355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Росовецкий » У друкарей и скоморохов (СИ) » Текст книги (страница 2)
У друкарей и скоморохов (СИ)
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 05:06

Текст книги "У друкарей и скоморохов (СИ)"


Автор книги: Станислав Росовецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава третья, а действие её происходит на дороге под Курском, где наших скоморохов ожидали, как оказалось, новые знакомства

Прошёл месяц. Всё, что растёт на земле, ярко зазеленело, а Васка загорел, окреп и даже (так казалось ему) подрос, и смешно было теперь вспоминать о тех старых страхах и опасениях. Он почти совсем освоился в ватаге, а главное дело, по душе пришлась ему походная жизнь, полюбил глядеть, как выплывают из-за поворота леса и бугры; сперва неловко и даже стыдно было, а теперь уже нравится входить в новую деревню, примечать, зажиточны ли люди, как построена церковь, встречаться взглядом, гордо подбоченившись, с изумленно-любопытными глазами детей… А было, было чему дивоваться. Васка и сам успел подучиться новому ремеслу, хоть чтение и письмо, ей же ей, давались ему легче.

Правда, в начале похода, особенно когда пришлось скоморохам отпустить нанятого на Москве возчика и брести с поклажей от села к селу, было беглецу с непривычки тяжко. Потом ватаге повезло. В Курске на конских продажах поиграв, они заработали уже совсем прилично, и атаман с Филей, захватив с собой и Васку – для научения, отправились прицениваться к лошадям. Бажен после признавался, что рассчитывал только на московское авось: за те два с полтиною, что могли они дать, ничего, кроме травяного мешка, жердями подпертого, не купишь.

И вдруг попали на мужика с польской стороны, из Ромен, который продавал мерина лет одиннадцати, голубого, однако на их дело годного. Знатоком в конских покупках считался Филя. Посмотрев, где надо было, он скривился. Бажен на всякий случай спросил цену. Мужик, не отвечая, осведомился, сколько они дают. Бажен начал торговаться с двух рублей – и мужик сразу ударил по рукам!

Потом, когда отдали по алтыну таможенному голове и поглядели за свои деньги, как писец записывает покупку в книгу, мужик разговорился. Оказалось, что он дал обет – избавиться от меринка не торгуясь. Три года с ним промучился: домовой Голуба невзлюбил, а тут уж ничего не поделаешь. И хлев сам собою загорался, и с жёнкою нелады, и чего уж только не случалось… Продал было Голуба в соседнее село, и там у хозяина началось такое же лиходейство, пришлось деньги назад отдавать. Бажен заверил мужика: у них-де, людей походных, старичка домашнего нет, да и завестись ему, домовому, негде. Потом купили телегу по сходной цене. Упряжь сторговали, уж совсем поверив в свое покупательское счастье – она оказалась гнилой…

Голуб пока никак не проявлял своего дурного нрава. Может быть, оттого, что боялся Мишки: все прижимал уши и косился в ту сторону, откуда несло медвежьим духом. Телегу тянул ходко. Васка горько сожалел, что никто из московских знакомцев не видит его сейчас с кнутом и вожжами.

За его спиной Бажен спросил сонным голосом:

– Слышь, Филя, это про вас, пошехонцев, такое сложили? Вот:

 
Гаманяць, гаманяць,
Я и пошел доганяць.
Думал – то люди,
А то пошехонцы.
 

Филя промолчал. Бажен, позевывая, перебрался к Васке и забрал у него вожжи.

– Отдохни. Я эту дорогу знаю, тут вскорости такие ухабы пойдут…

Телега выехала на пригорок. Теперь лес справа поредел, и видно было, как там, за верхушками сосен катится, не отставая, красное закатное солнце.

Филя подтянул на цепи Мишку, бежавшего, переваливаясь, рядом с телегой, побурчал ему в мохнатое ухо, расстегнул ошейник с намордником и хлопнул по спине. Взвилось облачко пыли, зверь радостно взбрыкнул задом и пустился в кусты.

– Филя, а ты не боишься, что Мишка сбежит? – спросил Васка, отчихавшись.

Медведчик смотал цепь и ответил неохотно:

– Поймаю – гляделки выколю. Он знаець.

– Откуда ж знает?

– Дак сказано ж было ему давно.

Васка помолчал, прислушиваясь к треску в кустах, подумал-подумал и решился:

– Слышишь, Филя, это у вас, пошехонцев, когда один мужик из пищали стреляет, то другие в дуло заглядывают: смотрят, как пуля вылетать будет, а?

Филя подумал, потом коротко замахнулся. Шутник не успел увернуться, в ухе у него загудело.

– За что, Филя?

Обидчик молчал. Бажен сказал весело:

– А поделом. Мал ты ещё со старшими шутки шу… шутить. Н-но! Н-но!

Он привстал и хлестнул Голубя кнутом. Почти сразу же раздался страшный свист. Свистели так лихо, что у Васки заболело ушибленное ухо. Он не видел уже, что там происходило впереди, но телега стояла, а из кустов прямо на него продирался здоровенный мужик с рогатиной. «Разбойники», – подумал Васка, ничуть не испугавшись: это ему, конечно же, снилось. Свист смолк.

– Здорово, господа купцы! Пожалуйте в гости ко мне, атаману Петьке Бособроду. Молитесь, кто умеет.

– Какие ещё там купцы… – протянул жалостно Бажен.

– Тащи их, ребята, на стоянку. Головы замотайте, а то вдруг ещё отпустим… Находит и на меня весёлый стих.

Васкину голову закутали в его же тулупчик. Мотало немилосердно из стороны в сторону, Голубь хрипел, ветки стучали по тулупчику, больно били по рукам, под конец нечем стало дышать.

– Выволакивайте-ка их, ребятки, поглядим на добрых молодцев, – раздался тот же задорный хриплый голос, и Васка подхватил тулупчик, сдёрнутый с его головы. – Небось, уже успели портки подпортить, а?

Скоморошья телега стояла на большой поляне. Солнце садилось, и тут, в тени большой лесистой горы, уже стемнело. Горел костёр.

Атаман разбойников красовался перед пленниками, важно подбоченившись и отставив ногу в кривом стоптанном сапоге с завязками. Шубу зато имел на себе знатную, на куницах, крытую немецким синим сукном. Вместо бороды торчала чёрная щетина. Глаза глядели строго, будто у стрелецкого головы.

– Мы скоморохи, господин честной атаман, – поклонился ему Бажен. – Что тебе с нас взять, с бедных людей? А люди мы боярские, что добудем, то и…

– Скоморохи, скоморохи, атаман. На телеге никакого товару, кроме харь, потешных портов и дрянной походной рухляди.

Это доложил низенький разбойник, небрежно покапавшийся в скоморошьей телеге. Был он бос, зато за роскошным шелковым поясом имел два пистолета с блестящими медными шарами на концах рукояток. Атаман положил локоть на борт телеги, картинно подпёр кулаком висок и задумался. Наконец, промолвил уже без прежнего напора:

– Что ж, мы, как это всем честным людям известно, бедняков не трогаем, мы сами люди бедные… А помогли бы вы нам, скоморохи? На харчишки, на зелье для пищалей подкинули бы, бедности нашей ради? Ну, как?

– Откуда у нас деньги, господин честной атаман?

– Жадность вас губит… А ну-ка, ребятки, вытряхнете этого верзилу из сапог! Ишь ты, сафьянные завел, чтоб девки любили.

Бажен не сопротивлялся. Товарищи его стояли смирно, только Филя вертел чёрною головой. «Мишку высматривает», – догадался Васка.

– Так… Теперь мы тебе, жадный ты человек, пятки поджаривать станем.

– Жарьте, коль охота, – спокойно отвечал Бажен. – Мне от этого только щекотно станет.

– Что ж так? Садите-ка его к костру!

– У меня под кожу зелье одно зашито. Хотя бы двенадцать палачей старались – оттерплюсь.

– Тогда скажи, какое? Пытать не станем тогда.

– Дёшево такое зелье ценишь… Уж лучше щекотка.

– Убери головню, Уклейка, – скучно распорядился атаман. – Нет такого зелья от пытки, чтобы его под кожу зашивать. Храбрый ты, однако.

Бажен, всё ещё сидя, замотал портянку и вопросительно взглянул на атамана. Тот махнул рукой:

– Взувай уж. Куды тебе в лаптях до девок? А все ж таки, господа весёлые, просим у вас – могу и шапку скинуть – на бедность нашу. Правда ведь, с голодухи подыхаем.

Бажен полез за пазуху и протянул атаману что-то маленькое, блеснувшее в свете костра. Васка шагнул вперед, присмотрелся – был то золотой перстенёк с бирюзой. Потом Бажен достал кошель с казною ватаги и высыпал большую часть монеток на землю перед атаманом Бособродом. Тот кивнул.

– Благодарствую. Бога за вас молить, правда, не обещаем. А теперь потешьте-ка нас, лесных молодцов, Винца у нас третий день нет, да и вы не привезли. Скучно.

Разбойники заулыбались. Бажен заявил, что надо подготовиться, и собрал ватагу у телеги.

– Филя, ты слушал?

– Не слышно. А мницца, цто зверь недалецко. Не дай бог, караульный разбойницек подстрелит… Ацаман, да глянь же на Томилку!

– У нашего Томилки задрожали поджилки. Ничего… Потешим уж их, чертей. Разыграем-ка, братцы, песню про Уса! Я буду атаманом, ты, Томилка, богатым мужиком. Харю Старика вздень, дрожать дрожи, но чтоб смешно было! А тебе, друг Филя, самое простое: будешь бабою мужика, без хари. Молчи, только морду корчи позабавнее. Начнём с тебя. Томилка, вяжи Филе платок, а ты, малый, давай крути юбку из рогожи. Да только ты, Васенька, одним глазом на нас поглядывай, а ушами обоими прислушивайся: Мишка наш в кустах не бродит ли?

– Ухо-то у меня до сих пор гудит.

– Гляди, сейчас по второму ещё и у меня заработаешь! Нашел время обижаться.

Потеха удалась на славу. Бажен, который изображал знаменитого воровского атамана Уса и посему приклеил на свои усы ещё одни, черные и длиннющие, а к поясу привесил деревянную саблю, Бажен настолько ловко подражал выговору атамана Бособрода, что лесные молодцы, уже услышав только его голос, начинали помирать со смеху. Да и Филя с Томилкой старались изо всех сил.

Вот Ус со своими разбойниками стучится к богатому мужику и просит угощения: попить бы чего, поесть да позавтракати. Томилка, уморительно подпрыгивая и пятясь на каждом шагу, тащит походный котел, означающий, как заявляет Бажен, ушат с кислым молоком, а Филя в юбке и платочке волочит мешок и высыпает из него подразумеваемое толокно в котел. Атаман Ус поднес важно к усам воображаемую ложку – и тут же трое молодцев, должно быть, первые затейники в шайке, достают ложки, становятся рядом и принимаются причмокивать и закатывать глаза.

Атаману Бажену угощение понравилось меньше:

 
Да спасибо те, хозяин, на кислом молоке,
Да спасибо те, хозяйка, на овсяном толокне.
Хорошо ты нас, хозяин, напоил-накормил,
Ещё б ты нас, хозяин, да казною наделил.
 

Мужик и баба его клянутся-божатся, что денег нет. Атаман подкручивает усы. Васка видит, что один ус у него отваливается, и теперь Бажен должен будет его придерживать рукою до конца игрища. Тем не менее, Бажен ухитряется стать фертом и сипит:

 
Ты пойди, Самсон, сколупни в печи заслон,
Вы кладите-ка хозяина у пылу под дыру!
 

Мужик тут же падает на спину и дрыгает тощими ногами, а Филя в платочке, охая и хватаясь за голову, приносит все тот же котел, только теперь это уже кубышка с деньгами. Бажен, прощаясь с мужиком, выводит торжественно:

 
Ты живи, мужик, подоле,
Ты копи денег поболе.
Мы и двор твой знаем – опять зайдём,
Мы кубышку твою знаем – опять возьмём,
А тебя дома не найдём – и двор сожжём!
 

После игрища пришлось ещё долго петь и плясать.

Последнее, что запомнил Васка, засыпая: Бажен сидит на пеньке, голову уронив на руки. Очнувшись на рассвете, малый увидел его на том же месте, и показалось, что атаман и не пошевелился за ночь.

– Баженко, ты живой?

– Да ещё как жив! – поднял Бажен смеющиеся глаза. – Пошарь-ка с береженьем по кустам, а вдруг… Я пошел атамана будить.

Как можно было найти следы Мишки в таком тумане? Весь промокший от росы, Васка возвращался ни с чем, когда услышал невдалеке голоса Бажена и атамана Бособрода. Неудача-разведчик замер.

– …на все четыре стороны! Нам после завтрашнего дела на эту стоянку всё одно не ворочаться.

– Можно и глаза снова замотать, мы люди не гордые. Слушай, господин честной атаман, верни перстенёк, челом бью. Его мне мать-старушка перед смертью подарила.

– У меня, браток, заповедь положена: что взял, волею своею не выдать. Как же буду я себя уважать, если заповедь ту порушу?

– Бог с ним, с перстеньком. Теперь скажи мне, как ты понял, что я про зелье соврал?

– Есть такое зелье, от пытки. Только его не под кожу зашивают, оно другое употребление имеет.

– Что ж, с тобою спорить тяжко. Благодарю за науку… – Бажен переминался с ноги на ногу, готовясь отойти. Вдруг он поскользнулся на росистой траве и, чтобы не упасть, уцепился за атамана. Тот не пошевелился.

– Экой ты неловкой. Что ж, выезжайте. Эй, Третьяк, Уклейка! Помогите им телегу на проселок виволокти.

– Мы ж не запрягли ещё…

– И не хлопочите. Меринок ваш нам нужнее.

Бажен крякнул. Лесные молодцы весело переглянулись при виде заспанного Фильки и ловко выкатили телегу на оказавшийся почти рядом со стоянкою проселок. Колея еле виднелась в буйной траве.

– Братцы, где мы?

Молодцы без звука исчезли в кустах. Томилка, выждав, принялся ругать разбойников, замысловато сопрягая зазорные слова. Филя не поднимал головы.

– Главное, живы, ребята, – заявил Бажен. – Поймаем мы, тебе, Филька, нового друга. Тот ярославец староват становился… Ух, была у нас телега и одна кляча, а теперь разбогатели: телега всё та же, зато кляч уже четверо! Давайте, ребятки-жеребятки, приспособимся получше. Гей-гей – а перстенёк-то у меня! – и он достал перстень из-за пазухи.

– Ловко, – процедил Томилка, оглянувшись.

– За такую ловкость в немцах руки рубят, – ухмыльнулся Бажен.

– Баженко, для чего ты… ну, придумал, что перстень тебе матушка дала?

– А чтоб жалостнее, Вася… Мать, что она, мать… Она меня как на свет выпустила, так сразу же почти и оставила на божье произволение. Ну, поехали. Выше голову, Филя.

Глава четвертая, в которой рассказывается о странных, прямо скажем, обычаях гостеприимства, принятых у обитателей лесной деревеньки Хворостиновки

Как назло, проселок пошел в гору. Через полчаса пришлось передыхать. В животе у Васки сосало, и не было нужды в великом разуме, дабы догадаться, что и у других ватажников кишки к хребту прилипают. Томилка, в голодном разе лютый паче всех прочих – потому, верно, что и без того худ, как щепка, – пристал к атаману.

– Где мы хоть, узнаёшь?

– Ага. Коль я атаман, так должен был каждую пядь Московского государства обшарить, чтоб тебе, когда прикажешь, донести. Лучше б ты…

Тут Филя вскочил на ноги. Теперь уже все услышали мягкий топот. Из-за поворота возник Голубь, подбежал, волоча чужую упряжь, огляделся и, как ни в чем не бывало, принялся щипать траву у телеги.

Не успел никто слова сказать, как на дорогу, сопя, выкатился Михайло Иваныч. Он ткнулся носом в руку поводельщика, потом сел у его ног, высунул красный язык и поклонился честной кампании.

Бажен молча руками развел. Филя заявил гордо:

– Зверь-то мой живоцинку пригнал!

– И вовсе нет! Голубок сам пришёл и путь Мишке указал, – обиделся за мерина Васка.

– Оба молодцы. Перемигнулись, решили, что устарели уж для разбоя того, и подались прежнюю работу работать. Что ж, Васка, запрягай нашего благодетеля. Надо хоть куда-нибудь выехать, а то кишки сводит.

Лес, чем дальше, тем гуще становился и черней. Колея, иногда совсем исчезала, местами позаросла мелким сосняком. Васке уже почудились меж ветвей крадущиеся тени, зеленые глаза лешего вспыхнули там вдруг и погасли, тень русалки метнулась, потревожив росу. Боязно стало посмотреть в ту сторону, и он заставил себя не прислушиваться к лесным шорохам.

Солнце с утра укрылось за низкими, плотными облаками. Трудно было понять, обеденная ли пора длится, или уже, ох, к ужину идет… Вдруг Голубь приостановился и начал стричь ушами.

– Чует жилье, – встрепенулся Бажен. – Скоро конец посту!

– А ежели опять разбойники? Лес-то какой дикий! – проворчал Томилка.

– Ну нет, то был бы недосмотр Господень. Хотя через такие облака и за чернецами трудно уследить, не то что за скоморохами… Ну вот, наконец.

Перед ними лежала развилка с разъезженным, пыльным просёлком. Теперь надо было решить, куда сворачивать, чтобы оказаться ближе к жилью.

– Брось вожжи, малый, – наказал атаман. – Коль Голубок у нас такой разумный, пусть и дальше сам ведёт…

Мерин пожевал губами, забрал, головою кивая, круто влево и запылил чуть ли не в ту же сторону, откуда пришли. Скоморохи тревожно переглянулись: никому не хотелось снова оказаться в гостях у атамана Бособрода. Вскоре, однако, колея начала загибаться вправо.

– Тпру, – вскричал Бажен, – На дубе грань! Томилка, сходи да погляди, что на ней.

Васка присмотрелся. На стволе сосны светлеет затёс. Спросил несмело:

– А что такое грань, Баженко? И для чего?

– Да вот придумано такое, чтобы, где чья земля, не путаться.

А тут и Томилка вернулся.

– Знамя на грани – санный полоз. Чье оно, атаман?

– Сам бы знать хотел, друг.

– А что, как на польскую сторону заехали?

– Кончай, Томилка, малого пугать! Тут границы по рекам больше… Н-но, благодетель!

Через полчаса впереди посветлело, и ясно стало, что лес кончается или что там, на худой случай, большая поляна. Выехав на опушку, увидели они пашни, тяжким трудом вырванные некогда у леса, посреди них деревню дворов в тридцать, а там, дальше, снова синел лес. Дорога, которой они приехали, проходила через ворота в жиденьком частоколе, сейчас открытые, и тянулась к высоким хоромам, а над ними темнела луковица невзрачной церквушки. У хором видны были люди, над избами курились дымки, и голодным ватажникам показалось, что ветер доносит соблазнительные запахи варева.

– Не завтракавши, так хотя поужинать! – заявил атаман, сбрасывая дорожный кафтан. – Ну, братцы, оболокайтесь!

Деревенские должны были быть радостно изумлены, услышав с опушки разудалую музыку. Самое им время бежать к частоколу, повиснуть на нём и веселиться душой, наблюдая, как приближается к селу скоморошья ватага. Впереди, в шутовском короткополом платье и разноцветных (левая штанина – синяя, правая – желтая) немецких портках скачет высокий красавец, подыгрывая себе на волынке. За ним кружится на задних лапах медведь, его вожатый в маске Смехуна бьёт в бубен с колокольчиками. Ещё один скоморох кувыркается и ходит колесом. За ними ведет под уздцы лошадь, запряженную в телегу, последний ряженый – почти настоящая коза с барабаном на груди.

Через прорези под козьей головою трудно было Васке осматриваться толком, однако углядел он, как ворота закрылись было, но сразу же распахнулись ещё шире. Дивно, подумалось ему, что крестьяне до сих пор не выставились на частоколе или в воротах хотя бы – в лесу народ, что ли?

Бажен остановился перед воротами, подудел на три стороны, поклонился и завёл своё:

 
– Здравствуйте, честные господа!
Пожалуйте все сюда!
Мы пришли вас потешить и всякими играми утешить.
И вы нас утешьте: накормите-напоите,
казною наделите и спать уложите!
Так мы в любви учинимся,
друг дружке пригодимся…
Эге!
 

Тут он вдруг присел, взял волынку под мышку, повернулся на высоких каблуках и помчался вспять, к опушке. Васка, забывший от испуга сбросить с себя «козу», начал заворачивать Голуба с телегой, а когда оглянулся, похолодел: на ватагу молча накатывалась целая стая лохматых псов.

Бажен все так же бежал последним, не слишком теперь торопился и часто оглядывался. Вожак стаи догнал его и, коротко подпрыгнув, ухватил за полу кафтана. Бажен прицелил ему в лоб каблуком – и пес покатился, не выпуская из зубов красно-зеленый лоскут… Остальные пронеслись мимо и не тронули уже никого из скоморохов: Михайлу Ивановича, вот кого они увидали… Медведь на бегу смешно взбрыкивал задом. Когда свора настигла его, сел на задние лапы, ловко отбросил летевшего прямо на него и уже совсем близко от зверя заробевшего молодого пса, на второго, перекрывшего ему путь к лесу, прыгнул, подмял под себя… Голубь тревожно заржал.

– Цо стоишь, как пень! – закричал тут на Васку медведчик, выхватил у него из рук кнут и бросился выручать своего кормильца.

Мишка залазил уже на дуб. Враги успели поживиться только парой клочков шерсти из его мохнатых ляжек. Подоспевшие скоморохи отгоняли собак от дерева, чем могли.

У частокола сыграл охотничий рог. Псы нехотя потрусили к воротам, двоих, оставшихся на земле и зализывавших раны, Бажен поддел носком сапога, поворачивая к остальным, и сам спокойно направился за ними. Васка, чувствуя в груди нарастающий холодок, догнал атамана.

– Ты куда это, малый?

– А ты?

Бажен отогнул полу кафтана:

– Мешковиною мне его, что ли, латать прикажешь?

Подошел к вожаку стаи, все ещё дрыгающему, будто на бегу, всеми четырьмя лапами, разжал пасть и вытащил лоскут.

– Дюже не хочется уходить. Не смекну никак…

– Гляди, Бажен!

В воротах стояли люди, по виду дворянин и его слуги. Хозяин одет был в шелковый, даже под пасмурным небом переливающийся лиловый подрясник, на плечи накинута соболья шуба. Дородный бородач с ключами у пояса и холоп с рожком и арапником почтительно держались сзади.

– Победих! Победил еси проклятый сатанинский выводок! Дивен Бог во святых своих, Бог Израилев! – завопил, вдруг высоко подпрыгнув, дворянин.

– Эй, боярин! Нешто можно людей собаками травить? Гляди, найдется и на тебя управа!

Не обратив на Бажена внимания, помещик внезапно бухнулся в пыль, оборотился резво на коленках спиной к скоморохам и принялся бить поклоны в сторону креста на церквушке.

– О святая дево Параскева! О пречудная Пятница! Сколь утешила раба твоего, даровав мне в день твой, пяток, победу над нечестивыми скоморохами. Радуйся, пресвятая Параскева, яко в девстве своем муки претерпела еси! Радуйся, пречестная дева…

Продолжая кланяться, креститься и выкрикивать церковное, он вполз на коленях в ворота и исчез из виду. Холоп с арапником, осторожно ставя свои босые лапищи, двинулся за ним. Дородный ключник остался на месте, спокойно рассматривая Бажена.

Бажен покрутил пальцем у виска.

Ключник важно кивнул, указал рукою на опушку, вытянул её ещё дальше и резко загнул ладонь вниз. Потом, так и не сказав ни слова, ушел и запер за собою ворота.

На опушке Филе уже удалось сманить Мишку с сосны, однако тот не мог никак успокоиться, скалился даже на поводельщика, рычал и всё норовил удрать подальше в лес.

– Напрасно ты, друг Томилка, снасть завязываешь. Чую, будет нам ещё сегодня работа. Подождём пока здесь.

Томилка отвернулся. Филя выкрикнул:

– Зверь вам больше не работник! Я отсюда далеко не пойду, а ноцью проберусь в деревню, кой-кого поцешу.

И сунул руку за голенище.

– И я непрочь вернуться. Давненько меня собаками не травили, – мрачно заявил Томилка.

– Ишь, храбрецы какие… А не кажется ли вам, братцы, что именно сюда сбирался наведаться один наш недавний знакомец? Близко ведь… Тихо, вон ключник идет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю