Текст книги "Птицы меня не обгонят"

Автор книги: Станислав Рудольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

18

Дома все подозрительно помалкивали относительно анкеты. Наверное, потому, что Лилина готовилась к поездке в Прагу, на экзамены в театральный.

За несколько дней до отъезда мать провела подготовку, очень напоминающую передислокацию войск. Прежде всего она перевернула вверх дном все шкафы и ящики с единственной целью убедиться в том, что Лилине буквально нечего надеть.

Поэтому они обе пустились по магазинам выбирать Лилине платье. Выбрали, но дома обнаружилось, что платье необходимо укоротить. Два дня в кухне тарахтела швейная машинка. Милан с Пузырьком, а потом и отец перепрыгивали через коробки с нитками, ужинали бутербродами или разогревали вчерашние шпекачики.

Лилина готовится в театральное! Сумасшедший дом!

Милан эти семейные неурядицы воспринимал спокойно, отлично понимая, что именно поэтому внимание родителей сосредоточено сейчас не на нем.

Он старательно избегал подковырок в адрес Лилины. Более того, в тайниках своей души Милан обнаружил дальний уголок и время от времени вытаскивал оттуда добрые советы, как, например: «Лилина, смотри не дрейфь!», «Лилина, не мямли!», «Лилина, не пей холодную воду!» – и прочие ценные и полезные указания, что надо делать и чего избегать. При всем при том он потешался (конечно, про себя) над суматохой, царящей в доме.

Малодушней всех оказался отец.

После двухчасового «циркового аттракциона» он заявил, что нервы у него не купленные, схватил пальто и шапку и выскочил из дому. Суматоха усиливалась прямо пропорционально приближающимся экзаменам.

19

Петер явился в класс со страшным синяком под левым глазом. Синяк загадочным образом изменял свой цвет. Поначалу он казался совершенно синим, но вскоре его края пожелтели, а середина окрасилась в черное. Любопытная игра природы!

– Кто его тебе посадил? – выпытывали ребята.

– А вам-то что? – огрызался потерпевший.

Он почему-то все время куда-то спешил: то отточить карандаш, то разлиновать бумагу – или садился зубрить математические формулы.

– Ну, Петер, не выкручивайся и выкладывай! – сказал ему Вашек. – Не станешь же ты рассказывать нам бабушкины сказки о том, как стукнулся о канделябр.

– Мне вчера шайбой влепили, если уж вам так необходимо знать!

– На пруду тебя не было, – заметил Славечек.

Петер вяло пожал плечами.

Больше он ничего не сказал.

20

Милан остался дома совсем один. Мама с Лилиной уехали в Прагу, отец утром сообщил, что у него собрание и он вернется поздно.

На улице шел дождь, и Милану вовсе не хотелось выходить из дому. В холодильнике он обнаружил остатки колбасы, намазал хлеб маслом, нашел в чулане бутылку минеральной воды и решил, что это здорово – так вот кормиться самому.

Милан включил радио, полагая, что будут передавать легкую музыку, но лекция о средневековой церковной музыке его не привлекала. Повернув рычажок, он выключил радио. Потом он вытащил из коробки Пузырька, улегся на диван и стал возиться с ним. Пузырек карабкался к нему на грудь, водил мордочкой по складкам его свитера, а он хохотал, понимая, что любопытство свинки вызвано тем, что она учуяла колбасный дух. Милан отломил кусочек хлеба и дал Пузырьку. Зверек жадно разинул рот.

Наступило кормление «хищного зверя». Вдруг тишину кухни нарушил звонок.

Милан посадил свинку на плечо, подошел к дверям и отворил их.

Вендула!

Перед дверями их квартиры стояла самая настоящая, живая, невыдуманная Вендула.

– Привет! – сказала она тихо, с явным смущением.

Милан заметил, что в руках она держит тетрадь.

– Тебе чего? – не слишком вежливо спросил Милан и шагнул из передней на лестницу.

Вендула улыбнулась, словно желая извиниться за неожиданное вторжение.

– Я хотела… Ты уже сделал математику?

Милана, видимо, испугала ее улыбка.

– Нет… Хотя да, да, сделал… – Он заикался на каждом слове.

– Никак не могу решить. А завтра математика первая. Если Шикола станет проверять примеры – я пропала.

– Не дрейфь… – выдавил Милан. – Я тебе дам свою тетрадку…

Он неловко повернулся, исчез в передней и через секунду возвратился с тетрадью.

– Ты хороший… – сказал Вендула благодарно.

– Вот еще…

С минуту они молчали.

На лестнице хлопнули двери, и появилась пани Кулганкова, их соседка.

– Здрасте… – поздоровался Милан.

– Здравствуй… – ответила она и, неимоверно медленно запирая двери, принялась разглядывать Вендулу.

Милан понимал, что она это делает нарочно. Потом соседка смерила их уничтожающим, полным презрения взглядом, и лестница загудела от стука ее каблуков.

Они смотрели ей вслед, пока Кулганкова не исчезла в прямоугольнике ворот.

– Противная баба… – облегчил душу Милан.

– Почему?

– До всего ей дело…

– Ну, я пошла, – сказала Вендула.

– Ладно… привет! – Милан прикрыл дверь, успев заметить, что через щель к нему обращен ее взгляд. Удивленный, смущенный…

Милан колебался: может, ему следовало попросить Вендулу зайти?.. Нет, они и так очень долго были одни. Он захлопнул двери и, приложив ухо, слушал, как Вендула уходит.

21

«Когда Ферда устанет, Ганжлик запросто может вместо него запрячь меня. Я глупее самой тупой лошади. О господи… Вендула пришла ко мне, хотела поговорить, наверное, о чем-то страшно важном, а я ее выставил за дверь! Я готов сам себя отхлестать по физиономии!!! Как это я не понял, что задачки пустяковые и решить их она могла без меня!..

Если будет созван Всемирный конгресс дураков, я там буду председателем. Факт».

22

Лилина с мамой возвратились с приемных экзаменов. Наверное, все прошло успешно, потому что Лилина молчала и держалась таинственно, предоставляя обо всем рассказывать маме. У Лилины был бешеный аппетит – так по крайней мере она утверждала, – и потому она съела полкусочка хлеба и два ломтика ветчины.

Мама взяла слово. Она весь вечер говорила не переставая; до мельчайших подробностей рассказывала о каждом, с кем они встречались, и беспрестанно поворачивалась к дочери, чтобы та подтвердила ее слова хотя бы кивком головы.

– Значит, тебя приняли? – спросил Милан.

Мать возмутилась.

– Что за глупый вопрос?! – перебила она его.

– Так все-таки – приняли или нет? – присоединился отец, который тщетно искал свою пижаму.

– Ответ пришлют по почте, так ведь, Лилиночка?

– Значит, еще не приняли? – добивался истины Милан.

– Конечно, нет. Никому ничего не сказали. Но наша Лилина!.. Вы бы ее видели и слышали! Ну, отец, я и не знала, что она такая смелая. Ты понимаешь, наша девочка совсем не волновалась…

– Мама, ну, пожалуйста… – вмешалась дочь.

– Оставь ее, – потихоньку уговаривал сестру Милан, – ты же знаешь, что для нашей мамы просто наслаждение, когда мы сдаем экзамены.

Он улегся рядом с сестрой на диван.

– Сколько схватила? – спросил он фамильярно.

Сестра усмехнулась:

– Трудно угадать…

– Думаешь, тебя примут?

Лилина пожала плечами и перевернулась на спину.

– Там были и лучше тебя?

Она ответила не сразу. Но после паузы все-таки сказала:

– Конечно!

– Но мама считает, что ты… – попытался он возразить.

– Ты же ее знаешь!

– Пора спать! – нарушила их доверительную беседу мать. Она уже была в ночной рубашке и взволнованно металась по кухне.

«Опять ее будет мучить бессонница», – подумал Милан.

– Ты дашь мне наконец пижаму? – недовольно ворчал отец.

Мать хлопнула себя по лбу:

– У меня после этой Праги совсем память отшибло. Что тебе дать? Ага, пижаму…

Лилина поднялась с дивана и удалилась в спальню. Через минуту она вернулась с отцовской пижамой.

– Где она была? – спросил отец таким тоном, будто обнаружил исчезнувший клад.

– В постели, как обычно, – многозначительно заметила Лилина.

Мать вздохнула: «Ты – есть ты!»

Отец что-то пробормотал и исчез в спальне.

Милан погасил в кухне свет.

23

Перед математикой Вендула вернула ему тетрадку.

– Ты на меня злишься, да? – спросил Милан.

Она, не понимая, взглянула на него:

– За что?..

– Я думал, ты…

Он не договорил: Славечек вернулся к парте и стал искать задачник. Видно, и у него совесть была нечиста. Он открыл Миланову тетрадку и, увидав три длинных примера, скроил кислую гримасу.

– Ого!.. Уже не успею списать…

– Что же ты будешь делать? – спросила Вендула.

– Рискну! Может, пронесет…

– Смотри…

Звенел звонок. Класс понемногу утихал. В дверях появилась тощая физиономия математика Шиколы.

– Привет… – прошептала Вендула и незаметно проскользнула к своей парте.

«Если Шикола ее заметил, то обязательно вызовет, – подумал Милан. – Тогда она пропала. Придется мне что-нибудь придумать. Например, упасть в обморок… или нет – порезать палец, тогда Шикола кинется перевязывать…»

Но урок математики прошел, по обыкновению, тихо и нудно.

Милана это огорчило, даже самому себе он не смог доказать, что ради Вендулы готов… готов – ну, скажем, порезать палец!

После математики – история. Учитель Фиширек уже переходил от прихода Кирилла и Мефодия к правлению князя Вацлава, как в класс вдруг явился директор.

– Извините, пожалуйста… – сказал он без долгих объяснений историку.

Фиширек отложил в сторону указку, при помощи которой он уже довольно долго пытался показать девятому «Б» на карте приблизительное расселение чехов в девятом веке.

– Мне срочно необходимы Голуб и Мразек!

Фиширек вежливо поклонился:

– Пожалуйста… – и ткнул ореховой указкой в Петера и Милана.

– Идите, идите, – подбодрял их директор, улыбаясь историку.

Ребята вышли в коридор. Директор подал знак следовать за ним и направился к своему кабинету. Они без энтузиазма плелись следом.

– Что стряслось? Не знаешь? – спросил Милан товарища, синяк под глазом которого сегодня отливал золотисто-синим цветом.

– Вроде бы знаю… – ответил тот загадочно.

Милан ткнул его локтем:

– Давай выкладывай, в чем дело?

– Отцепись! – отрезал Петер и прибавил шагу, стараясь очутиться у дверей директорской первым.

Милан оттопырил нижнюю губу. Он размышлял. На ум пришло одно-единственное слово: «Анкета».

Он не отдал анкету! Что говорить? Надо поскорее придумать причину. Чтоб была убедительна и точна, как удар кузнечного молота. Ну, хотя бы… что потерял, или…

И вдруг – стоп! А при чем тогда Петер? Ведь он уже свою анкету отдал!

Петер постучался.

Они услыхали: «Войдите».

И тут Милан увидал, что их в кабинете пятеро: директор, Петер, Лупоглазый, он и… милиционер!

А этот что тут делает? Неужели Лупоглазый опять?..

– Садитесь, товарищи ученики! – предложил директор.

Ну и ну! Если директор вместо ребятаговорит ученики– значит, дело совсем плохо!

Ученики сели. Милан погрузился в глубокое кресло. Оно подозрительно застонало. Милан метнул извиняющийся взгляд на директора. Но лицо у того оставалось непроницаемым.

Милан увидал, что Лупоглазый сидит на стуле красный как рак и грызет ногти, беспокойно обводя глазами комнату.

– Значит, так, ребята, послушайте! – произнес седовласый милиционер и, нацепив очки, стал читать бумагу, которую вытащил из пишущей машинки: – «Показания Ярослава Кадержабека…» Ага, вот отсюда!.. «Дней десять назад я находился на станции неподалеку от угольного склада. В это время два человека разгружали вагон. Я заметил, что один из них, гражданин Франтишек Длоугий, положил на перила свое пальто. Я проходил мимо и увидал в его кармане зажигалку…» – Седовласый многозначительно посмотрел сквозь очки на Лупоглазого и продолжал: – «…Я влез в его карман и присвоил зажигалку».

Милану слово « присвоил» казалось колючим. А Лупоглазый эту зажигалку просто украл!

– «Вместе с зажигалкой я взял бумажник, в котором было 120 крон. С присвоенными вещами я ушел домой. Я хотел выменять зажигалку на открытки с ковбоями или продать. На вопрос, кто про зажигалку знал, отвечаю: Милан Мразек из девятого «Б» класса и Петер Голуб из того же класса, которому я продал эту зажигалку за 10 крон».

Милиционер умолк, снял очки и положил их на стол перед собой:

– Кто из вас Мразек, ребята?

– Я… – ответил Милан и попытался встать, но под ним снова заскрипели пружины, и он отказался от своего намерения.

– Ты знал, что Кадержабек украл зажигалку и деньги?

Милан отрицательно покачал головой.

– Но зажигалку ты у него видел!

– Да…

– А деньги?

– Денег не видел…

– Он говорил тебе, где взял зажигалку?

– Нет, не говорил… – послушно отвечал Милан.

Милиционер пригладил рукой свои редкие волосы.

– Значит, ты не знал, что зажигалка краденая?

– Нет, но… – Милан запнулся.

– Что «но»? – вмешался директор. – Договаривай, Мразек, что ты хотел сказать!

Милан уставился на «Подсолнечники». Точно так же он сидел перед этой картиной несколько дней назад. Ему показалось, что подсолнечники вдруг стали другого цвета. Или на улице посветлело?

– Просто я так подумал…

– Подумал?

– Да.

– Почему?

– Этот Лупоглазый… то есть Кадержабек, иногда что-нибудь… крадет!

– Гм… – хмыкнул милиционер.

– А тебе не пришло в голову, что ты должен об этом заявить?

– Нет… – ответил Милан.

Директор несколько минут убеждал Милана в том, что такой способный и думающий ученик, как он, должен был прийти и заявить, что подозревает Лупоглазого в воровстве.

– Ты должен был так поступить, Мразек, правда? – спросил он наконец.

Милана передернуло.

– Не знаю…

Голос директора становился от волнения все выше и даже слегка задрожал. Может быть, сама фамилия «Мразек» раздражала его, ведь директор не выговаривал букву «р».

– Как это так не знаешь?

Милан молчал. Но про себя думал: «Мне-то что за дело! У меня свои заботы!»

– Ты поступил несерьезно, – продолжал директор, картавя. – Я вынужден сообщить об этом твоим родителям. Тот, кто покрывает преступника, становится соучастником преступления. Ты должен это понять.

Милан оторвал наконец взгляд от зеленого линолеума, покрывающего пол, взглянул на рассерженное лицо директора и набрал в легкие воздуха, чтобы объяснить, что он не знал, стащил Лупоглазый зажигалку или нет, но тут же отказался от своего намерения. Милан молчал. Тишину нарушил милиционер:

– М-да, уж вы, товарищ директор, разберитесь с этим пареньком сами… – И, обратившись к Петеру, сказал: – Ну, а ты?

– Мне Лупоглазый продал…

– Кто? – переспросил милиционер.

– Да этот, Кадержабек… – пояснил Петер. – Мы его так прозвали. Я купил у него зажигалку за десять крон. Я ее просто купил!

После минутной паузы он продолжал:

– А потом пан Длоугий меня поймал, сказал, что я – вор, и отвесил мне такую оплеуху, что… – Петер потрогал синяк под глазом.

Милан насторожился. Так вот откуда у Петера «монокль»!

– Как пан Длоугий узнал, что зажигалка у тебя? – продолжал свой допрос седовласый милиционер. – Откуда ему это стало известно?

– Не знаю…

Милиционер усмехнулся и сказал директору:

– Ему нажаловался этот… – Он ткнул пожелтевшим от курения пальцем в Лупоглазого. – Сказал, что зажигалку у него стащил Голуб.

Лупоглазый, глупо улыбаясь, опустил голову.

– Сам украл зажигалку и пошел выдавать товарища – это просто неслыханно! – ужаснулся директор.

– Ну и ну… – не удержался Милан.

– Ты, Мразек, молчи: ты о воровстве знал и мог события предупредить, если б вел себя как порядочный человек! – перебил его директор.

– Я порядочный человек!

– Не груби!

Милан опустил глаза. Он чувствовал, что в горле у него пересохло. Ему было мучительно стыдно. Директор не прав. Он не мог ябедничать на Лупоглазого, ведь… Но если теперь директор вызовет в школу мать или отца… Он и не пытался представить себе, что ждет его в результате этой встречи. Сначала анкета, а теперь еще и эта история!..

– Я поставлю родителей в известность о твоем поведении. Пошлю письмо. Ты мог предотвратить как избиение Голуба, так и другие вещи.

Неприятнее всего для директора было присутствие в школе милиционера. Он то и дело обращался к нему.

Подсолнечники светились в лучах солнца и привлекали внимание Милана. Вероятно, поэтому он не следил за словами директора. Мимо него мчался бурный поток, половодье грохочущих звуков, смысл которых до него не доходил.

Наконец директор умолк, и Милан понял, что может вернуться в класс.

24

На большой перемене, во время обеда, он рассказал Вендуле обо всем, что происходило у директора, и увидал, что Вендула проявляет искренний интерес.

– Боишься? – спросила она заботливо.

– Из-за письма? Что ты… – Милан попытался выдавить самоуверенную улыбку. Он живо представил себе минуту, когда мать получит заказное письмо со штампом школы. Сколько ненужных слов выльется на его голову! Потом с работы вернется отец, и сцена повторится, произойдут лишь небольшие изменения в «действующих лицах и исполнителях».

– Одна беда за другой! – добавила Вендула.

– Еще несколько месяцев, и тогда…

– Что «тогда»? – спросила она, не понимая.

Договорить он не успел, потому что к их столу подошли Вомачка и еще двое мальчишек.

– Ну, как дела у супругов? Что слышно? – съязвил Вомачка и уселся за стол с тарелкой кнедликов.

– Ты, случайно, не того… А? – вспыхнул Милан. – Сходил бы, проверился.

– Пойдем отсюда… – сказала Вендула.

Они вернулись в свой класс. Славечек разглядывал какой-то заграничный журнал. «Попрошу, чтоб дал мне домой, – решил Милан. – Если английский, Лилина переведет. Английский она знает прилично…»

Но прежде чем Милан успел заговорить про журнал, в класс вернулся Петер.

Только сейчас! Петеру понадобилось всего несколько минут, чтобы выложить ребятам все, что произошло у директора.

История с Лупоглазым была словно крючок с наживкой, на который попался весь класс. Были высказаны первые суждения. Детективы-любители состязались со знатоками криминалистики.

Но в большинстве своем ребята сделали два вывода: 1) что Лупоглазый продолжает свои кражи; 2) что Милану попало ни за что ни про что.

Но на все советы и указания, что ему делать, – ибо многие специалисты предсказывали самое меньшее четверку по поведению и плохую характеристику, – Милан отвечал два слова: «Еще чего!»

«В субботу после обеда надо сходить с Вендулой на реку», – решил он. Его самого удивило, что именно сейчас ему лезут в голову мысли, ничего общего с грозным письмом не имеющие.

Только бы хватило смелости сказать Вендуле. Ведь это… ведь это же самое настоящее свидание! Факт.

25

«Ничего плохого я не сделал. Зажигалку стащил не я, а что Петеру подбили глаз, так это же не по моей вине! Почему директор не хочет этого понять? Письмо он обязательно пошлет. Если б я бегал к нему каждый раз, когда кого-нибудь в чем-нибудь заподозрю, что бы обо мне думали ребята? Лупоглазый и раньше подворовывал, это известно всем. И директору тоже. Говорят, что Лупоглазого отправят в исправительную колонию. Но за что же попало мне? Это жестоко. И несправедливо».

26

Прошли два долгих дня. Письмо не приходило. Милан с большой неохотой являлся домой и вопросительно поглядывал на мать. Но та была слишком занята мыслями о Лилининых экзаменах. Она нервничала, ни на чем не могла сосредоточиться и, раскопав старый свитер, вдруг принялась распускать его, решив безотлагательно связать из него новый, для Милана. Модный. Связав с десяток рядов, она звала сына и заставляла поворачиваться спиной; прикладывала спицы, беспрестанно делая замечания и упрекая, что он не может и минутки постоять спокойно, и что рубаха у него не заправлена, и вообще ему следует немедленно отправляться мыть уши…

Но Милан честно признавался себе, что беготня к ее стулу – хоть она и не вызывала у него восторга – намного приятнее, чем тягостные мысли об анкете или письме, которое непременно придет.

Отец стоял нагнувшись над разобранным пылесосом, пытаясь его исправить. И хотя все его ремонтные работы мать обычно сопровождала язвительными замечаниями, Милан считал, что папа – мастер на все руки.

– Как ты думаешь, мы можем в субботу съездить к Кларе?

Милан даже застонал. Это ужасно! Тетя Клара – мамина сестра. Когда бы она ни приехала, всегда ухитрится всех замучить насмерть. Она, видимо, полагает, что Милан пятилетнее дитя, которое только и ждет, чтоб его погладили по головке да поцеловали… В ее присутствии Милан становился страшно дерзким. Мама говорит – «грубым». Но он ничего не может поделать с собой. Он не может выносить тетиных разговоров, этого Ниагарского водопада сладких слов.

– К тете? О господи!.. – воскликнул он с ужасом.

– Ну-ну!.. – прикрикнула мать.

Отец поднял голову от пылесоса:

– В субботу я не могу. Встреча по баскетболу. Первенство района. Я должен пойти…

– «Должен»… – перебила его мать. – Ты всегда что-нибудь должен, когда я куда-то собираюсь! Ты ведь знаешь, что для нас Клара сделала!

– Знаю, знаю. К чему эти вечные разговоры? А может, в другой раз? А?

– Еще бы! Твой баскетбол для тебя важнее. Разве можно хоть раз сделать по-моему!

Последнее слово всегда за мамой. Милан это знает. Мама никогда не ссорится, не пытается воздействовать на отца угрозами, но так долго и нудно уговаривает и доказывает, что отец в конце концов соглашается.

А в тех случаях, когда решение отца бывает тверже каменной скалы, мать прибегает к самому действенному методу – сердечному приступу. Она хватается за сердце, валится на стул и стонет: «Ты своего добился…» Эти слова относятся к отцу, и тому приходится уступать. А что ему еще остается?

Милан злится, что отец не может настоять на своем.

Вот почему все субботние планы предстали перед ним в черном свете. Не было ни малейшего сомнения, что семейство отправится в Фидликов к тете Кларе. Но Милан хочет пойти с Вендулой на реку!

Он должен пойти. Должен!

Опять придется врать. Отцу и маме. А врать нехорошо. Он и сам не выносит вранья. Взять бы да удрать, тогда и врать не придется…

Чепуха! Он отверг такое решение. Не имеет смысла. Все равно ему не удрать. Смелости не хватит. Он весь в отца – тряпка! Милан поглядел на отцовские руки. Пальцы точно и ловко вводили шурупы в узкие отверстия. Отец умеет всё. И вовсе он не тряпка! Просто хочет, чтоб в доме было тихо. У него и на работе забот хватает.

– Ты у нас молодец, папа! – сказал Милан одобрительно, когда отец включил пылесос. В шуме мотора тот не разобрал его слов.

– Что ты сказал?

– Да так, ничего… – Милан ни за что не смог бы повторить эти слова.