Текст книги "Следствие ещё впереди"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

14

Допрашивать Суздальского Рябинин наметил последним. Но после открытия Петельникова выжидать не имело смысла, да и недопрошенным оставался один Померанцев.

Рябинин ждал Суздальского. Он посмотрелся в окно, поправил галстук и причесал волосы. Когда-нибудь он напишет большую статью, или даже книгу, или лучше диссертацию с таким названием – «Искусство допроса». С подзаголовком – «Мысли следователя», не учёного, не юриста, не прокурора, а именно следователя. Потихоньку, урывками на обрывках, Рябинин уже делал кое-какие записи. Он даже представлял главы. Обязательно будет глава о внешности следователя, о чём не пишут ни в одном руководстве. А внешность и манера держаться значат не меньше, чем правильно выбранная тактика. В первый год работы ему однажды на заводе не поверили, что он следователь, потому что был нечисто выбрит.

Суздальский вошёл стремительно, даже не постучав в дверь. И Рябинин сразу понял, что этот человек не обращает внимания ни на свою внешность, ни на чужую. По описанию свидетелей Рябинин его таким и представлял: желчной чёрно-бурой головешкой.

– Начинайте, – буркнул Суздальский.

– Что начинать? – не сразу понял Рябинин, привыкший постепенно переходить к главному, да и вообще привыкший сначала хотя бы здороваться.

– Пытать меня на убийство, – заявил Суздальский и, не спрашивая разрешения, вытащил из внутреннего кармана трубку, извлёк мешочек с табаком, набил и запыхтел, посматривая на следователя чёрными, жирно блестящими глазами.

Рябинин ждал – ему уже было интересно, что выкинет дальше этот человек. Суздальский помахал у него перед носом трубкой, хитро осклабился и сообщил:

– Трубочка, а? Изъять бы как вещественное доказательство, а?

Злость тихо стукнула в груди у Рябинина – пока только намёком. Этого стука он не боялся, его ещё можно притушить, как горящую спичку ботинком.

– Пепел-то в квартире нашли, верно? – весело спросил Суздальский.

Рябинин молчал. Суздальского это, видимо, вполне устраивало. Он развалился на стуле и пускал дымок – струю в потолок, струю в следователя.

– Все сотрудники против меня, верно? А это тоже доказательство, а?

Злость шевельнулась сильнее. И сразу началась изжога. Рябинин подумал, что зря он отказался ходить на уроки аутогенной тренировки, куда его приглашал знакомый психиатр.

– Пепел нашли, значит, я был у неё перед смертью, точно? – как бы между прочим поинтересовался Суздальский.

Рябинин не знал, от чего он больше злился – от развязного поведения или оттого, что вызванный портил ему допрос, точно придерживаясь версии следователя.

– Только чем я её убил? Испугал, что ли? – спросил Суздальский.

Рябинин молчал, пережидая. Ростислав Борисович докурил трубку и, к изумлению следователя, выколотил её в стакан, стоявший рядом с графином на зеленоватом стеклянном подносе.

«Я спокоен, я спокоен», – мысленно сказал себе Рябинин популярную формулу этой самой аутогенной тренировки. Суздальский спрятал трубку и сообщил:

– Это вам пепел для экспертизы.

Действительно, химическую экспертизу провести бы неплохо.

– Кончили? – спросил Рябинин.

– Что кончил? – поинтересовался Суздальский.

– Паясничать!

На лице Ростислава Борисовича появилось искреннее недоумение. Он с неприязнью глянул следователю в глаза, пожал плечами и ничего не ответил. И Рябинин сразу успокоился: сидящий перед ним человек не паясничал и не играл – он таким был. Он выложил всё, до чего сумел догадаться. Про Симонян-жену Суздальский умолчал, видимо не предполагая, что следователь уже знает. На этом Рябинин решил сыграть.

– Всё высказали?

– Не всё, – оживился Суздальский. – Небось раскопали, что Вера была моей женой?

Видимо, на лице следователя всё-таки мелькнуло удивление, потому что геолог громко захохотал, широко расставив челюсти и как-то похрапывая. Смеяться он кончил неожиданно и сразу, захлопнув рот, будто поймал зубами муху.

– Да, Ростислав Борисович, – спокойно сказал Рябинин, – против вас достаточно доказательств. Вы ещё перечислили не всё. – Рябинин имел в виду ручку и записку. – Советую рассказать правду. Начните с главного: вы были перед смертью у бывшей жены?

– А вот и не был, – по-мальчишески возразил Суздальский. – Я был за два дня до смерти.

– Зачем?

– Ну, это долгая история. Видимо, за тем же, зачем и работал вместе с Верой.

– Почему никто не знал, что она бывшая жена?

– Вера скрывала, стеснялась такого мужа. Даже бывшего.

– А зачем всё-таки устроились работать к ней?

– Не ваше дело.

– Зря грубите. Я ведь спрашиваю не из простого любопытства. Вы её любили?

Суздальский фыркнул. Рябинин даже не понял из-за чего.

– Любил, – злорадно усмехнулся Суздальский. – Любят знаете кто? Сопляки, которые ходят обнявшись за шеи. А я… другое.

– Ясно, – понял теперь Рябинин.

– Ничего вам не ясно, – буркнул Суздальский.

– А как вы к ней приходили? Она же на звонки не открывала…

– Мою руку Вера знала. Множественные частые звоночки…

– Вы с ней ссорились?

– Что вы?! – ужаснулся Суздальский. – Кстати, это был единственный человек, с кем я никогда не ссорился. Поняли – никогда!

Рябинину хотелось разузнать, почему они разошлись, почему он был рядом с ней, как она к нему относилась, зачем он к ней ходил и о чём они разговаривали. И как удалось им скрывать старый брак и зачем. Но Рябинин видел – этот человек ничего не скажет, если посчитает не относящимся к делу.

– И всё-таки вы были у неё перед смертью, – заявил Рябинин, выложив на стол ручку-Буратино. – И оставили вот эту вещицу.

Суздальский взял её и повертел в руках, как шаман, что-то приборматывая.

– Это как раз моё алиби, – заявил он. – Ручкой пользовались все, кроме меня. Можете спросить любого в группе.

– Почему же?

– Я никогда не делаю того, что делают все, – беспечно заявил Суздальский.

– Тогда в чем же вы боялись проговориться Горману?

– Про Веру. Что она моя бывшая. И вообще, как вы называете, про любовь…

Рябинин мог добиваться, путать, требовать, выматывать, даже повышать голос, но только при убеждённости, что человек не говорит правды. Логичные ответы для него священны. Все ответы Суздальского были правдоподобны и легко проверялись.

– Я тарбагана-то убить не могу, – сказал Ростислав Борисович.

– Какого тарбагана?

– Сурка. Привёз шофёр однажды из маршрута тарбагана с перебитыми лапами. Стоит он в кругу людей, жёлтый, симпатичный, стервец… И свистит от страха. К нему собаки рвутся. Что делать? Убежать на двух лапах не сможет… Да и всё равно подохнет от голода или от коршуна. Надо стрелять. Кому? Я отказался.

– И кто стрелял? – с интересом спросил Рябинин.

– Не помню.

– Кто же стрелял? – повторил следователь.

– Запамятовал.

Рябинин рассматривал свидетеля. Тот отвернулся и вдруг тихонько запел про золотоискателя – запел для себя гнусавым голоском. О любовной записке Рябинин решил умолчать. Тут нужна предварительная проверка. Эта записка теперь единственная улика, о которой не знают в сорок восьмой комнате.

– А кто, по-вашему, был у Симонян в день смерти? – спросил Рябинин.

– Я не сыщик.

– Да, вы скорее всего обыватель, – не выдержал Рябинин.

– Дёшево, – заключил Суздальский. – Ну скажу я вам свои соображения. Так вы прилипните к тому человеку, не так ли?

– Хорошо, скажите ваше мнение о Померанцеве.

– Хлыщ и бабник.

– Терёхина?

– Дура и многодетная мать.

– Долинина?

– Неглупая самка.

– Горман?

– Хороший парнишка, хотя и заложил меня.

– Суздальский?

– Весь перед вами.

– Верно, весь, – заключил Рябинин и серьёзно попросил: – И всё-таки, Ростислав Борисович, у меня будет просьба вспомнить, кто убил тарбагана.

– Как вспомню, сразу позвоню, – пообещал он.

Но в чёрных цыганских глазах стояла усмешка; точнее, лежала рядом на высушенных веках, да и на тонких серых губах лежала. Он играл в вежливость. Ему не надо было вспоминать – он знал, кто убил тарбагана.

15

После ухода Суздальского Рябинин устало навалился грудью на стол, – дело не ладилось. Если пользоваться методом исключения, то он уже всех исключил, кроме Померанцева, да и тот не исключался только потому, что не был допрошен. На записку теперь он не надеялся. Человек с родинкой наверняка был со стороны – заводить романы в сорок восьмой комнате просто не с кем. Померанцев женат, Эдик молод. Не с Суздальским же? Но ведь ручка-Буратино бесспорно доказывала посещение квартиры геологом…

Рябинин знал, что о преступлениях, как правило, люди сообщали. И если бы геологи знали о нём, они бы рассказали. Все ненавидят преступность. Поделился же Горман своими подозрениями, рассказали о личности Суздальского Терёхина и Долинина. Сложность была в другом: люди скрывали от следователя то, что считали, ему знать не нужно. Тут действовал могучий мещанский принцип о соре, который нельзя выносить из избы. Поэтому от Рябинина могли скрыть внутреннюю жизнь сорок восьмой комнаты с её незримыми подводными течениями, ссорами, антипатиями, симпатиями… Но эта скрытая жизнь чаще давала ключ к делу, чем даже обличительные показания свидетеля.

Невнятно забормотал телефон, – Рябинин подкрутил в нём винтик, чтобы не было резкого звонка и каждый раз не думалось бы о вызове на происшествие. Он снял трубку.

– На происшествие, – сказал дежурный райотдела.

– Только этого мне и не хватало, – вздохнул Рябинин.

Дежурный засмеялся и успокоил:

– Покушение на убийство. И подозреваемый есть. Петельников уже там. Машина выслана.

У Петельникова чутьё: когда что-нибудь сомнительное – он не спешит и заезжает за следователем; когда преступление наверняка – уже бывает на происшествии. Рябинин только успел додумать эту мысль, как за окном засигналили. Он схватил следственный портфель, вышел на улицу и забрался в «Волгу», которая сорвалась с места, как со старта.

Он глянул на часы – пять вечера. Удивительное дело: кажется, ни разу не было, чтобы на происшествие поехал утром. Почему-то эти вызовы случались в конце дня, перед сном или ночью…

У дома, одетого в леса, его встретил Петельников, невозмутимый и немногословный, каким он всегда бывал на месте происшествия.

– Дом на капитальном ремонте. Вот в этом месте женщину ударили ножом в спину. Она в больнице.

Пятиэтажный дом зиял пустыми проёмами окон. Металлические леса сцепили его фасад до самой крыши. Вдоль дома по панели тянулась крытая деревянная дорожка-коридор для пешеходов, узкая и низкая, где двоим трудно разойтись. Здесь женщину и ударили. На грязной доске пола темнело небольшое пятно крови неправильной формы. Метра за два от пятна бурели капли-кляксы – кровь падала с высоты. Значит, после удара женщина сразу не упала.

Рябинин описал внешний вид дома, деревянный пешеходный коридорчик и пятна крови. Больше описывать было нечего – на редкость скупое место происшествия. Про отпечатки пальцев и думать не стоило. Их негде оставить: шершавая стена и неструганые доски.

Сделав пять фотоснимков, Рябинин спросил:

– Вадим, а кто подозреваемый?

– Задержан гражданин Коваль. Шёл сзади неё.

Когда есть подозреваемый, то следователь дышит спокойно. Это «глухие» преступления перехватывают ему дыхание, как удар в солнечное сплетение.

Рябинин глянул на часы – шесть двадцать. Такие короткие осмотры бывали редки.

– А свидетели есть?

– Ни единого. Место тихое, да и забор закрывает.

– Кто же обнаружил потерпевшую?

– Потом-то народ набежал.

Они перешли на другую сторону, походили по переулку, осматривая дом с разных сторон. Пешеходы предпочитали проезжую часть, а не узкий деревянный коридорчик с расхлябанными досками. Что произошло в этом деревянном тоннеле, мог видеть тот, кто в нём шёл. А в нём шли только гражданин Коваль и потерпевшая.

– Пойдём его допрашивать? – спросил Петельников.

– Нет, едем в больницу.

Они сели в машину и поехали на другой конец города молчаливо, будто ножом ударили их родственника. Да и говорить было не о чем: ни версий, ни догадок, ни умозаключений. Они располагали только фактом.

В больницах работников следственных органов узнают сразу, без удостоверений. Им выдали халаты, но врач предупредила:

– Только на пять минут.

– Как она? – спросил Петельников.

– Проникающее ранение, но неглубокое. Опасности для жизни нет.

– Только два вопроса, – заверил Рябинин.

Потерпевшая, крупная женщина средних лет, слабо улыбнулась крашеными губами на обескровленном лице. Даже в таком состоянии она была симпатична. Рябинин потоптался, не зная, как приступить. Ей сейчас не до следователей.

– Отвечать сможете? – мягко спросил он.

Она кивнула. Петельников мгновенно вытащил на всякий случай блокнот, хотя запоминал всё безупречно, как птица обратную дорогу.

– Кто вас ударил ножом?

– Шёл сзади… мужчина, – тихо ответила она.

– Вы видели?

Рябинин спрашивал громко, будто она плохо слышала. Ему казалось, что на громкие ясные вопросы ей легче будет отвечать.

– Удара не видела… Обернулась, а он стоит сзади… Он, больше там некому.

– Вы его знаете?

– Нет.

– Ничего у вас не отобрал?

– Нет.

– А за что ж ударил?

Видимо, она хотела пожать плечами, но только поморщилась и закрыла глаза, ещё не привыкнув к боли под лопаткой. Рябинин понял. Ему хотелось задать ей сто вопросов, которые он и задаст в своё время, но сейчас нельзя. Врач вообще мог к ней не пустить. Главное узнали.

– Выздоравливайте. Я ещё приду к вам.

Они кивнули и вышли в коридор. Отдавая халат, Рябинин спросил:

– Вадим, данные о ней есть?

– Леденцов записал фамилию и адрес.

Дежурная сестра взяла у Петельникова халат и слепила ресницы. Рябинин подумал, что вот перед ним лепить их не стала. Наконец, распахнув веки, она строго произнесла:

– Товарищи, ваша больная просила сообщить мужу.

Теперь это была их больная.

– Запишите фамилию мужа, – предложила сестра.

– Запомним, – улыбнулся Петельников. – Мы же детективы.

Дежурная сестра глянула на него королевским взглядом:

– Её муж работает в Институте геологии, Валентин Валентинович Померанцев.

16

Петельников искал Померанцева.

Дома его не было. Институт давно опустел. Инспектор принялся звонить на квартиры сотрудника. Один из сослуживцев, Горман, сообщил, что Померанцев весь день был на работе, а потом собирался идти купаться к крепости.

Петельников чуть было не спросил, какой он из себя, но Горман добавил, что шеф всегда купается у зелёного грибка. Все грибки на пляже Петельников знал, как буквы алфавита.

Между рекой и крепостью тянулась жёлтая полоска гравия. Тут было особенно жарко – солнечное тепло отражалось от стены, обдавая застоявшимся зноем. Когда-то эти стены нагоняли на российских людей тоску и страх. Теперь тут загорали симпатичные девочки, полагая, что стена выстроена для солнечных ванн.

Поскрипывая гравием, Петельников шёл к зелёному грибку. Народу грелось немного: стояло второе подряд знойное лето и людям жара поднадоела. Ещё пошёл слух, что солнце канцерогенно, и правильно делали наши предки, оставаясь бледными. Да и время было вечернее.

Под зелёным грибком сидели девушка и старик с собакой. Рядом два парня играли в карты. Молодой мужчина в синих плавках лежал на берегу и задумчиво смотрел в воду.

Петельников уже направился к нему, когда один из парней смачно выругался. Девушка пугливо глянула по сторонам. Старик на нецензурщину не обратил внимания. Мужчина в синих плавках смотрел на воду. А собака языка не понимала. Парень ещё раз выругался на публику, довольный силой и безнаказанностью. Рядом стояла пустая водочная бутылка.

Петельников эту шпану ненавидел больше, чем убийц. Убийца обречён. За ним бросался уголовный розыск, и против него всегда восставало общественное мнение. И убийства редки, как землетрясения.

А вот эти сытые мальчики не одиноки. Их увидишь на пляже, где они поигрывают в картишки, пьют и лежат на песке, обнявшись со своими подружками; в парке сдвигают скамейки и вытягивают свои длинные ноги, перегородив дорожки; во дворе дома они всю ночь рвут струны бедной гитары и под визг девиц поют гнусавыми голосами; по улице идут втроём-впятером, никого и ничего не признавая, – нетрезвые, акселерированные и наглые, рассекая толпу, которая уступает им дорогу, как уступала бы въехавшему на панель бульдозеру.

Когда тот выругался в третий раз, собака лизнула старика в щёку, а может, шепнула ему на ухо. Он повернулся к парням и осторожно начал:

– Молодые люди…

– Заткнись! – сразу обрезал парень с красной мясистой физиономией, которая в быту именовалась «будкой».

– Заткнись! – повторил второй.

Петельников понял, что сейчас он отклонится от своего маршрута.

Парни даже не повернули к старику головы, – они и не подозревали, что оскорбили человека. Девушка совсем притихла, предчувствуя события. Петельников подошёл и одной ногой наступил на карты, а второй так поддал бутылку, что она, покувыркавшись в воздухе, плюхнулась в воду. И подумал: зря в воду, люди купаются.

Парни подняли голову и от такой наглости ошалело уставились на него.

– Не знаете, что в общественных местах играть в карты, пить водку и выражаться нельзя? – строго спросил он.

На трезвых людей его голос и решительность наверняка бы подействовали. Но ребята были пьяны.

– Чего-о-о? – заныл мордастый шалым голосом и начал вставать.

Петельников понял, что предъявлять удостоверение бесполезно. Главное, не дать им подняться. Он резко нагнулся и стукнул мордастого ребром ладони по шее. Тот вставать сразу передумал, осев в песок. Инспектор положил руку на плечо второму и нажал – он знал, где нажимать. Парень скорчился, пытаясь вырваться из сухой руки Петельникова.

Сильный удар в затылок качнул инспектора. Он просмотрел третьего, загоравшего у стены. Петельников отпустил парня и тут же получил ещё удар, от которого опять качнулся. Он понял, что находится в лёгком нокдауне. Сейчас встанут эти двое… Лучше встречать их лицом. Хорошо бы прижаться лопатками к крепостной стене… Он прыгнул в сторону, но третий опять заскочил за спину, а двое пошли прямо. Треугольник замкнулся. Инспектор присел, сделал глубокий вдох и решил перейти на боевой комплекс самбо. Но схватка была проиграна. Он не раз проигрывал их, потому что вступал в борьбу почти каждый день. Нельзя выигрывать все битвы.

Вдруг старик произнёс какое-то короткое слово. Чёрная овчарка сорвалась с места и понеслась к ним. Третий парень вскинул руки и полетел на землю – по пляжу покатился бронзово-чёрный клубок из человеческого тела и собачьей шерсти. Петельников тут же нанёс мордастому в подбородок сильный удар левой, которым славился ещё в школе милиции. Мордастый беззвучно пал на колени. Сделать подсечку последнему оказалось секундным делом – тот проехал на спине до самой воды.

Старик опять что-то крикнул, и собака нехотя засеменила к нему, возбуждённо потряхивая головой.

– Спасибо, – сказал Петельников.

– Вам спасибо, – ответил старик.

Парни сгребли одежду и пошли с пляжа: третий бинтовал майкой плечо, мордастого вёл под руку приятель. Сколько бы они спорили, доказывали, хамили, предъяви он удостоверение. А силу поняли сразу, как говорят на заводе – с первого предъявления. И всё-таки стоило бы предъявить удостоверение и разъяснить, что их одолел не более сильный, а это закон пресёк хулиганство…

Девушка смотрела на него с тихой радостью – о таких случаях она только читала в газетах.

Петельников почувствовал боль в пальце. Он погрузил руку в воду и захотел погрузить и голову, которая гудела и отдавала болью за каждый удар сердца.

– Здорово вы их, – сказал мужчина в синих плавках.

– Чего же не вмешались? – спросил Петельников.

Мужчина пожал плечами, спокойно рассматривая инспектора.

– Таких много.

– Верно, – согласился Петельников, споласкивая лицо и вытираясь платком. – А знаете, почему таких много? Потому что много и таких, как вы, равнодушных.

Мужчина усмехнулся: он знал себе цену. Но Петельников был не из тех, кого можно сбить усмешкой.

– Я бы запретил продавать брюки, – сообщил инспектор.

– Не понял.

– Брюки надо вручать человеку торжественно, как оружие или орден. Если докажет, что он мужчина. А пока пусть ходит в юбке. Или в синих плавках.

Мужчина не обиделся.

– Романтизм.

– Впрочем, – сказал Петельников, – я к вам по делу, Валентин Валентинович.

Померанцев рывком повернул голову и уставился на инспектора, – это его удивило больше, чем драка. Петельников молчал, выжидая, не ошибся ли.

– Откуда меня знаете?

– Я из милиции, – представился инспектор.

Валентин Валентинович откровенно усмехнулся, но ничего не дрогнуло в его лице. Он вроде бы потерял интерес к разговору, который до этого ещё как-то бился.

– Всех вызывают, а меня решили допросить на пляже? Почему такая честь?

– Следователь попросил вас найти и направить к нему, – разъяснил инспектор, помолчал и добавил: – И вашу жену.

– Жена сегодня домой не придёт, – отрезал Померанцев. – Она пошла к матери, там и ночует.

Петельников снял ботинок и начал вытряхивать камешки. Валентин Валентинович повернулся к солнцу другим боком.

– Когда мне явиться?

Рябинин велел прийти сейчас же. Надевая ботинок, Петельников глянул на мускулатуру Померанцева – годится ли тот в бойцы. Но то, что он увидел, заплело ему пальцы, которые никак не могли распутать шнурок. То, что он увидел, может изменить следственные планы. Поэтому инспектор сказал:

– Завтра в десять.

Он всё завязывал шнурки и смотрел на крупную бархатисто-коричневую родинку Померанцева, прилипшую под правым соском.