Текст книги "Тихие сны"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Но Рябинин потерялся, следя за убегающей мыслью…

…Дети всегда правы.

– Ну, он жене чего-то там сочинил. И я отдала.

– Так легко?

– Да ведь не чужому, а отцу. Другие вон в интернаты сдают.

– Дальше.

– Чего там дальше… С Катунцевым было всё обрублено. Год прошёл, второй… Чую, что не жизнь у меня, а недоразумение. Как увижу крохотную девочку, так сердце оборвётся по-шальному. У вас есть дети?

– Есть.

– Хотя вы мужчина.

– Ну и что?

– Охранительницей семьи завсегда была женщина.

– А мужчина кто же – бандит? – усмехнулся Рябинин.

– Мужчины до детей равнодушны. Поймёте ли, не могу больше жить. Хоть руки на себя накладывай. Или ребёнка забирай. Так ведь не отдадут. Ну, и решилась. Дальше вы знаете…

– У песочницы были?

– Да я год следила за ними.

– Чужую девочку из садика вы уводили?

– Я, по ошибке.

Рябинин всегда считал, что любое преступление имеет социальные корни. У преступления Дыкиной были другие Корни – биологические. Мать и ребёнок. Но мать бросила ребёнка, а это уже социальность.

– Ребёнок у подруги, у Гущиной?

– Да. Отберёте?

– Отберём, – резко подтвердил Рябинин.

– Но я мать.

– Бывшая.

– Я её родила!

– Да, но есть и вторая мать.

– Она не мать.

– Теперь и она мать.

– Я пойду в суд. В Верховный!

– Вот и надо было идти в суд, а не воровать ребёнка.

Дыкина бессильно заплакала, уронив голову на край стола.

– Поплачьте-поплачьте, – согласился Рябинин.

Она лишь глянула краем затуманенного глаза – ведь принято утешать и тянуть стакан с водой – и зарыдала пуще. Рябинин ждал, ибо верил в очистительную силу слёз. Они, эти слёзы, ей сейчас были нужнее любых сочувственных слов. Он знал это хотя бы потому, что в кабинете плакали чаще, чем смеялись.

– Катунцева ночей не спит, – негромко сказал Рябинин, когда всхлипы ослабели.

Дыкина не отозвалась. Но она его слышала, потому что плач со стола ушёл куда-то на пол, затихая.

– И все эти пять лет ей не снилось тихих снов…

Дыкина открыла мокрое лицо и почти шёпотом спросила:

– А я?

– Что вы?

– Какие сны вижу я?

– Не знаю.

– Когда отдала девочку, мне приснилось… будто роняю её в колодец. И теперь… Нет, не сон этот увижу, упаси бог, а только во сне вспомню тот сон, как просыпаюсь вся в поту.

Она вытерла влажные скулы и ещё блестящие глаза. И спросила без всякой надежды и вроде бы даже не у следователя:

– Отберёте ребёнка?

– Отберём, – жалостливым голосом согласился он.

И пока в кабинет входил инспектор, Рябинин успел начать и додумать длинную мысль о себе…

Он смог бы работать там, где обнажено человеческое горе, – в больнице, в колонии, на кладбище… Но он не смог бы работать судьёй, потому что век бы не рассудил Катунцевых с Дыкиной.

В приоткрытое окно сочилась усталая осень.

Петельников смотрел на прореженные холодами безлистные кусты и думал, что теперь можно заняться и теми делами, которые накопились за этот месяц. Но в приоткрытое окно сочилась усталая осень, расслабляя его мозг запахами, свежестью и своей грустью, так любимой русским человеком. Нет, это не осень сочится, – шёл такой мелкий, почти незаметный дождь, и казалось, что небо уныло сочится водой, и хотелось, чтобы кто-то всесильный сгрёб его, небо, в кулак и отжал воду сразу, дождём. Усталая осень… А может, он устал?

Инспектор обошёл кабинет так, чтобы миновать сейф с кипой неразобранных бумаг. И вновь оказался у приоткрытого окна, откуда сочилась осень.

Вчера лил проливной. Асфальт чист и чёрен, но вдоль поребрика, где бежала дикая вода и несла берёзовые листья, теперь яркой желтизной легла разветвлённая молния – те берёзовые листья, которые вчера не поспели за дикой водой. Сама берёза, росшая подальше, стояла тихо – осыпалась и, наверное, нарастила новое кольцо. Может быть, и у человека есть свои кольца, свои периоды жизни? Может быть, и человеку иногда надо менять квартиру, работу, мысли?

Он вернулся к столу, сел, медленно придвинул телефон и набрал номер, который, оказывается, уже запомнил. А ведь всё имеет свои периоды жизни – деревья, вселенная, бабочки… Даже на расследование уголовного дела отпущен свой период.

– Это кто? – спросил его детский голосок.

– Катя?

– Ага.

– А я волшебник Ноль Два, – попытался сказать он голосом волшебника, но поскольку никогда их не слышал, то неожиданно отчеканил голосом дежурного райотдела.

– Мама, мама, волшебник Ноль Два в трубочке! – крикнула она куда-то в комнату и тут же спохватилась: – А ты к нам в окно влетишь или через вентилятор?

– Ну зачем же… Я приеду.

– На верблюде?

Инспектор замешкался, понимая, что приехать он должен если и не на верблюде, то как-то необычно.

– Я приеду на ноликах.

– Не упадёшь?

– У меня два нолика, да я одолжу у приятеля-волшебника его два нолика – вот уже четыре. Да если приделать руль, да сверху синий огонёк…

– А завывать будешь?

– Обязательно.

– А зачем?

– Чтобы отпугивать злых духов.

– А ты не обманываешь?

– Волшебники, между прочим, не обманывают.

Он ещё ничего не услышал, кроме частого дыхания, но уже знал, что трубка в другой руке.

– Это вы? – спросил голос, чуть глуховатый от улыбки.

– Это я.

– Наконец-то…

– Я догадался, почему при виде холодной, пустынной и безжизненной луны человек думает о любви.

– Да?

– Потому что человеку становится так одиноко и холодно, что он тянется к другому человеку.

– А сейчас одинокая и холодная осень.

– Да, она сочится ко мне в окно.

– Она проникает в душу.

– Аня, а вы не забыли про зелёный горошек? Вдруг я его тоже не люблю?

– И я не буду любить.

– Вдруг, увидев луну, я всего лишь завою?

– И я буду подвывать.

– И вдруг я не волшебник?

– Неправда.

– Откуда вам знать?

– Я верю дочке.

Инспектор слушал её неслышное дыхание и чего-то ждал. Но она сказала всё, что может сказать женщина. Чего же он ждёт? Себя. Инспектор услышал ответные стуки сердца. Но он не мальчишка – он ждал ответных волн разума. А их не было. Да ведь известно, что сердце с умом не всегда в ладу. Имеет ли право взрослый мужчина на необратимый шаг, за которым две судьбы и горечь зелёного горошка? Человек не дерево – может новое кольцо и не наращивать. Впрочем, он уже обещал девочке.

– Аня, вы одиноки…

– А вы? – перебила она.

– У меня есть ребята из уголовного розыска.

– А у меня есть дочка.

– Аня, я к тому, что от одиночества человек может и пень принять за волшебника.

– Я назойливая, да?

– Нет, вы одинокая.

– Знаете, что мне всегда снится? Одинокая берёза посреди голой степи.

Где-то стороной сознания проплыл блёклый образ Катунцевой.

– Аня, вам снятся тихие сны. А теперь рядом с берёзкой будет сниться и столб, – улыбнулся Петельников.

– Вы придёте? – обдала она трубку пряным дыханием, дошедшим до него.

– Да.

– Из жалости ко мне?

– Я обещал вашей дочери.

– Значит, из жалости.

– Аня, жалость лежит рядом с любовью.

Из дневника следователя.

Пожалуй, я не знаю большей радости, чем радость иметь ребёнка. Пожалуй, я не знаю желания сильнее, чем видеть Иринку счастливой. Только в это хрупкое состояние, именуемое счастьем, так много входит нам известного и неизвестного, что мы толком и не представляем его. Может быть, счастье – это когда снятся тихие сны?

Тогда пусть они опускаются на мою девочку до последних дней её…