. – Зять мне принес зимой, когда вместе с этими вот проходили из Ябуки. – Некоторое время он ел молча, а потом, вдруг перейдя на шепот, пробормотал: – По правде говоря, не по душе мне, что он с ними. Дочка с двумя детишками осталась одна. Сам знаешь, что значит женщине одной остаться. Я уж не говорю обо всей работе, которая не для женских рук… Дом их стоит у самой дороги, а сколько солдат мимо проходит, нехорошо это!

Замолчав, он хлебнул из бутылки и снова предложил Марко. Тот отказался.

– Может, этого угостить? – спросил крестьянин.

– Угости. – Марко пожал плечами.

– Господин Сима! – позвал крестьянин. Сима, оглянувшись, уставился на него. – На-ка, хлебни немножко. Хорошая ракия!

– Благодарствую, не буду, – отрезал Сима и отвернулся к жерновам.

Перед тем как заснуть, Йоле вспоминал этот разговор и думал, что в этом человеке, крестьянине, угощавшем своей ракией, будто чего-то не хватает. "Вроде бы и неплохой, – рассуждал Йоле, – только трудно представить его партизаном, не то что Марко… Чем же не подходит? Ведь он же не четник!.. Ни то, ни другое – разве так может быть? – И вдруг ему пришла, кажется, верная мысль: – Это потому, что он слабохарактерный". Мальчик даже улыбнулся, довольный, что дошел до какого-то решения своим умом. Тут сон сморил Йоле, и он словно куда-то провалился.

Проснувщись, долго не мог сообразить, где он. Потом откуда-то донесся стук мельничных жерновов. Мальчик вскочил и выбежал наружу, испугавшись: вдруг Марко ушел, оставил его одного? Но Марко был здесь – хлопотал возле лошади.

– А, проснулся! – обрадовался тот, увидев мальчика. – Не хотелось тебя будить раньше времени.

– А зерно смололи? – спросил Йоле.

– Да, уже все готово. Пойдем, Йоле.

Стояло ясное прохладное утро. Йоле огляделся – вчерашних крестьян не было видно. Не показывался и Сима. Йоле сладко потянулся.

– Иди-ка умойся, – сказал Марко, направляясь к мельнице. – Нам пора.

Йоле побежал к реке. Опустил руку в бурлящую воду, и ее потянуло течение. "Ну и мощь! – восхитился он. – И меня бы так понесла…" Он быстро ополоснул лицо.

У мельницы стояли Марко и Сима.

– Спасибо тебе, – услышал мальчик голос Марко.

Сима ответил:

– Бога благодари.

Когда Йоле снова оглянулся, Симы уже не было.

Дорогой почти не разговаривали. Миновали одну за другой все мельницы, начали подниматься в гору. Вокруг раскинулись безводные пространства – в эту осеннюю пору листья и трава были засохшими, желтыми. "Как пустыня из отцовского рассказа", – невольно подумал Йоле.

Из задумчивости его вывел голос Марко.

– Погляди-ка, Йоле, вон там, на пересечении дорог, мы с тобой расстанемся. Мне направо, а ты пойдешь налево. Я отсыпал тебе немного пшеничной муки, пусть мать испечет вам оладушки… Что-то еще хотел тебе сказать… Ах, да… Слушай внимательно. Сдается мне, скоро здесь бои начнутся. Куда вы денетесь? – Он помолчал. – Да хорошего мало… А ты не жди, когда начнется заваруха, забирай мать и брата – и ко мне. – Марко положил мальчику руку на плечо и кивком указал на гору: – Видишь, вон там, наверху, за этой горой, мой дом. А вообще-то твоя мать знает, где наша деревня. – Он опять замолчал. Затем оглянулся, как бы проверяя, не подслушивает ли их кто, и тихо проговорил: – Я член комитета от нашей деревни, ясно? Подпольщик. Это как партизан в тылу врага…

Йоле не понимал, что такое "тыл", но зато сообразил, что Марко – партизан. Этого ему было достаточно.

– Матери передавай привет, – сказал Марко как-то смущенно и отвел взгляд в сторону. – Знаешь, я ведь когда-то за ней ухаживал. Но она выбрала твоего отца. Наверное, он был лучше. А я женился на другой, только вот детей нет…

Когда подошли к перекрестку дорог, Марко остановился.

– Ну, Йоле, попрощаемся здесь. Ты парень крепкий, думаю, донесешь свой мешок… И не забудь, что я тебе сказал, не жди, когда начнут стрелять… Ясно?

Йоле кивнул.

– Хороший ты паренек… Береги мать. – Марко нагнулся и поцеловал его в щеку, – И запомни все, о чем мы говорили! – С этими словами Марко повернулся и пошел.

Йоле долго стоял не двигаясь, глядя ему вслед. "Надо же – он ухаживал за моей мамой, – озорно засмеялся Йоле. – Значит, я мог бы быть его сыном, если бы она его выбрала… Интересно!"

Подойдя к лошади, Марко оглянулся и помахал рукой. Йоле тоже поднял руку и махнул в ответ, счастливый, будто приветствуя все доброе и честное, что всегда так трогает сердце.

Чужие девушки

Они пошли в лес собирать орехи, за ними увязались все деревенские ребятишки. Вот сбегают вниз, на равнину, точно птицы, щебечущие на разные голоса.

Лена шла грустная. Впереди виднелся пожелтевший лес. Она сказала Раде:

– Посмотри, как мрачно!

Малыш не понял, что такое "мрачно", но переспрашивать не стал.

– Знаешь, Раде, не люблю я осень. Больше всего мне лето нравится.

– Надо же, что выбрала! – засмеялся Влайко, обгоняя их. – Ведь летом полно оводов.

– Тебе-то какое дело?! – набросилась она на брата. – Сам ты овод!

– Я овод! – закричал он и побежал с раскинутыми в стороны руками. – Эй, берегись, ужалю, кого поймаю!

Ребята рванулись за ним, земля загудела от их топота. Позади остались лишь Раде с Леной да шагавший в сторонке Рыжий. Лена украдкой смотрела на него, но он этого не замечал. "Никогда он меня не полюбит", – с обидой думала девочка. Крикнуть бы ему что-нибудь, пусть даже грубое, злое, лишь бы обратить на себя его внимание. Но Рыжий шел, погруженный в свои мысли, махал прутиком то влево, то вправо, и Лена отказалась от своего намерения.

Топот ребячьих ног удалялся. Все скрылись в долине, а на взгорке, с противоположной стороны, появился пока только Йоле, прокричал что-то – победно, ликующе – и скрылся в зарослях орешника.

Подойдя к опушке, Лена, Раде и Рыжий услышали песню: "Мой любимый, ты, как лед, холодный…" Ребята остановились.

– Это, верно, девчата из Ясика, – предположил Раде.

Прибавили шагу. Догнав своих, увидели девушек, которые тоже собирали орехи.

Рыжий отстал, свернул направо и подошел к кусту орешника. Девичий голос слышался по ту сторону куста:

– Зима будет холодная, раз орехи такие уродились.

Голос был приятный. Рыжий раздвинул густые ветки. У куста, подняв руки, тянулась к гроздьям орехов совсем молоденькая девушка. "Какая красивая", – подумал Рыжий и непроизвольно потянулся к той же ветке.

– Да, пожалуй, холодная будет зима, – послышалось сзади. Рыжий оглянулся – из зарослей на него смотрела какая-то толстушка. Смеясь, она добавила: – А вот вам, девушки, и парни!

– Где, где? – зазвенели вокруг девичьи голоса.

Рыжий встретился взглядом с той, первой девушкой, и лицо его вспыхнуло.

– А вот они! – сказал Рыжий обрадованно: подошли Влайко и Йоле.

– Э-э, что это за парни!.. – презрительно воскликнула высокая худая девушка, выглянув из кустов. – Я думала, и правда парни, а тут одна мелочь пузатая…

Девушки захохотали.

– Чем же мы плохи? – серьезно спросил Влайко. – Рыжему пятнадцать лет, а мне и Йоле – по четырнадцать, – не моргнув глазом соврал он.

– Ух ты, какие взрослые, – поддела высокая, пригибая ветку орешника. – До чего мы, бедные, дожили, а? – бросила она через плечо.

Девчата вокруг снова рассмеялись. Высокая девушка обирала куст, не обращая на ребят никакого внимания. Она запела:

– Всех парней в округе этой я отдам за горсть орехов…

Ее подруги не переставая хихикали. Рыжий молчал смущенно. Один Влайко не сдавался:

– Чего смешного? Вы нас просто не знаете. Вот, например, Йоле. Его никто не может обогнать!

– Какой это Йоле? – лукаво поинтересовалась толстушка.

– Да вот он, – кивнул Влайко.

Йоле готов был сквозь землю провалиться. Но, как ни странно, уходить почему-то не спешил. Его забавляла болтовня Влайко. К тому же он заметил, как внимательно смотрит на него одна девушка, невысокая, тоненькая.

– Знаете, он этой зимой лису поймал, – продолжал Влайко. – Голыми руками!

Тут уж Йоле не выдержал. Он повернул назад, но прежде оглянулся на ту самую девушку. Ему показалось, что она не смеется.

– А вот этот твой товарищ, он чем славится? – ехидно спросила высокая.

– Да он лучше всех стреляет, – расхваливал Рыжего Влайко, не замечая подвоха. – Он птицу на лету может подстрелить.

– Смотри-ка! – проговорила высокая, то ли издеваясь, то ли всерьез удивляясь.

Рыжий взглянул на ту, первую, девушку – взгляд ее был полон нескрываемой симпатии. Она потянула на себя ветку, заслонив ею лицо.

– Ну а сам-то ты чем знаменит? – обратилась к Влайко толстуха.

– Я-то? – переспросил он. – Да вроде ничем.

Девушки дружно расхохотались. Рыжий вступился за него:

– Он лучше всех танцует. И больше всех знает всяких шуток…

По гроб жизни Влайко будет благодарен ему за это.

Приободрившись, Влайко предложил:

– Приходите вечером к нам на посиделки.

– А где это? – спросила маленькая девушка.

– У нас. У его дяди, – ответил Влайко, показывая на Рыжего.

– А там, кроме вас, троих молодцов, никого не будет? – съязвила высокая.

– Почему же? – не чувствуя иронии, спокойно ответил мальчик. – Будут и другие.

– Придут четники из Соколовича, – подтвердила толстушка. – Я слышала, наш Спасое говорил.

– Ну, разве что, – протянула высокая, переходя к другому кусту.

Все разбрелись по лесу. Рыжий переходил от куста к кусту, пытаясь найти ту девушку, но ее нигде не было. "Неужели ушла?" – с сожалением подумал он.

Он увидел ее на просеке. Радуясь, что рядом никого нет, смотрел на тонкие ловкие руки, обирающие куст, на грудь, обтянутую полотняной сорочкой. "Как два холмика", – подумал Рыжий, и у него перехватило дыхание.

– A-а, это ты? – спросила девушка, заметив его.

Она была старше его, но не намного. "Лет шестнадцать", – решил Рыжий.

– Тебя как зовут? – спросила девушка.

– Жарко, – ответил он. – Но все называют меня Рыжий.

– Рыжий, – повторила она и улыбнулась.

– А тебя?

– А меня – Роса.

"Она и вправду как роса – чистая и светлая…" – подумал мальчик.

– Можешь нагнуть мне вон ту ветку? – попросила Роса, прикинув, что мальчик выше ее.

– Могу.

Рыжий уверенно подошел к кусту, подпрыгнул, не дотянулся. Подпрыгнул еще раз, схватил ветку, но, потеряв равновесие, чуть было не упал. Роса подошла, чтобы помочь ему, и, стараясь удержаться на ногах, мальчик задел ее плечом. Это прикосновение обожгло его и в то же время смутило.

– Извини, пожалуйста, – сказал Рыжий.

– Ничего, – ответила Роса, обрывая орехи.

Потом они рвали их вместе, держа ветки между собой. "Я дотронулся до нее", – радостно повторял про себя Рыжий. Лицо его пылало.

– А ты не очень разговорчив, – заметила девушка.

Рыжий засмеялся. "Подумает еще, что я какой-нибудь заика…" Чтобы разуверить ее в этом, спросил как можно спокойнее:

– Так ты придешь на посиделки?

– Не знаю. Если мама пустит…

– А у тебя есть парень? – спросил Рыжий и покраснел еще больше.

– Да. Он в партизанах.

– В партизанах…

Рыжий завидовал незнакомому парню. "А если он погибнет?" – чуть было не спросил, да вовремя спохватился. Меньше всего на свете хотел бы он причинить ей боль. Ее глаза, светлые, сияющие, никогда не должны потускнеть от горя, никогда.

"Что это, что происходит? – думал Рыжий. – Что влечет меня к этой незнакомой девушке? И почему так приятно стоять рядом и смотреть на нее?"

Роса разглядывала его с любопытством – ей нравился этот рыжий, не по годам высокий мальчик. Она первая нарушила молчание:

– Твой товарищ сказал, ты живешь у дяди?

– Да. Мы с мамой у него с тех пор, как усташи сожгли наш дом.

– Вот как… – сочувственно проговорила Роса. Понимая, что затронула тяжелую для мальчика тему, спросила: – Ты ходил в школу?

– Ходил, да война помешала.

– Война много чему помешала, – вздохнула Роса. Помолчав, решилась задать еще один вопрос: – А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Учителем, – не задумываясь ответил Рыжий.

– Учителем, – повторила девушка и улыбнулась, представив, как его, такого рыжего, будут дразнить ученики… Но вслух сказала: – Хорошее дело ты выбрал.

– А ты кем будешь? – спросил Рыжий.

Роса засмеялась:

– Никем. Выйду замуж. – Она покраснела. – Буду ухаживать за мужем, за домом, за, детьми… Вот!

Рыжему понравились ее смущение и искренность. Все в ней ему нравилось. Он смотрел на нее с восхищением. "Вот бы согласилась выйти за меня", – подумал он, и мысль эта глубоко его взволновала.

Кто знает, сколько бы еще он так простоял, глядя на девушку, если бы подруги ее не окликнули.

– До свидания, Жарко, – сказала Роса, протянув ему руку. – Я рада, что узнала тебя.

Пожимая ей руку, он вдруг понял, что она уходит и, скорее всего, они больше никогда не увидятся. Тоска охватила его.

– Может быть, где-нибудь еще встретимся, – сказала Роса.

Он смотрел ей вслед. "Что значит "может быть" и "где-нибудь"?" – думал Рыжий. Он чуть было не бросился догонять девушку, чтобы спросить: разве она не придет на посиделки?.. Но, опасаясь ее насмешливых подружек, замер на месте. "Ведь она сказала – если пустит мама… И все-таки: "может быть" и "где-нибудь"".

Надежда и безнадежность попеременно охватывали его, пока он шел домой. Мальчик с удивлением спрашивал себя: что же поселилось в его сердце, что вызывает такую бурю чувств одновременно – счастья и печали? Он не знал, как ответить на этот вопрос.

Тем временем Лена с любопытством наблюдала за Рыжим. Тот ли это хмурый, задумчивый парень, которого она жалела еще сегодня утром? Почему так сияют его глаза? Ей было обидно. "Надо же, и я еще ему сочувствовала!" – упрекнула она себя и сердито отвернулась.

А Рыжий шагал, ничего вокруг не замечая, не глядя по сторонам, то улыбаясь чему-то, то грустно опуская голову. Лишь у деревни он рассеянно махнул им рукой.

Он лег спать все с тем же ощущением счастья, смешанного с печалью, а весь следующий день провел в ожидании. "Что, если она не придет?" Он просто не представлял, что с ним тогда будет.

Вечером в доме дяди собрались парни и девушки, пришедшие из окрестных сел.

– Пришли, – сказал, подбегая к Рыжему, Влайко. – Я их видел.

– А Роса? – спросил Рыжий, вдруг охрипнув.

– Какая Роса? – поинтересовался Влайко и, не дождавшись ответа, побежал к гостям.

Пришли все, не было лишь ее. Рыжий несколько раз прошелся мимо гостей, высматривая.

– Ну что, стрелок? – окликнула его высокая. – Нет твоей красавицы.

Рыжий молча остановился перед ней.

– Не ищи, не придет она, – выпалила девушка. – Не любит четников.

Рыжий покачнулся, точно от удара. Так… Значит, не придет.

Он выскочил во двор. В ушах звучало: "Не любит четников". И странное дело – обида на Росу стала проходить. Рыжий сел на траву, повторяя про себя: "Не любит четников". Он кивал головой, улыбался.

– Хорошая девушка, – сказал Рыжий громко.

Посиделки прошли без него, но он об этом не жалел.

Наутро Раде рассказал, что там происходило.

– Эх, жаль, ты ушел, – возбужденно говорил мальчик. – Было на что посмотреть! Влайко чуть не всыпали…

– Кто?

– Да какой-то бородатый.

– За что?

– За то, что вертелся возле толстухи – помнишь ее? А ей, видно, приглянулся этот бородатый, Влайко не отставал, прямо прилип к ней. Бородач разозлился, снял ремень и хотел всыпать Влайко на виду у всех. Хорошо, дядя твой вступился! – хихикал Раде.

Рыжему были безразличны и Влайко, и толстуха, и бородач, и ремень, он думал только об одном: увидит ли когда-нибудь Росу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, он бродил в одиночестве, мысленно обращаясь только к ней, надеясь услышать ответ. А она говорила: "Может быть…"