Текст книги "Поймать лисицу"

Автор книги: Станойка Копривица-Ковачевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Как совладать с собой

Ну что им надо? Оставили бы ее в покое, а то ведь и она может показать характер…

Ох, как они надоели, как противны все их повадки! Важничают, задаются… Сидят, широко расставив ноги. Боже, как Лена завидовала Влайко или Йоле, что они могут вот так сидеть. И вообще могут все, что хотят, – задирать ноги, лазать по деревьям, садиться верхом на забор, справлять малую нужду, прислонившись к плетню. Они могут делать все, что взбредет в голову, не задумываясь, хорошо это или плохо. И ползают на животе, и валяются… Не то что она. Только влезет на забор или на дерево, только усядется поудобнее, а мать тут как тут:

– Как ты сидишь, Лена?

– Прекрасно, – пробурчит она, сдерживая раздражение.

– Ничего прекрасного не вижу, – отвечает мать, и начинаются наставления: как девочка должна сидеть, следить за собой, а уж по деревьям лазать вообще не надо.

– Ты ведь девочка!..

А ей наплевать, что и как должны делать девочки. Она все равно будет лазать на деревья и сидеть, как ей нравится. В конце концов, если можно мальчишкам, почему нельзя ей? Чем они лучше?

Лена знает, что они не лучше, потому и старается поступать наперекор и им, и матери, да и самой себе.

В последнее время все у нее не ладится. Если бы виной тому были только мальчишки, это было бы понятно, но причина таится в ней самой, и это ее тревожит…

Лена продолжала сидеть так, как привыкла и как научилась у Йоле и Влайко, но, с тех пор как появился Рыжий, ее охватывает непонятное смущение. Пусть бы из-за кого другого, но из-за какого-то конопатого – нет, этого она ему не простит. В его присутствии все у нее получается плохо, не так, как прежде, она просто не узнает себя. Когда, впервые почувствовав на себе его взгляд, она сжала колени, это привело ее в замешательство. «Почему?» – думала она, удивляясь этой перемене в себе.

Однажды Лена поймала его воровской взгляд. Рыжий снизу смотрел на нее, когда она сидела, подтянув одну ногу к подбородку. Девочка быстро, даже не отдавая себе в этом отчета, натянула юбку на колени. Оба ужасно смутились. «Больше этого никогда не повторится», – решила она и с тех пор твердо держала данное себе слово. Это давалось трудно, ибо Лена не могла смириться с такой несправедливостью – им все можно, а ей ничего нельзя. Значит, Влайко, Раде, Йоле и этот Рыжий – все они могут вести себя, как им заблагорассудится, одна она не может! И только потому, что она девочка!.. Завидуя мальчишкам, она тысячекратно проклинала свое женское естество.

Иногда, слушая наставления матери, она готова была простить им, смириться, но в памяти всплывала еще одна обида, нанесенная ей мужчинами, и все в ней восставало.

Влайко тогда выздоравливал после болезни, но был еще слаб и капризничал. Чтобы удержать его в постели, отец стал уговаривать Лену: «Развлеки его, у тебя это хорошо получится, он тебя больше всех любит…»

Отец принес им два птичьих яйца, каждому по штуке. «Вот вам, играйте», – сказал он.

Лена и Влайко обрадовались. Разглядывая крохотные пестрые яйца, перекладывая их с ладони на ладонь, удивлялись, какие они маленькие, почти невесомые, любовались их нежно-голубым цветом.

– Мое крепче, – сказал кто-то из них, а другой тут же возразил:

– Нет, мое…

– Мое! – настаивал первый.

Второй не соглашался.

– Вот что, пусть они пободаются, – предложила Лена, – тогда и узнаем, чье крепче.

– Давай, – согласился брат.

– Это будут наши бычки. Твой пойдет с той стороны, а мой – с этой.

И Лена стала двигать своего «бычка» вдоль кровати, он же двинул ей навстречу своего.

– Му-у, му-у, – замычала она, чтобы напугать брата.

Влайко тоже замычал. Начали сближаться. Они то останавливались и размахивали руками, изображая бычков, бьющих копытами, то вновь пускали их навстречу друг другу. «Боже, помоги мне!» – взмолилась Лена, и в тот же миг ей пришла в голову мысль, что бог есть, так как «бычок» Влайко вдруг споткнулся, сломался и превратился в обыкновенную скорлупу.

Ах, как сладко было слышать плач брата, когда она увидела разбитое яйцо и желток, стекающий у него между пальцами.

– Вот тебе! – воскликнула она, – Будешь знать, как со мной тягаться!

Влайко так рыдал, что противно было смотреть. Его слезы раздражали ее. «Тоже мне, мужчина! Размазня!»

– Ничего, поори, – дразнила она его. – Поори, если тебе так легче.

Сама она ни за что бы не заплакала, хоть режь ее. Пусть попробуют, если не верят.

Вот тут-то и была нанесена ей обида, которую невозможно ни забыть, ни простить.

На крик Влайко прибежал отец и накинулся на нее:

– Ты разбила яйцо?

– Нет, он сам! – не задумываясь, ответила Лена.

– Да, это она! – сквозь слезы пробормотал Влайко.

– Ну а если и я? – с вызовом сказала она.

– А где твое яйцо? – спросил отец и двинулся к ней.

Лена вывернулась, зажав яйцо в кулаке.

– Это не я разбила, он сам!

– Сам он не мог этого сделать, – сказал отец и снова шагнул к ней. – Где твое яйцо?

Ну что ж… Вот оно, но она его не отдаст. Она отступила еще на шаг.

– Это ты разбила! – захныкал Влайко и еще сильнее расплакался.

– Ну, если я… – Она повернулась, глядя на него с ненавистью. – Я просто умнее и сильнее тебя. А тебе завидно!..

– Да-а, – протянул Влайко сквозь слезы.

И тут снова вмешался отец. «Почему он это сделал?» – спрашивала себя Лена. И до сих пор продолжает удивляться: почему? Почему они оба выступили против нее? И это отец, которого она так любила! Ее справедливый отец так несправедливо с ней обошелся… Почему?

– Лена, ты ведь старшая сестра, отдай ему яйцо, – мягко сказал отец, и Лена заколебалась.

– А мне оно тоже нравится, – отрезала она, чувствуя, как яйцо в ее руке становится еще прекраснее.

– Лена, ты хорошая, добрая девочка, отдай ему, он же больной, – уговаривал отец, и она чуть было не уступила.

А этот плакса снова разревелся.

– Ты что, не видишь? Он плачет! – уже с нетерпением проговорил отец.

Э, нет, так ее не возьмешь, ни за что.

– Ну и пусть плачет, – сказала Лена, решив не отдавать яйцо, невзирая ни на какие уговоры.

И тут отец сделал последнюю ошибку.

– Отдай, он же мальчик, а ты девочка. Зачем оно тебе?

Этого Лена не могла вынести.

– Ну и что, что мальчик? – выпалила она, задыхаясь. – Вы все хотите себе забрать… Весь мир!

Подойдя к Влайко, Лена взяла его за руку и раздавила на его ладони свое замечательное яйцо.

– Вот вам, подавитесь, мужики проклятые!.. – И опрометью выбежала из дому.

Эту обиду она до сих пор носит в своем сердце.

Но вот чудеса! Чем старше она становится, тем меньше переживает, что родилась девчонкой, и все меньше завидует мальчишкам. Она даже гордится тем, что она среди них одна-единственная. Гордится, что вот она девочка, а ничуть не боится этих мальчишек. С появлением Рыжего в ней что-то перевернулось. И когда она чувствует его взгляд, внутренний голос шепчет ей: счастливая ты, ведь это потому, что ты не мальчик, а девочка.

Именно поэтому!

Травинка на ветру

Вот так и росла Лена, предоставленная сама себе, борясь с невзгодами жизни. Ей исполнилось двенадцать лет – все остальные были или старше, или моложе ее. Все водили дружбу с ровесниками, только она была одинока. Взрослые девушки не принимали ее в свой круг. «Мала еще, иди поиграй с детьми», – говорили они. А среди детей ее возраста были только мальчишки.

До последнего времени Лена чувствовала себя с ними свободно и, хотя была им в тягость, назло лезла во все их игры, Раде любил ее и брал под защиту, и, когда некуда было деваться, сдавался и Влайко, и даже непримиримый Йоле. Она была ловкая и быстрая и ни в чем им не уступала: могла забраться на дерево, перепрыгнуть через любое препятствие, удрать, если нужно.

Сегодня она никуда не спешила. Нет настроения выйти на улицу, хотя и в доме, кажется, нечего делать. Забравшись на антресоли, разглядывает себя в маленьком материном зеркальце. Чем больше смотрит, тем больше недовольна собой.

– Так вот я какая, – шепчет Лена, приглаживая волосы, проводя по ним пятерней. – Не волосы – щетка!

Безнадежно махнув рукой, она с завистью вспоминает прекрасные волосы девушек-партизанок, проходивших через село. И короткие, вихрастые, и длинные – у тех, которые не хотели их стричь, – они спадали из-под пилоток на плечи. «Вот бы мне такие», – страстно пожелала Лена. Оставив волосы в покое, принялась рассматривать глаза.

– Как у теленка, – проговорила она с издевкой, широко раскрывая их, прищуривая, снова раскрывая.

«Обычные, ничем не примечательные глаза». Но особенно огорчает нос. «Вон как задирается кверху! Курносый!» В общем, ничего ей в себе не нравится. Ни одной красивой черты! «Но все-таки не буду ведь я последней уродиной, когда вырасту», – успокаивает она себя, убирая зеркальце.

Она ложится на топчан, закинув руки за голову, улыбается. «А даже если и буду?.. Подумаешь! Переживем!»

Лена уже хотела засвистать веселую мелодию, когда со двора послышался голос Влайко:

– Лена, брось-ка мне молоток!..

Она перегнулась через подоконник, и как раз в это мгновение Рыжий поднял голову и посмотрел на нее. Тогда она вдруг поняла… Ошеломленная своим открытием, отпрянула от окна. Трудно было в это поверить. Она схватилась за оконную раму, перепуганная открывшейся ей тайной: он ей нравится, этот рыжий мальчишка!

Лена не помнит уже, как нашла молоток и швырнула его, не глядя, в окно. Затем уселась на топчане. Она слышала удаляющиеся голоса, продолжая сидеть в той же позе, не двигаясь. Она была взволнована и испугана. Просто не знала, что делать. Потом почувствовала, как в ней закипает ярость. «Чтоб из-за этой рыжей образины? – твердила она про себя, злясь все больше. Наконец решила: – Ну нет, не бывать этому! Я выбью эту дурь из головы! Рыжий кот… А глаза у него!.. Фу!..»

Вне себя от гнева, она скатилась вниз по ступенькам, влетела в сарай и принялась выгонять овец:

– Пошли, пошли!..

– Рано еще, Лена! – крикнула с порога мать, не понимая, зачем она их выгоняет и что вообще с ней происходит.

– Ничего! – в сердцах воскликнула девочка.

Она сердилась на всех и вся: и на Рыжего, и на мать, за то, что та постоянно делает ей замечания, на овец, поднимавшихся чересчур медленно, на себя… Больше всего на себя!.. Вот сейчас, вместо того чтобы завтракать, она гонит овец на пастбище. Одна! И никто ей не нужен, даже Влайко. Сама справится. Она еще им покажет, на что способна!

В наказание себе она пойдет вон за ту гору, потом вон за ту, следующую, туда, где еще никто не бывал. Уйдет далеко-далеко, где ее не найти. Пусть поволнуются…

Она немилосердно погоняла овец, стегала прутом траву, сбивала головки маргариток. «Всех бы их так, кнутом… – Она замахнулась, и на землю упал еще один цветок. – А этого рыжего кота надо бы как следует проучить, – думала она с ненавистью. – Только и знает, что морочит голову глупым пацанам… Добро бы мой придурковатый брат – из него кто угодно веревки вьет. А Йоле! Нет чтобы поставить Рыжего на место, так он еще и подружился с ним… Но я не чета вам, со мной этот номер не пройдет, – думала она. – Ну и глаза у него… фу!..» Нагнувшись, Лена подняла камень и запустила его далеко-далеко, через весь луг.

Она вышла на открытое место и тут обнаружила, что не знает, где находится. «Здесь я еще не бывала», – подумала она в страхе. Земля вокруг была испещрена следами многих ног. «Наверно, солдаты… – Девочка нерешительно остановилась. – А вдруг будут стрелять? А вдруг меня убьют?..»

Лена пытается представить себя мертвой, но это ей не удается. Тогда она воображает себя раненой. Так уже проще. Она ранена, а они склонились над ней и спрашивают, очень ли ей больно. Ей, конечно, не больно, но она отвечает, что больно, а они говорят что-то друг другу шепотом, сочувственно глядя на нее. И от этого шепота, от их взглядов на глаза девочки наворачиваются слезы. Вот к ней подходит расстроенная мать и спрашивает, что она будет есть. Лена отвечает, что не хочет ни кукурузной каши, ни топленого молока – ничего. «А оладьи будешь?» – наклоняется к ней тетка. Она кивает, и тетка спешит поставить тесто. В дверях она оборачивается и говорит: «Ты только выздоравливай…» Замечтавшись, девочка не заметила, как, идя за овцами по вытоптанной солдатами тропе, вышла к шоссе. Стояла и смотрела как зачарованная. Шоссе! Та самая тонкая вьющаяся лента, которая снилась ей не раз. Здесь проходят воинские части, машины с грузом, танки… Лена не знает, как выглядят танки, но наверняка – страшные, потому что о них всегда говорят шепотом. Теперь и она увидела шоссе. Это не удалось еще ни одному мальчишке. Вот ребята удивятся! «Не поверят мне, – подумала Лена, выглядывая из-за куста орешника. – Ну и не надо». Главное, она сюда пришла, она его видела.

Девочка долго, не решаясь выйти на открытое место, лежала в траве. Раздумывала, что делать дальше. Потихоньку выглянула, снова спрятала голову. «Вдруг стрельнут?..» Потом все-таки вышла из-за кустов. Выстрелов не было. И вообще ничего не случилось. В обе стороны, далеко-далеко, насколько хватал глаз, извивалось белое шоссе. «Красивое», – думала Лена, переводя взгляд то вправо, то влево.

Вокруг не было ни души, и девочка, расхрабрившись, решила спуститься вниз, на шоссе. Может, удастся найти что-нибудь – пули или патроны? Тогда она покажет этим задавалам! И будет дразнить их: «Вот что у меня есть, а у вас нет…» Лицо ее сияло. То-то бы рты пораскрывали! И Йоле, да и этот, Рыжий!

Поднявшись во весь рост, Лена направилась к шоссе, но, чем ближе подходила, тем больше замедляла шаг. И вдруг остановилась как вкопанная: вдоль шоссе лежали лошадиные трупы со вздувшимися животами, огромные, распухшие, окоченевшие. Ближайший к ней труп смотрел на нее своим мертвым глазом, словно удивляясь. Девочка вскрикнула и бросилась наутек.

Она не оборачивалась. Было очень страшно. Казалось, мертвый лошадиный глаз смотрит ей вслед.

После этого случая на шоссе Лена заболела. Три дня пролежала в постели. Во сне и наяву перед глазами маячили ужасные лошадиные трупы. Мать ворожила: расплавила олово и долго смотрела на получившуюся фигуру. «Бедная девочка, что же тебя так напугало?»

Лена молчала. Ни матери ничего не сказала, ни тетке, которая тоже колдовала над нею: гасила угли и носила вокруг нее, что-то шепча.

Назавтра Лену пришли проведать мальчишки. Каждый принес подарок. При виде пестрого перепелиного яичка, которое подарил Рыжий, слезы выступили у нее на глазах. Она стеснялась взглянуть на Рыжего. Смотрела на маленькое яичко и улыбалась, думая, что Рыжий сам похож на него.

Влайко и Йоле хвастались, как они воевали против соседней ватаги мальчишек, а Лена слушала, и ей казалось, что она старше их и умнее. Может быть, именно происшествие на шоссе сделало ее старше.

Ребята ушли, а с ней остался Раде. Даже если бы он сам не остался, она попросила бы его – не было больше сил хранить тайну. И ему она рассказала.

– А не врешь? – спросил Раде, надеясь услышать, что она пошутила.

– Не вру, – серьезно ответила Лена. – Все – правда… – И добавила: – Вот встану – отведу вас туда.

Малыш смотрел на нее восхищенно, удивляясь тому, что это случилось именно с ней, а не с кем-то из мальчишек. И Лена снова подумала: да, она взрослее и сильней. И никого не боится… Даже этого Рыжего.

Впервые при воспоминании о нем она вдруг улыбнулась. И почувствовала себя счастливой.

На шоссе

Через несколько дней ребята собрались и, тайком от взрослых, пошли к тому месту, о котором Лена рассказывала. Стояло жаркое утро, солнце пекло немилосердно. И Шарик увязался за ними. Влайко прикрикнул на него:

– Пошел вон! Домой беги, домой!..

Но пес не отставал. Лена сказала:

– Ладно, пусть идет.

И Влайко смирился. Он продолжал донимать сестру, то и дело спрашивал:

– А ты не выдумала?

– Нет!

– А может, тебе привиделось? – спросил Йоле и подмигнул Рыжему, намекая на болезнь Лены, на ворожбу с расплавленным оловом.

– Нет, не привиделось, все было на самом деле, – твердо сказала она.

Обернувшись, встретилась взглядом с кошачьими глазами Рыжего. Он улыбнулся – или ей это показалось? Все равно приятно, даже если и показалось. «Кажется, он один мне верит».

Выйдя на открытое пространство перед шоссе, остановились, пораженные, при виде вытоптанной земли, по которой прошло множество людей.

– Вот это да! – присвистнул Влайко. – Как будто прошла целая армия!

Ребята наклонились, разглядывая следы ног и копыт, валявшийся всюду навоз.

– Наверно, оттуда, с Сутески[4]4
  Сутеска – река, где в 1943 г. происходили ожесточенные бои Народно-освободительной армии Югославии против фашистов.


[Закрыть], – серьезно сказал Влайко.

– А ты откуда знаешь? – вскинулся Йоле, которого раздражало, что Влайко всегда знает что-то такое, чего не знает он.

– Знаю – и все, – упрямо ответил Влайко.

– Ну откуда, откуда? – наступал Йоле.

– Отец мой сказал!

– Подумаешь, твой отец, – пренебрежительно заметил Йоле, отворачиваясь.

– Он верно говорит, – вступился за него Рыжий. – И мой дядька рассказывал, что после сражения оттуда все время идут войска.

– Те, кто в живых остался, – добавил Влайко.

Йоле снова на него набросился.

– Что ты имеешь в виду? – Глаза его метали молнии. – Ну, говори!

– Чего ты? – пробормотал Влайко. – Отстань!

Подскочил Рыжий, разнял их.

– Эй, что это с вами? – миролюбиво сказал он.

Лена не переставала восхищаться им. «Как взрослый, – подумала она. – Вон как развел их – точно молодых петушков». И улыбнулась.

Влайко расхрабрился, видя, что Рыжий взял его под защиту.

– И нечего воображать! – сказал он. – Ведь это Райко партизан, а вовсе не ты!

– Не трогай Райко! – взвился Йоле. – А то я тебе морду расквашу!

Рыжий опять встал между ними.

– При чем тут Райко? Я говорю о тебе, – выпалил Влайко. – Тебе завидно, что я знаю больше тебя.

– А я знаю, откуда у тебя эти сведения, – не сдавался Йоле.

– Ну откуда, откуда? – повторял Влайко, но в глубине души ему было обидно, так как он понимал, что Йоле намекает на его отца.

– Да что это на вас нашло? – снова вмешался Рыжий. – Перестаньте, хватит!

– Вы как два осла – все друг друга лягнуть норовите, – презрительно сказала Лена. – Смотреть противно… – Она повернулась к Раде, позвала: – Пойдем вперед. Пусть себе дерутся.

Шарик побежал за ними. Йоле и Влайко с Рыжим потянулись следом.

Подойдя к месту, откуда было видно шоссе, они выглянули из-за кустов орешника.

– Вон там, внизу. Внизу… – тихо сказала Лена, чувствуя, как учащенно забилось сердце. В этот момент вдали послышался какой-то шум. Ребята как по команде попадали на землю, уткнувшись в траву. Шум мотора становился все громче. Машина с ревом пронеслась по шоссе и скрылась. Они понемногу успокоились, но продолжали лежать, боясь пошевелиться. Наконец Йоле поднял голову. За ним Рыжий. Они увидели, как машина с двумя солдатами в кузове исчезает за поворотом.

– Давайте вернемся, – предложил Раде.

Но двое старших вдруг с важным видом покачали головой – они и слышать не хотели о возвращении. Ведь тут была Лена. Что она подумает?

– Нет, назад не пойдем, – упрямо сказал Йоле, вскакивая.

Он огляделся вокруг с таким видом, будто все здесь принадлежало ему, будто он здесь самый главный. За ним встали Рыжий, Влайко и Раде с Леной.

– Никого не видно, – внушительно произнес Йоле, окинув взглядом пространство, отделяющее их от шоссе. – Пошли!

– Пошли, – поддержал его Рыжий.

Двинулись вперед. Сделав несколько шагов, остановились.

– Вон они! – весело закричал Раде.

Ребята побежали к нему. Значит, Лене не приснилось, она не обманывала, не выдумала. Значит, это правда! Лошадиные трупы валялись по обе стороны шоссе. Держа за руку Раде, Лена подошла поближе, и вновь ей показалось, что на нее смотрит мертвый лошадиный глаз. Она брезгливо отвернулась. А там, на противоположной стороне шоссе, Шарик уже потрошил мертвую лошадь. Лену стошнило.

Йоле и Влайко окликнули их.

– Чего стоите? Слезы, что ли, льете? – закричали они. – Сдирайте шкуру!

Голова кружилась от работы, от летнего зноя, но ребята радовались, что нашли кожу для ремней. И совсем забыли об осторожности.

Тем временем из-за поворота шоссе показалось нечто странное. Ребята застыли на месте, завороженно глядя на приближающееся чудо-юдо. Захудалая лошаденка, двое мужчин, похожих на призраки в военной форме.

Ребята видели разную военную форму, но эта была какая-то особенная. Может, все прежние были ненастоящие, а настоящая именно эта? И непонятно, солдаты это или нет?

Двое остановились возле ребят, переговариваясь, показывая на Шарика, морщась при виде вывалившихся лошадиных внутренностей. Один из них кивнул, а другой, опершись на спину своей кобылы, прицелился. Ружье блеснуло на солнце. Ребята замерли. И вдруг раздался вопль девочки:

– Не смейте! Это моя собака! Не смейте!

То ли от ее крика, а может, инстинктивно почуяв опасность, Шарик поднял голову.

И тогда человек перестал целиться в собаку и повернул дуло в сторону девочки. Глаза Лены расширились от ужаса. Это длилось мгновение, но ей показалось – целую вечность. Потом послышался смех, и человек снова прицелился в собаку.

Прогремел выстрел. Шарик пронзительно завизжал. Кобыла, спотыкаясь, двинулась дальше. Двое мужчин тоже пошли, постепенно удаляясь. Вместе с ними удалялся и их смех.

Ребята бросились на землю. Если бы не блестящая гильза, не дымок, идущий от собачьей шерсти, и не Шарик, неподвижно лежащий на обочине, можно было бы подумать, что все это им приснилось.