Текст книги "Поймать лисицу"

Автор книги: Станойка Копривица-Ковачевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Партизаны

В деревню партизаны входили колонной, с песней. Йоле узнавал их присутствие издалека – по волнению, которое вдруг охватывало его, и по той радости, что поселялась в душе. В эти дни он чувствовал себя свободным и счастливым, как птица в небе. Безбоязненно пригонял домой овец, не таясь, подобно вору, как приходилось поступать, когда в деревне были чужие.

Уже наверху, на пастбище, он начинал гадать, сколько их всего, сколько среди них девушек, сколько у них винтовок, сколько раненых. И заранее радовался, мечтая, что кто-нибудь подарит ему карандаш.

Вот и сейчас он подходит к Рыжему и, сияя, говорит:

– А мне карандаш подарят! – Радостно всматривается он в растянувшуюся колонну вступающих в деревню партизан.

– Фигу тебе подарят, – язвительно бросает проходящий мимо долговязый парень. – У них у самих нет, а не то что тебе давать, подпевала!

– Это кто подпевала, а? – как ошпаренный подскакивает к нему Йоле.

Обидно ему не столько из-за «подпевалы», сколько из-за самой мысли, что, мол, у партизан у самих ничего нет.

– Подпевала, подпевала! – дразнит долговязый и добавляет: – Овечье дерьмо ты получишь, вот что!

– А ну, подойди-ка! Вот ты у меня действительно получишь!

Йоле принимает борцовскую стойку, поджидая обидчика. А тот словно только того и ждал.

И опять вокруг сгрудились ребята, наблюдая за поединком, и опять Йоле старается доказать этим дурням, что он сильнее. Ему трудно понять, как они могут быть настолько глупы, чтобы раз и навсегда не запомнить: нечего им с ним тягаться, все равно он сильнее всех. Сколько раз можно это доказывать?!

Но он не прочь побороться. Ему даже нравится. Есть чем заполнить время перед тем, как идти домой, а заодно он покажет этому зеленому[5]5
  Так герой повести называет четников.


[Закрыть], кто такие красные и насколько они сильнее.

– Дай ему как следует, Буде! – подзадоривают длинного приятели. – Ты же выше!

«Да будь ты хоть вдвое выше, это тебе все равно не поможет», – думает Йоле, крепко зажав парня.

– Держись, Йоле! – слышит он голоса своих. – Не сдавайся!

Скорее небо упадет на землю, чем он даст себя победить. Это ведь борьба партизана с четником.

Йоле все крепче сжимает кольцо рук, делает резкое движение плечом, и вот уже длинный обмяк, а в следующее мгновение лежит на спине. Йоле – сверху. Его друзья ликуют. Йоле почему-то кажется, что эти восторженные возгласы слышат там, внизу, пришедшие в деревню партизаны. Ему того и надо. Довольный, он отпускает побежденного со словами:

– А карандаш мне все-таки подарят, понял? – И на всякий случай добавляет: – Или половину карандаша.

– Да плевал я, что тебе подарят твои партизаны, – со злостью говорит длинный, поднимаясь и отряхиваясь.

– Мне всегда что-нибудь дарят, – продолжает Йоле. – А тебе что дают твои четники? – поддразнивает он.

– Так я тебе и сказал, – бросает в ответ долговязый и уходит прочь.

– А у него есть целая сумка патронов, – отвечает вместо него какой-то маленький мальчик, убегая вслед за длинным.

Целая сумка патронов… Йоле с Рыжим переглянулись.

– Кто же ему дал патроны-то, чтоб он провалился? – спрашивает Йоле Рыжего, когда они гонят домой овец.

– Да кто ему даст? Стащил небось, – высказывает предположение Рыжий.

– Стащил, говоришь? – задумчиво повторяет Йоле и многозначительно смотрит на Рыжего.

– Конечно, – отвечает Рыжий.

Оба замолчали. Ребята гурьбой шли рядом с ними.

– Я знаю, кто такие пролетарии, а ты – не знаешь! – слышится детский звонкий голосок.

– Ну, кто?

– Это те, которые пролетают по деревне, – уверенно отвечает мальчик.

Лена рассмеялась. Рыжий обернулся, взгляды их встретились. Ее улыбка почему-то сразу же погасла.

Вечером Йоле и Рыжий ходили по дворам, с любопытством подсаживались к бойцам, которые чистили оружие. Ребята спрашивали, как его разбирать, как стрелять. Хотелось хоть немножко подержать винтовку в руках.

– Только подержу, – попросил Рыжий какого– то усача. И тот ему дал. – До чего ж красивая! – с таким восторгом сказал Рыжий, что партизан улыбнулся.

«Если бы ее выпустил из рук четник, с каким удовольствием я взял бы ее себе», – думал мальчик, возвращая винтовку хозяину.

А Йоле тем временем разглядывал итальянскую винтовку. Примерял ее, прикладывал к плечу, целился.

– Хочешь быть партизаном? – спросил у него какой-то боец.

– Конечно! – не задумываясь, ответил Йоле. – Да только вот мама не пускает.

Партизаны дружно расхохотались.

– Ну что смешного? – заступилась за Йоле девушка-партизанка. – Он правильно ответил.

Она ласково погладила мальчика по голове, а потом взяла за руку и повела с собой. Йоле без возражений пошел. «Какие глаза у нее красивые, – думал он. – И какая мягкая ладонь».

Девушка привела его в палатку – уже при входе Йоле понял, что здесь царство медицины. Пахло карболкой, йодом, еще какими-то лекарствами. Запахи были ему неприятны, но ради этой чудесной девушки мальчик готов был и потерпеть.

– Как тебя зовут? – спросила она, роясь в санитарной сумке.

– Йоле, – ответил он, засмотревшись на ее глаза.

– Хорошее имя, – проговорила девушка, доставая из сумки пакетик с конфетами. – На, держи. – И протянула ему пакетик. – Это тебе.

– Не надо, спасибо. – Йоле смутился.

«Видно, считает меня ребенком, который только и ждет, чтоб его угостили конфеткой!» Он снова взглянул девушке в глаза – прекрасные, синие-синие, как цветущий лен.

– Прости, Йоле. Я думала, ты еще маленький, а ты, оказывается, уже взрослый. – Она лукаво смотрела на него. – А ты случайно не куришь?

Мальчик покачал головой.

– Ну вот, все время ошибаюсь! – звонко рассмеялась девушка. – Не куришь – значит, еще не большой, а не хочешь конфет – значит, уже не маленький.

– Я большой, – ответил Йоле. – Старший в доме. Только вот не курю.

– A-а, вот как, – сказала она, закуривая. – Потому мать и не пускает тебя в партизаны?

– Да. И еще из-за Райко.

Она села напротив, разглядывая его.

– Кто этот Райко?

– Мой старший брат. Ушел в партизаны и погиб на Неретве.

Рука, в которой она держала сигарету, задрожала. Девушка молча глядела на него, в глазах ее стояли слезы.

– Вот оно что, – сказала она взволнованно и встала.

Какое-то время она ходила по палатке из угла в угол, потом остановилась у входа. Долго стояла, задумавшись, курила. А мальчик смотрел на нее, такую непохожую на всех остальных женщин! Ее непокрытая голова… Он никогда не замечал у деревенских девушек этой нежной линии шеи. Как будто они специально скрывали ее.

– А тебя как зовут? – спросил Йоле.

Девушка, уже успокоившись, обернулась к нему.

– Дарья.

– Дарья, – повторил мальчик, и это имя нежным звоном отозвалось в его груди. – Какое странное имя, – сказал он. – Я такого и не слышал.

– Это русское имя, – пояснила она. – Мое имя – Дара, но товарищи прозвали меня Дарьей. Говорят, так красивее.

– Да, – согласился мальчик. – Я тоже буду тебя так называть.

Ему очень нравилась и она, и ее имя.

Девушка улыбнулась.

– Хорошо, Йоле.

Взглянув на часы, она удивилась, что прошло так много времени.

Он встал. Взгляд Дарьи упал на пакетик с конфетами, она улыбнулась.

– Мне надо придумать что-нибудь, какой-то более подходящий для тебя подарок, Йоле.

Стояла теплая лунная ночь, наполненная стрекотанием кузнечиков и пением лягушек. «Разве можно поверить, что сейчас – война?»– подумал мальчик.

– Ты мне не рассказал, как вы живете, – сказала Дарья.

– Да так… – Йоле пожал плечами.

Назавтра Дарья с подругой пришла к ним в гости. Йоле удивился и разволновался.

– Ничего, Йоле, не суетись. Садись, Мила, – сказала она подруге с таким видом, словно бывала у них бог знает сколько раз, и завела разговор с матерью.

Йоле и Раде сидели в углу.

Партизаны заходили в деревню и раньше, видел он и девушек-партизанок, но она, эта Дарья, – особенная, непохожая на всех остальных. Но, может, те девушки из Крайины были такими же, как и их деревенские девчата, – и по говору, и по манере держаться, – вот он и воспринимал их как своих, местных.

А Дарья и говорит по-другому, и выглядит не так, даже смеется иначе.

Партизаны стояли в деревне неделю. Это было для него самое счастливое время за всю войну.

Целыми днями Йоле вертелся возле них. А точнее, возле Дарьи и ее санитарной палатки, помогал ей. И дров наколет, и воду принесет, и бинты вместе с ней перемотает.

И партизаны им помогали. У самих почти ничего не было, но то, что имели, делили с ними поровну. Партизаны как бы поставили их семью на довольствие, и Йоле с таким аппетитом уплетал их еду, будто никогда не ел ничего вкуснее. В обществе Дарьи и Милы ожила и мать. Девушки продолжали навещать ее, и она воспрянула духом.

– Какие славные девчата, дай им бог здоровья, – говорила мать. – Прямо как дочери.

Она старалась угостить их чем могла: то нальет кружку молока, то кусок пирога отрежет. «Кто знает, где теперь их матери, наверное, переживают за них».

А Йоле все больше привязывался к Дарье. Как собачонка, всюду следовал за ней.

Наградой мальчику был ее звонкий смех или истории, которые Дарья с удовольствием ему рассказывала.

Вот и сейчас он сидит напротив, смотрит, как она чинит одежду какому-то партизану, и спрашивает:

– Дарья, а Россия далеко?

– Далеко, Йоле, – отвечает девушка и наклоняется, чтобы перекусить нитку. И вновь его охватывает волнение при виде нежного изгиба ее шеи. «Что это со мной?» – думает мальчик в растерянности и отводит взгляд. А Дарья рассказывает о России, о подвигах русских партизан, о том, что придет день, когда наши партизаны будут сражаться вместе с русскими.

– До тех пор пока не прогоним фашистов с нашей земли, – завершает она.

Лицо ее приобретает суровое выражение, это уже не прежняя милая, улыбающаяся Дарья, а совсем иной человек… Йоле переводит разговор на другую тему… Ну вот, например, приходилось ли ей ездить на грузовике?.. Девушка смеется звонко, весело.

– Приходилось, Йоле, – отвечает она. – И на грузовике, и на поезде, и на телеге, и на велосипеде… Только вот на самолете не пришлось. – Она подняла улыбающееся лицо, посмотрела в небо и добавила серьезно: – На самолете полечу, когда мы освободим нашу страну.

– А меня возьмешь?

– Конечно, Йоле, – весело ответила она, вскочила и нежно взлохматила его кудри. – Я приеду за тобой. И спрошу: где тут мой друг Йоле? Возьму тебя, и мы поедем на аэродром. А потом сядем в самолет – и до свидания!.. – Она прижала его голову к груди, задумчиво глядя вдаль.

Йоле стоял с наклоненной головой, боясь шевельнуться, вдыхая нежный запах ее кожи, смешанный с запахом мыла.

– Дарья, – пробормотал мальчик, не в силах ничего больше сказать.

В этом «Дарья» прозвучало все, что пережил он за свои тринадцать лет – и радостного, и печального.

– Я хочу тебе что-нибудь подарить на память, – сказала девушка, скрываясь в палатке. – Чтобы ты вспоминал обо мне, когда мы уйдем.

Йоле не двинулся с места. Ему хотелось запомнить этот нежный запах, это ощущение счастья, переполнявшего душу.

Дарья вернулась с тетрадкой, раскрыла ее и на первой странице булавкой приколола свою фотографию.

– Дарю тебе свою фотографию с надписью, – сказала она и положила тетрадку на колени. Немного подумала, взглянула на него, улыбнулась и написала, повторяя вслух: – Моему маленькому другу Йоле, на память. Дарья.

Девушка протянула ему тетрадку. В глазах ее светилась любовь. Неожиданно для самого себя мальчик обнял ее, поцеловал в щеку и, зажав в руке тетрадку с карандашом, бросился бежать. Останься он хоть на секунду, он бы расплакался.

Йоле знал, что через два дня партизаны уходят. И каждый раз, когда вспоминал об этом, сердце его болезненно сжималось. Он забивался куда-нибудь в укромное местечко во дворе, в хлеву или уходил в поле, не желая ни с кем делиться своей болью. Избегал встреч с Дарьей, а когда видел ее, вспоминал, что она скоро уходит, и ему хотелось плакать. Он поручил Раде помогать ей, а сам издали следил за каждым ее движением.

За день до ухода партизан Йоле обошел всех своих родственников, живших в разных концах деревни. И у каждой из теток что-нибудь выклянчил: горсть орехов, яблоко, засохший пряник. Все это завернул в материн платок и незаметно положил на постель Дарьи.

Он тайком наблюдал за ней. Ничто не укрылось от его взгляда: он видел, как она упаковывает санитарные принадлежности, как ухаживает за ранеными, как разговаривает с его матерью. «Пусто без нее будет», – думал мальчик. Он строгал ножиком дощечку и вдруг, ошеломленный, опустил руку: а ведь он-то ей так ничего и не подарил… Что же будет напоминать ей о нем?

Йоле перерыл все свои вещи. Но не попадалось ничего достойного внимания: кусок проволоки, гвозди, обрывок старой газеты. Он вывернул карманы – веревочки, какая-то тряпка, дощечка, которую он начал было строгать… Мальчик повертел дощечку в руках, внимательно к ней приглядываясь. Это был кусочек орехового дерева с зазубринами по краям. У него мелькнула мысль: «Вырежу свое имя…»

Партизаны уходили, и вместе с ними улетала та самая, хорошо знакомая песня, а Йоле все сидел и вырезал на дощечке свое имя.

Он нагнал их за околицей. Поравнялся с санитарной повозкой. Дарья улыбнулась, и все вокруг засияло от этой улыбки.

– А я подумала, мой дружок меня позабыл…

– Я тебя никогда не забуду, – выпалил Йоле.

Ему очень хотелось добавить: «До конца своей жизни». Но произнести это он не смог. Если бы сказал, то наверняка бы разрыдался. Молча сунул дощечку ей в руку.

Дарья раскрыла ладонь. На дощечке неровно, детскими буквами было вырезано: «Йоле».

– Вот спасибо, – улыбнулась она. – Это будет мой талисман на время войны. – Она расстегнула пуговицу на блузке и опустила дощечку за пазуху.

Йоле не осмеливался взглянуть на девушку, с трудом сдерживая слезы. Кто-то позвал Дарью.

– Давай прощаться, Йоле. Наши уже ушли.

Глаза мальчика наполнились слезами.

– Только не погибни, как мой Райко, – попросил он, и рыдания сдавили ему горло.

Она остановилась, посмотрела на него серьезно и вдруг заплакала.

– Не погибну, Йоле. Обещаю тебе.

Наклонилась, быстро поцеловала его и побежала за колонной.

Она удалялась, унося с собой что-то невообразимо прекрасное. Позже в деревню приходили свои и чужие, он видел множество лиц, но ее лицо было единственным – оно постоянно стояло перед глазами.

И когда ему казалось, что оно ему только приснилось, мальчик вскакивал и бежал к своему тайнику, где была спрятана тетрадка с фотографией. Раскрывал ее и подолгу смотрел в глаза девушки.

Потом, вздохнув, снова прятал тетрадь, уверенный, что не выдумал Дарью, что она была на самом деле.

Даринка

Когда Йоле стоит на верху стога, он испытывает удивительное чувство – он высоко-высоко, выше всех. И видит дальше всех. И небо к нему ближе. Кажется, все вокруг принадлежит ему. Люди удивляются, как здорово у него получается стог – гладенький, точно яичко, а он растет вместе со стогом, старается, только бы услышать: «Никто не умеет так, как Йоле. Ей-богу, настоящий мастер. Второго такого в округе не сыщешь».

За эту скромную похвалу мальчик и вправду готов был из стога сделать самое настоящее яйцо и встать на его вершине одной ногой, как аист, – вот на что он был готов. Услышав добрые, полушутливые слова тетки: «Йоле, птаха ты моя, куда ж ты забрался? Еще чуть-чуть – и достанешь до неба!» – он стремился все выше и выше, чтобы походить на эту теткину птаху. Вот на что он был способен.

Да и ради Елы и Нады, дочек Момира, заигрывающих с ним, так и норовящих задеть его граблями, чтобы стащить со стога. Да, ради них тоже. А больше всего, пожалуй, ради Даринки, серьезный и грустный взгляд которой он то и дело ловил на себе. Тогда по телу его пробегал легкий озноб, а из груди вырывался вздох: «Где же ты теперь, Райко, брат мой? Ах, если бы ты мог быть здесь… Ведь эта красота принадлежит тебе». При воспоминании о Райко на глаза набегают слезы, и так, сквозь слезы, Йоле смотрит на Даринку, первую красавицу на селе. И самую лучшую работницу из всех девушек.

Все эти дни, в пору сенокоса, Йоле не спускал с нее глаз. И заметил, какие пылкие взгляды бросали на нее парни, когда они уселись перекусить под ветвистой грушей. Ему хотелось – он сам не знает почему, только ему очень хотелось крикнуть им: «Пошли прочь, петухи! Уберите от нее руки! Что рты поразевали? Того и гляди, проглотите! Вон сколько вокруг других, а ее оставьте в покое. Она не для вас, она не такая, как все».

Да и что это за парни? Мальчишки! Только двое-трое настоящих. А первый среди них – Велько. Ровесник Райко. Как раз ей под пару.

Йоле не любит его за то, что он со своими четниками шатается по округе, а Райко с его пролетариями здесь нет. Что он приходит в деревню, а Райко уже больше никогда не придет. Вот за что!

А еще из-за Даринки. Йоле хорошо знает, что сердцем она всегда стремилась к Райко, но теперь все чаще посматривает на Велько. «Где же у нее совесть?» – думал мальчик, глядя на нее сверху, со стога. Когда ее взгляд случайно останавливался на нем – на его глазах, на лице, так похожем на лицо Райко, – Даринка тут же отводила глаза. Из груди ее вырывался вздох, и Йоле еще долго чувствовал, что она смотрит на него печальными, полными невысказанной боли глазами. Ему становилось невыносимо тяжело.

Что происходило во время обеда, он не мог бы с точностью рассказать. Помнит только шутки, хохот, поддразнивание. Мальчика это не интересовало, он лишь внимательно следил за тем, где Даринка, что она делает. Он видел мужские взгляды, останавливающиеся на Даринке. Особенно внимательно Йоле наблюдал за Велько, который буквально не спускал с нее глаз. «Четник проклятый!.. – думал мальчик, сжав зубы, – Хорошо устроился, безопасно. Воюешь поблизости, по окрестным деревням… Что ж ты, герой, не ушел с Райко, с пролетариями? Предпочел остаться с этим жульем?!»

О, крикнуть бы им в лицо: «Все вы трусы! Все! И ты, Велян, самый большой трус. И на сенокос придешь, и на посиделки. И не надо быть там, где убивают… Что, неправда?!»

Но разговор во время обеда, шутки, смех – все шло своим чередом, и Йоле чувствовал себя ужасно одиноким на своем стоге. Это его последний стог сегодня. Он видит, как дядька машет рукой, давая знак к окончанию работы:

– Ну, друзья, довольно. Заканчиваем. Большое всем спасибо.

– Верно, Стоян, – замечает тетка, – не след скошенную траву росой поливать.

Йоле просит грабли, чтобы подровнять стог. Кто-то их ему услужливо протягивает.

– Возьми мои, – говорит Даринка и подает грабли.

Их взгляды снова встречаются. У каждого в душе своя грусть. «Ну что она так смотрит?» – думает Йоле. Подровняв стог, он выпрямляется.

– Я сам слезу, – говорит он ей и смотрит, как она уходит.

Ему не дает покоя мысль, что эта девушка была создана для Райко. Чтобы унять боль в сердце, он отворачивается.

Солнце садилось. Снизу, оттуда, где работали косцы, донесся резкий звук: точили косу. К нему присоединился другой, третий… Опершись на грабли, Йоле любовался заходом солнца, слушал, как точат косы, как вдалеке поют девушки. «Неужели идет война?» – недоумевал он. Если бы не гибель Райко, можно было бы подумать, что войны вообще нет.

Стараясь отогнать эти мысли, Йоле соскользнул со стога. Печальный и одинокий возвращался он домой.

Вдруг где-то позади грянула песня. Пели косцы. Йоле оглянулся. Песня звучала громко, раздольно. Он остановился. Красивый сильный голос, начинавший песню, взлетал и замирал, звеня на самой высокой ноте, и, когда уже становилось страшно, что он вот-вот сорвется, к нему мощным хором присоединялись другие. Трудно остаться равнодушным, слушая песню. По телу мальчика пробежала легкая дрожь. Повторяющийся припев: «Мой любимый…» – будил в нем новые мысли. Будет ли он когда-ни– будь любимым, будет ли кто-нибудь так его называть? Быть чьим-то любимым… Как в песне… Чтобы кто-то его ждал и встречал. Йоле улыбнулся. Не верится…

– Мне еще до этого далеко, – произнес он вслух и зашагал своей дорогой. – Очень далеко.

Но и то, что далеко, и то, что здесь, близко, почему-то его волнует. Многого он пока не может понять.

После ужина Йоле вышел во двор. Ночь была теплая, звездная. «Скоро взойдет луна», – подумал мальчик и, прислонясь к стене амбара, загляделся на небо. Он смотрел на одну-единственную звезду. Она казалась очень одинокой. «Может, это моя звезда», – промелькнуло у него в голове. И в этот момент он услышал шепот. Мальчик попытался представить, что это шепот неба, однако шепот явственно доносился со стороны амбара. Обернувшись, Йоле увидел Велько, целовавшего какую-то девушку.

– Не надо, ну пожалуйста, пусти, прошу тебя, – говорила она, робко защищаясь.

Нет, не может этого быть! Что-то кольнуло Йоле в сердце, захотелось убежать. Да мыслимо ли это?! Он непонимающе смотрел на звезды, как бы пытаясь найти у них ответ, но ответа не было. Даринка и Велько. Даринка и этот четник…

Звезды молчали. Время от времени какая-нибудь из них игриво подмигивала ему: «Йоле, как же ты глуп! Ну можешь ли ты понять хоть что-нибудь в этом мире?»

Мимо, ничего вокруг не замечая, пронеслась Даринка, следом за ней – Велько.

– Даринка, постой! Я тебе все объясню.

– Что ты можешь объяснить? – отрезала она и, не оборачиваясь, вбежала в дом.

– Черт побери, я не хотел ничего плохого, – как бы оправдываясь, проронил Велько, повернувшись к Йоле. – Проклятая девка! Тоже мне, недотрога.

Йоле смотрел на него, на дверь дома, за которой скрылась Даринка, и ему хотелось петь от радости. Он был счастлив. Все-таки его детское сердце не ошибается, если прикипит к кому-то.

«А если б она согласилась?.. И осталась бы с ним там, за амбаром?.. Что тогда? Но она же не осталась! Разве этого мало?»

– Вполне достаточно, – вслух сказал он и сорвался с места.

Обогнув дом, мальчик вприпрыжку побежал к себе.

Кажется, он обрел мир и согласие с самим собой.