355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Росовецкий » У друкарей и скоморохов (СИ) » Текст книги (страница 5)
У друкарей и скоморохов (СИ)
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 05:06

Текст книги "У друкарей и скоморохов (СИ)"


Автор книги: Станислав Росовецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава десятая, в которой Васке не удаётся увидеть, как заряжается настоящая пищаль, а ещё рассказывается в ней о беспримерной доброте и справедливости путивльского воеводы

Прислушиваться было поздно, потомy что проснулись птицы и подняли такой галдеж, что себя трудно стало расслышать.

Скоморохи протолкнули телегу туда, где лес переходил в кустарник, и виден уже был туман над Семью. Васка отправился на разведку. Выставил голову из кустов и поглядел влево – чисто, прямо – в тумане проступил такой же дубняк на чужом, польском берегу, повернул голову направо – и увидел в двух шагах безусого пешего стрельца с пищалью в руках, во все глаза разглядывающего его, Васку. Стрелец, не изменив изумленного выражения лица, растянул губы в улыбке и поманил паренька пальцем. Тот, опомнившись, бросился в чащу, успев увидеть, как стрелец дернул ствол пищали кверху и что лицо его исказилось…

Грохнул выстрел. Птицы умолкли на мгновение и засвистели снова. Бажен, метнувшись, вернул к телеге пустившегося было бежать Томилку и вернулся спокойно на свое место.

– Наши хоть?

– Стрелец, – дурацки ухмыляясь, отвечал Васка.

– Наши. Службу несут – хоть то утешно.

Кусты затрещали, и новый Васкин знакомец появился в них, держа руку на головке сабли. Второй стрелец, бородатый, с пищалью наготове, держался сзади.

– Кто таковы?

– Да скоморохи мы походные, люди князя Ивана Борисовича Хованского. На Путивль идем, да чтой-то заплутали. Указали бы вы нам, служивые, дорогу…

– Хорош Путивль… – начал было задиристо первый стрелец, однако второй оборвал его:

– Глянь-ка, Шестачок, что в телеге у них.

Тот подошел вразвалку, спихнул с телеги Ваську и заглянул под рогожу.

– Оружия не видать. Ух ты, машкары-то какие! Волынка, гудок… Похоже, что вправду скоморохи. А смотри, дядя Иван, у этого вот – рожа и впрямь разбойничья!

Томилка, не обидившись на такую похвалу, скривился преуморительно. Шестачок захихикал. Бородач велел ему взять мерина под уздцы и выводить к броду. Сам вжался в кусты, пропустил телегу и пошел сзади, не опуская пищали.

– Дядя, убрал бы ты свою пушку, а? – попросил лениво Бажен, – зачем тебе нас, весёлых, страшиться?

– Послужи, красавец, с мое в порубежных городах, и тогда я твои советы выслушивать стану.

Телега выкатилась на отмель, скоморохи огляделись, и тут Бакен заскрипел зубами: песок на обоих берегах Семи оказался изрыт копытами и исполосовал колеями, а справа от той просеки, по которой они пробирались к реке, спускалась к броду битая, разъезженная дорога. Атаман вместо тайного брода вывел ватагу на охраняемый Макошевицкий перевоз!

Тут же, на отмели, бородач приказал развязать воз и ещё раз, теперь дотошно, осмотрел поклажу. Постоял, подумал, потом свистнул два раза. Из кустов выехал стрелец с карабином за плечами и двумя конями в поводу.

– Садись, Шестачок, в седло. Отведи этих пташек перелётных в приказную избу. Расскажи там подьячему, как поимали иx. И смотри мне, заряди прежде стрельбу и держись, как учил тебя, всю дорогу сзади, чтобы, не дай Бог, какого озорства над тобою не учинили. Скоморохам пальца в рот не клади… Про смену там нашим напомни.

– Сыро тут заряжать, дядя Иван, – пожаловался Шестачок. – Пусть лучше Тренка даст свой карабин, набитый – хорошо, дядя Иван?

Старший повернулся к нему спиною. Третий стрелец, подъехав, безропотно поменялся. Васка горько вздохнул: он уже решил, что увидит, как заряжается настоящая боевая пищаль.

Через два часа скоморохи, сопровождаемые бдительным Шестачком, въехали в Путивль через Конотопские ворота. Посад, хотя и был защищен крепкою стеной, напомнил однако Васке украинские села, о которых рассказывал ему батя: тут покрывались уже первым по теплу зеленым пухом яблони в садах, чернели вспаханные огороды. Попетляв, улица уперлась в ворота острога, как и посад, окруженного рвом, на этот раз поглубже, да и стены были мощнее и выше. Из бойниц в три ряда торчали жерла пушек.

Снова копыта простучали по мосту, и путники оказались среди высоких, в три и четыре жилья, пестро расписанных яркими красками теремов, над которыми вздымали свои цветные купола церкви, деревянные и каменные, с гульбищами и переходами. Васка начал было ещё на посаде считать церкви, однако сбился… Глаза его, оголодавшие зa зимнее сидение в Райгородке, всё не могли насытиться.

– Что, по нраву тебе? – скучно промолвил Бажен. – Недаром здешние бахвалятся: «Путивль-городок – Москвы уголок».

Шестачок, в городе выехавший наперед, пересёк маленькую площадь, держа к деревянным хоромам, и спешился под высоким крыльцом, у которого томились два стрельца в лазоревых кафтанах и с бердышами.

– Здорово, братцы! Петруха, господа наши воеводы на месте ли? – подбоченившись, вопросил Шестачок.

– Господин воевода Лександра Матвеевич в приказной избе, а князь Владимир Прокофьич в отъезде, – отвечал один из караульных, с равнодушным любопытством разглядывая скоморохов.

– Вечная мне, сиротинушке, невезуха! Куда ж денешься, пойду доложусь, а ты присмотри, брат, за этими вот.

Молодой стрелец снял шапку, перекрестился и поднялся на крыльцо. Томилка звонко зашептал Бажену:

– Поездка наша коту под хвост! Посадят, дело ясное, в тюрьму. А пока отсидим, раскрадут снасти; о мерине же и подумать больно…

– Ну виноват я, Томилушка, что не на тот брод ватагу вывел, так прикажешь мне теперь на коленки пред тобою стать? А? Если оно поможет тебе, давай стану.

Услышав такой разговор, Васка с новой жадностью завертел головою: что увидишь потом из тюрьмы? Вначале знакомая фигура не остановила его внимания, потом он снова нашел глазами того мужика, уже поворачивающего в переулок…

– Дядя Андрей! Бубенист!

Прохожий обернулся, просиял и рысцой подбежал к скоморохам.

– Вонá! Весёлые с Зыбковской ярмарки! А я гляжу: вроде и они, да только медведя нет…

– Дядя, некогда растабарывать. Мы в передрягу нечаянно попали, выручи нас. Возьми к себе, пока суд да дело, телегу и мерина нашего! За нами не пропадёт.

– Это что ж… Дело такое… Сторожа ваша где?

Караульный Петруха молча отвернулся и протянул ковшиком узловатую ладонь. Бажен, срывая пуговицы, выдернул из-за пазухи кошель и щедро отсыпал; Петруха кивнул и пальцем указал на товарища. Бажен добавил, выхватил из-под рогожи мешок со съестным и хлестнул вожжами Голубка. Андрюша Бубенист поймал вожжи и исчез в переулке, успев крикнуть:

– Тут же, в Спасском, и живу!

Дверь, выходящая на крыльцо, распахнулась. Шестачок очумело скатился по лестнице, оглянулся и заорал:

– Держи, держи их!

– Чего вопишь, парень? Тут мы, – взял его за локоть Бажен.

– Тут… А телега где?

– Твоя правда… Ребята! – оторопело озираясь, закричал атаман. – Телегу спёрли!

– Живо, живо! Воевода гневен, – от усердия стрелец больно подталкивал Васку дулом пищали.

В просторной горнице за столом восседали воевода и дьяк, а когда скоморохи до земли поклонились воеводе, малый, чуток замешкавшийся, успел рассмотреть и плюгавого приказного, который, поставив правую ногу на скамеечку и держа на колене четвертку бумаги, был в готовности.

– Кто такие? – грозно спросил молодой, густобровый и, судя по всему, очень деловой воевода.

Бажен ответил, и подьячий сноровисто записал его слова.

– Лазутчики? – проревел воевода.

– Нет, государь воевода, – глядя ему в глаза, тихо ответил Бажен. – Мы, как сказывал я уже, скоморохи. Хотели вот в Путивль попасть, горожан и стрельцов повеселить, да в Черном бору заблудились.

– Что ж вы тогда заповедною тропою пробирались? Да ещё в глухую пору… Пиши, подьячий: «В воровстве своем запирались…». А теперь кликни Оську-палача, и чтоб клещи готовил. Будем к огню приводить.

Толстый дьяк, задремавший было, открыл глаза:

– Государь мой Александр Матвеевич! Второй уже раз за сегодня тебе напоминать осмеливаюсь: всемилостивейшим государем нашим до Фоминой недели пытать не велено. Подожди дней с десяток.

Воевода крякнул и надолго задумался. Потом спросил уже поспокойнее:

– Откуда ехали, молодцы?

– Зимовали мы, государь воевода, в деревне Райгородке сына боярского Ивана Федоровича Жирова-Засекина.

– В добром ли здоровье оставили сына боярского? – оживился воевода.

– Иван Федорович второй год с посольством в немцах.

– А как зовут его супружницу?

– Анной Васильевной, государь воевода.

– Чай, не слышит уже ничего сия старушка?

– Какая старушка, государь воевода? Госпожа Анна Васильевна молода ещё, как это… кровь с молоком, красавица.

Воевода молодецки крякнул и снова задумался. Дьяк зевнул и брезгливо промолвил:

– Государь мой Александр Матвеевич! Не жги ты порох понапрасну. Какие с них, с этой рвани, польские лазутчики? Ты погляди хоть на этого вот: слабоумен вовсе, слюни пускает. – Томилка скорчил рожу ещё жалостней. – Батогами для чину выгладить, пеню с них выправить – и в шею…

– Погоди, Фрол Никитич… Ты, Филатка, оставь все снасти свои на столе и пойди прогуляйся. И не сметь подслушивать – харю на сторону сдвину!

– Напрасно собираешься бисер перед свиньями метать, государь…

– На безрыбьи и рак рыба, Фрол Никитич… Слушайте, ребята, вот вы из болота выбрели, из лесу вышли, что на свете белом делается, не знаете… Вам и так сойдёт. А государю царю и великому князю Михайле Федоровичу в его царском чину необходимо знать, что в окрестных государствах делается, для наиважнейшего его, государя нашего, тайного дела… Понятно ли говорю?

Бажен поклонился, а за ним и Томилка с Васяткой.

– Я отправляю вас на Украину, в Киев, проведать вести подлинно и, вернувшись, доложить либо оттуда письмом донести. Грамотный есть?

Бажен вытолкнул вперед Васку.

– Добре. Значит, донести письмом… Запоминайте накрепко. Разведать подлинно, тайным делом, по таким статьям. Первая. Правда ли, что поляки готовятся с казаками-черкасами воевать? Статья вторая. Где стало обозом польское войско? Третья статья. Белорусцы к казакам не пристают ли? Четвертая статья. Не хотят ли поляки, черкасов повоевав, приходить на нас воинскими большими людьми? Так, вроде бы всё… Запомнили? И ещё одно наиважнейшее поручение. Разыскать в Киеве купца-гречина Настаса Петрова, взять у него на письме или в расспросе все ведомости и выспросить, отчего он, Настас, не приехал в Путивль и отчего не прислал вести листом? Того, что Настас в Варшаве прознает, вам самим в жизнь не разузнать.

– Вот и шпига самонужнейшего этим глумотворцам выдал. Не по мне сие, государь мой…

– À ты, дьяк, никак перечить мне, воеводе, вздумал?! Что нам с твоих купцов корысти? Где Настас? Почему Андрюшка Бубенист не ушел за ним по сию пору?

Дьяк встал со скамьи.

– Государь воевода, да они, шпыни эти убогие, не токмо по-польски, и по-черкаски не понимают.

– Малый наш родом из Киева, – опять вытолкнул вперед Васку атаман. – Отец у него был в полку Сагайдачного.

– Слышишь, дьяк? Да ведь они и сами собирались в Киев на промысел – верно, ребята?

– Ты, государь воевода, на сажень сквозь землю прозираешь, – сокрушенно вздохнул Бажен. – Не вели казнить, вели миловать!

– Видишь? Вот они и пойдут себе промышлять. Поляки привыкли, что мы купцов и чернецов на проведывание отправляем, а на скоморохов никак не подумают!

– И все ж, мыслю, их одних, ненаученных, отпускать не можно. Токмо деньги пропадут.

– Так пошлю с ними Андрюшку Бубениста. У меня он отказаться не посмеет! Послать стрельца за ним, а второго за спасским протопопом, чтобы этих ребят к присяге привести. Вроде всё… Да, вот что ещё. Выдай им на подъем… три рубля.

Дьяк поднял редкие брови, грузно встал со скамьи, подошел к кованому сундуку, кряхтя, снял с шеи ключ… Воевода принялся повторять задание, потом сам пошел погнать стрельца за протопопом.

Когда Бажен принял деньги, и все повторили за важным протопопом слова присяги, грозящие страшными карами на том и на этом свете за выдачу государевых великих тайных дел, и целовали на том крест с Евангелием, воевода приказал:

– Выехать заутра же, до света. Руку, руку целуйте за великую за милость и доверие! Фрол Никитич, вели сейчас же послать за Андрюшкой.

– Государь воевода, он нам знаем. Сами тебе Андрюшку покличем, – почтительно отозвался Бажен.

– А ты, дьяк, говорил… Да это же орлы!

Когда скоморохи, за полчаса превратившиеся в разведчиков-шпигов, вышли, кланяясь, поскучневший воевода сказал дьяку:

– Чтоб не запамятовать… Ты, Фрол Никитич, запиши, что дал я весёлым пять рублей, да возьми ещё два рубля из казенных денег и отдай подьячему своему, Филатке. Шапка на нем до того паскудная, облезлая вся – смотреть не могу уже… Пускай новую справит.

– За что ему, Фильке, такой подарок?

– А так. Войны с Польшею не избежать. Смекаю, что за Смоленск воевать придется, а ежели бунт на Украине забурлит не на шутку, а казаки с митрополитом киевским снова попросятся под высокую царскую руку, тогда в поход ещё раньше доведётся выступить. В поле сабля чинов не разбирает… «Копите, – сказал Златоуст, – на исход добрыя дела». К часу смерти своей, то есть. Я сегодня, дьяк, добрых дел и прикопил: вот ещё и скоморохов на прощанье не высек.

Глава одиннадцатая. Читателя здесь ждёт знакомство с семьёй Андрюшки Бубениста и отчасти – с содержимым его заветного сундучка

– Ну и влипли, уж лучше под батоги, – сокрушался на ходу Томилка, сказавшейся во время присяги Евсейкой Стуковым.

– Не скули, брат. Эта беда не беда, лишь бы больше не была… Сюда нам, в проулок. Как на грех: встречных нет, спросить не у кого…

– Баженко, слышишь ли?

Теперь уже не только Васка, но и остальные услышали, как кто-то невдалеке играет, завираясь безбожно, на гудке плясовую. Звуки доносились из-за ветхих ворот рядом с низким, в землю вросшим домом, обмазанным глиной и побеленным.

Бажен постучал. В калитке сразу же показалась высокая девка, смерила скоморохов голубыми глазами и закричала:

– Вот и они, слава богу! Живо забирайте свои бесовские орудия, и чтобы я их больше…

– А есть ли, любезнейшая девица, в доме человек мужского полу, отец либо брат твой, с кем поговорить можно было бы? – вопросил, сдвинув свои будто нарисованные брови, Бажен.

– Заходите, заходите, гости дорогие, – раздалось за спиной девки, и она исчезла, словно выдернутая из калитки. На её месте явилась фигура в харе Смехуна, в потешном кафтане Бажена и со смычком в руке. Васка, всмотревшись, узнал Андрюшку Бубениста.

– Вот, молодость вспомнил. Заходите, мою дурку не слушайте. Что, обошлось?

– Как сказать. Тебя, дядя, воевода кличет. Мы же, коли позволишь, во дворе обождём.

– Чудно это вы – из воров да к воеводе в посыльные. Бегу, только переоболокусь… А меринка вашего я у хлева привязал.

В дом Бубенист забыл их пригласить, исторопился. Уселись на телегу. Атаман поглядел на солнце, вынул из мешка сухари и по луковице на брата. Потом крикнул:

– Хозяюшка! Хоть кваском бы угостила!

Вместо угощения из сеней донеслось пискляво:

 
Сватался за Машеньку из деревни скоморох,
Сказывал-рассказывал про именье про свое:
Есть у меня, Машенька, есть волынка и гудок.
«Думаю-подумаю, я за этого пойду,
Выйду ли на улицу, сяду у ворот —
Кто бы ни прошёл, всякой тётенькой зовёт:
– Здрава буди, тётенька, скомрахова жена!
Экая разумница, какой чести дожила».
 

– Вот несчастье-то, – громко пожалел певицу Томилка, – сначала батьке, а потом дочке медведь на ухо наступил!

В сенях что-то стукнуло.

Васка пошел искать Голуба. Меринок тоже решил уже, наверное, что там, у приказной избы, они расстались надолго. Он радостно встретил Васку, положил другу на плечо умную голову. Малый скормил ему корочку и зашептал в теплое мохнатое ухо:

– Вот видишь, Голубок, мы таки идём на Украину: может, и найдем кого из родичей… И окажется у нас богатый дядя, одарит меня золотою казной. Я тебя пущу тогда на самый лучший зелёный луг отдыхать, Бажену справлю новый обьяринной кафтан, голубой с золотою нитью, а себе… себе накуплю книг и пряников.

Он закрыл глаза и попробовал представить себе этого доброго, богатого дядю, но лицо дяди получалось слишком похожим то на отцово, то на лицо Бажена, а то и совсем расплывалось… А вот тётю он увидел, как живую: красивая, как хозяйка Райгородки, в такой же парчевой кике на голове, только ещё добреё она была, душевнее…

– Васка, дуй к нам!

Там, у телеги, Бажен и Томилка склонили повинные головы перед расстроенным Бубенистом.

– Из-за вас, чертей, снова в эту кашу попал… Да что я тут, на дворе, ляпаю языком? Идите в избу!

В избе расселись на лавках. За занавескою у печи кто-то возился.

– Матрёна, не береди ты мне душу, исчезни с глаз! Про дело нам беседа.

Девка хотела, уходя, хлопнуть дверью – не вышло, та закрывалась с трудом.

– Что смотрите? Так и живу, Служба не доходная, куда уж… Своих больше потратишь, а потом попробуй из казны выбить: только через Москву, по челобитной. Эх, снова ехать!

Бетон рассмеялся и спросил:

– Что ж ты нам, дядя, в Зыбкове пули-то отливал, что с литавры служишь, что в походы на воинских татар ходил?

– Служил и ходил – да только лет десять тому назад пробил меня татарин стрелою. Еле покойница моя Степанида, она у меня в травах знала толк, отчитала, выходила. Вот и нашёл тогдашний воевода мне новую, по силам, службу – а ну её совсем!

– А на ярмарке той зачем отирался?

– На Зыбковской? Были там купцы из Вильно и один старый мой знакомец, львовский…

– Нам в твою службу не вступаться, – отрезал Томилка. – Прижал нас воевода – ладно, сходим разок, сделаем. Атаман, ты передай ему, чего там воевода требовал, ты ведь запоминал.

– Ты, дядя, сам про всё, небось, ведаешь.

– А как же. Это я к Настасу ходил зимою, не застал, он ещё в Варшаве был…

Дверь распахнулась. Молодая хозяйка стала в ней, подбоченившись.

– Батя, эти вот гости поселятся у нас, или как? Кашу и на них ставить прикажешь?

– Или как… Ты вот что, Матрёна, собери мне мешок в дорогу. Денег добыл сегодня, тебе оставлю… И не реветь мне там! Утром съедем со двора.

– Дождешься ты у меня, реветь, – на этот раз ей удалось-таки хлопнуть дверью.

Андрюша нагнул седую голову к столу и зашептал:

– Бесится, что опять ухожу. Болеет за батьку… Ей эти проведывания – нож острый!

– Боится одна оставаться, – поддакнул Бажен.

– Чего ей бояться? Грабить у нас нечего. Караульные почитай рядом. Да и самопал я ей всегда набитым оставляю.

Вслед за ним и весёлые поглядели на стену, где висело ружье, безбожно исцарапанное и потертое, однако знавшее, по всему видно, хозяина и познатнее, и побогаче… Даже Васка догадался, что самопал был турецкой работы.

– А отчего с собою не берешь?

Бубенист только отмахнулся от атамана.

– Ну, дядя, ты как хочешь, а я с голыми руками идти не согласен, – Бажен оглянулся на своих. Томилка угрюмо кивнул, Васка восторженно вытаращился. – Возьми вот два рубля, пойди, челом бью, достань две пищали малые, покороче, но чтоб злые были, свинца к ним, пороховницу с зельем… Все простое, без завитушек этих, – показал на стену, – однако понадежнее чтоб…

– Не разумеешь, что ли? – покосился на него Бубенист. – В нашем деле сподручнее без огненного боя. Станут досматривать, найдут – а зачем весёлым пистоли?

– Я, дядя, их в телеге спрятал бы, так в грядке заделал бы, что не найти. Долото да пилка ведь найдутся?

Хозяин подумал, кивнул, поднялся со скамьи, подошел к стоявшему в темном углу сундучку, нагнулся над ним, заслоняя. Спина его неуловимо напряглась. Весёлые дружно отвернулись.

Скрипнуло, легко прозвенело, потом хлопнула крышка. Бубенист осторожно положил на столешницу две малые пищали, пороховницу из бычьего рога, украшенную нехитрою резьбой, кусок свинца и кусок большой кости с высверленными в ней неглубокими ямками – в чем пули отливать.

– Набитые. Годятся?

– Испробовать можно ли? – спросил Бажен, взводя пружину у одного из пистолей.

– Зажди, приволоку полено.

Березовое полено поставлено было на край стола. Атаман прищурил левый глаз. Томилка отшатнулся. Огнивная пластина щелкнула о кремень, на полке пыхнуло. Бажен немного ещё подождал и с опаскою положил пистоль на прежнее место.

– Дай-ка сюда, – Бубенист поковырял желтым ногтем на полке, ловко натрусил туда зелья из пороховницы и снова скрипнул пружиной. – Валялись в сундуке долго.

– Дяденька, мне дай, мне, – сам не веря, что ему разрешат, вскочил Васка. Хозяин переглянулся с Баженом и важевато, рукоятью вперед, протянул малому оружие.

Снова вспыхнуло на полке, потом, через мгновенье оглушительно бахнуло. Горницу заволокло дымом. Васка закашлялся и опустил пистоль.

Бажен поднял с полу полено.

– Попал, молодец. И пулька глубоко сидит. Ну, спасибо, дядя!

– Баженко, можно я теперь сам заряжу?

– Подожди немного, – атаман пододвинул к хозяину горстку серебра. Тот отправил её на прежнее место.

– Как, ребята, принимаете в ватагу?

– Что ж, если сам государь воевода за тебя просит, куда нам деться? Только ты, дядя, лучше литавры с собою прихвати. С гудком у тебя того… – желчно заметил Томилка.

– Подучусь, ребятки, подучусь, – безмятежно отвечал хозяин и вдруг замер, вслушиваясь.

– Что ж это, люди добрые, в доме делается? Уже в горнице палят! О Небесный Владыко, отчего не свернешь ты им, шпыням, шеи на сторону?! – причитала в дверях запыхавшаяся Матрёна.

Утреннее солнце застало ватагу уже за городом. Умный Голубок подкатил вновь телегу к стрелецкой заставе, и всё тот же мрачный дядя Иван указал скоморохам тайный, поляками не охраняемый брод. На той стороне им не встретилось ни одной живой души до самых Ромен.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю